Цветы на трупах не растут

С некоторых пор Суга ненавидел белый цвет. Хотя белый всегда и являлся официальным цветом Башен Чистоты, но поначалу это был лишь символ, а теперь в Башнях белым стало абсолютно все. Само собой, одежды, мебель, стены, утварь и оборудование. Не так давно приказали обязательно бриться налысо или носить белые покрывала на волосах, а также белые перчатки. Для встреч с нечистыми теперь использовался специальный дезинфицирующий состав, который следовало наносить на все непокрытые участки кожи. Естественно, матово-белый. Суга зачерпнул ладонями вязкую опалесцирующую жидкость и окунул в нее лицо. На коже она ощущалась довольно приятной, холодно-шелковистой, но теперь на Сугу из зеркала смотрело натуральное бесцветное привидение. Как бы много он отдал хотя бы за одну красную нитку. Или зеленую. Но нет, даже на экранах мониторов все давно было бело-серым. Впрочем, как раз нечистые оставались частью того, настоящего, цветного мира. Хоть глаз чуток отдохнет. Суга спустился в приемную. За энергетическим экраном, прозрачно-белым, который приглушал все цвета, его ждали двое — Клинок и Цветок. Первый выглядел соответственно изменениям его клана — сильный, мускулистый, с твердым уверенным взглядом. На какое-то мгновение он даже показался Суге смутно знакомым. Но наверняка он просто узнает фенотип генетического материала из их Башни. Видимо, родители или прародители парня были достаточно богаты или влиятельны, чтобы получить чистые гены для своего потомка. Но какое же расточительство после этого отправлять его в Клинки. Или врожденная мутация? Хотя нет, о таком бы им сообщили. Значит, это как минимум второе поколение после передачи чистых генов. Удивительно, что фенотип до сих пор сохранил черты узнаваемости. В одежде Клинок порадовал Сугу сочетанием черного и оранжевого. Уже не плохо. Суга так давно не видел оранжевый цвет. А вот Цветок выглядел странно — высокий, даже выше воина, нетипично широкоплечий, хотя и традиционно тощий, с ассиметричным вороньим гнездом на голове, одет небрежно, почти на границе с неряшливостью — растянутая футболка неопределённого цвета и рваные джинсы. И взгляд — слишком серьезный как для цветка. Кажется, в Клане Цветов Сугу все еще не любят, раз прислали на его запрос такое. Но может оно и к лучшему. — Приветствую в обители чистоты и непорочности, — формально обратился к ним Суга. Клинок серьезно кивнул, Цветок едва заметно скептически скривился. Суга сдержал порыв невольно улыбнуться в ответ — стандартный протокол ему уже давно приелся. Опустив большую часть велеречивого пафоса, Суга коротко рассказал о сути задания, ради которого их сюда и вызвал. Клинок слушал сосредоточенно, иногда кивая, Цветок казался отстраненным. — Я буду лично наблюдать за выполнением работы, — закончил инструктаж Суга, доставая с одной из полок и активируя молочно-белый шар удаленного присутствия. Шар тускло засветился, рыбкой нырнул в энергетический экран, прошел его насквозь, поплыл к визитерам и завис в воздухе в стандартном полуметре от левого плеча Клинка. — О, чистейший, это вовсе не обязательно, — встрепенулся тот. — Мог бы просто в аватаре с нами пойти, раз так уж хочется посмотреть, — с развязностью на грани приличия предложил Цветок. Суга лишь покачал головой в ответ на оба высказывания и встал, давая понять, что аудиенция закончена. Уже на выходе, у самой двери, Цветок на мгновение коснулся пальцами одной руки запястья другой — словно сковырнул с нее какой-то присохший мусор и сжал в ладони. Выглядело совершенно невинно, но Суга слишком хорошо знал, что может значить такой жест, он даже рефлекторно дернулся к кнопке тревоги, но так до нее и не дотронулся. Если все настолько плохо, то он увидит и другие подтверждающие признаки через шар. А если пока не настолько, то тем более не стоит спешить. *** — Что, в Клане Цветов никого пострашнее не нашлось? — пренебрежительно поинтересовался Дайчи, как только они вошли в лифт. — Тебя что-то не устраивает? — оскалился Цветок. Дайчи окинул его критическим взглядом. Насколько он сталкивался, Цветы всегда были юными, нежными, хрупкими, уточненными и сногсшибательно прекрасными. У стоящего напротив долговязого парня не было ни капли из всего этого набора. — Ты вообще цветок или какая-то подделка? Может племенной брак? — при величественном и пугающем чистейшем Дайчи не решился оспаривать личность выданного ему напарника, зато теперь отрывался вовсю. Хотя, по уму, сначала надо было выйти из Башни, а потом уже цапаться, но так даже лучше, может белесый посмотрит запись из лифта, и этого придурка заменят на нормального цветка? Тем временем парень неожиданно стремительно перетек поближе и теперь уже стоял не напротив, а вплотную к Дайчи. — Вот только феромонами меня травить не надо! — отшатнулся он. — Даже и не подумаю, — недобро ухмыльнулся парень, перехватывая Дайчи за руку. Его словно током ударило от этого прикосновения. С одной стороны, ничего не изменилось, возле него вся так же стоял наглец в рваных обносках и с кромешным ужасом на голове. Но теперь Дайчи как-то разом обратил внимание и на все остальное: на длинные красивые пальцы, перехватившие его запястье, на соблазнительные ключицы, виднеющиеся в растянутой горловине футболки, на скрытую под ней мускулатуру, на то, как плотно джинсы обтягивают бедра… Парень передернул плечами, футболка съехала набок, обнажив узкую полоску кожи над ремнем, и улыбнулся, скользнув языком по приоткрытым губам. В следующее мгновение Дайчи накрыл их своим ртом, проталкиваясь языком внутрь. Он рывком впечатал парня в стену лифта, прижав всем телом. На эрекцию Дайчи никогда не жаловался, но сейчас член встал буквально мгновенно. Возбуждение словно обухом ударило по голове, начисто выметая оттуда все мысли, в том числе и осознание, где они вообще сейчас находятся. Парень приглашающе раздвинул ноги и потерся своим пахом о член Дайчи. Тот со сдавленным рыком наконец-то справился с собственной ширинкой и одним рывком содрал штаны с цветка — то ли порвал, то ли тот успел расстегнуть, Дайчи не осознал. А дальше пришлось выбирать: разрывать такой сладкий поцелуй или позаботиться о своем пульсирующем члене. С трудом определившись в приоритетах, Дайчи крутанул парня, разворачивая к себе спиной, и властно надавил рукой на поясницу, прогибая и прижимая Головка члена уперлась в приятно напряженное отверстие, и Дайчи сильно толкнулся вперед и вверх, едва осознанно уплотняя и укрепляя свою плоть — не до состояния оружейной стали, но достаточно, чтобы не повредить себе. А цветку ничего не станется, они созданы для этого, у них самая мощная регенерация среди всех кланов, в разы превышающая даже уровень оружейных. Дайчи несколько раз резко вошел и вышел — каждый раз размашисто и максимально глубоко, чтобы появилось достаточно крови для смазки. А после вернул телу естественное состояние, в оружейной трансформации чувствительность сильно снижалась, и начал лихорадочно вбиваться в упругую плоть, все убыстряя темп. Цветок не подмахивал, но так тщательно и вовремя сжимался, что Дайчи кончил за пару минут, словно какой-то прыщавый подросток. Излившись внутрь, Дайчи обессилено сполз по стенке лифта. — Цветочная сучка! — со смесью восхищения и отвращения пробормотал он. Вот же гад, точно какой-то своей цветочной химией накачал его через прикосновение, в трезвом уме Дайчи никогда бы в жизни так не развезло. — Ну ты же сомневался, что я Цветок, — криво ухмыльнулся парень. Дайчи только теперь спохватился, что лифт через несколько секунд откроет двери на первом этаже, сам Цветок выглядит уже вполне прилично, вернее, так же растрепано и расхлябанно, как и когда они вышли из приемной, а сам Дайчи сидит на полу в совершенно непотребном виде. Он попытался срочно это исправить — почти успел. Пришлось краснеть под выразительными взглядами внешней охраны Башни, пока они пробирались на улицу. И только там Дайчи вспомнил про дурацкий белый шар, который все это время так и болтался вместе с ними в лифте. — Вот черт! — сдавленно просипел Дайчи, опасливо косясь на шар. Белесый все это видел? Какой ужас! — Да не парься, — ухмыльнулся Цветок, — он не был включен. — Что? В смысле, откуда ты знаешь? — встрепенулся Дайчи. — Когда белесые смотрят в них, они светятся — не ярко, но заметно. А сейчас шар просто матовый, летит за тобой в автономном режиме. — А почему именно за мной? — Ну ты же у нас главный. В тоне Цветка Дайчи послышалась плохо скрытая издевка, но он подумал, что еще успеет разобраться с этим наглецом — потом и не на людной улице. *** Возвращаясь к себе, Суга намеренно не воспользовался лифтом, а пошел по лестнице. Во-первых, по ней давно почти никто не ходит — отличная возможность подумать в тишине и одиночестве. А во-вторых, именно на лестнице располагались несколько последних окон. И хотя из них мало что можно рассмотреть, разве что только крыши ближайших районов, но Суга буквально нуждался в том, чтобы увидеть город за пределами своей белоснежной клетки-тюрьмы. Он хотел убедиться, что он не ошибся в сделанном выборе. Разве он имеет право рисковать миллионном жизней, не решаясь оборвать одну? Даже если угроза ничтожна, как он может ее игнорировать? Одна жизнь — ничто. Всегда лучше перестраховаться. Но, с другой стороны… Суга подошел к окну и словно врезался в невидимую преграду. Оно оказалось заложено свежей кладкой. Спотыкаясь и перепрыгивая через ступеньки, Суга поспешил к следующему, а потом и к последнему, третьему, уже заранее зная ответ. Чертов Пастырь! Запыхавшись, Суга остановился у глухой стены. Отлично, просто замечательно! Теперь Башня окончательно отрезана от внешнего мира, осталось только заставить ее обитателей забыть, что он там вообще существует. С учетом того, что абсолютное большинство никогда не покидало пределов Башни — совсем несложная задача. Суга сжал кулаки. И ведь как не вовремя! Именно сегодня, когда он встретил Цветка на грани срыва. Или ему так только показалось, что вряд ли. Суга активировал наручный компьютер и быстро пролистал досье цветка — Куроо Тецуро, как для современных цветов — так довольного преклонного возраста. Давно прошли те времена, когда, разменяв вторую сотню лет, цветы выглядели едва ли старше двадцати. Сейчас мало кому из цветов удавалось прожить хотя бы пару десятилетий. А вот Куроо успел перешагнуть даже рубеж двадцати пяти. Что только подтверждает версию о приближающемся срыве. Все-таки, Суга должен доложить о нем. Ставки слишком высоки. Не доложить, а убить его, сам себя поправил Суга. Не стоит прятаться за формулировками. Пусть он всего лишь отправит сообщение, но оно уничтожит Куроо так же верно, как если бы он лично нажал на курок. Неожиданно память словно опрокинула его в прошлое. Возможно, триггером послужило запечатанное окно или вся ситуация в целом. Но, едва моргнув, Суга провалился туда, куда отнюдь не хотел возвращаться. … Суга всегда пользовался любой возможностью выбраться из Башни — даже такой, даже так. Тем более, сегодня это была не просто прихоть, ему нужны данные о заражении — тогда они еще надеялись разработать лекарство. Суга впервые попал в обреченный город, и это оказалось куда страннее, чем он мог себе представить. Когда каждый житель знает, что он через несколько дней умрет, это самым чудовищным образом меняет людей. Суга еще помнил первый апокалипсис, до строительства Башен, когда мутаген из взорвавшейся лаборатории вырвался на свободу. Но тогда никто не понимал, что происходило, неизвестность порождала ужас и хаос. А жители этого города точно знали, что будет дальше. Цветочная чума вспыхнула не впервые. Только огонь мог ее остановить, и он неизбежно обрушится на город. Но чуть позже. Пока стягивали войска и подвозили снаряды — шла эвакуация, вернее, ее попытка. На единственном блокпосте проверяли наличие заражения, создавали полностью изолированные карантинные зоны… Тогда удавалось спасти в среднем около десяти процентов населения, иногда вполовину меньше. Идущий по умирающему городу, Суга еще с этим не столкнулся, но застывший на лестнице Башни и провалившийся в воспоминания — уже знал. Последние пару сотен лет уже никого не пытались вывозить, зараженные города сжигались разу. В этом городе Суга впервые смотрел в глаза живых мертвецов. Но все равно, несмотря на весь ужас происходящего, где-то в глубине души он был рад вырваться из Башни, пусть и по такому поводу. Даже ироничный голос Ойкавы в его голове не мог это испортить. В своей голове. Увлекшись, Суга постоянно забывал, что он всего лишь гость в чужом теле — когда они не менялись телами, а Суга вот так присоединялся к своему аватару. «Насмотрелся? Уже почти пришли» Пока Суга предавался размышлениям и созерцаниям, Ойкава успел спуститься на нижние уровни, забраться в какие-то трущобы и теперь пробирался в подвал полуразрушенного здания. «Откуда ты знаешь?» — спросил Суга. «Концентрация спор» «А вдруг это не первичное заражение?» «Нет, оно» «Унюхал?» — недоверчиво уточнил Суга. Ойкава поймал на кончики пальцев невидимую смертоносную пыль и растер между ними. Внешне этого не было заметно, но, находясь внутри, Суга прекрасно видел, что Ойкава впитал споры и поглотил их своей лозой. «На вкус» — серьезно ответил тот. В городе уже зацвели зараженные, пополнив коллекцию и ассортимент витающих в воздухе спор — на обычных людей цветочная чума действовала очень быстро, но важно было найти именно сорвавшегося Цветка, с которого все началась. Ойкава сделал еще несколько шагов, и им открылась их цель. На первый взгляд она выглядела как пышно цветущая клумба, усеянная мелкими лилово-синими цветами. Даже Ойкаве потребовалось моргнуть, чтобы осознать, что клумба повторяет контуры человеческого тела. До Суги это дошло еще позже. Ойкава обошел клумбу по периметру, присел около головы и засунул руку в колосящиеся заросли. — Он еще жив, — вслух произнес он, встал и разрядил в цветущее тело две обоймы. Спустя пару минут лепестки начали тускнеть и медленно осыпаться, вслед за ними поникли и стебли. На мертвых телах цветы не росли. — Даже не думай, — угрожающе произнес Ойкава, и Суге пришлось срочно справляться с рвотным позывом. Пусть он сейчас всего лишь «пассажир» и не подключен к управлению телом, настолько сильные рефлекторные порывы могли повлиять напрямую. Суга мог бы в любой момент разорвать контакт и вернуться в Башню, но каждая мелочь может оказаться важной и значимой. Ему нужен не просто сухой отчет, он должен все увидеть собственными глазами. Да и тот факт, что Ойкава последние пару фраз произнес вслух, уже говорил о многом. Ойкава никогда бы не показал этого, но сейчас Суга находился в его голове и совершенно точно знал: Ойкава рад, что спустился в этот подвал не один. «Даже не надейся» — мысленно фыркнул Ойкава. Суга лишь внутренне улыбнулся. Ждать от Тоору благодарности — как от козла молока, но они оба прекрасно видели мысли и чувства друг друга. И им еще предстояло много работы по сбору и анализу образцов. У блокпоста их ждал сюрприз — тот оказался наглухо закрыт и окружен беснующейся окровавленной толпой. Немного потолкавшись между возбужденными людьми, Ойкава выяснил, что Клан Цветов пытался вывести из города хотя бы младших воспитанников, но их не выпустили. Более того, многие полегли прямо тут, на площади, разорванные и затоптанные озверевшими людьми, которые винили их в собственной смерти и в смерти своих близких. Пусть к эпидемии привел срыв одного конкретного Цветка, но Цветы, за счет растущих в их телах собственных лоз, были невосприимчивы к чуме, которая безжалостно уничтожала всех остальных. «Какая разница, убили их тут или сожгут через пару дней вместе с городом» — возразил Ойкава на невысказанную эмоцию Суги. «И ты знаешь, я был против их эвакуации» Суга осуждающе промолчал. «Быстрее и легче вырастить истинные цветы из обычных людей в ранней стадии заражения, чем возиться с исправлением искаженных» Суге опять нечего было возразить, но он все равно был против. Кланы Цветов уже полвека состояли из тех, кого истинные Цветы презрительно называли «искаженными», хотя сами существовали на полулегальном положении. Правительства только при вспышках цветочной чумы вспоминали об истинных Цветах, которых уже почти не оставалось. Но лишь они могли определить, заражен ли стоящий перед ними человек или нет, и хоть кого-то спасти на ранней стадии заражения. Однако это вынужденное сотрудничество никак не влияло на взаимную глубочайшую неприязнь истинных и Кланов. Ойкава выбрался из толпы и нырнул в одну из боковых улочек. «Расстреляют» — напомнил Суга. Он прекрасно видел, куда направляется Ойкава, и хотя у блокпоста им уже не выбраться, но лезть через городскую стену ничуть не лучше, если не хуже. Ойкава только передернул плечами. Суга попытался продолжить возражать, но Ойкава тут же огрызнулся: — Если что-то не нравится, то в следующий раз заложи возможность контроля, сможешь перехватывать управление и делать, что тебе вздумается. «Да я лучше застрелюсь» Ойкава криво ухмыльнулся. «Можешь сваливать», — напомнил он. — «Ты получил свои данные. Иди, пытайся спасти мир» «Для начала я попытаюсь спасти тебя» «Что, лень меня возрождать?» «Меня не особо устраивает шесть-семь лет без аватара» «Заведи себе нового. Нормального» Суга промолчал. Второй раз за одну минуту угрожать про «застрелюсь» было даже не смешно, тем более, на эту тему они спорили уже отнюдь не первый раз, даже не первый десяток раз. Естественно, Ойкаву расстреляли на стене — в решето. Естественно, он свалился по нужную сторону. Как известно, трупы не цветут и опасности не представляют, и до них никому нет дела. Регенерация Цветов практически не имеет границ, но в бессознательном состоянии она срабатывает весьма ограничено. Для восстановления после настолько обширных ранений необходимо осознанное управление ею. Вот только обычно болевой шок выбивает это самое сознание напрочь — если в теле в это время не находится чье-то другое. У Суги потом неделю раскалывалась голова. Невелика цена за жизнь его аватара… Суга моргнул и снова осознал себя на лестничкой клетке у замурованного окна — столетия спустя. Его память иногда выкидывала подобные фортели. Их точной причины он так и не смог установить. Сам по себе возраст, по идее, не являлся причиной. По крайней мере, ни у кого из ровесников таких глюков не было. Хотя, возможно, дело в том, что их осталось исчезающе мало, недостаточный объем выборки для обоснованного заключения. Или все из-за того, что каждое свое изобретение Суга прежде всего проверял на себе, после внося финальные правки. В итоге накопилось немаленькое сочетание абсолютно уникальных факторов, которые могли привести вообще к чему угодно. Суга облокотился на ставший уже бессмысленным подоконник. Так что же ему делать с Куроо? Он знал, что он должен сделать. Должен. Но тот же проект «Аватар» обернулся совершенно не тем, чем должен был стать. Да, его соединение с Ойкавой было первым в истории, пробным и слишком переходящим все границы. Для финального проекта Суга существенно изменил многие настройки. И все равно после этого проект оставался полезным и безопасным. Но прошло несколько десятилетий и проект «Аватар» извратили до неузнаваемости, превратив в инструмент абсолютного рабства. Аватары стали