Быть грозе

Облака над городом весь день неслись, словно подстегиваемые неведомым погонщиком, а к вечеру потяжелели, набрякли и обрюзгли, стали темными и неповоротливыми, и наконец будто бы вовсе застыли. Распластались над Ехо старым ватным одеялом, уцепились за шпили Иафаха, чуть потянешь — и прорвутся на землю теплым ливнем. Воздух, обычно свежий и легкий на берегах Хурона, растерял прохладу, загустел, придавил притихшую столицу удушающей тяжестью жаркой каменной пыли и распаренной земли. Каждый первый трактирщик настежь распахнул двери, и отовсюду потянуло кислым молодым вином. Макс стоит в саду резиденции Ордена Семилистника и задумчиво подбрасывает на ладони светлые круглобокие камешки, которыми усыпаны местные дорожки. Придирчиво разглядывает, откидывает несколько штук, показавшихся чем-то не подходящими. Задирает голову и смотрит вверх, на самую высокую башню, щурится, силясь увидеть знакомый силуэт в окне, почти скрытом сероватыми клочьями туч, потом замахивается — и кидает в него камешек. Короткое заклинание позволяет добросить его на недостижимую для обычного не владеющего магией человека высоту, но вот меткости не способствует, и приходится сделать почти дюжину попыток, прежде чем светлое пятнышко отскакивает от кажущегося темным стекла. Вернее, от защитного заклятия, которым давным-давно затянут оконный проем. Но звук все равно выходит правильный: звонкий, острый стук, который невозможно оставить без внимания. Всего пара секунд — и за стеклом мелькает белесая тень. Макс улыбается так широко и радостно, что Шурф почти наверняка может разглядеть его улыбку с высоты своей башни. «А Великий Магистр выйдет?» — безмолвно интересуется Макс, сочтя все же, что орать на весь Иафах будет не слишком прилично. «Лет через тридцать», — Шурф откликается с некоторой задержкой: кажется, он в самом деле занят, а не просто делает вид. «Леди Сотофа будет против», — деликатно возражает Макс. И с удовольствием вслушивается в откровенно растерянную тишину, воцаряющуюся у него в голове вместо ответа. «Против того, чтобы я вышел?» — наконец интересуется Великий Магистр. «Против новой садовой скульптуры в моем лице. Я, если что, намерен стоять здесь до тех самых пор, пока ты не спустишься. И вообще у меня большие планы на сегодняшний вечер. И на тебя. В смысле, на твое в нем участие». — У Канцелярии Забот о делах Мира тоже, — спокойный голос Шурфа раздается за левым плечом, и Макс оборачивается так быстро, что взметнувшиеся полы лоохи цепляются за ближайший колючий куст. — Но у меня приоритет, — Макс пожимает плечами, пытаясь отцепить тонкую, по нынешней моде, ткань от мелких шипов. — Как у государственного чиновника высшего ранга? — Как у того, кого ты в самом деле рад видеть. Великий Магистр с видимым трудом удерживает на лице укоризненное выражение: чуть сдвинутые брови, плотно сомкнутые губы, подбородок слегка вздернут, так что взгляд кажется надменным. Казался бы, если бы не беснующаяся в нем дюжина веселых вурдалаков. Макс терпеливо ждет, пока его лучшему другу надоест строить из себя самого занятого человека на свете: даже если это на самом деле соответствует действительности, дела всегда можно отложить, хотя бы на полчаса. — Прямо сейчас в моем кабинете сидит Мастер Надзирающий за Переменой Церемоний при Шиншийском дворе, — Шурф делает крохотный, почти неразличимый шаг навстречу. — Скажи ему, что у тебя возникло срочное дело государственной важности. Совместное с Тайным сыском. — Половина города уже знает, что я отговариваюсь этим в тех случаях, когда мне не хочется заниматься работой. — Всего только половина? — Макс медленно скользит ногой вперед, оставляя в мелком щебне дорожки неглубокую борозду, и переносит на нее вес, оказываясь на расстоянии ладони от Великого Магистра. — Непорядок. — Вторая уверена, что это отговорка, даже тогда, когда мы в самом деле ведем совместные расследования. — Всегда знал, что жители столицы умеют абсолютно правильно расставлять приоритеты, — Макс поднимает голову и снова улыбается, теперь почти незаметно, самыми краешками губ. Ждет, хотя и уверен, что все решилось еще в тот момент, когда камешек ткнулся в стекло кабинета на самом верху башни. Великий Магистр глубоко вздыхает. — Постановление об изменении Церемонии умывания Шиншийских принцев, Макс, — делает последнюю попытку он. — Первая весенняя гроза, Шурф. Словно бы в подтверждение его слов где-то далеко, кажется, над воротами Кехервара Завоевателя, прокатывается за тучами первое еще невнятное ворчание. Великий Магистр на миг прикрывает глаза, и Макс понимает: это победа с разгромным счетом. Он делает последний шаг, обхватывает Шурфа за