Твой чужой

Длинные машины всегда ассоциировались у простых смертных с роскошью и богатством. Вот почему новенький корабль-лимузин, припарковавшийся около обычного невзрачного супермаркета, не мог не привлечь к себе полагающегося внимания. Вот почему, предпочитающий всякому разрекламированному девайсу новенький бластер последней модели Гляделкинс ничуть не удивился, столкнувшись с Авесомом на выходе, хоть эта встреча и должна была стать для него сюрпризом. *** — Пляжная вечеринка обещает быть самым жарким событием этого сезона! Тысячи знаменитостей, самые сливочные сливки общества, самые отборные биты, и, самое главное, мы с тобой на… — Я не поеду, — от слов Гляделкинса, категорично прижавшего к себе плотно набитые продуктами пакеты, музыка в салоне императора стала играть немного тише. — Конечно поедешь, мы уже едем. — Что? Ты ведь сказал, что просто подбросишь меня до корабля лорда Злыдня! — Мне пришлось немного соврать, — вальяжно раскинувшийся на ближайшем сидении Авесом с довольным видом подмигнул собеседнику, усиленно терзающему ручки собственных покупок. — Скажи я правду, ты бы ни за что в жизни не согласился сесть в мою машину. — Конечно бы не согласился, ты… — дверь лимузина не поддавалась возмущённым рывкам командира, как бы тот не старался. — Выпусти меня! — Брось, это же тусовка вселенского масштаба, такого ещё никогда не было! — Да-да, никогда не было и вот опять… — Хей, что за пессимистичный настрой? — только что удовлетворённый собой как никогда Круто озадаченно сверил похищенного Гляделкинса взглядом, между делом кивнув парочке прохлаждающихся кулачков на покупки в его руках. — Не ты ли недавно говорил мне о том, что мечтаешь побывать на всех крутых вечеринках? — А ты, вероятно, уже забыл о том, что произошло в прошлый раз, когда ты решил взять меня на одну из таких «крутых» вечеринок? — пальцы командира, многозначно определившие кавычками границу крутости и пиздеца упомянутой ситуации, всё же решились разжать ручки своих драгоценных пакетов. — Припоминаю, что было довольно горячо и весело. — Весело? Это ты веселился в своём лимузине, обжимая всё движимое и недвижимое вокруг, в то время как меня, совсем блять не весело, трясло, ебло и колотило в багажнике! — к счастью для владельца транспорта, слегка, признаться, обеспокоенного судьбой посланной на верную смерть прислуги, Пиперс оказался слишком поглощён своим возмущением для того, чтобы сопротивляться конфискации находящихся рядом с ним покупок. — Вообще-то, я предлагал тебе лучшее место в моём салоне. Ты сам напросился в багажник, заливая что-то о конспирации, — в руке императора, по мановению одного только движения его брови, тотчас появилась банка содовой. — Потому что конспирация — это самая важная часть нашего общения! — точно такая же содовая, принесённая слугой Круто для Пиперса, слегка остудила вспыльчивый нрав командира, переключив его внимание и рот на пару секунд. — К тому же, не припомню, чтобы хоть одно из твоих "лучших мест" в конечном итоге оказалось не занято левыми фриками и полуголыми девушками! — Ну, мои колени пустовали всю дорогу, и ты, между-прочим, мог отлично провести на них своё время, — смяв опустошённую банку во внушающем уважение кулаке, Авесом с завидной ловкостью перебросил жестянку через собственное плечо, без усилий угодив ею прямиком в предназначенную для понтов урну. — С каких пор «позориться публично» стало отличным провождением времени? — предприняв несколько попыток, но не сумев воплотить в жизнь даже первый из пунктов чужих действий, Гляделкинс в который раз стиснул до ужаса слабыми пальцами абсолютно ровную банку, в тот же миг отставляя её на столик неподалёку. Глядя на чужую реакцию, Круто лишь с выдохом приподнялся со своего места, пересев ближе к собеседнику. — Да ладно тебе, глазастик, не будь таким занудой. Смотри, я ведь осознал ошибку, и на этот раз мы едем совершенно одни. Только ты и я. Тусить, отрываться… — рука императора, как бы невзначай поднятая своим обладателем вверх, ободряюще легла на плечо ватчдога, едва ощутимо сжав его ладонью. — Мне не до отрыва, — угрюмо сбросив с себя чужую конечность, Гляделкинс вновь продолжил забрасывать собеседника аргументами, старательно игнорируя тот факт, что рука Авесома практически в ту же секунду вернулась обратно на его плечо. — Лорд Злыдень будет в ярости, когда узнает о том, что я умотал на другой конец вселенной! Без разрешения, без предупреждения, да к тому же ещё и с его заклятым врагом номер не помню каким… — Уверен, твой командир