абсолютно безвольными сосудами для чистейших, пользовавшихся их телами как только вздумается. В таком режиме личность человека-аватара сначала стремительно деградировала, а вскоре и вовсе разрушалась. Теперь в проекте ежегодно погибали десятки тысяч людей, и отнюдь не легкой и не быстрой смертью. Это продолжалось столетиями, и запустил все это он — Суга. С самыми хорошими намерениями. Впрочем, человечество и без его участия благополучно занималось ровно тем же — стремительно производило новых особей и еще стремительнее уничтожало их. Что бы Суга ни делал, он всегда пытался спасти — хоть кого-нибудь, и исправить — хотя бы что-нибудь. Так какое он имеет право приговаривать к смерти этого, сегодня впервые увиденного Цветка? *** Первое из трех заданий чистейшего прошло на удивление легко. Хотя Дайчи был полон дурных предчувствий — просто не мог представить, как Куроо сможет окрутить избалованного и пресыщенного сыночка одного из членов городского совета. Дайчи уже успел узнать как зовут Цветка, доставшегося ему в напарники, но в его способности по-прежнему до конца не верил. Как оказалось, совершенно напрасно. Куроо в дорогом костюме выглядел просто потрясно. Даже непонятный треш на его голове каким-то немыслимым образом стал казаться оригинальной дизайнерской прической. Дайчи не верилось, что перед ним все тот же раздолбай, которого он вчера втрахивал в стену лифта. Сейчас Куроо смотрелся исключительно стильно, утонченно и чертовски возбуждающе. Дайчи профессионально сделал подсечку и уронил его на гостиничную кровать. — Нам выходить через полчаса, — напомнил тот. — Успеем, — отмахнулся Дайчи. — Костюм помнешь, — ухмыляясь, напомнил Куроо. — Так скорее снимай, чтобы не испортили. И вообще, нечего было свои феромоны врубать, если о состоянии костюма заботился. — Я и не врубал, — Куроо закончил раздеваться и навзничь упал на постель. — Ага, ври больше, — Дайчи рухнул сверху, придавливая своим весом, и нашел губами его губы. Кажется, он никогда в жизни ни с кем так не целовался. Он буквально трахал языком его рот, а уж что вытворял язык Куроо — находилось вообще за пределами самого смелого воображения Дайчи. Он был бы рад целоваться все отпущенное им время, но не для того он Куроо в кровать ронял! Дайчи чуть сполз вниз, поудобнее усаживаясь, и закинул себе на плечи ноги Куроо, которые, несмотря на мускулистость, оказались на удивление стройными и исключительно соблазнительными. Куда он вообще смотрел, что с первого взгляда Куроо показался ему недостаточно привлекательным? Сегодня Дайчи был настроен не спешить — ведь у них целых полчаса — и сполна насладиться процессом. Но открывшийся его взору вид поставил жирный крест на этих планах. Все что он смог, это вжиматься как можно плотнее в лежащее под ним тело, вбиваясь в него со всей доступной ему силой, и все равно хотеть еще большего. А потом повторять снова и снова, ни остановиться, ни оторваться не было решительно никакой возможности. В итоге они чуть не опоздали на прием. Но папенькин сынок повелся на Куроо как миленький, тут же утащив его на верхние этажи, мимо суровых охранников, куда у обычных гостей не было доступа. Хотя для их плана это не имело значения. Дайчи ждал снаружи — на крыше соседнего особняка. Предполагалось, что Куроо вынудит объект открыть окно, для чего его придется снять с сигнализации. Дайчи не задумывался о способе, которым его напарник этого добьется — ровно до тех пор, пока не увидел обнаженного Куроо, лежащего грудью на подоконнике, а за ним ритмично двигающуюся полускрытую за тяжелыми шторами тень. — Ну и как, скажи на милость, я должен туда залезть? — пробормотал Дайчи. — Над вашими головами пролететь? Куроо не мог его слышать, но после первого раунда увлек своего визави в глубину комнаты. Дайчи надеялся, что в постель, или что хотя бы сыночек политика сейчас достаточно занят, чтобы не обращать внимания на то, что происходит вокруг. Впрочем, исходя из личного опыта с Куроо, пожалуй, на это вполне уверенно можно было рассчитывать. Дайчи выстрелил из арбалета в стену над окном, закрепил карабин на тросе, перелетел через улицу и бесшумно приземлился на подоконник, так же осторожно спустившись с него. Хотя можно было и не красться. Хозяина этих роскошных апартаментов сейчас мало что могло отвлечь, его голая задница дергалась в бешенном ритме над распростертым на дорогущих шелковых простынях телом. Дайчи с досадой отвернулся. Уже добравшись до двери, он неожиданно осознал, что Куроо ублажает мажора точно в такой же позе, в какой пару часов назад лежал под самим Дайчи. И это неожиданно обидно царапнуло. Объект размашисто трахал Куроо, а тот вел себя гораздо активнее, чем с самим Дайчи: старательно подмахивал, страстно стонал, изнывающе ерзал и соблазнительно прогибался. Дайчи ощутил пульсирующую тяжесть в члене и точно так же стремительно нарастающую злость. Да что за дурацкая и бессмысленная ревность? Это же Цветок! Для него ебаться так же естественно, как дышать. Он перед кем угодно раздвинет ноги по первому щелчку! Нашел из-за чего заводиться. Вот вернутся в гостиницу — может хоть всю ночь напролет с ним развлекаться. А сейчас у них миссия! Дайчи выскользнул в коридор, где его ждали три двери, пять охранников и один сейф — хорошо, что есть план этажа, схема расстановки охраны и код от сейфа, но на все про все у него меньше десяти минут. Дайчи успел за семь. Уже не скрываясь, он ввалился в спальню и выстрелил в затылок их объекту. Это было не по плану, но уж очень хотелось. Шар наблюдения рванулся наперерез, но Куроо успел быстрее — перехватил папенькиного сынка, перекатился с ним по постели и тут же вырубил коротким резким ударом. — Ты охренел?! Дайчи несколько секунд оторопело пялился на толчками выплескивающуюся из груди Куроо кровь — тот поймал пулю, предназначенную не ему — а потом спохватился, что перед ним Цветок. Не в сердце, ну и ладно, заживет как на собаке. — Сам охренел! — отгавкнулся Дайчи. — Какого под пули прыгаешь? — Мы не должны были его убивать! — Так и не убили! Прямо здесь спорить будем? Куроо сдавленно чертыхнулся и поковылял к окну. Похоже, хваленая цветочная регенерация все же не так стремительна. Дайчи пришлось его поддержать. Непосредственно эвакуация из здания прошла по плану, а дальше пришлось туго. Хорошо, что у Дайчи через несколько переулков был припрятан запасной аэроскутер. В пылу погони Дайчи опять забыл про дурацкий шар — как и тогда, в особняке. Хотя шар везде неотвязно следовал за Дайчи, но все время держался сзади и выше, не попадая в поле зрения. Шары наблюдения могли двигаться довольно быстро, вполне успевая за бегущим человеком, или, скажем, за спуском по тросу, но для уличных гонок они не предназначались — все-таки не боевые дроны, на такие виражи и скорость не рассчитаны. Так что, если бы не Куроо, то во время этой погони они шар наверняка потеряли бы — к радости Дайчи. Но Куроо ухитрился поймать его еще где-то в самом начале их воздушных виражей, и весь дальнейший полет прижимал к себе свободной рукой, удерживаясь на сиденье лишь одной. — К ним же нельзя прикасаться! — ужаснулся Дайчи, увидев это вопиющее непотребство, лишь когда они уже оторвались от погони и избавлялись от наверняка срисованного всеми камерами аэроскутера. — Предрассудки. — Прикоснешься к шару, аватаром станешь, — припугнул его Дайчи. — Аватар-цветок? — рассмеялся Куроо. — Да чистейший побрезгует. Дайчи снова очень запоздало осознал, что ужасная угроза для обычного человека или даже для измененного клановца, для Цветка — лишь пустой звук. Чистейшие использовали тела аватаров для переговоров и развлечений. Для первого Цветы очевидно не подходили, что касается второго, то даже в чужом теле чистейшие всегда хотели, чтобы ублажали их, а предназначение Цветов являлось ровно обратным. — Аватаров довольно мало, их специально выращивают, а не подбирают посреди улицы, — примирительно заметил Куроо. — Ну мало ли, — проворчал Дайчи, он терпеть не мог чувствовать себя идиотом. — Может неурожай был, а Башня большая. — Не думаешь же ты, что каждый белесый владеет собственным аватаром? — А почему бы и нет? — Лишь самые высокопоставленные имеют право. — Интересно знать, откуда у обычного Цветка такие обширные познания о внутреннем устройстве самого таинственного и закрытого городского сообщества. — Цветы не бывают аватарами, но чистейшие в аватарах обожают развлекаться с цветами, — неожиданно серьезно ответил Куроо. — Ну надо же, какой сюрприз, и эти на вас падки, — Дайчи все равно не удержался от подколки. Куроо лишь пожал плечами, не желая продолжать перепалку. До гостиницы они добрались сильно заполночь, а там, едва увидев кровать, Дайчи тут же вспомнил произошедшее в спальне особняка. — Этот богатый козел тебе понравился больше чем я? — набычившись, повернулся он к Куроо. Тот уставился на него в полном недоумении. — Я видел, как ты скакал на его члене, повизгивая от удовольствия! — Дайчи обвиняюще ткнул пальцем в его грудь. — Это работа, — пожал плечами Куроо. — И он не должен был заметить, как ты топаешь по его спальне, словно слон. — Значит с ним — для работы, а со мной для удовольствия? — начал заводиться Дайчи. — Вот только по твоему виду казалось, что наоборот. — Нет, — неожиданно коротко ответил Куроо. — Что «нет»? — опешил Дайчи. — С тобой тоже работа, только другая. — В смысле? — Если тебе не дать — ты будешь беситься, и мы не сможем выполнить задание. — Ты!.. Ты!!! — от возмущения Дайчи даже не нашел слов. — Что я? — Да ты сам меня спровоцировал в лифте башни! — Да неужели? — оскалился Куроо. — Ты ведь раньше работал с другими Цветами, да? Хоть кого-то из них ты не трахал в процессе? Дайчи на мгновение смутился, но тут же взял себя в руки — будут ему еще всякие цветки указывать! — Ну так вас для этого и создали, чтобы ебать! — А тебя — для того, чтобы убивать, — парировал Куроо. — Так какие проблемы? — Никаких. Стоять, куда пошел? Я еще не наебался! Куроо показал ему неприличный жест, легко вспрыгнул на подоконник и так же стремительно исчез за ним. Дайчи в первое мгновение перепугался, а потом вспомнил, что они на третьем этаже. С такой высоты цветок не убьется. *** Суга столкнулся с Пастырем в одном из верхних коридоров. — Сугавара Коуши, вы пропустили утреннюю службу, с показательно мягкой укоризной заметил он. — Да, — кротко согласился Суга, внутренне едва не подпрыгнув от возмущения. Это вообще что? Он не то, что сегодня, он никогда не ходил на службы, это всегда было делом исключительно добровольным. Или это следующий шаг после замурованных окон? Пастырь что-то задумал? Ясно, что ничего хорошего, но как далеко он собирается зайти? Это его собственная инициатива или приказ из столицы? — Очень надеюсь увидеть вас на вечерней, — на лице Пастыря расцвела идеально отработанная улыбка доброго дедушки, но взгляд оставался холодным и расчетливо-цепким. — Непременно, — Суга постарался выдержать почтительный тон, но капля издевки в него все же просочилась. — Вам лучше прийти, — Пастырь с кивком удалился. Суга понял, что появиться там все же придется. Если Пастырь что-то задумал, лучше это увидеть собственными глазами, чем на экране монитора. В Пречистом Доме, как пафосно назывался большой зал, где Пастырь проводил свои собрания, было ожидаемо людно: большинство обычных прихожан, но и довольно много тех, кто ходил в Сад Деревьев. Суга с удивлением увидел в толпе Шимизу. Пастырю удастся заманить сюда и ее? Еще более подозрительно и странно. Тем временем Пастырь начал свою речь, но ничего особого в ней Суга не услышал — обычная болтовня о покорности и смирении, о ничтожности человека и величии веры. Ничего нового. Тогда для чего это все? — Хватит! — Шимизу встала и решительно направилась к центральному возвышению. Ах, вот оно что. Пастырь надеялся вывести из себя кого-то из последователей Деревьев. Суга мог слушать подобный шизофренический бред часами, особо не вслушиваясь в него. При нем с Шимизу никто другой не посмел бы высказать недовольство, но вот сама она… Суга попытался поймать ее взгляд, но тщетно. — Хватит нести этот бред! — Шимизу яростным взглядом обвела собравшихся. — Смирение? Вера? Чушь собачья! Единственная правда в том, что лишь в Башнях сохранился не изменившийся генетический материал. И в том, что без нас человечество полностью вымрет менее чем за столетие. И это — чистая наука и генетика! Которой абсолютно плевать, во что вы верите, насколько смиряетесь и самоуничижаетесь! — Шимизу Киёко, тебе стоит быть более почтительной, — укоризненно, но мягко заметил Пастырь, идеально скрывая торжествующую улыбку. Суга ее не видел, но точно знал, что она там есть. — Почтительной?! Зачем?! — Шимизу стремительно повернулась к Пастырю. — Зачем мы ходим в этих белых тряпках? Кому от этого легче? Или вы верите, что потенциальный мутаген испугается белого цвета и в ужасе улетит? Вы оболваниваете людей! Вы вполовину сократили часы точных наук в обучающих классах! Хотите вырастить из нас послушное стадо тупых доноров? — Дитя мое… — Ваша религия никого не спасет! — непреклонно перебила его Шимизу. — Только наука может исправить ситуацию! — Наука погубила этот мир, — нарочито скорбно напомнил Пастырь. — И нам следует отказаться от этого ложного пути. — Это новая политика столицы? — подозрительно прищурилась Шимизу. — Отныне я закрываю все лаборатории. А в центре размножения теперь смогут работать лишь истинно верующие. Ты отчетливо показала всем, насколько порочно пламя раздора в тех, кому лишнее знание затуманивает разум, и кто из-за этого мнит себя превыше остальных. — Нет, — неожиданно спокойно возразила Шимизу. Суга внутренне напрягся. Он слишком хорошо знал Шимизу. Ни капли она не успокоилась. Ее ярость достигла той точки кипения, за которой превращалась в чистое холодное бешенство. Это слишком опасно, в таком состоянии Шимизу может сказать лишнее. По жесту Пастыря в зал организованно и четко забежал отряд вооруженной внутренней охраны. Люди инстинктивно шарахнулись назад. — Нет, — повторила Шимизу. — Это — наша Башня. И наш город. Вы явились сюда всего лишь полвека назад. Не вам указывать нам! — Вера позволила объединить разобщенные города и заново воссоздать государство, — напомнил Пастырь. — Мы вернули единство и надежду человечеству. — Вы только разрушаете все, что еще осталось. — Арестуйте ее, — кивнул охране Пастырь. — За что, интересно? — За ересь и оскорбление веры. — С каких пор это стало преступлением? Вера — личный выбор каждого. — Теперь уже нет. — Я не позволю вам, — если бы взгляд Шимизу мог убивать, Пастырь сгорел бы на месте. — Не позволю закрывать лаборатории! Не позволю вмешиваться в обучение! И заставлять людей приходить на ваши службы — тоже не позволю! — Интересно, как? — с издевкой поинтересовался Пастырь. Вопрос звучал как риторический, но Суга точно знал, что Пастырь хочет услышать ответ, и очень боялся, что Шимизу может не сдержаться. Но он решительно не понимал, что со всем этим можно сделать. В этот момент раздался выстрел. Охранник целился в Шимизу, но в последнее мгновение сквозь толпу пробилась щуплая светловолосая девушка, почти подросток, и с криком «Хранительница!» бросилась наперерез. Оттолкнутая Шимизу упала возле помоста, рядом рухнуло тело Ячи Хитоки, по ее белой тунике быстро расползалось ярко-красное пятно. — Я не отдавал приказа, — с осуждением заметил Пастырь, поворачиваясь к охране. Отдавал, с внезапным озарением понял Суга. Пастырь уже готов зайти настолько далеко и хочет проверить реакцию людей. В зале начался зарождаться недовольный ропот. Шимизу бросилась к Ячи. Стрелявший охранник — тоже. Суга только теперь с ужасом узнал в нем Танаку. — Что с ней? — Вы убили ее! — сквозь слезы обвиняюще воскликнула Шимизу. — Наказание за убийство — казнь. Приговор привести в исполнение немедленно, — размеренно и четко произнес Пастырь. Начальник охраны уверенным отработанным движением вскинул оружие и выстрелил в голову Танаки, его окровавленный труп упал поверх тела Ячи, окончательно забрызгав белые одежды Шимизу. Суге показалось, что он проваливается в какой-то безумный ночной кошмар. Неужели Пастырь знает? Неужели он вычислил? Но ведь Танака никогда не заходил в Сад Деревьев. Его не могли выследить. Так почему же все участники этой безумной сцены именно из обращенных? Это не может быть совпадением, просто не может! Или Пастырь все знает? — Увести ее, — Пастырь кивнул охране, указывая на Шимизу. — По какому обвинению? — она медленно встала, едва заметно покачиваясь. — Ты подверглась перекрестному заражению, — Пастырь взглядом указал на кровь на ее одежде. — Твоя чистота под сомнением. — Ах это, — неожиданно легко согласилась Шимизу. — Ну проверяйте. Охрана окружила ее, опасливо косясь на чужую кровь — о своей чистоте они тоже переживали. Шимизу презрительно хмыкнула и, гордо подняв голову, сама пошла в карантин — старший генетик Башни прекрасно знала его расположение и была одной из немногих, кто имел к нему доступ. Охрана на почтительном расстоянии поплелась за ней. Этот ее финальный смешок подействовал на Сугу словно оплеуха, разом выбивая панику и приводя в себя. В конце-концов, ведь не произошло ничего непоправимого. Лишь очередная партия в их длительном противостоянии с Пастырем, и не факт, кто сегодня выиграл, а кто проиграл. Вдруг все эти безумные совпадения могут оказаться делом рук не Пастыря, а собственных соратников? И кстати, партия-то еще не закончена. Пастырь наблюдает за людьми, а слишком многие сейчас украдкой смотрят на Сугу. И они должны увидеть только спокойствие и уверенность. Суга медленно встал, едва заметно наметив намек на благожелательную улыбку, и обвел взглядом зал, не задерживаясь ни на одном лице, но одновременно посмотрев на всех. Вы знаете, что все в порядке, что хранители со всем разберутся — как всегда. Пастырь — лишь временная неприятность, хотя довольно назойливая и настойчивая. Но они ведь тут человечество пытаются спасти, а какие из них спасатели, если они не справятся с одним придурком-пастырем? Люди начали один за одним подниматься и в молчании покидать зал. Суга оставался на месте, наблюдая за ними и за Пастырем тоже. И только когда вышли почти все, до Суги наконец-то дошло, что хотя Пастырь — тот еще козел, но отнюдь не дурак и сейчас видел то же самое, что и сам Суга. Верующие Пастыря были подавлены и напуганы увиденным, последователи Деревьев оставались спокойны, а некоторые казались решительными и целеустремленными. Со стороны это должно было выглядеть как фанатичная одержимость. Наверное, Пастырь расстроился. Когда в зале остались лишь они вдвоем, Пастырь подошел к Суге. — Шимизу Киёко действительно одна из хранителей? — Это всего лишь легенда, — обезоруживающе улыбнулся Суга. — Хранители построили Башню более четырех столетий назад. Не думаю, что Шимизу смогла бы настолько хорошо сохраниться, будь она одной из них. Пастырь покачал головой. — Вы считаете фанатиком меня, но истинной вере так далеко до вашей секты деревьев. — Это не секта, — привычно возразил Суга. — Сад просто очень красив. Там приятно проводить время. — Ну да, ну да, — фальшиво согласился Пастырь. — Настолько приятно, что из-за этого юные девушки кидаются под пули? Суга пожал плечами. — Мне жаль Ячи, и я очень сочувствую ее семье, но