талию и увлекает его Темным путем туда, где шансов встретить людей в такое время почти нет. Бывшая резиденция Ордена Потаенной Травы никогда не могла похвастаться избытком гостей, а сейчас, душным предгрозовым вечером, даже постоянные посетители разбежались по домам, засели в ожидании дождя под крышами, у распахнутых окон, под легкими навесами беседок в собственных садах. Безмолвный официант, совершенно случайно заметивший появившуюся за одним из самых укромных столиков пару, изумленно распахивает глаза, принимая заказ. Долго скользит взглядом по широкому голубому канту мантии Великого Магистра, потом по лицу Макса. Спохватывается только когда тот красноречиво изламывает бровь, краснеет так отчаянно, что жар окрашивает не только лицо, но и шею, и даже кисти рук, — и исчезает в недрах сада, чтобы вернуться через минуту с бутылкой и стаканами. — Теперь по городу пойдут слухи, что работе я предпочитаю пьянство, — флегматично замечает Шурф, когда официант снова пропадает в зарослях. — Должен же у тебя быть хоть один недостаток, — Макс хмыкает, салютует стаканом, пробует его содержимое и морщится. — Какая кошмарная кислятина. — Вообще-то молодое вино положено пить с индейкой, тушеной по-хоттийски с восемью травами, и козьим сыром. — То, что его вообще положено пить — уже преступление против человечности, — бурчит Макс, доставая из-под стола — из Щели между Мирами — другую бутылку, с изображением идушего под всеми парусами корабля. Пробка вылетает из горлышка с мягким хлопком, Шурф с интересом принюхивается к густому темному напитку и чуть качает головой: совершенно точно не в его вкусе. Макс с удовольствием делает крошечный глоток крепкого, сладкого, совершенно не подходящего к паркой душной погоде портвейна. — Что ты сказал своим секретарям? — интересуется он, когда горьковатая сладость прокатывается по горлу и отдается теплом в желудке. — Сколько у нас есть времени? — Ни минуты, если говорить о Канцелярии Забот о делах Мира, — Шурф коротко вздыхает. — И примерно три четверти часа, если расследование Тайного сыска не терпит никаких отлагательств. — То есть около полутора часов, — Макс кивает, перекатывает по стакану густое вино, решительно ставит его на столик и тянется, чтобы коснуться руки. — Роскошь. Ведет, едва касаясь, по подушечкам пальцев, оглаживает костяшки, скользит в ладонь, щекочет самый ее центр. Вспышка молнии на миг ослепляет обоих, и Великий Магистр поднимает голову к небу. Первая тяжелая капля шлепается со звонким плеском прямо в стакан, разбавляя портвейн, и брызги летят Максу на щеку, заставляя его фыркнуть. — Если ты сейчас скажешь, что это твоих рук дело... Шурф молчит, но чуть прищуривается — так красноречиво, что Макс не выдерживает и тихо смеется, потом хочет что-то сказать, но не успевает: вроде бы еще только что ворчавший где-то далеко гром успел, оказывается, подобраться совсем близко и долгим рокотом распластывается над садом, оглушая его единственных посетителей. Макс поднимается и обходит столик, останавливается у Шурфа за спиной, кладет руки ему на плечи, гладит шею большими пальцами, чувствуя, как на теплой коже то ли от холода, то ли от касаний проступают мурашки. Сгоняет ладонями редкие пока еще капли с тяжелой ткани мантии, затем шагает еще чуть ближе и прижимается вплотную. Через мгновение ощущает, как Шурф расслабляется, опираясь на него спиной и чуть откидывая голову. Воздух вокруг словно бы вздрагивает, опоминается и приходит в движение весь разом: щекочет заждавшиеся дождя листья ближайшего куста, перекатывает по столику винную пробку и скидывает ее с края, закручивается крошечным смерчем у самой ноги, взметывая темную земляную пыль. Великий Магистр поворачивает голову, прижимается к Максу щекой, закрыв глаза. Вдыхает так глубоко и долго, что кажется, легкие у него бездонные, а когда наконец принимается выдыхать, Макс наклоняется к самому его уху и шепчет едва различимо: — Хочешь на крышу? Дождавшись намека на кивок, коротким жестом прячет в пригоршню початые бутылки, и через секунду обоих чуть не сбивает с ног порыв ветра. Здесь, над городом, воздух уже напоен дождем, и от мелких брызг лицо моментально становится мокрым. Макс первым же движением стаскивает с Шурфа тюрбан, вторым — стягивает удерживавшую темные волосы ленту. Встает, снова плотно прижавшись со спины, обнимает за талию, пристраивает подбородок на плече, молчит. Новый громовой раскат прошивает обоих так, будто сам этот звук и есть молния, до самых костей, — и небо раскалывается прямо над головой, окатывая их сплошной стеной ливня. Город размывается, теряет привычные очертания, стены домов словно бы изгибаются, повинуясь