даже не заметит твоего отсутствия. — Конечно же заметит! Ведь Лорд Злыдень не только самый классный злодей во вселенной и сильнейший покоритель галактики, но и самый внимательный, самый наблюдательный! Удивительный, могущественный, неповторимый… — Пиперс так и не смог закончить хвалебную оду своему повелителю, будучи оторванным от сидушки и пересаженным на чужие колени. — Эй, я, вообще-то, ревную. — А мне, вообще-то, всё равно! — поспешно парировал Гляделкинс с видом, открыто говорящим императору о том, что это было далеко не так. — Давай уже, высаживай меня на ближайшей стоянке и вали отрываться на эти твои райские острова! Купи себе коктейль, засунь свою пину в какую-нибудь коладу, а про меня и думать забудь… — Ты такой забавный, когда злишься, думаешь, у меня хватит решимости забыть такого, как ты? — пальцы Круто, подначивающе толкнувшие чужую голову вверх, мгновенно переместились на поясницу собеседника, перекрыв ему всякую возможность покинуть занятое место. — Ну, у тебя же хватает наглости похищать меня посреди ночи и распускать свои обнаглевшие руки. — Я думал, ты был рад тому, как неожиданно я нарисовался в твоей рутинной жизни. — Угу, нарисовался, хер сотрёшь… — Как же ты мне нравишься такой агрессивно-заведённый. — Так ты меня специально доводишь?! — смущённо опущенный взгляд Пиперса в одну секунду расширился от возмущения. — Конечно. — Вот же скотина! — Об этом я и говорю, эта чарующая музыка твоей ругани… — губы императора в опасной близости замерли около чужой шеи. — Просто услада для моих ушей. — Я, по-твоему, колонка что ли? — решительно отклонившийся назад командир кое-как уберёг вышеупомянутую часть собственного тела от опасного покушения на неё в виде чужого поцелуя. — Хм, скорее, флексатон. — Что ещё за флексахуй? — Хах… — услышав последнее, Круто не смог сдержать в себе короткого смешка, уронив голову на плечо собеседника. — Музыкальный инструмент. Древний такой, с шариками. При встряхивании шарики бьют по металлической пластинке и образуют звук. Звенящий, слегка завывающий, а в верхнем регистре — пронзительный и визгливый, совсем как… — Не смей сравнивать меня со своей верещащей пиликалкой! — чудом не сорвавшийся на фальцет Гляделкинс возмущённо упёрся руками в чужой корпус, тщетно пытаясь оттолкнуть сидящего под ним императора от себя. — Почему нет? Как ни посмотри, ты мало чем отличаешься от инструмента, — низкий голос Авесома издевательски-настойчиво продолжал опалять чужую шею, несмотря на оказанное ему сопротивление. — Я тоже беру тебя в руки, настраиваю на нужный лад, и затем… заставляю издавать прекрасные звуки, — неохотно отстранившийся от партнёра Круто заискивающим движением скользнул пальцем по чужой груди, вынудив Гляделкинса посмотреть на себя. — Ты специально надел это? — Что «это»? — Этот чертовски соблазнительный чёрный костюм, и красные сапоги. — Это моя обычная униформа, озабоченный! Я ношу её каждый… — говоривший замолчал, нервно зажмурив единственный глаз на собственном лице. Накаченные руки императора, методично-уверенно расстегнувшие потайную молнию его экипировки, неторопливо оголили спину командира, проходясь по его позвонкам так властно и решительно, словно делали это далеко не в первый раз. — Нет, сегодня она определённо смотрится на тебе как-то по-другому. Так и манит стянуть, как можно скорее… — острые точно бритвы зубы Авесома осторожно прикусили чужую шею в парочке особо чувствительных мест, мгновенно пропустив разряды тревожного наслаждения по всем нервным окончаниям партнёра. — Перестань, у меня от тебя мурашки по коже! — О, ты ведь знаешь, я и не то могу сделать с твоей кожей, — словно в подтверждение этим словам, челюсти говорившего вновь сомкнулись на шее командира, сжимая её гораздо сильнее прежнего. Гляделкинс вздрогнул. Несколько секунд он отчаянно пытался изображать сопротивление, безрезультатно вонзая неизбежно слабеющие руки в чужие плечи и грудь. Ну, ещё бы он сдался так просто! Он — главный советник Лорда Злыдня, лидер дозоров, отвечающий за стратегию многих успешных завоеваний, пример для всеобщей любви и подражания у команды… стонал на коленях заклятого врага своего повелителя, чувствуя невыносимо-обжигающее прикосновение чужого языка к следу, оставленному на собственной шее. Ужасно. Ужаснее этого было только то, что если бы Круто вдруг решил перестать удерживать его за поясницу, Гляделкинс всё равно не смог бы заставить себя слезть с колен императора. Его отвратительное тело — сплошная эрогенная зона, до сих пор тщательно