это был ее собственный выбор. — Посмотрим, какой сделаешь ты, когда придет твой черед, — в голове Пастыря прозвучала почти неприкрытая угроза. — Посмотрим, — все так же благожелательно согласился Суга. *** Куроо быстро пожалел о своей вспышке. И с чего завелся? Дайчи — отнюдь не самый плохой напарник из всех, что ему доставались. Да и любовник вовсе не худший. Да и что вообще Куроо до него? Еще пару дней совместной работы и они друг друга больше никогда не увидят, лучше бы о своих проблемах думал. Словно в ответ на его мысли, на тыльной стороне ладони тут же выскочил цветок. Вот зараза! Куроо быстро оборвал поганца, осторожно оглядываясь, не заметил ли кто. Но ночная улица была пуста, а из окон — не поймешь, что это было. Хорошо еще, что его лоза цвела красным. Издалека можно принять за кровь, да и отбрехаться всегда легче — ранка после сорванного цветка заживала не менее получаса, что придавало достоверности. Версия, что замеченное красное было всего лишь кровью, всегда казалась достаточно убедительной, что уже несколько раз спасало Куроо жизнь. Хорошо, что его лоза не какая-нибудь фиолетовая или бирюзовая. Но плохо, что она придолбалась к конкретной руке! Уже десятый раз за неделю, почти на одном и том же месте. Когда цветок начал проклевываться прямо в приемной чистейшего, Куроо чуть кондратий не хватил. Остановить прорастание лозы было практически невозможно, но Куроо всегда направлял ее внутрь. Пусть вылупившийся посреди печени цветок нанесет куда более серьезные повреждения, да и ощущаться будет в разы болезненнее, но его там никто не увидит, и уж совершенно точно споры он не выпустит. А теперь, стоит зазеваться, и это безобразие раз за разом выскакивает на руке. И к тому же — на единственном не прикрытом одеждой участке. Да лоза издевается! Куроо свернул в глухую подворотню, убедился, что нигде не притаились скрытые камеры — хотя откуда бы, но мало ли. Он сосредоточился, мысленно касаясь лозы и активируя ее рост. На предплечье, скрытом курткой, проклюнулись цветы — сразу десяток. На, подавись! Цвети, если тебе так хочется. Куроо дождался, пока бутоны наберут рост и полностью раскроются, после чего скользнул второй рукой в рукав куртки — специально никогда не носил узких — и безжалостно выдрал всю эту поросль. Внутри сразу же стало мокро, но лоза исправно выполняла свою основную функцию, остановила кровотечение за несколько секунд и начала заживление. Привалившись спиной к холодной шершавой стене, Куроо прикрыл глаза, пережидая период регенерации. Пора бы снова оглушить лозу таблетками, но это вырубало ее на какое-то время — и тут точно не угадать, на часы, дни или недели. А впереди еще два этапа задания от чистейшего, использовать феромоны придется на каждом. Их-то он еще сможет кое-как выдавить из оглушенной лозы, но если его снова подстрелят, то придется туго. Ладно, как-нибудь продержится еще пару дней. Ведь плевать на правила и поступать вопреки им — его любимое занятие. В клане Цветов их с детства учили, что главное — самоконтроль и спокойствие, что именно страсти и эмоции делают лозу неуправляемой и в итоге приводят к срыву и цветению. Равнодушие и безразличие ко всему — их единственное спасение. Лозой невозможно управлять, можно контролировать лишь себя. А Куроо всегда все делал не так, наставники пророчили ему срыв не позже пятнадцати-шестнадцати лет, но он уже с одиннадцати успешно подчинял себе лозу. Поначалу — по мелочи, конечно, а с годами все больше и больше. В юности ему казалось бесконечно глупым, что наставники учат пускать все на самотек — пусть лоза сама восстанавливает поврежденное тело, ведь гораздо разумнее самому направить регенерацию в нужное русло. Или с теми же феромонами. По правилам полагалось научиться управлять собственным возбуждением, вызывая его при необходимости, и уже оно будет провоцировать лозу на выпуск феромонов. Но зачем так сложно? Если можно просто приказать лозе выделить их? Когда-то он пытался доказать, что его способ лучше, а правила глупы. Но быстро поумнел и научился молчать. Неправильные Цветы выкорчевывают, а выживание всегда являлось приоритетом для Куроо. А потом его лоза зацвела, и он нарушил самый главный закон. Он бы давно сбежал — в городе легко затеряться с концами, но таблетки можно добыть только в Клане, больше нигде и никак — он проверял и искал варианты, но их не было. Лоза со временем становилась все сильнее, перешагнув очередной рубеж, она больше никогда не возвращалась обратно, не становилась прежней. И все, что оставалось Куроо, — на каждый ее шаг изобретать все новые методы контроля и совершенствоваться в старых. Но в последнее время эту гонку он явно проигрывал. Единственной возможностью взять тайм-аут и хотя бы отдышаться оставались таблетки. Которые производились только в Клане, а Клан регулярно выдавал задания, для их выполнения приходилось активно использовать лозу, что вызывало очередной всплеск ее прогресса. Замкнутый круг. Куроо отлепился от стены и поплелся обратно в отель. На втором этапе их задания участие Дайчи почти не требовалось — всего лишь изобразить из себя незадачливого сутенера и продать Куроо на одну ночь в местный бордель. Даже эвакуацией заниматься не надо. Их целью являлся один из клиентов, у него надо было украсть информацию с помощью крохотного устройства, которое они с Дайчи вчера стащили из особняка политика, а сегодня засунули в плечо Куроо. Навороченный новейший чип слежения сам считает все необходимое и напрямую отправит в шар чистейшего, Куроо всего лишь надо находиться в одной комнате с объектом. Дайчи сделал ножом глубокий узкий надрез и засунул прибор внутрь, проверив, что он точно не прощупывается снаружи. Даже зашивать не пришлось — хоть какая-то польза об буйствующей лозы, регенерация в это время значительно ускорялась. Все шло точно по плану, пока Куроо не привели в нужные ему апартаменты. Там оказалась компания из нескольких аватаров. На самом деле вчера вечером Куроо просто подкалывал Дайчи. Он не так уж много знал о чистейших — почти ничего, как и все остальные жители города. Но ему было совершенно точно известно, что после развлечений аватаров обычно не выживают даже Цветы. Как же хорошо, что он не принял таблетки. Куроо возвращался в сознание долго и муторно — то достаточно приходя в себя, чтобы направить регенерацию в нужное русло, то проваливаясь обратно в вязкое забытье. Повезло, что где-то рядом находилась вода — небольшой ручеек, может, всего лишь глубокая лужа. И вообще несказанно повезло, что хотя бы одна рука упала в нее. Пошевелиться Куроо сейчас просто не смог бы. Он отчаянно надеялся, что его выкинули в безлюдное место. Для того, чтобы выжить, придется использовать лозу куда активнее и непосредственнее, чем это допускалось строжайшими правилами клана. Куроо уже неоднократно поступал так в критических ситуациях. Хорошо, что он умеет это делать — почти на уровне автоматизма. Плохо, что сейчас он понятия не имеет, видит его кто-то или нет. И хотя любой случайный свидетель означает для него смертный приговор, без этого запрещенного приема он просто не выживет. Выбор был очевиден. Из пальцев Куроо проклюнулись ростки, стремительно разрастаясь и углубляясь в живительную влагу. Когда Куроо пришел в себя настолько, чтобы хотя бы сфокусировать взгляд — тот тут же уперся в собственную руку, на которой веселенькой кровавой россыпью алели почти распустившиеся цветочки. Вот черт! Черт-черт-черт! Куроо подскочил словно ужаленный, поспешно обрывая цветы, осматривая себя и лихорадочно оглядываясь вокруг. Кто-то заметил? Но зацвела только одна рука, и вокруг было совершенно пусто. Куроо выдохнул. Куда это вообще его занесло? Какая-то канава? Но почему такая странная? Куроо потребовалось несколько секунд, чтобы достаточно успокоиться и осознать, что, судя по высоте стен, он находится в одном из каналов центральной ливневки. Отличное место для избавления от трупа, просто замечательное. Опять повезло. И в этот момент Куроо заметил шар, висящий прямо перед ним почти у самой земли. Но, как, откуда? Ведь шар был настроен на Дайчи! Да и летают они обычно гораздо выше. Самый важный вопрос пришел в голову последним, окатив нахлынувшим ужасом, словно ведром ледяной воды. Чистейший видел цветы на его руке?! Идиотский вопрос. Конечно, видел. Шар едва заметно светился, значит, чистейший смотрит. Куроо истерически рассмеялся, упал на колени и уткнулся лицом в ладони. Вот и все. Сколько ждать команду ликвидации? Пять минут? Десять? Куроо уронил руки и запрокинул лицо. Небо, словно издеваясь, сияло лазурной чистотой, ни единого облачка. Ну, по крайней мере, он не станет живой клумбой, во всем можно найти свои плюсы. Да и сколько ему оставалась? Месяц, два? Ну может три, если очень повезет. Куроо старательно гнал от себя мысли о том, что он уже третий год благополучно балансирует на грани срыва и успешно мог бы продолжать и дальше. Но вечно везти не может. Рано или поздно, но это должно было закончиться. И вот так — действительно не самый плохой вариант. Хотя Куроо не сомневался, что достаточно контролирует лозу внутри себя, сможет почувствовать, когда больше не сможет ее сдерживать, и успеет застрелиться, но все же не мог не думать: а вдруг? Вдруг так все сложится, что нет? И черт с ним, что сам он будет умирать долго и мучительно — лоза до самого конца не отпускала свою жертву, поддерживая в ней жизнь и одновременно разлагая ее тело. Но Куроо категорически не хотел стать причиной уничтожения родного города. Да и никакого другого — тоже. Утащить за собой в могилу миллионы? Нет уж, увольте. Лучше уж так. Хотя и очень хотелось, чтобы этот момент наступил как можно позже. Однако что-то команда ликвидации запаздывала. Куроо с подозрением уставился на шар. — Ты издеваешься? — осторожно уточнил Куроо. Шар медленно поднялся и плавно полетел вперед. — Да ну нет, серьезно?! — Куроо вскочил на ноги и погнался за шаром, который тут же полетел быстрее. Настигнуть его удалось лишь, когда тот завис у одного из сливов — достаточно широкого и полого, чтобы по нему можно было взобраться. Запоздало Куроо сообразил, что выбраться из ливневки — довольно непростая задача. Тут можно неделями блуждать, а в Башне наверняка есть схемы всех городских коммуникаций. Шар показывает ему дорогу наружу. — Чистейший, ты сдурел? — риторически поинтересовался Куроо. Шар, естественно, не ответил. Отверстие слива находилось почти на двухметровой высоте, пришлось прыгать и подтягиваться, а потом осторожно карабкаться по осклизлому бетону. Шар исправно плыл впереди, а Куроо пытался сообразить, что тут вообще происходит? Зачем чистейший помогает ему? Третий и последний пункт их задания приходился на сегодняшний вечер. Неужели оно настолько важно, что стоит рисковать всем, позволяя жить уже цветущему Цветку? Да ну нет, не может такого быть. Найти ему замену — раз плюнуть. По запросу из Башни хоть пачку цветов тут же выделят, цена их жизням — ломаный грош в базарный день. Так в чем же дело? Куроо благополучно выбрался в город, дошел до гостиницы, но так ни до чего и не додумался. Он слишком мало знает о Башнях, сложно гадать, что может твориться в головах у чистейших. Может им просто плевать? Им-то цветочная чума ничем не грозит — Башни полностью автономны, к тому же их единственных эвакуируют перед уничтожением зараженного города. Даже городской совет сдохнет вместе со всеми, но не порченный мутагеном генофонд слишком ценен, чтобы им разбрасываться. Возможно, именно поэтому чистейшего не беспокоит состояние Куроо? *** — Вы издеваетесь?! Да я чуть не поседел! — Мы не успели предупредить, — Танака выглядел смущенным и виноватым. — Приказ поступил в последний момент, перед самым собранием. Мы так и подумали, что он потом казнит исполнителя, поэтому Кагеяма выбрал меня. — Ну замечательно, а Ячи кто выбирал? Теперь виноватыми выглядели все. — Она ведь совсем недавно прошла обращение! — не унимался Суга. — Я не думала, что она бросится меня защищать, — Шимизу сидела на краю стола, обхватив себя руками. — А если бы кто-то из последователей Пастыря вмешался? — Прикрывать меня от пули? Серьезно? — фыркнула Шимизу, опустила руки и сразу перестала выглядеть обиженной маленькой девочкой. — Кстати, как там Ячи? — обеспокоенно уточнил Танака. Хотя он и знал, что его выстрел убьет лишь тело, но все равно ему было сильно не по себе из-за произошедшего. — Как и все после первого раза, — ответил Нишиноя. — Одновременно напугана, немножко в истерике и в полном восторге. Хината как раз сейчас ее утешает. — Что это вообще было? — Суга требовательным взглядом обвел остальных. — Импровизация, — мрачно буркнул Кагеяма. — Куда важнее вопрос, что нам теперь делать? — вмешался Асахи. — Если он закроет лаборатории… — Давно пора его свергнуть! — кровожадно перебила Шимизу. — А ты вообще в карантине сидишь, — напомнил Суга. — Вот и сиди! Шимизу проигнорировала этот выпад. Как и все присутствующие она обладала максимально высоким иммунитетом к мутагену. Прогулка по городу без средств защиты еще могла представлять для нее опасность, но попавшие на кожу капли крови других чистых ей совершенно ничем не угрожали. — Мы не можем, — напомнил Асахи, обращаясь к Шимизу. — Если из столицы пришлют войска, башня не выстоит. — И это еще не считая того, что городской совет не рискнет пойти против них, и мы останемся совсем одни, — поддержал его Суга. — Город погибнет без Башни! — возразил Танака. — Они должны это понимать! — Вымрет за ближайшие пятьдесят-сто лет. А объединенные войска могут сровнять его с землей за неделю, — возразил Суга. — И что ты предлагаешь? — спросил Нишиноя. — Сидеть и ничего не делать? — Мы и так слишком много позволяли этому проходимцу! — поддержала его Шимизу. — Сколько можно терпеть? — Посмотрим, что он сделает дальше, — предложил Суга. — Прикажет уничтожить Деревья, — неожиданно ответил Кагеяма. Все на несколько секунд ошеломленно замолчали. — Это твое предположение или ты что-то знаешь? — осторожно уточнила Шимизу. — Это — логика. — Мы не можем этого допустить, — Асахи решительно встал. — Пастырь мне доверяет, я в любой момент могу убить его, — Кагеяма обвел взглядом остальных. — Мы можем буквально за час восстановить контроль над Башней. — И что дальше? — Суге давно надоело быть гласом разума и осторожности, но куда деваться? — У меня полно записей видеоотчетов Пастыря, я могу попытаться их подделать, — неуверенно предположил Нишиноя. — Техники столицы не хуже наших, даже если подмену не распознают сразу, то долго водить за нос их не получится. — Подстроим несчастный случай? — Пришлют нового Пастыря. Все уныло переглянулись. Похожие разговоры они вели уже далеко не первый раз, и с неизменно нулевым результатом. — Хорошо, — мрачно согласилась Шимизу. — Выхода у нас нет. Но мы не можем позволить ему уничтожить Деревья. — У меня есть одна идея, — нехотя признался Суга. — Как всегда, плохая? — подозрительно прищурилась Шимизу. — Отвратительная, — согласился он. — Но, если все получится, то мы не только защитим Башню и избавимся от Пастыря, но и наконец-то обзаведемся собственным шпионом в столице. — Звучит слишком прекрасно, — покачал головой Асахи. — Но процесс ее реализации нам совершенно точно не понравится, — блеснул пророческим даром Кагеяма. Все они действительно слишком давно и слишком хорошо знали друг друга. *** Когда Куроо доплелся до гостиницы, лоза внутри него разве что не сальсу танцевала. Она, конечно, собрала воедино изорванные на клочки внутренности, вытянув Куроо буквально с того света, но и сама стала намного сильнее. Он едва удерживал ее почти за гранью контроля. В таком состоянии до полного срыва в лучшем случае часы, и выбора у него уже нет, пусть задание еще и не завершено. Проигнорировав приветственный наезд Дайчи, Куроо молча оттолкнул его плечом и прямым курсом направился к своей сумке, где под одеждой был спрятан флакон таблеток. Закинув в рот сразу горсть, он развернулся к холодильнику, чтобы запить, и совершенно не ожидал, что Дайчи прыгнет на него, сбивая с ног и вырывая флакон. Куроо одновременно предельно обалдел, немного подавился и сильно закашлялся. Все это оптом помешало оказать хоть какое-то сопротивление, и Дайчи вторым ударом почти отправил его в нокаут. — Что это?! Наркота, да?! Упав на колени, Дайчи склонился над распростертым по полу Куроо, схватил его за грудки и сильно встряхнул. Пока Куроо пытался проморгаться и вернуть дар речи, Дайчи пару раз со всей дури стукнул его затылком об пол. — Гребаный наркоман!!! Дайчи резко отпустил его, вскочил и помчался в уборную. Лишь когда оттуда донесся звук активированного сливного бачка, Куроо пронзила ужасная догадка. Он в перекате попытался рывком встать, тут же упал, с трудом воздвигся на четвереньки и прямо так рванул вперед, стараясь подняться уже в процессе, что окончательно удалось, лишь обхватив косяк уборной. Повиснув на нем, Куроо неверяще уставился на пустой флакончик в руке Дайчи. Если бы Куроо хоть чуть устойчивее держался на ногах, наверное, убил бы его прямо на месте. По крайней мере, попытался бы. Вместо этого накатило какое-то совершенно противоестественное и пугающее спокойствие. — Ты дебил. Это было лекарство. — Кончай врать! Цветы не болеют! Вообще никакие измененные не болеют! За дурака меня держишь, да? А, ну да, и правда, цветы не болеют, только срываются и цветут, убивая все живое вокруг. Куроо понял, что начинает смеяться. Дайчи шагнул к нему, снова схватил за грудки и встряхнул, словно мешок. — Чего ржешь? Словил уже приход, да? Я сейчас тебя всю эту отраву выхаркать заставлю! Дайчи резко ударил его кулаком в живот, Куроо сложился пополам, но тут же вывернулся из железной хватки второй руки Дайчи, все еще удерживающей за плечо, и отскочил в сторону. — Придурок! Это были таблетки для контроля лозы при повышенно активном использовании! — Что? — неверяще уставился на него Дайчи. — Меня вчера в борделе чуть на куски не порвали! Обширная регенерация провоцирует спонтанный рост лозы! Таблетки от этого!!! А ты — клинический идиот! Куроо успел придумать достаточно близкую к правде ложь, чтобы можно было проорать ее в лицо Дайчи — уж больно хотелось. А правду никак нельзя сказать, а то сам Дайчи отряд зачистки вызовет. — Врешь ты все! — Ну конечно! Я ведь так похож на упоротого наркомана, который без дозы шагу ступить не может! — Вот именно! — выпалил Дайчи. — Только не поймешь, в ломке ты или под кайфом! — Как я посмотрю, у тебя богатый опыт в этом деле?! Дайчи набычился и молча двинулся к Куроо, но тот уже был готов к очередному нападению и без труда увернулся. — Сам ты явно не по этим делам, — насмешливо протянул Куроо с безопасного расстояния. — Так кто у тебя сторчался? Лучший друг? Любовник? Дайчи прыгнул через кровать и его кулак впечатался в стену — туда, где секунду назад стоял Куроо, вмятина осталась глубокая. — Значит все еще хуже? — продолжил насмехаться тот. — Кто-то из семьи? Любимый папочка? О-о-о, нет, я понял. Обожаемая мамочка? Кисти Дайчи стремительно удлинились и вытянулись двумя блестящими острыми лезвиями. — Ух ты! Ну хоть на твою трансформацию посмотрю. Одновременно с активацией изменения Дайчи мгновенно успокоился, его движения стали размеренны и точны, в пару выпадов он загнал Куроо в угол. Мечи