метущимся во все стороны струям, цветные мостовые моментально скрываются под кипящей от капель пеленой воды. Потяжелевшая одежда липнет к телу, полы лоохи с силой хлопают по ногам, с волос течет за шиворот и в глаза, и даже в сапогах становится так мокро, будто с размаху черпанул ими воды прямо из Хурона. Макс чувствует, как Шурф несколько раз вздрагивает под обнимающими ладонями, пытается заглянуть ему в лицо — и вдруг понимает, что тот смеется. Неистовствующий ветер заглушает все остальные звуки, но это без всяких сомнений именно смех — искренний, радостный, яркий — и сам Шурф весь в этот миг как гроза, как разметавшийся над городом шторм, долго копивший силы и наконец разошедшийся во всю мощь. Великий Магистр вскидывает руку вверх, и с пальцев в небо бьет столб слепящего света. Ветвится, пляшет между беснующимися тучами, и через несколько мгновений уже неясно, где обычные молнии, а где созданные человеческой волей. Макс смаргивает, ослепленный дождем и световыми всполохами, отводит с шеи Шурфа прилипшие волосы и приникает губами к выступающему позвонку. Гром встряхивает Мохнатый дом до основания, в кабинете хлопает окно — судя по силе, оглушительно, хотя за раскатом и не слышно — и стекло в нем разлетается, осыпая осколками крышу. Макс нашаривает руку Шурфа — ту, что висит плетью вдоль тела, будто на нее у Великого Магистра сейчас не хватает ни сил, ни внимания — и стискивает неожиданно горячие пальцы. Прижимается лбом к взъерошенному затылку, прикрывает на секунду глаза, словно бы подталкивает совсем легонько: бери же, сколько есть — все твое. И расплывается в счастливой улыбке, когда чувствует, что в этот раз обычно сдержанный Шурф и не думает возражать. Сила буквально течет из пальцев в пальцы, напитывает громадную молнию, охватившую все небо, закручивает ветер вокруг тугим воющим смерчем, и Макс мельком радуется, что дома вокруг гораздо ниже, а значит, ни разрядов, ни этого рукотворного вихря им не достанется. Очередная вспышка с грохотом озаряет все небо от края до края, заполняет воздух до остатка, отражается в каждой стремящейся к земле капле — а мгновение спустя истаивает, будто потратив все силы на единый решительный удар. Смерч распадается, разламывается на дюжину ветров, вполне обычных, хотя и сердитых, дующих сразу в несколько сторон. Громовой раскат назревает словно бы изнутри, исподволь, и растекается над городом долгой гулкой волной, все еще мощной, но ее настроение неуловимо меняется, будто у насытившегося хищника. Буря перекатывается почти игриво через крыши, через верхушки древних вахари, задерживается у замка Рулх, прошивает воздух еще одной молнией, на несколько секунд соединяющей небо и воду у подножия замка — и растворяется в невесть когда успевшем поредеть дожде. Пальцы в ладони мигом становятся ледяными, Шурф делает полшага назад, опираясь на Макса спиной, и роняет вскинутую руку, будто разом растерял все силы. Дышит быстро и рвано, тщетно пытаясь выровнять ритм вдохов и выдохов. Макс обнимает его крепче через грудь, нашаривает ногой мокрую насквозь подушку и осторожно помогает опуститься на крышу. Чуть медлит, пытаясь вспомнить высушивающее заклинание, потом наконец шепчет одними губами нужные слова, и от всего вокруг — одежды, волос, ткани подушек, даже черепицы — принимается валить густой горячий пар, а в паре метров над головами появляется словно бы невидимый зонт, и одиночные уже капли растекаются по прозрачной преграде, искажая первые пробивающиеся сквозь тучи закатные лучи. — Знаешь, — чуть сипло говорит Шурф через дюжину минут, когда наконец выравнивает дыхание и возвращает на лицо привычную спокойную маску. — Думаю, ты был прав. — Что выцепил тебя из лап очередной канцелярии? — Что выбрал для сегодняшнего вечера этот твой портвейн. Макс торжествующе улыбается, жестом фокусника вытряхивает на крышу бутылки, демонстративно отставляет ту, что с молодым вином, а вторую протягивает Шурфу. Великий Магистр покачивает ее в руке, будто прислушивается к чему-то, потом прикладывается к горлышку на долгую минуту, словно задался целью выпить все разом, как некогда зачарованные дырявые бассейны. — Спасибо, — негромко говорит он, наконец передавая бутылку Максу. Тот смотрит вверх, на почти уже очистившееся небо, звонко чихает, поймав на нос закатный луч, мотает головой. Вслушивается в далекое, стремительно уходящее в сторону моря грозовое ворчание. Хочет было что-то сказать, но в последний момент передумывает и просто кивает. Потом улыбается, салютует городу бутылкой и делает глоток. Шурф кратким жестом сгоняет в угол крыши осколки оконного стекла. В осколках наливается огнем вечерняя заря.