* * *
После «сеанса энергетического лечения», как метко назвал Антон проведённую Кэтрин процедуру в больнице, Коннор очнулся почти здоровым. И физически, и психологически. Но воспоминания о пережитом остались при нём. В первую же ночь дежурившая Линдси услышала тихий стон, полный невыразимой муки. Коннору явно снился кошмар. Он стонал, как от боли, но вытянулся на кровати и замер без движения. Это поражало больше всего. Линдси помнила, как подумала тогда о том, что если бы Коннор пошевелился, ему стало бы легче. Но он не мог. Мышцы словно одеревенели, вены на висках вздулись, на лбу появились бисеринки пота. Наплевав на строжайшее распоряжение Хендрикса не мешать Коннору отдыхать, Линдси осторожно погладила мужчину по руке. Он на несколько секунд затих, но не проснулся. Лин видела, что состояние ухудшается. Она потрясла его за плечи, позвала, но эффекта не добилась. Его мучил кошмар, а она не могла его разбудить, вырвать из альтернативной реальности. Он молчал и не двигался, и это было страшно. Чувствуя, как её тоже охватывает ужас, Линдси почти безотчётно склонилась и поцеловала спящего мужчину. Его глаза распахнулись. Она поёжилась. Их застилала такая боль, что в хорошо прогретой палате ей стало холодно. Мелькнуло воспоминание о «сеансах связи» Кэтрин. Когда подруга уходила так далеко, что связь её души и тела могла не выдержать, Антон требовал, чтобы Линдси говорила вслух. Что угодно, но её голос был той самой путеводной нитью, которая выводила интегрантку из лабиринта сознаний. Сейчас она сделала то же самое. Что-то говорила, нежно притрагиваясь то к лицу Коннора, то к его рукам. Мутная боль и ужас медленно уходили из его глаз, он немного расслабился. Линдси подтянула кресло ближе к кровати, села. И они долго говорили, не размыкая рук. Потом Линдси специально стала рассказывать о чём-то, прочитанном в книге, и Коннор уснул. А она заснула, полусидя в кресле и положив голову на его руку. Таких ночей в больнице было много. Линдси заметила, что если он засыпал под звук её голоса и без снотворного, то ночь проходила спокойнее. Но стоило принять успокоительное, как Коннор начинал метаться в кошмаре. И пусть он не шевелился, а вытягивался и замирал, иногда судорожно вздрагивая, от этого становилось только страшнее. Однажды она поделилась этими наблюдениями с Антоном. Врач помрачнел. Он отлично помнил категорический запрет Кэтрин воспользоваться в фургоне скорой помощи фиксационными ремнями и понял, что она была, как всегда, права. Без применения насильственных стабилизаторов в Центре точно не обошлось. И Антон который раз подумал о том, что замуровать под землёй ответственного за весь этот ужас было ещё слишком гуманно. Сейчас, почти физически ощущая, как изменяется восприятие любимого, Линдси думала о подруге. О её душевной силе и терпении, о внутреннем равновесии, о готовности рискнуть. Без Кэтрин Линдси возвращалась бы в пустую квартиру, плакала ночами из-за кошмаров, а потом снова надевала бы маску успешной деловой женщины, хороня под ней саму себя. Лин сморщила нос и крепко зажмурилась — это помогало сдержать слёзы. В этом она уже стала рекордсменкой. Бессменно дежуря у постели Коннора, видя его в таком состоянии, в котором раньше и представить себе не могла, Линдси многое переосмыслила и о ещё большем задумалась. Она не могла показать Коннору, для которого его почти беспомощное состояние было мучительным и унизительным, ещё и свою слабость. А плакать хотелось постоянно. И тогда, когда она будила его, избавляя от кошмара, и когда помогала ему справиться с простейшими действиями, и когда мерила шагами коридор возле палаты, где разговаривали наедине Коннор и Антон, и когда ночами слушала его рассказы. Нет, он, конечно, не рассказывал о своем пребывании в Мурманске. Он вспоминал их совместные командировки, их встречи, говорил о своей жизни до Управления, об учёбе, о родителях. Но Линдси старательно боролась с чувством, что ей пересказывают сюжет фильма или книги. Коннор говорил так, как будто не верил, что это происходило с ним. От ощущения нереальности ещё сильнее хотелось плакать. Но Линдси держала себя в руках. Периодически Антон упоминал о проверке психологического состояния. Коннор мрачнел и переводил разговор, Хендрикс не настаивал, но все осознавали, что это необходимо. Лин понимала, что попытка психологического воздействия разбудит таких демонов, что все кошмары вместе взятые покажутся пикником на природе. И была недалека от истины. В первую же ночь после проведения начальных тестов Коннору снова приснился кошмар. На этот раз это стало больше похоже на обморок, сопровождающийся бредом. Снова обрывки русских и английских слов вперемешку, а рваный ритм напоминал состояние мужчины в самолете. Что тогда говорила Кэтрин? Что он не верит, что