скрестились перед его шеей, глубоко воткнувшись в стену. — Ненавижу наркоманов. А еще больше ненавижу тех, кто толкает дурь. Дайчи не мигая смотрел ему в лицо, Куроо чувствовал, что пока холодная сталь едва рассекает кожу, но чтобы его обезглавить — достаточно одного движения. — Я же сказал, это было лекарство, — как можно спокойнее постарался произнести он. — Во флаконе без этикетки? — А ты ожидал увидеть там надпись «Секретные таблетки Клана Цветов»? — И, кстати, ни о каких таких таблетка я тоже не слышал. — Тебе слово «секретные» ни на что не намекает? — А ты никогда не затыкаешься? — Да, — оскалился Куроо. Дайчи вздохнул и резко выдернул клинки из стены, мгновение спустя они снова стали обычными руками. — Ну, извини, если ты, конечно, не врешь. — «Ну извини»?!! — снова вспылил Куроо. — Да что ты так бесишься? Если, и правда, лекарство — выдадут новое. Куроо резко втянул воздух, пытаясь успокоиться и снова не начать орать. Дайчи прав. Если бы таблетки требовались для миссий — их бы выдавали по необходимости. Вот только на самом деле они предназначены исключительно для наставников, чтобы постоянно подавлять их лозы, обеспечивая возможность доживать до преклонного возраста и руководить кланом. Рядовым Цветам даже знать об их существовании не положено. Если их лоза достигает уровня, когда ее уже нужно подавлять — за этим следует расстрел, а не лечение. Но ничего из этого он Дайчи сказать не может. — Если будут ругаться, скажи, что это я виноват, — тем временем наивно предложил тот. — Ругаться?! — опять мгновенно распаляясь, вскинулся Куроо. — Да что ты такой психованный? Сжав зубы до хруста, Куроо промолчал. Больше всего хотелось развернуться и сбежать — куда угодно, лишь бы сейчас не видеть Дайчи. Но по сути это никак не поможет и ничего не изменит, а через несколько часов начинается научная выставка, где находится их последняя цель. Не время бегать. — Тебя накажут? — тоном ниже и немного встревоженно спросил Дайчи через пару минут. — Можно и так сказать, — процедил Куроо. — Я действительно могу доложить своему куратору, что это — моя вина, он передаст в твой клан. — Это ничего не изменит. — Но… — В каждом клане свои правила, — отрезал Куроо, закрывая тему. Дайчи еще с полчаса помялся, бесцельно бродя по номеру, потом, ссутулившись, тяжело опустился на кровать. — Ты был прав, — начал он, глядя в пол и сцепив руки перед собой. — Мать. Очень долго казалось, что все в порядке, а потом она обкурилась своей дурью и вышла в окно — со сто семидесятого этажа. Через год отец женился снова, а через два отправил меня в Клан Клинков. Куроо хотелось послать Дайчи куда подальше вместе с его откровениями. Но им еще вместе работать. Он присел рядом и сочувственно спросил: — Сколько тебе было? — Едва исполнилось тринадцать. — Поздновато для изменения. — Да, — кивнул Дайчи. — Но я и до этого много занимался единоборствами и тренировками с оружием, изучал стратегию и тактику. Сказанное еще раз подтвердило предыдущую догадку Куроо про высокое общественное положение семьи Дайчи — обычные люди на сто семидесятых этажах не живут, да и нет больше нигде таких высоких домов, кроме самого центра. Наверное, обидно было после такого пройти изменение и оказаться среди Клинков. Особенно, понимая, что у отца теперь будет новый ребенок — наследник и продолжатель рода. А сам Дайчи в лучшем случае может претендовать на роль личного телохранителя при младшем брате или сестре. Все измененные становились стерильными. — А ты с рождения в клане, да? Куроо чуть не подпрыгнул от подобной наглости. Ладно еще про себя решил рассказать — личное дело, но спрашивать о таком?! Хотя, какая уже разница? Быстро достать новые таблетки почти без вариантов — это никогда не было ни легко, ни просто. Наставники способны заметить малейшие признаки прорастающих цветов. Соваться к ним, если уже закончится действие принятых сегодня таблеток — верное самоубийство. И это не считая того, что чистейший видел, как Куроо цветет, и почти наверняка сдаст его по завершении миссии. — Нет, — резко ответил он. — Родители погибли в аварии, а троюродный дядя продал меня в единственный клан, который покупает детей. Обычно, конечно, младенцев, но им сгодятся любые. — Прости, я не знал, — стушевался Дайчи. — То-то ты такой странный как для Цветка. Да, твою мать, я странный, меня не с рождения так воспитывали, меня потом ломали и переделывали. Но вслух Куроо этого не сказал. *** Суга зашел в Сад Деревьев. Помимо всего прочего, он просто любил тут бывать. Конечно, в Башне Чистоты, где царила практически абсолютная стерильность, настоящие деревья не могли расти — никто бы этого не допустил. Они были рукотворны — созданы из очень сложного сплава, но при этом поразительно походили на настоящие. Каждая веточка, каждый листок были словно живыми — с тончайшими прожилками, с едва заметными трещинками на коре, они даже шелестели почти так же — реагируя на потоки воздуха, создаваемые проходившими между ними людьми. В дальнем конце Сада с едва слышным хрустальным звоном один из листиков сорвался с ветки и невесомым перышком опустился на подставленные чашечкой ладони, тут же растворяясь и исчезая в них. Суга не мог расслышать этого со своего места, он просто слишком хорошо знал и помнил этот звук. Да, сегодня будет много новых обращений. В Саду было на удивление многолюдно, особенно с учетом вчерашнего представления, устроенного Пастырем. С другой стороны, это как раз логично: многим есть за кого бояться, даже если родня уже вошла в Деревья, все равно остаются друзья и прочие близкие, которых тоже хочется обезопасить. Особенно теперь, когда никто не уверен, чего можно ждать от Пастыря, объявившего войну еретикам. Суга вышел из Сада и почти дошел до центральных лифтов, когда навстречу ему высыпал вооруженный отряд с начальником охраны во главе. Суга даже глазом не моргнул. В Саду остался Асахи и там полно народу, между Деревьями и автоматами охраны встанет живая стена. Они не посмеют устроить бойню, Суга очень на это надеялся. Но если дело дойдет до крайности — Кагеяма разберется, среди подчиненных достаточно верных лично ему, а не приказам Пастыря. Но тогда охранники перестреляют друг друга, а среди них почти нет обращенных. В каком смысле это даже хуже, чем безоружная расстрелянная толпа. Охранники-то не выживут. Будь его воля, Суга никогда бы не допустил подобного развития событий, но слишком хорошо знал, что Кагеяма все равно не послушается. Даже если убедить остальных и все проголосуют «за», Кагеяма поступит по-своему. А вот только раздора среди хранителей им для полного счастья сейчас и не хватало. Хорошо, что Пастырь не пришел в Сад вместе с охраной, значит, он хочет дистанцироваться от происходящего, тем проще будет его убедить. Хотя это же означает, что у охраны есть приказ стрелять на поражение. Вернее, приказ отданный Пастырем начальнику охраны — Кагеяме. Вот только наверняка Пастырь говорил с ним не с глазу на глаз, а при всем личном составе, еще и какую-нибудь мотивирующую речь прочел. Нет, добром это не закончится. Единственный шанс обойтись сегодня без кровопролития — подтолкнуть Пастыря к еще более опасному для них решению. Но только так можно спасти жизни. Перед покоями Пастыря стояла вооруженная до зубов охрана, которая дважды обыскала Сугу прежде чем пустить внутрь. — Мы можем поговорить? — просительным тоном начал Суга. Пастырь сидел за огромным белым столом, отгородившись энергетическим экраном. — Ты уже говоришь, пользуйся, пока можешь. — На защиту Деревьев встанут слишком многие, вы не можете убить всех. Это слишком расточительное расходование ценного генофонда. — Достаточно пары трупов, максимум десятка, и остальные разбегутся как трусливые крысы, — Пастырь презрительно искривил губы. — Нет, — возразил Суга, неосознанно копируя интонации Шимизу, когда та точно так же, стояла напротив Пастыря, возражая ему. Иногда четыре столетия — это слишком много, и чужие привычки прилипают как свои. Хотя Суга уже не помнил, это он стал так похож на Киёко или она на него. — Я верю, что ты готов умереть прямо здесь и сейчас, как и та паршивка Шимизу. Но, к счастью, таких фанатиков мало. Ты — тут, она уже мертва, а самые горячие головы полетят первыми. Остальные сдадутся. К вечеру ваши ненаглядные деревья отправятся на переплавку. — А если нет? — вкрадчиво уточнил Суга. — Если не сдадутся? Ни после первого, ни после пятого десятка убитых? Что вы будете делать? И как доложите о таком поражении в столицу? — Это бунт? — холодно уточнил Пастырь. — Вы намерены уничтожить Деревья, — напомнил Суга. — Это — местечковая ересь, которую давно пора было стереть с лица земли. Ни в одной другой Башне нет такого дурацкого культа. Я и так слишком долго закрывал на вас глаза. — Но здесь он существует столетиями, — напомнил Суга. — Хотя вы были назначены из столицы и разогнали прежний совет, но любые ваши приказы, даже самые неприятные, люди могут принять. А уничтожение Деревьев — нет. Пастырь вскочил на ноги и оперся руками о столешницу: — Я почти полвека пытаюсь вас, дикарей, обратить в истинную веру, а вы продолжаете цепляться за своих железных истуканов! — Ваши успехи по привлечению прихожан просто поражают, — Суга позволил не до конца скрыть сарказм в голосе. — Наверняка, в столице вами гордятся. Пастырь скрипнул зубами. — Сегодня все закончится. — Ценою трети жизней Башни? — Вот как? Вас настолько много? — Пастырь торжествующе улыбнулся. — Не думал, что ты проговоришься. Суга досадливо поморщился. Он не ожидал, что Пастыря будет так сложно подтолкнуть к нужной идее, и что настолько сильно придется идти ва-банк. Хотя он, конечно, соврал. На самом деле обращенных сейчас было чуть больше половины. — А я не думал, что вы настолько азартны, и настолько готовы вложить собственную судьбу в руки так презираемых вами дикарей. — О чем ты? — самодовольно уточнил Пастырь. — Вы сами загнали себя в ловушку, — Суга уверенно улыбнулся. — Если вы прикажете отступить и не уничтожите Деревья, ваш авторитет стремительно упадет. И к концу месяца поклоняющихся им станет в два раза больше. — И что может мне помешать стереть этот рассадник ереси с лица земли? — Вы ведь сейчас смотрите на камеры, — предположил Суга, он не видел, что именно находится на скрытой от него части стола, но отлично успел изучить Пастыря. — Вы видите, сколько уже людей в Саду, сколько на этаже, и сколько поднимается туда. Вы пока не отдали приказ, но как только прозвучит первый выстрел — обратной дороги уже не будет. Как долго вы можете себе позволить смотреть, как белое окрашивается красным? Вы уверены, что толпа дрогнет и побежит. А если нет? После какого трупа вы отзовете своих цепных псов? Десятого? Двадцатого? Сотого? Посмеете перебить всех, кто встанет на защиту Деревьев? Пастырь молчал. Он не хуже Суги знал, что не может себе такого позволить. Столица никогда такого не поймет и не простит. — Вы уверены, что решитесь остановить бойню до того, как отчет о ней превратится в ваш собственный приговор? Пастырь медленно сел, и задумчиво побарабанил пальцами по крышке стола. — А знаешь, пожалуй, ты прав. И, наверное, я должен поблагодарить тебя за отличную идею. Я отзову охрану. Сегодня, — Пастырь недобро улыбнулся, даже не пытаясь скрыть торжество. — А потом приглашу Ревизора — чтобы он лично наблюдал за показательным уничтожением вашей секты. И даже лучше, если вы все до единого встанете на защиту своих дурацких деревьев. Сорную траву лучше выпалывать с корнем. Ни один Ревизор не позволит отменить приказ стрелять на поражение. Они ведь истинно непримиримые борцы с еретиками. И даже если потом столица не одобрит такое уничтожение генофонда, это уже будут отнюдь не мои проблемы. Суга побелел и в ужасе отшатнулся. — И кстати, ты арестован. Можешь не переживать, пока тебе ничего не грозит. Твоя казнь станет финальной точкой очищения моей Башни. — Пастырь нажал кнопку связи с приемной и окликнул. — Охрана, уведите его. Только оказавшись в камере и приняв стандартную позу для медитации, Суга позволил себе расслабить лицо. В конце концов он ведь безумный непрошибаемый фанатик, чью веру ничто не может поколебать — может себе позволить. На самом деле он как раз и добивался вызова Ревизора, но Пастырь должен был сам додуматься до этой идеи, иначе не сработало бы. Хотя играть почти не пришлось. Ревизор — это безумный риск. И Суга действительно был в ужасе, когда у него получилось. Если его план провалится… То у него, как всегда, есть запасной, еще более кошмарный чем этот. Столетия назад Суга поклялся себе, что больше никогда не пойдет по этому пути, но альтернатива — уничтожение Деревьев и всех, кто связан с ними. Суга понимал, что любой ценой не допустит этого. Но так же точно знал, что нарушение того старого обещания может обернуться едва ли не худшими бедами. Но пока у него оставался первый план, успех которого позволит вывернуться из сложившейся ситуации без особых потерь. Теперь главное, чтобы Цветок и Клинок успели выполнить его последнее, четвертое, задание. Кто бы мог подумать, что от них может зависеть столь многое, ведь изначально Суга их вызвал для обычной текущей работы. Но теперь у него связаны руки — в буквальном смысле этого слова. Ни привлечь других исполнителей, ни запустить новый шар удаленного присутствия он уже физически не сможет. И ко всему прочему еще и Цветок на грани срыва. Как нарочно. Все один к одному. Суга ощутил, как на него непрошенным валом снова накатывает прошлое. Вот не стоило думать о цветках! Учитывая их связь, иногда Сугу настигали не только собственные воспоминания, но и память Ойкавы. …Возле крайних палаток топтался тощий очкарик с маленькой девочкой на руках — видимо как-то сумел улизнуть до введения полной блокады. Лагерь располагался достаточно далеко от зараженного города, карантинные зоны тоже находились в стороне, охраны тут не было, только сотрудники, официально считающиеся медиками и соответственно одетые. — Помогите моей сестре, пожалуйста! Мы жили вообще на другом конце города от эпицентра! И она почти все время была в респираторе. Она точно не заражена! Проверьте! — взмолился парень. Ойкава едва скользнул по ним взглядом и потянулся к рации — вызвать команду зачистки. Но от подселенца в его голове бывала не только польза, но периодами и очень много мороки. Пришлось пояснять. «Заражены, оба. Парень сильнее» «Вижу», — огрызнулся Суга. Оба возмущенно помолчали. Фактически «видело» тело Ойкавы, но Суга уже вполне успешно научился пользоваться им. Ойкава выдыхался примерно после сотни таких проверок за день, после чего Суга мог вытянуть еще несколько десятков — еще больше спасти тех, до кого пока не добрались споры цветочной чумы. «Можно дать ей семя истинной лозы» — предложил Суга. «Слишком мелкая, вряд ли вытянет» «Даже если нет, все равно будет на пользу» Проект «Дерево жизни» был абсолютно секретным, и о нем не знал никто, кроме нескольких особо доверенных человек в башне Суги. И Ойкава к их списку совершенно точно никак не относился, но куда деваться, если на время соединения их память полностью открыта друг для друга. «Будь общественность в курсе твоих экспериментов — давно распяли бы», — посетовал Ойкава. «У нее будет хоть какой-то шанс выжить», — упрямо возразил Суга. — Давай ее сюда, — сварливо отозвался Ойкава, беря малышку на руки. — Сколько ей? — Пять, — с запинкой ответил парень. «Соврал», — констатировал Ойкава. — «Хорошо, если четыре есть. Без шансов» «Вот попробуем и узнаем» «Перевод семени. Которое, между прочим, могло кого-нибудь спасти» «Под мою ответственность» «Можно подумать, ты их выращиваешь!» «Вот, кстати!» — оживился Суга. — «Давно хотел попробовать побыть в твоем теле во время репродуктивного периода» «Ты псих?» — опешил Ойкава. «Мне любопытно» «Никогда! Я не буду делить с тобой тело, когда…» «Поменяемся», — перебил его Суга. Ойкава настолько растерялся, что не сразу нашелся с ответом. «В этой вашей пречистой Башне скука смертная, что я там забыл?» «Ты же ненавидишь период цветения. Не лучше в Башне поскучать?» «Нет, ну если ты так ставишь вопрос…» «И тогда я добуду не одно, а несколько десятков семян!» — торжествующе закончил Суга. Ойкаве остро захотелось побиться головой о ближайшее дерево. В такие моменты он проклинал тот день, когда согласился на объединение их сознаний. Хотя на самом деле никогда не жалел о том решении, и они оба прекрасно знали это. Суга периодами был совершенно невыносим, и его часто хотелось придушить буквально до зуда в руках. И вообще, Ойкава его терпеть не мог — и за оптимизм, и за энтузиазм, и за неуемные порывы вечно кого-то спасти, и за все остальное — оптом и в розницу. Но при этом они довольно неплохо ладили — они были слишком друг другу, и оба прекрасно отдавали себе в этом отчет. Ойкава оказался прав. Как и Суга тоже. Девочка не выжила — в некотором смысле. Выросшая из семени истинная лоза поглотила ростки спорового паразита, но при этом слишком быстро и стремительно разрослась. У взрослого был шанс удержать контроль, хотя тоже получалось не всегда, ребенку это не удалось. Возле палатки Ойкава проросло тонкое юное деревце — слишком разумное для растения, слишком неразумное для человека. В тени кроны сидел ее брат. Ветки тянулись к нему против ветра, свесившись на одну сторону и буквально обхватывая его за плечи. Пока еще дерево узнавало его и реагировало. По опыту Ойкавы, это продлится не долго. Впрочем, лоза-паразит уже слишком обширно проросла в его теле. Парня придется убить раньше, чем дерево, когда-то бывшее его сестрой, потеряет остатки разума. Ойкава не хотел разговаривать с ним, передал свое тело Суге, сам остался лишь бездействующим наблюдателем, хотя обычно эта роль доставалась именно Суге. — Как тебя зовут? — он присел на корточки перед парнем. — Цукишима Кей, — парень кулаком вытер покрасневшие глаза, безуспешно делая вид, что туда попала придорожная пыль. — Она жива, пусть и в другой форме, — мягко сказал Суга. — Мне жаль, что не удалось сохранить ее как человека. — Да какая разница! — Цукишима в сердцах пнул попавший под ногу камень. — Она все равно стала бы проклятым Цветком! — Ты не прав, — покачал головой Суга. — Истинные Цветы совсем другие. Парень шмыгнул носом и отвернулся. — Ты ходил в школу? — неожиданно спросил Суга. — Да, — парень медленно повернул голову и озадаченно посмотрел на него. — Биологию учил? — Типа того. — Как размножаются цветы? — В смысле? — не понял Цукишима. — Хорошо, сузим вопрос, семенами или спорами? — терпеливо улыбнулся Суга. — Семенами вроде, — неуверенно ответил Цукишима. — Вот именно. А цветочная чума разносится спорами, которые появляются только на искаженной лозе. Мы дали твоей сестре семя истинной лозы. Она никогда бы не стала заразной и не угрожала бы жизни других людей. — Ну здорово, — язвительно согласился Цукишима. — Вот только ей это не помогло. — Но может помочь тебе. — То есть? — Цукишима обалдело уставился на него. «Ты что творишь?!» — возмутился Ойкава. «Мы не смогли спасти его сестру, но можем помочь ему» — Вы тоже дадите мне семечко? — Цукишима во все глаза неверяще уставился на Сугу. — Нет, — возразил тот. — Для этого уже слишком поздно. Паразитическая лоза в тебе слишком разрослась, она не позволит семени прорасти. Но есть