скрываемая Пиперсом под плотным слоем защитного костюма, было практически полностью избавлено от спасительной ткани и теперь открывало множество интересных возможностей для Авесома, резко получившего над партнёром практически абсолютный контроль. Железная хватка императора, всё также тесно прижимающая Гляделкинса к себе, не оставляла за командиром и шанса на побег. Едва ощутимая боль чередовалась с бесконечным наслаждением. Укусы с поцелуями. А привычно напористое давление с внезапной мягкостью прикосновений. Прикосновения Авесома действительно были до ужаса приятными. Шоколадно-бронзовые руки императора, явно сотворённые этой галактикой для того, чтобы с лёгкостью переламывать хрупких ватчдогов, вроде Пиперса пополам, с глумливой нежностью скользили пальцами по пояснице и лопаткам одноглазого, вынуждая его выгибаться и потерянно выдыхать, прижимаясь к широкой груди правителя, в надежде получить от него ещё больше тактильных ощущений. Снаружи, внутри, во всём теле… тюбики смазки в лимузине Круто торчали чуть ли не из каждого углубления подлокотника. Вкусовые, возбуждающие, пролонгирующие, регенерирующие, даже, прости глобсподи, увеличивающие! Что и в какой момент надоумило полоумного императора купить последнее из перечисленного, Гляделкинсу не хотелось знать от слова совсем. На данный момент ватчдогу хотелось знать только одно: имелось ли в машине Круто хоть что-нибудь, способное уменьшить колом стоящий «XXXL» его партнёра хотя бы на парочку иксов. Характерный щелчок одной из крышек вышеупомянутых тюбиков резко перебил хаотично бегающие мысли Пиперса, заставив его ощутить усиленную пульсацию стенок собственного заднего прохода, охотно принявшего в себя парочку чужих пальцев. Водянистая субстанция, выжатая на ладонь и фаланги Авесома, значительно облегчила проникновение. Чего-чего, а смазки Круто не пожалел. Плеснул с императорской щедростью, от чего теперь каждое движение его пальцев благодарно отзывалось внутри чужого тела характерным хлюпаньем, и стеканием по руке правителя излишней жидкости, капающей с локтя. Отсутствие боли и постепенно нарастающее чувство волнующего свербения в нижней части живота неосознанно натолкнули Гляделкинса на мысль о том, что в этот раз используемая смазка оказалась возбуждающей. Так ли это было на самом деле или нет, Пиперс не знал, но всё же отчаянно хотел верить в то, что внезапно появившийся вокруг сидящего перед ним императора ореол неописуемого вожделения был простым бредом попавшего под афродизиак сумасшедшего, а вовсе не что-то там ещё. — Ты сейчас такой липкий, я прям залип… — слова, с усмешкой выдохнутые Авесомом вместе с решительным вводом в отверстие командира третьего пальца определённо должны были принадлежать Пиперсу. Вспоминать, когда именно Круто успел стянуть с себя футболку, было бесполезно. Но стоило признать, без неё тело Авесома действительно выглядело до ироничного круто. Накаченное, загорелое, со всеми этими сочными буграми мышц и рельефами пресса. Добиться такого эффекта без уймы часов, проведённых в спортзале и акселераторов загара казалось чем-то нереальным, и потому вызывало у тощего розовокожего Гляделкинса непомерное чувство зависти. И всё же, поскольку император в наглую украл у него возможность произнести нечто, вроде комплимента, ватчдогу не осталось ничего другого, кроме как отреагировать на чужие слова в привычной для него манере: — Что за дешёвый подкат? — Не подкат, а флирт. — Не вижу особой разницы… — Довольно забавно не видеть что-то, с учётом того, что твоя голова — одно сплошное глазное яблоко, — свободная рука Авесома, давно переставшая удерживать Пиперса за поясницу и теперь мягко поглаживающая его где-то в районе кресца, неспешно скользнула вверх по чужой спине, уже через секунду лишив командира шлема с остроконечной молнией. — Подкатывать, мой дорогой глазастик, принято к тому, кого хочешь склеить, а вот флиртовать нужно с тем к кому уже давно приклеился и ни за что не собираешься отлипать. — Мы не приклеены. — Сопротивление — неотъемлимая часть любого вторжения, — покинувшие чужое тело пальцы императора с готовностью прошлись по собственной разгорячённой плоти, распределяя оставшуюся на руке смазку по всей пугающе-сокрушительной длине. — Готов? — Не знаю… — Боишься? — Нет, конечно! Вместо очередного провокационного вопроса Авесом только выдохнул, успокаивающим жестом прижав партнёра к груди свободной рукой. — Можешь не верить, но мне тоже страшно. — Тебе? — в дрогнувшем голосе Пиперса отчётливо прозвучало