рядом друзья, и старается не выдать сокровенное? Линдси снова и снова пыталась разбудить любимого, но на него не действовали даже поцелуи, которыми Лин покрывала его щёки и лоб. Она решилась. Первый за очень долгое время настоящий поцелуй выдернул Коннора из мрака кошмара. Ещё полностью не придя в себя, мужчина ответил на поцелуй и окончательно проснулся, только осознав, что стискивает девушку в объятиях с такой силой, что она не может дышать. С трудом разжав руки, он стал было просить прощения у любимой, но она снова его поцеловала. Мысленно послав подальше все правила и приличия, они лежали вдвоем на узкой больничной кровати и целовались так, как будто от этого зависела их жизнь. Они и уснули, не разжав рук, и Коннора в эту ночь больше не терзали кошмары. Утром он едва дождался прихода Хендрикса и тут же потребовал отпустить его из больницы. Действительно, Коннор уже вставал и даже понемногу гулял в больничном парке в сопровождении Линдси, а все медицинские процедуры можно было выполнять амбулаторно. Вопрос стоял только о том, где он будет жить, ведь его служебная квартира была занята, а снимать номер он не мог, все счета оставались заблокированы. Антон обещал помочь с финансовым вопросом, а Линдси, как само собой разумеющееся, сказала, что жить они будут у неё. Возражений не последовало.* * *
Вынырнув из омута воспоминаний, Линдси прислушалась. Голова Коннора всё ещё лежала на её груди, он дышал спокойно и тихо, но не спал. Она чувствовала некоторую настороженность. Она чуть повернулась и мягко коснулась губами его волос. Коннор несколько мгновений лежал неподвижно, а потом посмотрел на нее. Линдси завозилась в его объятиях и положила голову на плечо мужчины так, чтобы видеть его лицо. Он взял её руку и поднес к глазам. Тонкие, но сильные пальцы, тёплая мягкая кожа… Коннор осторожно погладил подушечкой большого пальца середину её ладони. В этом незамысловатом жесте было столько чувства, что Линдси оцепенела от нежности. Он перевел взгляд на лицо, а она улыбнулась. — Линдси… — Голос был чуть громче шёпота и звучал так, как будто Коннор пробовал её имя на вкус. Линдси улыбнулась шире и мягко потерлась о его плечо. Он, не выпуская её руки из своей, погладил её по щеке. Ему ужасно нравилось дотрагиваться до неё. Когда на протяжении нескольких месяцев к тебе прикасаются только больничное бельё, фиксационные ремни, иглы и руки в холодных перчатках, несущие боль, начинаешь ценить то, чего раньше не замечал. Простое прикосновение, тёплый взгляд, дружеский разговор… Коннор понимал, что эти полгода отсутствия сильно его изменили, и волновался только об одном — устроят ли эти изменения Линдси. Линдси тоже думала об изменениях. Она не могла не заметить тот внутренний трепет, с которым Коннор каждый раз дотрагивался до неё, обнимал. Как будто ждал, что она отведет его руки… как будто сомневался, что достоин её… Пришлось спрятать лицо у него на груди и снова зажмуриться. Коннор слегка испугался её резкого движения. Он попытался заглянуть ей в глаза, но Линдси только сильнее прижала голову к его груди. Коннор повернулся, обнял девушку и стал осторожно её укачивать. Через время Линдси расслабилась и посмотрела на него. Он придержал пальцем её подбородок и тихо спросил: — Что случилось? Линдси вздохнула и отвела глаза. Коннор испугался сильнее, но не подал вида. — Линдси, что произошло? Чего ты боишься? Скажи мне. — Я боюсь… снова… потерять тебя… Девушка закрыла глаза, чтобы не видеть насмешку в его взгляде. Она почувствовала лёгкий, почти невесомый поцелуй и приоткрыла губы, соглашаясь на продолжение. Вместо этого она услышала: — Посмотри на меня. Не глядя на него, она помотала головой. Голос стал более настойчивым: — Линдси, посмотри на меня, пожалуйста. Она осторожно подняла ресницы и всмотрелась в серые глаза мужчины, в которых не было и тени насмешки. Всем телом она чувствовала, как громко и часто стучит его сердце, и понимала, что он ощущает нервный и рваный ритм её собственного. Коннор посмотрел в её испуганные глаза и тихо сказал: — Бояться чего-то — это нормально, Линдси. Теперь я это понимаю. Я тоже больше всего боюсь потерять тебя. Он увидел недоверие, сменившее испуг, в ее взгляде и уверенно закончил: — Я люблю тебя. И очень жалею, что не смог сказать этого раньше. Я очень тебя люблю. Линдси моргнула, не веря своим ушам. Действительно, с самого начала их отношений до командировки в Архангельск Коннор ни разу не сказал ей о своих чувствах. Она замечала, что его отношение меняется, но он не мог говорить о том, что испытывает к ней. Она тоже молчала. Домолчались… — Я тоже тебя люблю, Коннор. Прости, что не сказала раньше. — Нам подарили ещё один шанс, родная. Давай не упустим его. — Не упустим. И нежный поцелуй двух любящих людей перерос в нечто большее…