другой способ. Один из истинных Цветков может передать тебе часть своей лозы и она уничтожит паразита. «Ты издеваешься?!» — возопил Ойкава — «Сам будешь в него лозу проращивать!» «Я не смогу» «Нет, ты точно издеваешься!» «Пожалуйста», — попросил Суга. — Это сработает? — Цукишима все еще не верил своим ушам. — Да, ты станешь настоящим Цветком и сможешь удерживать свою сестру на границе осознанности, пока она не привыкнет к своему новому существованию, — Суга выложил последний козырь. — Оставшись одна, она за пару месяцев превратится в обычное дерево. А с твоей помощью она сможет сохранить определенный уровень разума — хотя бы в такой форме. «Я тебя убью!» — внутренне взвился Ойкава. «Пустая угроза» «Ненавижу тебя!» «Помимо всего прочего, эта девочка — идеальный кандидат для начала проекта «Дерево жизни». Она мне нужна» «Три репродуктивных цикла» — сказал, как выплюнул Ойкава. «Договорились» — легко принял это условие Суга. «Ты не знаешь, на что соглашаешься» «Сколько ты их уже пережил? Порядка десятка? Значит, и я выдержу» «Хотелось бы на это посмотреть», — огрызнулся Ойкава. Суга лишь мысленно улыбнулся. «Я мечтаю когда-нибудь увидеть тебя живьем и затрахать до смерти», — мрачно заметил Ойкава. «Не выйдет. Я не цветок. Не выживу» «Выйдет. Если у тебя все получится с этим проектом» Суга лишь мысленно вздохнул. В разделенном на двоих сознании были и свои минусы, один из них: Ойкава всегда слишком много знал о планах Суги — еще на самых ранних стадиях их реализации. Но куда деваться. — Что я должен делать? — Цукишима сглотнул и решительно встал. — За мной, — сухо приказал Ойкава, направляясь в свою палатку. Если парень что-то и заметил, то списал на резкое изменение настроения собеседника. У Цукишимы не было ни малейшего повода предполагать, что только что он говорил с одним человеком, а теперь в том же теле находится совершенно другой. — Раздевайся, — распорядился Ойкава, едва парень вошел внутрь. Тот ожидаемо застыл изваянием. — Что, передумал, жить уже не хочется? — Ойкава был крайне зол и раздражен, и вовсе не собирался срывать это. Парень ему совершенно не нравился и ни капли не привлекал. Да, можно запустить выделение феромонов, можно даже разблокировать собственную реакцию на них, чтобы тоже возбудиться и получить удовольствие от процесса. Но Ойкава был несоизмеримо выше этого. Один из Цветов первого поколения, когда остальные кланы почтительно преклонялись перед ними, он так и не смог окончательно смириться и отпустить прошлое. Да, благодаря Суге он оказался среди очень немногих выживших и со временем даже смог отказаться от мести. Не сразу, конечно, но где-то к пятому десятку трупов он выдохся. Легче не становилось — ни капли. Непосредственных виновников уничтожения изначального клана Цветов осталось не так уж много, и к ним было нереально сложно подобраться. На это уходило слишком много времени и ресурсов, Ойкаве осточертело регулярно тратить по пятилетке ради очередной снесенной башки. И через раз умирать в процессе тоже адски надоело. Как и постоянно спорить с Сугой на эту тему. На ненависть к новым искаженным Цветам он потратил еще почти сотню лет. Прекрасно понимая, что по сути они ни в чем не виноваты, что они — лишь жертвы того старого заговора, Ойкава очень долго не мог избавиться от безграничного отвращения к этим мерзким подделкам. Настоящие Цветы — это элита любого подразделения, будь то регулярная армия, разведка или внутренняя безопасность. Их сила и предназначение — очаровывать, увлекать и вести за собой, всегда выживая, даже там, где бойцы оружейных и звериных кланов полягут валом. Они всего лишь исполнители, а Цветы — их командиры и генералы. Нереальная красота Цветов лишь подчеркивала их превосходство и недоступность. А новые Цветы превратили в пушечное мясо для войн и безропотных шлюх для мирной жизни. Но даже эта жгучая ненависть пополам с презрением со временем прошли. Нельзя полтора столетия делить мозги и тело с Сугаварой Коуши и хоть немного не заразиться его взглядом на мир. Который продолжал благополучно катиться в тартарары, и никакие силы уже не могли вернуть, все как было, а чем мстить и ненавидеть — гораздо эффективнее попытаться восстановить утерянное и хоть что-то спасти. С этим Ойкава давно и совершенно искренне согласился. Но вот в такие моменты его накрывало по-новой, и он словно опять превращался в прежнего себя, для которого сама мысль о сексе как способе достижения каких-то целей, была предельно кощунственна и вызывала желание убивать. Однако, Суга прав, он не сможет. Хотя он и очень преуспел в контроле лозы, но все чужак в этом теле. У зараженного парня шансы и так в лучшем случае пятьдесят на пятьдесят, если лозу будет пытаться передать Суга, то и этих не будет. — Ну и чего стоишь истуканом, лег на пол, раздвинул ноги, — грубо обратился Ойкава к наконец-то раздевшемуся парню. Тот дрожащими пальцами поправил очки и неловко, боком присел, опускаясь на пол. Суга молчал, но Ойкава чувствовал, что тот не разорвал соединение, и это было исключительно осуждающее молчание. «Ненавижу тебя», — с чувством сказал Ойкава, активируя выделение феромонов. Он опустился на пол, возле уже улегшегося там нервно сжавшегося парня и прикоснулся рукой к напряженному плечу. — Я совру, если скажу, что это будет не больно или не страшно, но не существует иного способа пересадить часть лозы. Парень кивнул, судорожно сглатывая. — Я выдержу. — Не все так просто, — криво улыбнулся Ойкава. — Ты должен расслабиться и ни капли не сопротивляться, даже в мыслях. Ты должен полностью принять все, что произойдет, и радоваться всему, что я с тобой сделаю, как бы тебе ни было больно и страшно. Парень зажмурился и до крови закусил губу. Ага, как же, радуется он и принимает. Ойкава наклонился и медленно слизнул крохотную алую каплю, а потом его язык скользнул между плотно сжатых губ. Через несколько секунд парень начала неумело, но очень старательно отвечать на поцелуй, а потом страстно прижался к Ойкаве, обхватывая его руками и оплетая ногами. Кто может устоять против Цветка? Никто. *** Объект — высокий нескладный ученый-очкарик, типичный ботан, с первого взгляда показался легкой целью. Куроо подумал, что смог бы такого соблазнить и без применения феромонов. Однако то ли очкарик был исключительно по девочкам, то ли его единственной страстью оставалась наука, но добром проводить экскурсию для Куроо по своей лаборатории он решительно не захотел. Пришлось действовать как всегда. Через четверть часа они спускались в бронированный подвал, а Куроо ворковал объекту на ухо, как всю жизнь мечтал, чтобы его взяли на лабораторном столе. Но в реакции парня ощущалась какая-то едва заметная неправильность. Словно отзывалось только тело, а остатки сознания упорно сопротивлялись возбуждающему дурману. Куроо мог бы продавить и пресечь — перед Цветком никому не устоять, дело лишь в объеме и интенсивности воздействия. Но все, что им нужно от этого заучки — чтобы он открыл дверь и отключил сигнализацию, а потом его можно и вырубить. Мало ли, вдруг он в кого-то до беспамятства влюблен и не хочет изменять. Куроо этого не понимал, но в какой-то степени уважал настолько сильные чувства. Когда Дайчи добрался до подвала, очкарик уже мирно дрых в углу за ближайшим столом, а Куроо осматривал стеллажи в поисках нужного чистейшему прибора. — Что-то новенькое, — присвистнул Дайчи с порога. — Это вы так быстро закончили или даже и не начинали? — Так нравится наблюдать? — через плечо огрызнулся Куроо. — Просто удивляюсь, с чего вдруг ты отлыниваешь от возможности потрахаться. — Какой твой любимый способ убийства? — на первый взгляд невпопад спросил Куроо. — Протыкать сердце? Перерезать шею? Или, может, наносить множество несмертельных ударов, чтобы жертва медленно истекала кровью? — Ты охренел?! — Дайчи чуть не подавился от возмущения. — Я что, по-твоему, маньяк какой-то?! — Ты — Клинок. Ваше изменение делает из вас идеальных убийц. — И что? Полагаешь, мне это должно нравиться?! — Ну ты же считаешь, что цветы тащатся от секса и нам только дай повод. — Это другое, — смутился Дайчи. — Интересно, почему? — Во-первых, нашел, что сравнивать! А во-вторых, клинки не только наемными убийцами работают. Иногда и телохранителями, иногда и… более разносторонне, вот как я сейчас с тобой. — Телохранители, серьезно? — язвительно уточнил Куроо. — А про клан Щитов ты забыл? — У охраны много разных задач и требуются разные специалисты, — упрямо, но не очень уверенно возразил Дайчи. — Ага-ага, — фальшиво поддакнул Куроо. — Напомни мне, какая там главная специализация Клана Клинков? В которой вам нет равных? Дайчи исключительно осуждающе промолчал. В любом случае, доругаться можно и потом, а сейчас главное — побыстрее найти устройство и свалить отсюда. На звук открывшейся двери оба повернулись одновременно, Куроо точно помнил, что запирал ее за Дайчи. Но при наличии ключа это не имело значения. Они предполагали, что может явиться местная охрана, хотя и надеялись, что успеют раньше. Но вот на что совершенно точно не рассчитывали — что это окажутся четверо измененных-гризли. Звериные изменения относились к самым нестабильным и плохо контролируемым. Если у оружейных кланов внедренное в тело оружие никак не влияло на психику, то животные мутагены наравне со звериной силой наделяли человека соответствующими инстинктами, снижая уровень интеллекта и провоцируя приступы аффекта. Однако времени удивляться столь странному выбору сотрудников особо не было. Все гризли находились в почти полной трансформации, человеческие черты отдаленно угадывались лишь в общей форме скелета и в некоторых не до конца изменившихся участках тела. Двое атаковали Дайчи, Куроо лишь краем глаза успел заметить отблеск света на мелькнувших клинках, после чего отвлекаться стало решительно некогда. Как и паниковать. Два гризли на один маленький безобидный цветочек? Да вы издеваетесь! От первой атаки он, естественно, увернулся, одновременно пытаясь лихорадочно придумать, как выиграть хотя бы пару минут — если Дайчи за это время сумеет разобраться со своей парочкой. Если бы за Куроо погнался один медведь, можно было бы рискнуть просто побегать от него, но двое загонят его в угол за считанные секунды. И, как назло, только утром лозу оглушил. Единственно, чего она хотела всегда, в любом состоянии — это цвести. И Куроо разрешил ей это, даже подтолкнул — сразу, в первые мгновения, как только услышал скрип двери. Он направил цветение внутрь, провоцируя лозу на максимальную выработку феромонов. Но как их использовать? Если отравить воздух, это накроет и Дайчи, его даже больше, чем противника. Возбуждение особо не помешает гризли продолжать атаку, разве что изменит их намерение с «разорвать на месте» на более извращенное, а вот Клинку такая доза собьет столь необходимую сейчас концентрацию. Значит, никакого запаха, только тактильное воздействие, причем нужна куда большая интенсивность. Да, его лоза сможет — если совсем ее отпустить. Но потом ему уже не вернуть контроль над ней. Но иначе их убьют прямо сейчас. Пока он размышлял, гризли таки ухитрились загнать его в угол. Куроо прыгнул вперед и вбок, намеренно подставляясь под удар одного, у которого на руке оставались не покрытые шерстью участки кожи. Когти вонзились в плечо Куроо, а его пальцы едва мазнули по чужой коже. Он никогда не давал столько свободы лозе, никогда не работал с настолько концентрированным феромоном и понятия не имел, какое именно тот окажет воздействие. Медведь застыл на месте, потом коротко взвыл, практически взвизгнул, волчком закрутился на месте, не давая второму обойти его, а потом раскинул лапы и рухнул замертво. Куроо недоверчиво уставился на неподвижную тушу. Он убил его? Одним прикосновением? Довел до такого уровня возбуждения, что не выдержал даже организм звериного измененного? Второй гризли перепрыгнул через поверженного собрата и с рычанием атаковал Куроо, но тут из-за его спины метнулось нечто стремительно быстрое, и через мгновение отсеченная от туши голова гулко шлепнулась на пол. Ух ты, полная трансформация Клинка: не только изменение рук, а и превращение в сталь большей части тела. Да, такое когтями особо не поцарапаешь. Куроо завороженно уставился на медленно возвращающегося к человеческому облику Дайчи. — У тебя кровь. — А? — Куроо с трудом вспомнил про разодранное плечо, ведь это уже совсем не важно. Куроо скрутило и вырвало полуразложившимися лепестками. Лоза вот-вот зацветет, а он без оружия — на входе в зал научной выставки стояла рамка металлоискателя. И у Дайчи только его кинжалы. Как неудачно. С тех пор, как Куроо три года назад понял, что его лоза на грани срыва, он старался не расставаться с оружием, и все-таки в итоге оказался без него. Нечестно просить Дайчи о таком. Куроо пробежался взглядом по опрокинутым столам и разбитым во время драки стеллажам. Нет ничего, что можно использовать. А перерезать себе горло осколком стекла он вряд ли сможет, да и лоза, скорее всего, легко справится с такой травмой. Черт. — Слушай внимательно. Я вот-вот зацвету. Как только лоза выбросит цвет — я не могу пошевелиться. Говорить — тоже нет. До созревания спор у тебя от силы четверть часа. Надо уничтожить сердце. Для гарантии — и голову тоже. Не бойся, на трупах цветы не растут. Ты будешь в безопасности и город тоже. Дайчи попятился, с ужасом глядя на Куроо. — Какая же ты скотина, — голос донесся откуда-то сзади и звучал совершенно незнакомо. Куроо с трудом обернулся и ошарашенно уставился на ученого-очкарика с пистолетом в руке. Дайчи дернулся было вперед, и Куроо тут же почувствовал запах — резкий и странный. И это совершенно точно были не феромоны. Но кто сказал, что лоза может выделять только их — мгновение спустя дошло до Куроо. По крайней мере, его собственная худо-бедно справлялась с разливающейся по лаборатории отравой, а вот Дайчи тяжело осел на пол рядом. Так вот почему ему сразу показалось, что очкарик как-то странно реагировал во время соблазнения, отстранено подумал Куроо. — Хотел сдохнуть легко? Знал, что готов цвести, но скрывал это, рискуя миллионами жизней ради своей жалкой шкуры?! Куроо молча смотрел на направленный его в голову ствол. — Лаборатория полностью автономна, — губы ученого искривила презрительная усмешка. — Я дождусь, пока ты прорастешь, и запечатаю ее. Ты будешь умирать месяцами, заживо раздираемый цветущий лозой. Но заразишь ты только своего дружка, и его ждет та же участь. А, скажем, через год-два я таки проявлю милосердие, и здесь все сгорит. — Он — никто, просто наемник, — медленно, едва шевеля губами, произнес Куроо. — Над ним-то зачем так издеваться? — Чтобы до такой твари, как ты, дошло, какова цена ваших попыток выжить! — А сам-то не боишься зацвести? Ученый засмеялся — коротко и резко. — Я уже умер из-за вас — трусливых мелочных цветов, цепляющихся за свою жалкую жизнь. И потерял всех, кто мне был дорог, — он на секунду замолчал, словно пытаясь не сказать лишнего, но все же не удержался. — Ненавижу искаженные цветы! У Куроо словно паззл в голове сложился. Истинный Цветок! Считалось, что все они были уничтожены еще столетия назад, но, видимо, не зря главный козырь цветов — выживание, а вовсе не способность обольщать. Вот только после исчезновения истинных цветов об этом мало кто помнит. Но хрен вам! Пусть и искаженный, но Куроо тоже цветок. Он не сдастся. И пусть он едва может дышать, но лоза все еще не сорвалась. Ему надо выиграть всего несколько минут. Он сможет выделить тот антидот от разлитой в воздухе отравы, которым лоза защищает его самого, и передать его Дайчи через прикосновение. — Даже не надейся, — похоже, истинный Цветок догадался о его намерениях. — Раз ты такой упрямый, придется тебя немного подтолкнуть. Он протянул руку к плечу Куроо, но тут наперерез ему метнулся молочно-белый шар удаленного присутствия чистейшего. О котором, как всегда, все забыли. *** Цукишима брезгливо отдернул руку, но в голове уже зазвучал чужой голос. «Не трогай его!» «Ты!!!» — Цукишиме потребовалась секунда, чтобы узнать говорившего. Он не был напрямую связан с сетью Деревьев, существующей в Башне. Но его сестра стала основой первого Дерева — его живым прообразом и своеобразной операционной системой для организации виртуального пространства, в котором хранились личности людей, получившие лист именно от этого дерева - вернее от его искусственного близнеца, растущего в Башне. Прошло почти два столетия, но Цукишима так и не определился, как к этому относиться. С одной стороны, проведенная операция в некотором роде вернула разум и личность его сестры. С другой стороны, человеком она уже давно не была и обратно не станет. Даже в Вечном Саду она оставалась лишь оболочкой, создающей мир для других. И хотя Суга неоднократно говорил, что она и есть этот мир, вернее, та его часть, что касалась конкретного Дерева, но Цукишиму это мало утешало. Он всегда хотел вернуть сестру — настоящую живую, веселую и добрую девочку, которую отравили и убили споры сорвавшегося цветка вместе со всем их родным городом. Но выбора у него не было, как у нее: или согласиться на участие в эксперименте Суги и на эту псевдо-жизнь, или потерять сестру окончательно. Цукишима послушно принес к дереву сестры тонкий стальной стержень — сложнейший механизм из нанотрубок, позволивший ей синхронизироваться с высокотехнологичным искусственным Деревом, расположенном в Башне. И из этого же стержня позже вырос один единственный листок — для самого Цукишимы, сделав его первым Садовником. Живому дереву, когда-то бывшему человеком и прошедшему через неудачное выращивание лозы, требовался кто-то близкий, чтобы бесконечно оставаться на границе разумности. И вот теперь Суга здесь. Грабит его лабораторию руками почти сорвавшегося Цветка. «Ты собираешься уничтожить и этот город?» — холодно осведомился Цукишима. — «И часто чистейшие так поступают?» «Не говори ерунды. Мне просто нужен универсальный взломщик, который вы разработали. Я не знал, что за этим стоишь ты» «Просто?» — возмутился Цукишима. «А Цветок здесь случайно оказался?» «Если ты не заметил, он довольно неплохо себя контролирует» «Да он вот-вот зацветет!» «Но не цветет же. И не уходи от темы. Ты не говорил, что ты в городе. И что занимаешься такими интересными делами — тоже» «А я и не обязан» «Тогда не обессудь, что тебя пришлось грабить» «У тебя все равно ничего не вышло» — напомнил Цукишима. «Ну почему же» — мысленно улыбнулся Суга, давая Цукишиме почувствовать эту улыбку. — «Ты отдашь им прибор, проведешь до ворот и организуешь транспорт и документы для внешней поездки» Цукишима аж задохнулся от такой наглости. «И зачем бы мне это делать?» Суга молчал несколько секунд, потом все же ответил. «У нас проблемы в Башне. Сад Деревьев могут уничтожить» Эту новость Цукишима переваривал еще дольше, чем до этого молчал его собеседник. Ему много чего хотелось сказать, но он не зря гордился своим воспитанием и выдержкой. К тому же Суга был единственным из чистейших, которого, пусть и с некоторой натяжкой, Цукишима мог назвать своим другом. И в любом случае, выбора нет: угроза Саду обозначает угрозу его сестре — значит, Цукишима сделает все, что потребуется. «И помоги цветку» — добавил Суга. «Да ты точно издеваешься!» «В текущем состоянии