Наказание (без преступления)

— Как же ты меня достал! — прорычал Антон на ухо несносному подростку, который опять начал ерзать и дёргаться. — Замри, блять, придурок малолетний! — Ну я же извинился, Антон Вадимыч, — со сдавленным выдохом от силы, с которой тренер сжимал его бока, произнёс Фил. Идея и правда была дурацкая, так что на кучу матерных синонимов к его имени, которые с легкостью подбирал Ковалёв, парень почти не огрызался. За это «почти» его как раз и уткнули носом в подушку, навалились сверху и продолжили материть, сопровождая каждое новое лестное высказывание шлепком по заднице. Больно, ссука… У Фила уже давно стоял. То есть у него в принципе на Ковалёва всегда стоял, но когда он такой… бля, походу есть причина повторить. Если его, конечно, сейчас не забьют до смерти. После очередного увесистого удара по правой половинке Белов таки застонал в голос — темная ткань наволочки почти ничего не приглушала. — Знаешь, как мне иногда хочется просто запереть тебя где-нибудь? — проникновенно шепнул ему футболист. — Взять, привязать к кровати, закрыть дверь и забыть нахуй, чтоб ты никуда больше не влез. Никаких наркотиков, никаких стволов, никакого бухла, никакого покера и никакой ёбанной пизды, из которой мне тебя придется вытаскивать! Опять! — Не опять, а снова, — да, Филипп знает, что он самоубийца, но поделать ничего не может. В подтверждение слов, Антон хватает его за горло, сильно сжимая, мгновенно заставляя задыхаться и хрипеть. — А знаешь, что еще? — тем же доверительным шепотом продолжил Ковалёв, на контрасте ласково поглаживая кожу на шее тремя пальцами. — Не вижу причин отказывать себе в удовольствии. Он отпустил чужое горло и, пока Фил хватал ртом воздух в попытке отдышаться, притянул его запястья к металлическому резному изголовью. Раздался тихий щелчок. Вот ради чего они на самом деле покупали новую кровать. Не открыто, конечно, основная причина была вполне стандартной. Но каждый думал именно об этом. А Антон не только думал. Пацан как раз пришел в себя, дернулся и удивлённо уставился на звякнувшие наручники. Потом удивлённо-восхищенно на Ковалёва. — Ты готовился что ли? — просипел он. — Ждал, пока ты еще где-нибудь накосячишь. Как видишь, недолго. — Антон укоризненно цокнул, но почти сразу впился в рот ухмыляющегося мальчишки глубоким поцелуем, крепко удерживая одной рукой за подбородок, чтоб не сильно активничал. Второй залез под футболку, касаясь наконец разгоряченной кожи. — Мог бы просто предложить, — не убирая довольную улыбку и подставляясь под прикосновения, пробормотал Фил. Он жутко устал после двух недель сессии (начкурса — мудак ебаный), и та выходка, хоть и была глупой, дала возможность расслабиться, как говорится, с огоньком. Секс же — лучший отдых! Филипп вскрикнул, когда в него почти насухую ворвались два пальца, и сильнее раздвинул ноги. О да, особенно злой секс. Когда Ковалёв вообще успел снять его джинсы? Парень длинно выдохнул от ощущения двигающихся внутри пальцев. Это было даже больно, нормального секса у них не было больше двух недель. Белов, как правда хороший мальчик, завязавший со всяким дерьмом и привычкой делать всё в последний момент (у него даже режим сна появился!), пытался подготовиться, а Антон его не трогал, только тетрадки отбирал да спать вытаскивал. Поцелуи-укусы в шею отлично отвлекали. Он представил, сколько на нем потом останется синяков, и порадовался возможности открыто тырить чужие водолазки, злорадно заявляя, что футболист сам виноват. Да и постоянно прятаться в единственной черной толстовке уже не хотелось. Ещё один палец он всё-таки почувствовал за ворохом бесполезных мыслей. Но когда все три уперлись в простату мыслей не осталось абсолютно. Парень резко дернулся, натягивая снова зазвеневшие наручники, а затем вцепляясь в изголовье. Ковалёв, издеваясь, неспешно потёр чувствительный бугорок со всех сторон. Зрелище было восхитительным. Покрасневший, выгибающийся, задыхающийся, поскуливающий, невероятно красивый парень и весь — его. Залюбовавшись, он опять попал в чужую простату, и ее обладатель сильно вильнул бедрами, несмотря на сидящего на них Ковалёва. Движение заставило пройтись текущим членом по простыне, и мальчишка глухо всхлипнул. — Давай уже, — кое-как выдохнул он. «Давай так давай», — подумал Антон, быстро избавляясь от собственной одежды. Прикасаться к нему голой кожей было даже круче, чем смотреть. Он крепко сжал в руках всё ещё красную от его ударов задницу, раздвинул половинки, наслаждаясь видом сжимающейся дырки, и плавно въехал до упора. Фил беспомощно застонал, выпрямился, напрягся всем телом, так что у Ковалёва даже остатки совести немного проснулись. Он нежно погладил зажмурившегося, часто дышащего парня по шее, легонько поцеловал в уголок губ, извиняясь. Вообще-то он сам виноват — за такую херню можно было и вовсе без подготовки трахнуть. Кажется, Антон все-таки больше испугался, чем разозлился за то, что испугался. Фил сам вовлёк его в поцелуй, повернув голову, и сам же качнулся назад, выдыхая Ковалёву в рот от распирающего ощущения. Получив разрешение, Антон Вадимыч начал набирать темп, оперевшись на чужое плечо и с силой сжимая бок. Разумеется, долго он не продержится — этот грёбанный пацан, казалось, вытрахал его душу еще вчера вечером, когда не дождался его у универа. По тому, как Филипп подрагивал и напрягался, он понял, что не один такой. Парень застонал особенно громко и отчаянно, и Ковалёв, чувствуя близкий конец, обхватил рукой его горло, заставляя немного запрокинуть голову, а вторую просунул между горячим телом и постелью, сжимая головку. Филипп ахнул, выгибаясь, Антон тут же почувствовал теплую жидкость на своей ладони и до боли сдавившие его стенки. Подождал, пока мальчишка обмякнет, тяжело дыша, и, помня о гиперчувствительности, мстительно сильно задвигался, попадая прямо в нужную точку. Впрочем, догнав его в несколько толчков. Единственной формой протеста был слабый выдох, когда Ковалёв придавил парня своим телом. — Не делай так больше, — попросил он через пару минут, скатившись в сторону. — А мне понравилось, — хмыкнул маленький говнюк. — Фил. — Ладно. — серьёзный тон все-таки подействовал. — Прости, окей? Я больше не буду. Антон благодарно поцеловал его — с всё ещё связанными руками было не очень удобно — и встал. — Эй! — возмутился пацан и дернул наручниками, очень прозрачно намекая. — Нет, — теперь хмыкал Ковалёв. — Ты заслужил. Полежи, подумай над своим поведением. — и ушел в ванную. Филипп пару секунд тупо смотрел в закрывшуюся дверь, потом кое-как перевернулся на спину, перекрутив цепочку. — Сука.