недоверие. — С чего бы? — Ну, по сравнению со мной, ты кажешься таким маленьким и хрупким… — слегка разведя бёдра капитана в стороны, Круто в тот же миг страдальчески зажмурил глаза, всячески стараясь отвлечь себя от созерцания столь маняще пульсирующего зрелища. — Поэтому, погружаясь в тебя, я всякий раз боюсь навредить тебе или сделать больно. — Идиот, я хрупкий, а не хрустальный! Так что давай… входи уже, хватит там колупаться. — Поспешишь — задницы лишишь, не слышал поговорку? — Промедлишь ещё хоть секунду, и моя задница навсегда останется для тебя приятным светлым воспоминанием! — Ладно-ладно, позволь я только немного… — широкие ладони Авесома, ловко перехватившие Гляделкинса под коленями и без труда развернувшие его спиной к себе, в тот же миг притянули ноги ватчдога к его плечам, вызвав внутри оказавшегося в столь смущающем положении командира приступ очередного неконтролируемого возмущения. — Что ты за… — Не волнуйся, я всего-лишь хочу сделать так, чтобы тебе не пришлось двигаться самостоятельно и перенапрягаться. — Но я… в такой позе я не смогу ничего контролировать! — Дозоры поконтролируешь. А сейчас расслабься и позволь мне сделать так, чтобы тебе стало очень хорошо, — первое проникновение Авесома в тело Пиперса, отрешённо закатившего единственный глаз от избытка охвативших его ощущений, мгновенно подкрепилось очередным втягиванием кожи ватчдога в разгорячённый рот императора с последующим за этим. — Уж я то знаю, как ответственным командирам, вроде тебя нравится, когда их удовольствие контролирует кто-то другой. — Н-не… правда… — как бы сильно Гляделкинсу не хотелось отрицать очевидное, распирающие ощущения между его ногами, невольно заставившие ватчдога стать куда более откровенным в проявлении эмоций, в одну секунду заменили все его ненужные слова частыми несдержанными стонами. В отличие от Пиперса, Круто был вынужден сдерживаться куда более серьёзно. Сдерживаться по-настоящему, не позволяя Гляделкинсу принимать в себя даже половину собственного размера. До тех пор, пока его мысли ещё были способны на здравые рассуждения, до тех пор, пока силы ещё позволяли императору контролировать себя и ситуацию… до тех пор, пока дрожащий от накатывающего экстаза голос Пиперса сам не попросил его войти глубже. Четверть, треть, половина… короткий перерыв на несколько поцелуев в напряжённо поджатые плечи и, наконец, долгожданное погружение до самого конца. Реальность Гляделкинса стремительно ускользала от него в далёкое небытие, расплываясь перед взором своего обладателя красивыми разноцветными пятнами. Абсолютная непрерывная заполненность. Абсолютное доверие партнёру, приподнимающему и вновь насаживающему его обратно, кружили голову командира, вынуждая его чувствовать происходящее гораздо острее. Каждым миллиметром, каждой клеточкой собственной кожи. Чувствовать безумие неизбежно грядущего завершения. Чувствовать то, как сильно Авесом растягивал и заполнял его тело, толкаясь до самого основания. До дрожи, до судорог, до беспамятства. До полного ощущения отдачи без единого послабления и остатка… *** — Ну вот, мы почти и приехали, как тебе поездка на лучшем месте? — чрезмерно довольное лицо Авесома, грудь которого была любезно предоставлена Гляделкинсу в качестве подушки, невольно скручивало внутренности командира похлеще всех резких скачков лимузина из одной пространственной дыры в другую. — Ещё хуже, чем в прошлый раз… — Да ладно, тебе же понравилось? Я бы даже сказал, несколько раз подряд понравилось. — Понравилось?! Ты вообще видел что ты со мной сделал? Моя шея, моя спина, мои руки, ноги! Да тут засосов больше, чем кожи! И тут и тут! А там… и там?! — смущённо сомкнувший колени Пиперс гневно зыркнул на лежащего под ним императора сверху вниз. — Нет, ну это полный пиздец… натворил хуйни так натворил! Вот что я теперь должен делать? — Посетить самую крутую вечеринку галактики со своим возлюбленным, полагаю? — Ты не мой. И уж тем более не мой возлюбленный. — Намекаешь, что если я пришелец, то обязательно чужой? Что ж, если тебе так проще, то да, я - твой чужой, а ты мой-мой, и все эти метки на твоём-моём теле и это твоё-моё удовлетворённо покрасневшее лицо прямое тому доказательство. — Глоба ради, у меня и так башка раскалывается… — Поспи, глазастик, — расслабленно откинувшийся на спинку сидения, Авесом вновь прижал собеседника к груди, продолжая свою мысль с едва уловимой усмешкой в голосе. — Совсем скоро нас ждут два дня безудержного отрыва, и когда они наступят поверь, я точно не дам тебе уснуть…