неделю он не продержится» «Зачем он тебе?! Пусть Клинок едет один! И, кстати, куда? Хочешь, я отправлюсь вместе с ним. Я сам все сделаю, и уж точно получше, чем он» Суга промолчал. Цукишима досадливо дернул уголком губ. По опыту он знал, что этот безмолвный спор мог затянуться на месяцы или даже годы — с неизменным результатом. «Можешь меня ненавидеть» — отозвался Суга. «Не могу!» — яростно возразил Цукишима. «Я сам всегда решаю, кого и когда спасать» На это Цукишиме нечего было возразить, но просто смолчать он тоже не мог: «Если он сорвется, все эти жизни будут на твоей совести!» «Моя совесть — моя проблема» «Столетия соединения с Ойкавой на тебя плохо влияют. Раньше ты не был таким» «Нет» — мягко возразил Суга. — «Я всегда делал, что считал правильным. А вот тысячи смертей обычно случались именно тогда, когда я уступал чужому мнению» *** — Я поняла! — торжествующе возвестила Шимизу, созвав очередное собрание хранителей. — Суга не нечаянно спровоцировал вызов Ревизора во время разговора с Пастырем, а специально этого добивался. Прошло всего четыре дня с его ареста, и Суга очень надеялся, что они не догадаются еще минимум пару дней. — Не может такого быть! — возмутился Танака. — Он не мог! Сугавара не такой! — вступился за него Нишиноя. — Ты совсем рехнулся?! — Кагеяма сразу поверил в догадку Шимизу. Красноречивое молчание Суги подтверждало ее правоту лучше любых слов. — Чего ты добиваешься? — спросил Асахи, когда первые возмущения улеглись. — Мы захватим сознание Ревизора, поместив в его матрицу Дерева, а кто-то из нас займет его тело, — наконец ответил Суга, и сразу предельно информативно — раз уж отмолчаться не удалось. — Оригинально, — после надолго повисшей тишины резюмировала Шимизу. — О! Ты наконец-то решился переписать базовый код матрицы дерева, чтобы убрать из нее обязательный элемент добровольного согласия? — восхитился Нишиноя. — Это решит кучу проблем! А может вообще наконец дашь всем свободный доступ к коду? — Нет, — снова огорошил всех Суга. После провала проекта «Аватар» именно эту ошибку Суга пообещал себе больше никогда не повторять. И даже если он готов в самом крайнем случае поступиться этим ради всеобщего выживания, остальным знать об этом вовсе не обязательно. — В коде и так имеется уязвимость, — пояснил он. — Обращаемый должен добровольно принять лист дерева, но ему вовсе не обязательно понимать, что это такое. — Ух ты! Какой шикарный баг! — Нишиною вполне устроил и такой ответ. Хотя помечтать о полном доступе к коду было приятно, но он найдет как использовать даже малейшую лазейку. — Так вот почему ты нацелился на Ревизора, а не на самого Пастыря, — догадалась Шимизу и сама пояснила остальным, не дожидаясь ответа Суги. — Пастырь полвека крутится вокруг Деревьев, пытаясь хоть что-нибудь вынюхать. И хотя он по-прежнему бесконечно далек от правды, но он не доверяет ничему и никому, хоть как-то связанному с ними. Ревизора будет проще обмануть. — Сильно сомневаюсь, что нам попадется настолько беспечный Ревизор, — скептически заметил Кагеяма. — Который к тому же не читает и не смотрит отчетов и не знает, как выглядят Деревья. — Листу можно придать другую форму. Очередная реплика Суги опять породила минуту молчания. — Сегодня прям день открытий, — проворчал Танака. — Всегда знал, что ты тихушник, но вечно забываю, насколько. — Ты можешь изменить форму листа? — напрямую спросила Шимизу. — Я — нет, — ответил Суга и после короткой паузы добавил. — Но мой аватар сможет. — Ты предлагаешь притащить в башню Ойкаву? — взвился Кагеяма. — Этого Цветка?! Нет, ты точно умом повредился. — И как ты можешь быть уверен, что у него получится? — поинтересовался Асахи. — Мы проверяли. Это работает, даже когда он находится в моем теле, как и я могу управлять лозой, находясь в его. Это не какая-то генетическая способность, просто навык. Как, например, умение писать. Если человек никогда в жизни не пробовал, обходясь лишь клавиатурой, для него каллиграфическая надпись покажется чем-то сверхъестественным. Хотя в этом нет ничего особенного, достаточно лишь опыта. Изменение структуры листа во многом схоже с управлением лозой в собственном теле, а он этим ежедневно занимается столетиями. — Насколько сильно у вас получалось преобразовать лист? — До состояния воды. Или скопировать структуру любого объекта, с которым он соприкасается. Даже Кагеяма впечатлился. — То есть, по сути достаточно чтобы Ревизор что угодно взял у тебя из рук, когда в твоем теле будет Ойкава, — подытожила практичная Шимизу. Суга кивнул. — Звучит как план, — одобрил Асахи. — Как только прилетит Ревизор, Пастырь обязательно предъявит тебя ему как главаря еретиков. — Я смогу спровоцировать Ревизора остаться наедине, пообещав рассказать о Деревьях за смягчение собственного приговора. И ему даже не обязательно брать, достаточно будет просто прикоснуться ко мне. — О да, Ревизору это понравится, — кровожадно улыбнулся Танака. — Пастырь десятилетиями не мог ничего добиться, а тут едва прилетает Ревизор, сразу как на блюдечке: раскаивающийся грешник, трясущийся за сохранность своей шкуры и готовый выболтать все секреты. Он не захочет делиться лаврами и говорить с тобой при Пастыре. — Вот именно, — улыбнулся Суга. — Не хотелось бы портить всеобщий оптимизм, — вмешался Кагеяма, — но от одного тела Ревизора проку мало. Чтобы успешно морочить столицу, нам нужна вся его память. Как вы собираетесь этого добиться? Причем, напоминаю, максимально быстро. В лучшем случаем у нас будут сутки. — Его лучше поместить в отдельное новое дерево, а не размещать в общей сети, — неуверенно предложила Шимизу. — Я попрошу Цукишиму порекомендовать кандидата на нового Садовника. Он как раз говорил, что появился новый парень со своим деревом — Ямагучи Тадаши. — Да, отличная предосторожность, но основную проблему это не решает, — Асахи выжидательно посмотрел на Сугу. — С отдельным деревом Шимизу просто отлично придумала, — одобрил он, но от него ждали совсем не этого, пришлось продолжить открывать карты. — Когда его сознание будет отделено от тела, мы с Ойкавой подключимся к нему по самому первому старому протоколу, это обеспечит почти мгновенный доступ к памяти. — Но там же вообще нет никаких барьеров безопасности! И он тоже сможет вас прочитать! — ужаснулся Нишиноя. — Мы с Ойкавой так соединены столетиями и научись при необходимости прекрасно блокировать друг друга. А Ревизор впервые окажется в виртуальном пространстве Вечного Сада. Все закончится быстрее, чем он поймет, что вообще происходит. — Все равно это слишком большой риск, — покачала головой Шимизу. — А у нас есть выбор? Ответа ни у кого не нашлось, вернее, все его знали, и он был исключительно неутешительным. — Допустим, вам удалось захватить тело Ревизора и взломать его память, — Кагеяма был закоренелым скептиком и рассматривал любую ситуацию исключительно с практической точки зрения. — Но остается Пастырь, и он-то уж точно к тебе не прикоснется и ничего из рук не возьмет. — Может захватить его с помощью Ревизора? — предположил Нишиноя. — Чтобы наш старый параноик прикоснулся к столичному гостю, к которому там неведомо какая зараза могла прилипнуть? — фыркнул Танака. — Да никогда! — Кому он вообще достаточно доверяет? — спросил Нишиноя. — Своей личной охране, — ответил Асахи. — Не вариант, — хором отмели это предложение Танака с Шимизу. — И мне, — Кагеяма мрачно покосился на Сугавару. Опять эти его любимые игрища — заставить собеседника самому дозреть до нужной мысли? — Замечательно! — воспрянула духом Шимизу. — Если ты подашь ему стакан воды или чая в стандартной герметичной упаковке, это будет выглядеть совершенно естественно. — Да! — воодушевленно поддержал Танака. — Особенно, если Ревизор после успешного допроса предложит вместе выпить. Пастырь не посмеет отказаться. — А вы не забыли, что один из охранников всегда пробует его еду и питье? — остудил их энтузиазм Асахи. — И эффект изменения формы листа работает только пока Ойкава находится с ним в непосредственном контакте, — добавил Суга. — Приехали, — огорошенно выдохнул Нишиноя. — И вот не надо на меня так смотреть! — неожиданно вспылил Кагеяма, гневно глядя на Сугу. — Я никогда в жизни не пущу Ойкаву в собственное тело! — Но только ты сможешь подобраться к нему достаточно близко, — напомнил Суга. — Ты специально все подстроил! Спровоцировал вызов Ревизора, довел ситуацию до ручки — и все ради того, чтобы у меня не было выбора? Даже и не надейся! — А ведь это отличное решение, — задумчиво произнесла Шимизу. — Мы и раньше могли бы его провернуть и избавиться от угрозы, а не тянуть до последнего, пока Пастырь не решится уничтожить Деревья. И не пришлось бы связываться с Ревизором. Суга, почему только сейчас? — Технологию преобразования листа мы довели до ума не так давно, а потом Ойкава в очередной раз погиб, пришлось ждать. Если бы Пастыря не занесло, я бы в любом случае предложил этот план в ближайшие пару месяцев. Кто ж знал, что ему так срочно вступит. — Эй, вы меня вообще слышали? — вклинился Кагема. — Я! Не! Согласен! — Ну, Тобио, не будь букой! — Шимизу попыталась состроить ему глазки, но не помогло. — Только через мой труп! — Кагеяма непреклонно скрестил руки на груди. — Да без проблем! — неожиданно вспылила Шимизу. — Отдашь тело Ойкаве на пару часиков, а потом торжественно самоубьешься, если уж так брезгуешь Цветком. — Киёко! — Что? Это ты у нас тут такой весь неубитый сидишь и строишь из себя принца на горошине! — Если хранители проголосуют, я подчинюсь, — сквозь зубы произнес Кагеяма, двинув желваками. — Кагеяма, — Асахи положил руку ему на плечо и постарался поймать его взгляд. — Речь ведь о безопасности Деревьев и выживании нашей Башни, по большому счету, о будущем всего нашего города. Тебе что, жаль ради этого один раз умереть? — Можешь даже вовсе не возвращаться потом в свое тело, — поддержала Шимизу. — Я с радостью займу твое место и исключительно торжественно самоубьюсь. — Эй, лучше я, — ревниво вклинился Танака. — Не стоит тебе по мужским телам шастать! — Видишь, как много желающих помочь тебе избавиться от оскверненного тела, даже не прикасаясь к нему, — хихикнул Нишиноя. Кагеяма растерялся под этим напором, отказываться стало неудобно, соглашаться по-прежнему не хотелось. — А никто не забыл, что Ойкава не может попасть в тело Кагеямы? — осторожно напомнил Нишиноя. — Он ведь не подключен к деревьям, и даже не Садовник. У него всего лишь личное соединение с Сугой по самому древнему протоколу аватара. Не успел Кагеяма воспрянуть от этой мысли, как Суга срезал всего его надежды на корню. — Это как раз не проблема. Просто отдадим ему один из листов. — Ты все-таки собираешься привести его в башню?! — Кагеяма чуть не подскочил от возмущения. — Зачем? — удивился Суга. — Я выйду и вынесу ему лист. Я смогу удержать его с четверть часа, чтобы он не растворился во мне — этого времени хватит, чтобы спуститься от Сада к подземным уровням — Ты покинешь Башню? — теперь на него ошеломленно уставилась Шимизу. — Это всего лишь тело. К тому же мы уже очень давно не проводили опытов по влиянию мутагенной среды на чистую ДНК, как раз хороший повод будет. — А, ну да, — смутилась Шимизу. Куда бы Суга не пошел, погибнув, его сознание все равно вернется в Деревья. В лаборатории запустят очередной процесс репликации и через несколько месяцев они получат нового маленького Сугу. — Все решили? — Танака обвел всех взглядом истинного, но непризнанного полководца. — Осталось только поделить, кто в чье тело вселяется. Чур, мой Ревизор! Давно хотел посмотреть столицу! — Имей совесть! — Нишиноя пнул его в бок. — Тебя только грохнули, а я уже десять лет из Деревьев не выходил! — Ты же сам не хотел воплощаться! — Потому что отстойно быть мелким и слабым! — Да ты по жизни мелкий! — Я думаю, из меня выйдет отличный Ревизор, — перебила их перепалку Шимизу, тут же предусмотрительно рявкнув на Танаку. — И даже не смей заикаться о несоответствии пола и тела! — Поскольку вы решили, что в итоге этой операции мне придется застрелиться, то я тоже хотел бы выдвинуть свою кандидатуру, — сдержанно, но исключительно серьезно заявил Кагеяма. — Полагаю, разумнее этот вопрос будет обсудить позже, когда у нас уже будет доступ к памяти Ревизора и Пастыря, и мы поймем, кто наиболее достоверно сможет ими прикидываться, — положил конец дискуссии Асахи. *** Куроо отсыпался три дня. Тогда в лаборатории он ожидал чего угодно, но только не того, что прикосновение Цукишимы буквально вырвет из него существенную часть лозы. Нет, у него закрадывалось подозрение, что разница между возможностями истинных и искаженных цветов и должна быть весьма существенной, но не настолько же! Пока Цукишима держал его за плечи, стебли лозы изнутри Куроо тут же устремились к нему — словно змеи, заклятые факиром. Тысячи, десятки тысяч змей. Если до этого лоза всегда максимально поддерживала тело, в котором росла, то теперь ей стало неважно, будто он стал просто мусором, ненужной оболочкой, из которой нужно выбраться любой ценой, даже если в процессе придется ее полностью разрушить и разорвать на клочья. Куроо орал так, что за пару минут сорвал голос. Особенно обидно было, что гадский Цветок обманывал его лозу! Едва касаясь его пальцев, она тут же рассыпалась в порошок и впитывалась в них. Истинный цветок бессовестно и нагло пожирал его лозу, убивая при этом самого Куроо! Вот же западло! А потом все неожиданно закончилось. Пока Куроо пытался вспомнить, как дышать, Цукишима успел до чего-то договориться с Дайчи и поволок их на окраину города — этот момент Куроо почти полностью пропустил, погрузившись во внутренние ощущения. Ему еще никогда в жизни не было так жаль собственную лозу. И ей никогда еще не было так плохо. Ее большую часть безжалостно выдрали, выпололи и наполовину сожрали. Раньше Куроо понятия не имел, что лоза может что-то чувствовать, и что он способен это ощутить. Но она все же была живой, а все живое чувствует боль. Куроо казалось, что лозе хотелось свернуться клубочком, забиться в самый дальний уголок и сидеть там, зализывая раны и никак не проявляя своего присутствия. Но только этой возможности не было ни у него, ни у нее. Тело Куроо слишком сильно пострадало во время извлечения и нуждалось в срочном восстановлении — сразу и как можно быстрее. Пришлось осторожно пинать оставшуюся лозу, стараясь ее расшевелить, и направляя регенерацию на самые критические участки, одновременно следя за тем, чтобы сама лоза успевала возрождаться и разрастаться. К удивлению Куроо, у них все вышло. Вот только в итоге лоза стала в разы сильнее, и хотя пока она и близко не восстановила прежний объем, но быстро с этим справится. И что тогда делать Куроо? Она по прежнему хотела расти и цвести, а теперь у Куроо еще меньше возможностей удерживать ее. Нет, конечно, очень мило, что он выиграл неделю-другую жизни — если очень повезет, но а дальше-то что? Что от них нужно чистейшему и как он сумел заставить того Цветка им помогать? Нет, в целом само задание он сумел осознать из тех обрывков разговоров Дайчи и Цукишимы, что слышал, когда выныривал из беспамятства, — съездить в соседний город и привезти оттуда какого-то парня. Однако, смысл происходящего продолжал настойчиво ускользать — кроме самого очевидного, что чистейший ведет какую-то очень хитрую и сложную игру. Но как в нее вписывается истинный Цветок? Сам Куроо? Дайчи? Неведомый парень? Ну хоть понятно, зачем они пытались украсть универсальный прибор для взлома — в чужом городе без него пришлось бы туго. А так можно и документы, и пропуска подделать, и саму их цель быстро найти. Вот бы еще достичь такой ясности со всеми остальными вопросами. — Очнулся, спящая красавица? Куроо хмыкнул, но все же решил больше не злоупотреблять правами болеющего и несчастного и осторожно сполз с лежака. Внутри бронетранспорт оказался меньше, чем запомнилось Куроо во время кратковременных выныриваний из беспамятства: кабина, соединенная с салоном, в котором впритык помещались два узких спальных места одно над другим, короткий ряд откидных сидений, такой же стол у противоположного борта и пара стеллажей, сейчас практически пустых. Только скудный паек и запасная одежда, даже оружия нет. — За руль не хочешь? — предложил Дайчи, настороженно поглядывая на него. — Не-а, — помотал головой Куроо. — А где мы? — Где-то в диких землях. Я по навигатору еду и еще часов восемь пилить, забодался уже, а ты все дрыхнешь. И где только ваша хваленая быстрая цветочная регенерация? Куроо неопределенно пожал плечами, вдаваться в подробности не хотелось, тем более, неплохо бы сначала уточнить, что именно известно Дайчи, отрубившемуся до того, как истинный Цветок начал высасывать из Куроо лозу. Этот момент он помнил точно, но мало ли о чем потом Дайчи успел с Цветком поболтать. — Оружие поближе к себе приныкал или мы порожняком едем? — вопросом на вопрос ответил он. — Да где там, — вздохнул Дайчи. — Этот Цукишима вцепился в нас как клещ. Пока не запихнул в эту жестянку и не вытолкал за ворота — ни на миг не отходил. А при нем — ни в гостиницу не вернуться, ни в схрон не залезть, так и пришлось с пустыми руками. Может, хоть ты знаешь, с чего он вообще вдруг решил нам помочь? — А он тебе не сказал? — Да он вообще практически ничего не говорил, только на шар злобно косился, — Дайчи и сам посмотрел на висящий под крышей шар. — Откуда ты тогда знаешь, куда ехать и кого там искать? — удивился Куроо. — Мне казалось, я слышал, как вы об этом говорили. — Это я сам с собой, — смутился Дайчи. — Просто тихо так было, ты тут еще почти не дышишь. Вот я и того… немного разговорился. А про цель и маршрут мне шар сообщил. — Как? — Куроо вообще перестал что-либо понимать, ведь шары — устройства наблюдения, а не связи. — Цукишима отдал мне тот прибор, универсальный взломщик, за которым мы к нему и залезли, в нем был отсек для чипов. Я вставил его, вся информация оказалась там. — А сам чип откуда взялся? — Ну так мы ж его и украли. На первой миссии, — Дайчи посмотрел на Куроо как на идиота. Примерно так тот себя сейчас и ощущал. — Но он же был у меня в плече! — возмутился он. — Мы не доставали его после задания в борделе. — Будто долго вырезать. Куроо скорчил злобную гримасу — он и так лежал-помирал, а тут его еще и дополнительно порезали, оказывается. Он сел прямо на пол и задумался. Получается, чистейший сначала их руками стащил новейшую модель чипа, потом с его помощью украл какую-то информацию у других чистейших — ну не у самих же аватаров, в самом деле. После опять же их же руками спер еще один супер-современный прибор для взлома сетей и со всем этим богатством отправил их в соседний город, похищать парня, данные о котором они сами же и украли. Очень подозрительно. — Эй, ты в порядке? — всполошился Дайчи. — Да, — отмахнулся Куроо. — Можешь точно вспомнить, что именно тебе сказал Цукишима? — Что у чистейшего для нас еще одно последнее задание, куда ехать и что делать — я узнаю из чипа, который вставлю во взломщик, который подключается к бортовому компьютеру через стандартный порт. Все. Потом Цукишима оформил транспортер для нас и пропуск на выезд, но это уже практически молча. — То есть про чип Цукишима знал? — Да. Я думал, ты ему сказал. Куроо, что происходит? — Я не уверен, но, мне показалась, что Цукишима как-то общался с шаром. — Да ладно, — не поверил Дайчи. — Он же ученый, он не может быть аватаром. До Куроо запоздало дошло, что Дайчи не понял, что Цукишима был Цветком, да еще и истинным. И, пожалуй, не стоит его просвещать. — Понятия не имею, — ответил Куроо. — Но Цукишима собирался нас убить, потом к нему подлетел шар, несколько минут повисел перед его лицом, и потом он резко передумал. — Все чудесатее и чудесатее, — Дайчи потер макушку. — Похоже, с подачи чистейшего мы куда-то вляпались, крупно притом. — Еще сильнее, чем торчать в одной машине с готовым зацвести Цветком? — Дайчи пристально посмотрел на Куроо. — Но ведь не цвету, — вяло огрызнулся тот. — Ты же тогда не шутил, когда говорил, что надо тебе отрубить голову и пронзить сердце? — Нет, но сейчас все в порядке. — Ты уверен? — Да. Отвали, а? — Цветение ведь невозможно остановить, — блеснул Дайчи своими познаниями. — Таблетки, — пришлось соврать Куроо. — Цукишима дал их мне. — Ах вот для чего они! — обрадовался Дайчи. — Так и знал, что что-то с ними нечисто! Куроо встал с пола и подошел к Дайчи. — Тормози и поменяемся, дальше я поведу. — Ты уверен, что нормально себя чувствуешь? Куроо кивнул. Когда он уже сидел за рулем, до Дайчи наконец-то дошло: — Погоди, но если есть таблетки, откуда тогда берутся срывы? — От таких идиотов, как ты, которые чужие таблетки в унитаз спускают, — не удержался от язвительности Куроо. Дайчи потупился, но не дал сбить себя с мысли: — Если бы все было так просто, вы бы это лекарство не скрывали. — Его мало, — нехотя ответил Куроо. — И оно только для наставников. — А ты — не он, — озвучил очевидное Дайчи. — Вот именно, — веско ответил Куроо. — Но почему не производить их больше? Ведь цветочная чума — это самый страшный бич нашего века, а если есть лекарство… — На зараженных оно не действует, — перебил Куроо, — только на самих Цветов. — А почему? — По кочану! — окрысился Куроо, но после паузы все же ответил: — Из спор вырастает паразитическая лоза, она не способна к симбиозу с человеком и быстро убивает носителя. — А откуда тогда вообще берутся ваши Цветы? — Нормальные лозы размножаются вегетативно. — Чего? — не понял Дайчи. — Отростками, — «перевел» Куроо. — А я думал, семенами. — Так было когда-то, несколько сотен лет назад, — кивнул Куроо. — Но потом лоза мутировала, появилась цветочная чума, и с тех пор только так. Ну что, доволен? Допрос окончен. — Нет, — подумав, изрек Дайчи. — А почему бы всех Цветов регулярно не кормить таблетками, чтобы вы не срывались? — Таблетки напрочь глушат все способности Цветов, а кому это надо? — А-а-а, — глубокомысленно изрек Дайчи, и сам додумал дальше: — А наставникам способности уже особо и не нужны, они только руководят, да? — Да. — А откуда тогда у тебя были таблетки? — Догадайся с трех раз, — съязвил Куроо. — Извини, я не знал, — искренне покаялся Дайчи. — А ты сможешь достать еще? — Вряд ли. — Может Цукишима или чистейший… — Нет. — И что теперь? — растерялся Дайчи. — Несколько дней у меня еще есть. — И все? — не поверил своим ушам Дайчи. — И все. — Черт, — Дайчи беспомощно посмотрел на него, но Куроо не отводил взгляда от навигатора и того, что лишь очень условно можно было назвать дорогой. — Погоди! — спохватился Дайчи. — Ты сказал, что таблетки глушат способности лозы, но ты тогда в гостинице целую горсть выпил, а потом уже вечером использовал ее. — Ага, — кивнул Куроо. — Только так делать категорически не стоит. Поэтому сразу и скатился в срыв. — А сейчас не скатишься? — опасливо уточнил Дайчи. — Если не придется снова активно использовать лозу — нет. По крайней мере, так внезапно — нет, — уточнил Куроо. — То есть, обычно ты чувствуешь, как далеко тебе до срыва? — Да, — ответил Куроо и понял, что если не переведет разговор в другое русло, то вопросы у Дайчи никогда не закончатся. — Кто наша цель? — Какой-то парень. Восемнадцать лет, из богатеньких — зачат из генофонда Башни. Да можешь сам в данных посмотреть. Куроо активировал монитор, пролистал информацию, но ее, и правда, было негусто. Кроме озвученного Дайчи — только место жительства, маршруты передвижения и прочее, полезное для похищения, но мало что говорящее об их жертве. — Интересно, зачем он чистейшему? — Хочет аватара из него себе сделать? — предположил Дайчи. — Возраст подходящий, морда смазливая. — Да ну, — не поверил Куроо. — Тащить аватара из другого города? Что, в нашем уже и выбрать некого? Дайчи только пожал плечами — ответа он тоже не знал. — Слушай, это… — неуверенно начал он. — Может, я сам в город съезжу? Дать пацану по башке и засунуть в кузов — плевое дело. А ты пока где-то тут… в смысле, там, ближе к стене подождешь? — Боишься, что вдруг я зацвету? — понимающе криво улыбнулся Куроо. — Не то, чтобы я тебя не доверял, но целый город, дети… — Все нормально. Ты прав, так безопаснее, — легко согласился Куроо, но после этого стало как-то особенно паршиво. Как и договорились, он вышел из машины за десяток километров до города. Но, к удивлению обоих, шар вылетел вместе с ним. Посовещавшись, они сошлись на предположении, что шар чистейшего, наверное, может как-то засечь местная Башня, поэтому в город он предпочел не соваться. Куроо остался ждать, Дайчи поехал похищать парня. *** — Ты за это заплатишь! Ты хоть знаешь, кто мой отец... Дайчи проигнорировал этот протест, как и все предыдущие. Перед блокпостом он засунул парню в рот кляп и надел мешок на голову, но потом побоялся, что тот может задохнуться, и вот теперь пожинал плоды собственной доброты. Они как раз доехали до места, где два дня назад он высадил Куроо. Дайчи сначала решил подобрать его, а потом разобраться со слишком буйной жертвой. Свою ошибку он понял, только когда открыл двери, и парень рванул на свободу. Паршивец растеребил веревки и как-то сумел освободиться. Дайчи бросился следом, на ходу окликая Куроо и надеясь, что тот поможет поймать беглеца. Но навстречу вылетел лишь ярко светящийся молочно-белый шар, который со всего размаху врезался в парня и словно растворился в нем. *** Он с самого рождения знал, что он — особенный. Правда, пока не совсем понятно, в чем именно, но особенный — это точно. В детстве он даже любил этим хвастаться, но позже осознал, что окружающие лишь посмеиваются, принимая за самоуверенную блажь избалованного ребенка из богатой семьи, и научился держать это мнение при себе. Чего он не знал, так это что Ойкава Тоору всегда предпочтет быть Ойкавой Тоору. Уже выбирал не один десяток раз и еще выберет хоть сотню. Столкнувшись с шаром, он столкнулся с самим собой, с тем собой, который разменял уже пятую сотню лет, многократно умирал и возрождался, и был не просто особенным, а бесконечно, абсолютно уникальным — гораздо более, чем юный Ойкава мог себе представить в самых безумных мечтах. Каждый раз он мог отказаться — от себя прежнего, от своей памяти, своей жизни, своего прошлого. Оставить себе только куцую историю от текущего рождения и дать безвозвратно исчезнуть всему остальному. И каждый раз неизменно выбирал свое прошлое — того себя, которым он был, а не того, кем успел стать, в очередной раз родившись. Ойкаве нравилось осознание, что он — один из исчезающе немногих людей, кто помнит Землю еще до первого апокалипсиса, до мутагена, до Кланов — до всего. А еще больше льстило понимание, кто он на самом деле. Он всегда хотел знать, уметь и помнить все, чему он научился и чего достиг за эти столетия. Правда, ко всему этому прилагались воспоминания об ужасах первой клановой войны и об уничтожении истинных Цветов. Однако и эти события в том числе делали его тем, кем он был — кем он каждый раз выбирал быть. Но впервые он делал этот выбор так поздно. «Восемнадцать лет?! Суга, ты охренел?! Ты же всегда возвращал мне память в шесть— восемь!» «Я подумал, что в том возрасте тебе не хватало осознанности» — в голосе Суги прозвучал мягкий смешок. Ойкава подумал, что он, пожалуй, соскучился. Обидно, что Суга тут же это понял, но вежливо не подал виду. «Неужели тебе никогда не хотелось проверить, захочешь ли ты обратно стать собой, если у тебя будет уже более-менее сложившаяся жизнь?» «Ты издеваешься? А то ты меня не знаешь? Не захочется! Да будь мне хоть сто лет, я все равно выберу себя. И потом, я же не исчезаю. Тот восемнадцатилетний мальчик — это тоже я. И он со мной, во мне, и его жизнь — точно так же часть моей, как и все остальное» «Я помню, но хотелось проверить» Первые минуты после объединения нового тела со старым сознанием, все это время хранившемся внутри сознания Суги, Ойкаве всегда давались сложновато — заново осознать столетия жизни не так-то просто. Но даже на фоне полного внутреннего хаоса он заметил, что Суга не договаривает. «Не темни» — Ойкава мог и напрямую добраться до памяти Суги, но точно не прямо сейчас и, скорее всего, даже не в ближайшие дни. Но ведь доберется же! В крайнем случае, точно определит область, которую скрывает Суга, и при случае подловит, все равно узнает же. «Ты же знаешь, сам я всего лишь один раз перерождался этим способом и давно — остались слишком смутные воспоминания, а по технологии Деревьев такого раздвоения вообще не возникает, сознание загружается в свежевыращенное тело, чистое как пустой лист» — Суга изящно попытался уйти от ответа. Ойкава осуждающе промолчал. «Ладно, тебя украли» «В смысле?!» «Пастырь продает часть зародышей на сторону, ты оказался среди них» Ойкава озадаченно моргнул. Двадцать лет назад готовые зародыши были редким и слишком заметным товаром. Башни в основном поставляли чистые яйцеклетки и сперматозоидов, Суге каждый раз приходил немало изощряться, чтобы пропихнуть наружу целый зародыш, а теперь их продают пачками? «Да, за это время генетическая ситуация ухудшилась» — подтвердил Суга. — «Многие заказчики или стерильны, или мутации зашли так далеко, что даже половина чистых генов не спасает. Сейчас зародыши — это почти треть наших поставок» «Получается, вырождение идет быстрее, чем мы предполагали?» «Да» «И ты позволил мне прохлаждаться целых восемнадцать лет?» «Я не знал, куда именно Пастырь тебя продал» — со вздохом признал Суга. — «А этот параноик всю информацию о незаконных сделках держал в руках своих аватаров — вне Башни. Мне потребовалось время, чтобы придумать, как до них добраться» «У вас там проблемы, да?» — Ойкава уже успел в достаточной степени разобраться с собственной памятью, чтобы начать присматриваться к воспоминаниям Суги. «Да. И ты являешься частью ее решения» Суга рассказал Ойкаве про их замысел с подменой Ревизора и Пастыря. «Можно я не буду спрашивать, послал бы ты за моим телом, если бы тебе не понадобилась моя помощь?» «Ты уже спрашиваешь» — с легким упреком заметил Суга. «Да ладно, я же не твои коллеги-хранители, чтобы сомневаться в тебе. Я знаю ответ» — мысленно улыбнулся Ойкава. — «Только у меня одно условие» «Какое?» «Оно тебе не понравится» «Я так и думал» — хмыкнул Суга. — «И кстати, у меня к тебе тоже еще одна маленькая просьба» «Помимо спасения вашей башни от злобного Пастыря?» «Само собой» — Суга не стал даже озвучивать, просто показал Ойкаве свои мысли. «Нет, ты точно издеваешься надо мной» — прозвучало почти обреченно. К радости Суги, Ойкава по-настоящему даже не возмутился. Наверное, привык за последние двести лет. Или подобрел со времен обращения Цукишимы. На последнюю мысль Ойкава возмущенно хмыкнул. «Нас поджимают сроки» — напомнил Суга — «А у тебя тело пока без лозы, на проращивание из семени времени нет» «Что ты предлагаешь?» — именно эту часть замысла Ойкава слегка недоосознал. Или просто не поверил в то, что увидел в мыслях Суги. «У него очень необычная лоза. И очень развитая. Я почти уверен, что такими темпами за несколько лет он ухитрился бы трансформировать ее в истинную» «Это невозможно! Никак! Вообще! В принципе!» «Мы все равно никогда не узнаем, ты прав или я, потому что у него нет этих нескольких лет» — не стал спорить Суга. «Да у него едва ли несколько минут осталось» «Ты сможешь» «Что?» — Ойкава чуть не подавился. «Ты сможешь трансформировать его лозу из текущего состояния» — повторил Суга. Ойкава хотел возмутиться, что никто никогда ничего подобного не делал, что он даже не представляет, как… Но невозможное всегда было и оставалось любимым коньком Суги, и как-то незаметно стало и его тоже. «Я в тебя верю» — одобряюще заверил его Суга. Ойкава послал его матом. Несформулированным. Видеть мысли друг друга иногда было исключительно удобно. *** Куроо было плохо. Он знал, что время пришло, и держался изо всех сил только чтобы дождаться Дайчи — пусть тот сразу прекратит его цветение, путь не допустит образования спор. И какая же досада, что им пришлось добираться сюда без оружия. Был бы пистолет — он бы уже застрелился, но голыми руками не уничтожить тело, захваченное лозой. Куроо уже несколько раз казалось, что еще один вдох, еще один удар сердца, и он сорвется — не сможет удержать рвущуюся цвести лозу. Но, сцепив зубы, он продолжал балансировать на самой грани срыва. Подъехавший бронетранспортер он увидел, как и выскочившего из него беглеца, и преследующего его Дайчи, но Куроо не смог подняться — так и сидел на земле, привалившись к стволу дерева. А потом шар влетел в похищенного парня, и тот застыл в нелепой позе. Куроо отвлекся, буквально на секунду, но лозе этого хватило. Запоздало мелькнула мысль позвать Дайчи, но лоза его опередила. Это совершенно не походило на ее обычное прорастание — разве что как струю воды из крана, даже прорвавшего, можно сравнить с огромным водопадом. Лоза проросла разом, везде, по всему телу выстрелили тысячи или даже десятки тысяч ростков, разрывая кожу и в клочья вспарывая одежду. Куроо всегда знал, почему цветы зацветают молча, но ощущение все равно оказалось диким до жути. Стебли проросли сквозь горло, намертво блокируя его и в зародыше душа любой звук. Каким-то чудом пока не отказало зрение, но Куроо понимал, что это не надолго. Остатками не захлебнувшегося в боли сознания он понимал, что надо как-то привлечь внимание Дайчи — пока еще есть время, пока цветы не зацвели. На концах стеблей едва начали появляться стремительно набухающие почки. Куроо чувствовал, как нижние ростки быстро превращаются в корни, намертво приковывая его к земле и к дереву. Паника накатила липкой удушающей волной. Дайчи, ну где же ты?! Перед Куроо наконец-то появился чей-то размытый силуэт. Куроо от облегчения едва не вырубился — но лоза не позволит, ей нужна жертва в сознании. Но неважно, все неважно. Сейчас это закончится. Как хорошо, что у Клинка мечи всегда с собой, вернее, в себе. Однако вместо пронзающей его сердце стали, на плечи опустились чьи-то руки. Что?! Куроо настолько охренел, что немного пришел в себя. А потом какой-то псих — то, что это не Дайчи, Куроо уже понял, даже не смотря на едва вменяемое состояние — накрыл своим ртом его рот. Прямо поверх проросшей лозы, безжалостно и бесстрашно сминая ее ростки. Что происходящее отдаленно напоминало то, что делал с ним Цукишима, до Куроо дошло лишь несколько минут спустя. Потому что на самом деле это было ни капли не похоже. Прикосновение Цукишимы вырывало лозу из его тела. Сейчас незнакомец словно проникал внутрь лозы, не трогая ее саму и не пытаясь вытащить, но все равно будто высасывал ее соки, саму ее сущность, и забирал себе. Естественно, внешние хрупкие ростки не перенесли такого кощунства и опали, стремительно высыхая, съеживаясь и распадаясь. Куроо немного попустило, он осознал, что это — тот парень, которого они с Дайчи должны были похитить по указке чистейшего. И что парень сидит у него на коленях, продолжая целовать и буквально выпивать его лозу, оставляя от нее лишь пустую оболочку. В эти игры можно играть и вдвоем. Куроо наконец-то ответил на поцелуй, врубил выработку феромонов, насколько еще была способна ускользающая от него лоза, и облапил сидящего у него на бедрах парня. Который внезапно оказался полностью обнажен, хотя Куроо точно помнил, что из транспортера тот выбегал как минимум в рубашке и штанах. Его собственная распалась еще в момент цветения, видимо, одежда парня тоже пострадала во время манипуляций с лозой. Куроо так и не понял: то ли его догнали собственные феромоны — о том, чтобы заблокировать их воздействие, он не подумал, — то ли тело парня тоже начало их выделять, но он всегда прекрасно узнавал действие их возбуждающего дурмана. Куроо повело, отключая мозг получше боли с паникой, и он позволил себе провалиться в это сладкое помрачение. Ощущать своей кожей чужую, казалось каждой клеточкой. Отдаваться в поцелуе и одновременно брать, не уступая надолго инициативу. Поверх его кожи зазмеились ростки лозы, и Куроо точно знал, что это — не его лоза. Возможно, она совсем недавно была ею, но уже — нет. Неожиданно эта новая лоза всеми своими отростками устремилась внутрь него, внутрь его лозы — даже вспарывать кожу не пришлось, после прорастания цветов она и так была как решето. И хотя большинство из проникающих в него отростков были тоньше волоска, Куроо ничуть не удивился, когда толстая упругая ветка протолкнулась ему в задницу. Куроо застонал и дернулся ей навстречу, впуская в себя. Желание буквально затапливало его. Одновременно с этим как-то случайно его собственный член уткнулся в анус сидящего на нем парня, и Куроо рефлекторно подкинул бедра вверх, проникая внутрь. Парень возмутился и даже что-то злобно прошипел ему на ухо, но Куроо было абсолютно все равно. К лозе в его заднице присоединилась еще одна, и они рывками устремились внутрь. — Еще, — прошептал Куроо, внутрь него проникла третья ветка, причиняя боль и разрывая, но сейчас он хотел этой боли, он слишком глубоко окунулся в безумие и хотел полностью утонуть и забыться в нем. Ветки лозы забирались глубоко, властно и жестко вторгаясь в его тело — намного дальше, чем мог войти самый длинный член. Куроо толкался им навстречу, не забывая крепко прижимать за ягодицы к себе парня, каждым обратным движением загоняя собственный член в его узкую и тесную задницу. Куроо был уверен, что первым вторгается в это тело, и эта мысль отдельно заводила. Рывок назад — еще глубже насаживаясь на трахающие его ветки лозы, рывок вперед — в горячую и трепещущую под его членом плоть. Куроо плыл на этих качелях, растворяясь в боли и наслаждении. Движение двух лоз продолжалось и в его теле. Лоза парня скользила внутри его собственной, то ли убивая, то ли изменяя, и впервые в жизни Куроо было совершенно все равно. Он уже потерял контроль над своей лозой, если кто-то решил его взять — да пусть делает, что хочет: и с самой лозой, и с Куроо. Куроо скрутило оргазмом — невыносимо острым, он излился внутрь парня, но ни его не отпустил, ни движения лозы ни на мгновение не прекратились. Безумное сплетение двух лоз и двух Цветов продолжалось — и после второго, и после третьего, и после десятого пика… Когда Куроо пришел в себя, он на удивление был жив и относительно цел. Даже порванная в лоскуты кожа ухитрилась зажить, осталась только россыпь мелких шрамов, которые постепенно бледнели и рассасывались. Его лоза тоже была внутри, вполне жива и бодра, только как-то неуловимо изменилась. Парень невозмутимо сидел рядом и грыз стебелек травы. У Куроо к нему была куча вопросов, но неожиданно он понял, что в целом более-менее понимает ответы на большинство из них, а остальное — детали, которые можно уточнить и потом. Куроо встал на ноги, шагнул к нему и протянул руку. — Куроо Тецуро. — Ойкава Тоору, — парень ухватился за его ладонь и легко поднялся. — В документах было другое имя, — вспомнил Куроо — То, что дали мне приемные родители, — Ойкава пренебрежительно сдвинул плечами. — А это — мое. — Отлично познакомились, — хмыкнул Куроо. — Между прочим — ты первый за четыре сотни лет, кто посмел меня выебать, и кого я после этого не убил. Цени! — Ценю, — почти без сарказма подтвердил Куроо. Возле транспортера на земле полулежал бессознательный Дайчи с красноречиво расстегнутыми штанами, покрасневшим и припухшим натруженным членом и обильно заляпанной спермой рукой. Куроо потянулся проверить пульс, но Ойкава успел первым. — Надо же, живой, — удивился он.— Попасть под феромоновый удар двух слетевших с катушек Цветов и выдержать — это железное здоровье надо иметь. Куроо опустился перед Дайчи на землю, за руку взвалил на плечо и потащил к транспортеру, там сгрузил на нижний ярус постели. Ойкава подошел, бесцеремонно сцапал Дайчи за подбородок и покрутил его голову из стороны в сторону. — Кого-то он мне напоминает, — недовольно изрек он, а потом его лицо приобрело крайне задумчивое выражение. — Куда теперь? — спросило Куроо. — Сначала на пару дней в город — там у меня дела, а потом посмотрим, — рассеянно ответил Ойкава, продолжая прожигать Дайчи взглядом. Куроо завел машину и включил навигатор. — Надеюсь, ты не полный идиот, и в Клан возвращаться не собираешься? — спросил подошедший сзади Ойкава. — Нет, — подтвердил Куроо. Он понятия не имел, что и как будет делать дальше, но совершенно точно знал — его лоза теперь безопасна: и для него самого, и для окружающих, спорами она уже никогда не зацветет. Это было непередаваемо прекрасное и мозговыносящее чувство. Словно вдруг бесследно растаял почти всю сознательную жизнь висящий над ним дамоклов меч. — Ты там не сильно радуйся, — Ойкава поймал отражение его лица в лобовом стекле. — Нормальное цветение с семенами — та еще гадость, уж поверь. Куроо только шире улыбнулся. Главное, что оно никого не сможет убить, а со всем остальным он справится. *** План Суги сработал, Ревизора они уже подменили — пока на Шимизу, а дальше за право порулить его телом буквально стояла очередь. Но Асахи твердо намеревался не допускать никакого волюнтаризма и использовать его строго по делу. Осталось только спуститься в подвал, отдать Ойкаве листок Дерева и точно так же вместе справиться с Пастырем. Вот только для этого надо было выйти наружу — впервые за четыреста лет. И впервые увидеть Ойкаву — не изнутри, а живьем. Суге было немного страшно. И еще то условие, которое Ойкава выдвинул за свою помощь Башне. Но, в конце концов, это — всего лишь тело. И даже находясь снаружи, он всегда сможет мысленно возвращаться в Вечный Сад, достаточно лишь закрыть глаза и сосредоточиться. И такой отличный повод для эксперимента во внешней среде. Суга старался убедить себя, что плюсов однозначно больше, чем рисков, но все равно нервничал. — Сначала закончим с Пастырем, а потом все остальное, — поспешно предупредил он, едва увидев Ойкаву. Его внешность не стала сюрпризом. За четыреста лет они не раз видели друг друга в зеркале, смотря в него глазами не своего тела. Но одно дело просто видеть, а другое — когда тут рядом целый Ойкава во плоти, живой, дышащий, настоящий. — Конечно, — он предвкушающе улыбнулся, едва не облизываясь. Суга рассчитывал, что на это время они останутся в подвалах под Башней, но Ойкава решил иначе. Они вышли на улицу, буквально на десять секунд — от двери до двери, но и за это время Суга чуть не захлебнулся от нахлынувших запахов, — и погрузились в транспортер, где их ждали Клинок с Цветком. Следующие сутки оба провели в Вечном Саду и чужих телах в Башне, разбираясь с проблемой Пастыря. Когда Суга очнулся, возвращаясь в собственное тело, транспортер стоял где-то в диких землях, и они с Ойкавой были одни. — Вот и все, — улыбнулся Ойкава. — С твоими делами покончено. Суга помнил, что он обещал. Это была справедливая цена, и по уму бояться совершенно нечего, но его все равно начала колотить нервная дрожь. Ойкава подошел и медленно провел пальцами по его щеке. Суге понадобилось все его самообладание, чтобы не отшатнуться. Любые физические контакты в Башне запретили пятьдесят лет назад, после прихода Пастыря. Секс — еще на столетие раньше, исключительно из соображений безопасности. — Ты же знаешь, что твоя паника меня не остановит, — мягко сказал Ойкава. Суга судорожно кивнул. Он понимал Ойкаву и его мотивы, даже признавал их вполне справедливыми, но менее страшно от этого не становилось. Пальцы Ойкавы сползли вниз по скуле до шеи и начали расстегивать застежку воротника. Суга так и оставался в белых одеждах Башни, Ойкава начал медленно и планомерно выковыривать его из них, ни разу не упуская возможности прикоснуться к телу. Везде, всюду. Иногда, ласково, иногда царапающе, иногда растирая кожу, иногда прихватывая. К тому времени, когда Суга оказался обнаженным по пояс, его член уже стоял колом, постыдно выпирая под нижней одеждой. Неожиданно Ойкава привлек Сугу к себе, не давая ни вырваться, ни отшатнуться, и опустил руку на его член, обхватывая прямо поверх ткани. Пары сильных уверенных движений хватило, чтобы Суга кончил. Он бы не устоял на ногах, но Ойкава поддержал его, приобняв за плечи. Пока Суга приходил в себя и пытался отдышаться, Ойкава полностью раздел его и успел обнажиться сам. Суга как завороженный уставился на его член — такой непривычный, не похожий на его собственный, пока еще полувозбужденный, но уже довольно большой. Ойкава взял его за руку, увлек к двери и распахнул ее настежь. Суга шарахнулся назад, но Ойкава удержал его перед собой. — Что ты делаешь? — голос Суги предательски дрогнул. В замкнутом пространстве транспортера он чувствовал себя относительно комфортно, но лесная поляна повергла его в ужас. Да, он обожал смотреть на природу глазами Ойкавы, вдыхать запахи его носом, чувствовать прикосновения его кожей. Но вот так, самому оказаться на открытом пространстве, ощутить дуновение ветра, а ведь там еще и земля под ногами! А он босиком! — Это и не должно быть легко, — все так же ласково, даже с какой-то изощренной нежностью сказал Ойкава. Суга прекрасно помнил, как десятки или сотни раз вынуждал Ойкаву делать то, чего тот не хотел, но что Суга считал необходимым сделать. Вот как тогда с Цукишимой. И всегда знал, что Ойкава этого не забудет и не простит. Как и их самую первую встречу, когда Ойкава согласился на эксперимент и объединение их сознаний от полной безысходности. В самом конце клановой войны, израненный и загнанный, он по сути не имел выбора — сдохнуть или попасть в лапы преследователей, неизвестно, что хуже, или принять предложение Суги. К том уже Ойкава всегда знал, что Суга может изменить настройки их объединения, превратив из равноправного партнерства в полное рабство. И если Суге взбредет в голову это сделать, Ойкава ничего не сможет сделать. Да, Суга никогда бы не стал, и Ойкава всегда знал это. Но уже за одну эту возможность ненавидел его. И эта ненависть требовала выхода. С учетом всего, что сделал для него Ойкава, и чего с его помощью Суга сумел достичь, — один раз отдать ему себя, да хоть и на полное растерзание, это самое меньшее, что Суга ему должен. Только все это была логика, а деревья угрожающе шуршали ему в лицо, и Суга продолжал судорожно цепляться за дверной проем. Неожиданно Ойкава подхватил его на руки и понес вперед — сделал всего несколько шагов. От вида бесконечно глубокого лазурного неба у Суга закружилась голова. Он на несколько секунд утонул в этом ощущении, вынырнул, лишь осознав, что в спину, ягодицы и ноги уткнулось что-то твердое, холодное, одновременно колючее и мягкое и, кажется, чуть влажное. — Это — трава, — рассмеялся Ойкава при виде совершенно ошалевшего лица Суги. А потом он развел его ноги, притягивая к себе. Суга думал о том, что он четыре сотни лет прожил в стерильной башне, что конкретно этого тела никогда никто не касался, и предыдущего тоже, и пред-пред… Когда что-то дотронулось до его ануса и тут же проникло внутрь, Суга от неожиданности вскрикнул, и попытался отстраниться, но Ойкава был начеку. Что-то проворно протолкнулось внутрь, Суга тяжело задышал от ощущения распирания изнутри и только в этот момент понял, что это был палец, всего лишь палец. Ойкава подмигнул и ввел в его анус второй, так же быстро проталкивая на всю длину. Суга судорожно всхлипнул, пошире раздвигая ноги, чтобы хоть как-то облегчить проникновение. Ойкава тут же воспользовался моментом, и третий палец скользнул внутрь. Сначала это было просто больно и неприятно, но пальцы Ойкавы двигались у него внутри, разминая, задевая, придавливая, и постепенно от каждого движения начала растекаться волна наслаждения, с каждым разом все более острого. Суга сам не заметил, как впервые подбросил бедра навстречу входящим в него пальцам. Ойкава тут же вывел их, Суга разочарованно застонал, но тут в его анус уткнулось нечто гораздо большее трех пальцев. И, надавив, вошло в него. Член Ойкавы. Сегодня до Суги все доходило с большим запозданием. Он совершенно потерялся в собственных ощущениях. Ему хотелось вытолкнуть член из себя, избавиться от этого вторжения, и одновременно он желал, чтобы тот проник глубже. Но намерения Ойкавы были совершенно однозначны. С каждым толчком он неумолимо вбивался все дальше, а потом, подхватил Суги под колени, согнул его, и в этой позиции загнал член на полную глубину, Суга ощутил, как яйца шлепнули по его ягодицам. А потом Ойкава двигался — быстро и размеренно, глубоко с оттяжкой раз за разом засаживая Суге, и одновременно контролируя, чтобы тот сам не кончил, жестко обхватывая его член у самого основания и сильно сжимая каждый раз, когда Суга уже был почти готов излиться. Неожиданно Ойкава полностью вышел из него, отпустил ноги и, навалившись, устроился сверху. Его руки обхватили горло Суги, почти перекрывая кислород. — Я столько лет мечтал придушить тебя. Суга улыбнулся. Конечно, он знал это и был готов к такому финалу. Правда, надеялся, что он наступит уже после разрядки, но что ж... — Но я так и не понял, — продолжил Ойкава, — в чем состоял твой замысел с Клинком, так и не смог найти ответ в твоей памяти, что странно. Суга уставился на него с таким незамутненным удивлением, что Ойкава предпочел спросить напрямую. — Ты хоть знаешь, как его зовут? Ответом был еще один предельно удивленный взгляд. Суга действительно не проверял его документы. Цветок заинтересовался, когда заподозрил в срыве, но смотреть данные Клинка никакого повода не было. Ойкава рассмеялся. — Еще скажи, что ты его не узнал. Суга вспомнил, что при первой встрече лицо Клинка показалось ему смутно знакомым, но не более. — Савамура Дайчи, — прошептал Ойкава, склонившись к самому его уху. Суга дернулся так, словно его током ударило. — И да, он — прямой поток того самого Дайчи, я уже успел проверить, — Ойкава откровенно любовался совершенно ошалевшим Сугой. — Невероятно, но я помню твою первую любовь, кажется, даже получше тебя. Суга не верил своим ушам. Савамура Дайчи — это было имя человека из настолько прошлой жизни, что он уже и забыл. Они встречались еще до апокалипсиса, а потом родители Дайчи оказались среди беженцев и забрали сына с собой, после чего его след окончательно затерялся. Суга потратил более сотни лет на бесплодные поиски, но со временем смирился и забыл — слишком больно было помнить. А вот Ойкаве — нет. Для него это было просто лицо из чужой памяти, которое не вызывало никаких лишних эмоций, и он узнал Дайчи с первого взгляда. Ну ладно, со второго. И пусть это всего лишь потомок того, но с тем же именем и тем же лицом. Это многое значит. Суга тревожно заерзал под Ойкавой, который откровенно любовался паникой, зарождавшейся в его глазах. Минуту назад Суга был готов умереть, а теперь его накрыло пониманием, что если он переродится — ему снова будет шесть лет. Не считая того, что в Башне сейчас проблемы, сразу его не отпустят снова уйти, и просто так отдать лист Дерева Дайчи он тоже не сможет — по крайней мере, не шестилетний. А если Дайчи за это время погибнет — ведь жизнь Клинка полна опасностей, — то уже ничего нельзя будет исправить. — Ойкава… — Суга умоляюще посмотрел на него. — Даже я не могу поступить с тобой так жестоко, — сочувственно, но одновременно исключительно довольно усмехнулся тот. — Задушу тебя как-нибудь потом, ведь у нас-то вечность впереди. Суга предельно ясно понял намек. Как и то, что подобная власть — куда более сладкая месть для Ойкавы, чем первоначальный вариант, и тот собирается насладиться ею сполна. Для жизни Дайчи он не угроза, скорее, наоборот, самая надежная защита — эту грань Ойкава никогда не переступит, Суга был уверен. А вот в остальном… Им предстоит очень сложная игра. Пока ни один из них еще даже не придумал правила, но играть придется на поле Ойкавы. По-своему это даже справедливо — после столетий обратной ситуации. Ойкава резко отстранился, поднимаясь и дергая Сугу на себя, а потом уронил на колени, пристраиваясь сзади. — Твой Дайчи вон в тех кустах, обкончался уже весь, глядя, как я тут тебя трахаю. Ойкава резко и болезненно вошел в Сугу, не осталось и тени от его прежней мягкости. — Ты ведь хочешь его, да? Скажи правду? — Хочу, — едва выдыхая между частыми сильными толчками, ответил Суга. Ойкава жестко обхватил его член и начал грубо дрочить, в такт собственным движениям. Через пару минут Суга кончил, Ойкава еще несколько раз насадил на член обмякшее тело и излился внутрь. Потом довольно бережно опустил Сугу на траву, с досадой покосившись на стертые до крови колени, широко раздвинул его ноги, разворачивая в сторону тех самых кустов. «Ты точно этого хочешь?» — теперь, когда Ойкава принял лист, и они оба находились в одном Саму Деревьев, им не обязательно было говорить вслух, даже будучи в разных телах. «Хочу. Спасибо» «А завтра я тебя выебу лозой, порву нахрен, обращу в Цветка и потом буду затрахивать до полусмерти каждый день» — мрачно пообещал Ойкава и ушел в транспортер. «Как пожелаешь» — легко согласился Суга. Оба прекрасно понимали, что на самом деле Ойкава понятия не имеет, что сделает завтра. *** Дайчи стоял за деревьями и смотрел, как Цветок раскладывает на траве чистейшего. Того самого чистейшего, который встречал их с Куроо в башне. Чистейшего! Неприступного, идеального, бесконечно далекого. И вот теперь его белоснежное чистое тело распростерто на зеленой траве, а Цветок беззастенчиво трахает пальцами его зад. Чистейший со стоном выгнулся, будто нарочно подставляясь, под входящие в него пальцы. Дайчи привычно опустил руку на уже вставший колом член. Боги, как же он хотел быть на месте этого Цветка! Как хотел прикасаться к этому идеальному, никем не тронутому телу. Это его губы должны скользить по этой молочно-белой коже! Его язык должен вылизывать ее! Ну почему Цветок так безразлично-отстранен? Будь на его месте, Дайчи зацеловал бы чистейшего — от макушки до пяток, сначала нежно и едва касаясь, а потом каждый раз глубоко втягивая кожу и наблюдая, как проступает, темнея и наливаясь кровью очередной засос. Да у него бы чистейший три раза кончил, прежде чем он вообще бы дотронулся до его члена. Ну почему Ойкава все делает не так? Увлекшись собственными мыслями, Дайчи упустил момент, когда Ойкава закончил игры с пальцами и наконец-то насадил чистейшего на свой член. Стало до чертиков обидно. Ну почему Ойкава, почему не он стал его первым? Ведь его член гораздо лучше чем у Ойкавы — и мощнее, и больше! Почему какому-то Цветку можно, а ему вечно приходится довольствоваться малым и лишь дрочить себе, украдкой наблюдая из кустов, как кто-то другой выебывает чистейшего, которым Дайчи так хотелось обладать?! Да они издеваются?! Когда Дайчи в очередной раз почти достиг пика, чистейший и Цветок остановились и начали разговаривать. Нашли время. Дайчи нетерпеливо переминался с ноги на ногу, а потом случилось невероятное. Ойкава развернул чистейшего лицом к нему, и пока яростно дотрахивал, тот смотрел в кусты так, словно видел в них Дайчи, словно хотел, чтобы сзади него сейчас стоял и насаживал на свой член вовсе не Ойкава, а сам Дайчи. А потом словно в довершение этого издевательства Ойкава ушел, оставив чистейшего в такой позе! Со своего места Дайчи прекрасно видел растраханное покрасневшее отверстие с тягуче стекающими белыми каплями. Да по нему же видно, что ему нужно еще. Ну куда свалил этот мерзкий Цветок? Дайчи осторожно выбрался из кустов и подкрался к чистейшему. Может он заснул? Но он не спал, а смотрел на Дайчи и улыбался — очень приветливо и даже где-то приглашающе. Дайчи упал в траву, через мгновение он устроил задницу чистейшего у себя на коленях и наконец-то ворвался членом в вожделенную тесноту — такую горячую и скользкую от чужой спермы. И, о чудо, чистейший не отстранился, наоборот, дернулся навстречу, стараясь поймать ритм. У Дайчи снесло последние тормоза, он притянул чистейшего за бедра, и насадил на себя до упора, потом почти полностью вышел и снова резко и сильно вогнал член на всю глубину. Чистейший рассмеялся, Дайчи показалось, что словно зазвенели хрустальные колокольчики. В первый раз он очень быстро дошел до разрядки, потом обхватил такое желанное тело и начал лихорадочно целовать. Быстро снова возбудился и опять разложил чистейшего на траве, любуясь, насколько он уже не мраморно-белый, как недоступная статуя. По всему телу виднелись следы засосов, как его личные метки, — мое, собственное. Губы искусаны и опухли, на ресницах бриллиантами поблескивают слезы, колени и локти ободраны и кровят — не сильно, но красиво. Вся спина в зеленоватых разводы от травяного сока. И самое красивое — горячая влажная дырка, как самый однозначный признак доступности, как доказательство того, что этим идеальным телом можно и нужно обладать, можно засаживать в него и кончать. Чистейший больше не выглядел недоступным, совсем наоборот. И Дайчи обрушился на него со всей своей страстью, снова и снова беря его, входя, безудержно трахая и кончая, и снова целуя, и снова насаживая на свой предельно разбухший от возбуждения член. *** — Он там его насмерть не заебет? — слегка озабоченно поинтересовался Куроо, наблюдая в окно транспортера за разворачивающимся на поляне представлением. — Не должен, — Ойкава проследил за его взглядом. — У чистейших ведь нет регенерации, — напомнил Куроо. — Значит, сделаю Цветком, — равнодушно пожал плечами Ойкава, — у него богатый опыт в управлении моей лозой, легко справится с внедрением. — Ты точно уверен, что у них все в порядке? — Суга ждал его четыреста лет, — Ойкава оттянул Куроо от окна, пристально глядя в глаза. — Раз ты все равно обещал меня пришибить за посягательство на твою задницу, может сначала повторим? — понятливо предложил Куроо. — Убью, — пообещал Ойкава, рывком разворачивая Куроо спиной к себе и сдергивая с него штаны. — Я же знаю, ты хочешь, чтобы я тебя выдрал не хуже, чем наш Клинок сейчас затрахивает чистейшего, — ухмыльнулся Куроо, пошире расставляя ноги. — Хочу, — согласился Ойкава, глубоким размеренным толчком входя в Куроо. — Но это будет потом.