Незаурядная

      Мередит окрепла, встала на ноги, выросла и повзрослела, у неё есть любимая работа, которая, она не думала, что станет таковой, лучшие друзья, которых не было прежде, и постоянный бойфренд, серьезность отношений с которым немного пугает, а Элис с каждым последующим словом разбивала вдребезги эту комфортную реальность, заставляя дочь усомниться в себе и почувствовать себя полнейшей идиоткой. Мать буквально насмехалась над её жизнью, над всем, что сейчас имело для Мередит важное значение. Может, она всё это придумала? Может, это у неё болезнь Альцгеймера, и всё происходящее вокруг — плод её воображения? Ведь Мередит Грей — никому ненужная девочка, понятия не имеющая, чего хочет от жизни, не способная найти своё место в этом мире, ведущая разгульный образ жизни, не желающая иметь ни малейшего отношения к медицине и учащаяся на медфаке только потому, что так решила мать. Мередит Грей — никчёмная, не способная принимать здравомыслящие решения, взбалмошная и безответственная. Такой всегда видела её Элис, пытаясь исправить девочку, и сейчас лишь напоминала об этом. Шеф, коллеги, друзья, Дерек и даже ненавидящая её Эддисон не устают повторять, что в ней заложены задатки замечательного хирурга, её хвалят, ценят и любят, но так не может быть с той Мередит Грей, которая сейчас сидит перед Элис. — Что с тобой стало? Ты счастлива? — с долькой брезгливости в голосе уточнила Элис. — Моя Мередит была талантливая, страстная, боец, — прозвучала первая похвала за уйму прошедших лет, но Мередит совершенно не рада этому, потому что слова выглядели, будто осуждение. — Что с тобой стало? Ты размякла. Рассказываешь о парне, о каком-то вдохновении, ты меня разыгрываешь! — повысила тон Элис, чего и следовало ожидать. — Послушай, Мередит, — женщина смотрела на дочь так, будто та совершила преступление века: что-то постыдное, из ряда вон выходящее и не имеющее шанс на понимание и прощение, — все могут влюбиться и быть счастливыми, но не все могут взять в руки скальпель! Я растила тебя, чтобы ты была необыкновенной личностью! Представь мое разочарование — я обнаружила, что ты абсолютно заурядная! Это какой-то ужас! Что с тобой стало?       Ком застыл в горле Мередит, лишая способности не только говорить, но и дышать. Она, сдерживая слезы, не моргая, смотрела на мать, но глаза предательски наполнялись влагой. Боль и обида диким огнём расползались по телу. Её будто разрубили напополам. Так не должно быть. Глупо было надеяться на что-то помимо очередного скандала, не надо было слушать советы, нужно было оставаться верной своим инстинктам и сделать то, что подсказывало сердце: не приходить сюда.       Всю свою сознательную жизнь Мередит чувствовала себя ненужной, и вот сейчас, когда судьба подарила шанс сказать то, что сказано не было, и что-то исправить в отношениях с дочерью, Элис не использует эту возможность, а ведь Мередит правда тешила себя надеждой, что эти жалкие минуты или часы, предоставленные не иначе, как откуда-то свыше, покажут другую сторону великого хирурга: ту, которая любит свою дочь.       Элис Грей в ясном сознании и трезвой памяти — пожалуй, это худшее, что могло случиться с Мередит. Ричард сказал, что это подарок. Подарок, которого она не просила. Подарок, который она бы с удовольствием вернула обратно, не распаковывая. Ничего не изменилось, будто не было этих пяти лет: Элис снова оценивает поведение и поступки дочери со своей высокой колокольни. Рядом с матерью Мередит чувствует себя никчемной, бездарной и глупой, какой-то пустышкой, которая ничего не смыслит в жизни. За пять лет она привыкла быть самостоятельной, свыклась с мыслью, что никто не осуждает каждый её шаг, почувствовала себя важной и нужной, поверила в себя и свой прирожденный талант к хирургии, а теперь словно вернулась назад в прошлое — к началу. Туда, где жизнь была лёгкой и беззаботной, где она не хотела быть врачом, но продолжала учиться в угоду матери, где колесила по странам в поисках приключений и не думала о завтрашнем дне. Может, она плохая дочь, но сейчас, глядя на мать, Мередит думает о том, что лучше бы Вселенная не делала ей этого, как было сказано, подарка, лучше бы Элис Грей оставалась в безрассудстве.       Элис всегда любила слышать лишь то, что хотела, а когда ответ не удовлетворял её, женщина вспыхивала, как пороховая бочка. Когда результат не оправдывал её ожидания, Грей-старшая выходила из себя и рубила с плеча без разбора. Мередит знала это, ожидала этого и, как ей казалось, была к этому готова. Но ей лишь казалось…       Подскочив на ноги, Мередит пулей бросилась на выход. Уйти как можно дальше и не возвращаться, пока «подарок» не исчезнет бесследно, — таков был план. Но у палаты Грей столкнулась с Дереком, чуть не сбив его с ног, и задуманному пришёл конец. — Мередит? — обеспокоился хирург, с первых же секунд заметив, что что-то не так. — Не сейчас, Дерек, — бросила девушка, даже не посмотрев на мужчину, и помчалась, куда глаза глядят.       Шепард без труда нагнал девушку, подхватил её под локоть и, потащив за собой, втолкнул в первый же попавшийся кабинет, к счастью, оказавшийся свободным. — Я же сказала, не сейчас, Дерек, — возмутилась Грей, намереваясь уйти, но хирург преградил ей путь. — Мередит, что случилось? — Ничего, я в порядке, ясно? Все хорошо, я в полном порядке, — нервничала она, смотря куда угодно, только не на мужчину. — Почему ты всегда это делаешь? — Делаю что? — без интереса спросила девушка, устремив взгляд в окно и скрестив руки на груди. — Отстраняешься. Когда тебе плохо, ты закрываешься от меня. Это же я, Мередит, — положил руки ей на плечи и легонько встряхнул, — ты можешь рассказать мне всё.       Слёзы предательски побежали по щекам, пока девушка безмолвно всматривалась в глаза мужчины. В зелёных омутах читалась готовность помочь, протянутая рука была готова оказать поддержку, а предложенная мужчиной любовь — залечить все раны. И он был прав — она отстраняется, потому что Элис не из тех матерей, что выслушивают своего ребёнка, и делиться наболевшим Мередит просто не привыкла. — Ладно… Ты прав… Я… Не нужно было ходить к ней… — шмыгнула носом Грей. — Моя мать сказала, что я заурядная. Заурядная, Дерек! — выкрикнула Мередит, смахивая ненавидящие слёзы со щёк. — Я сказала ей, что счастлива, а она лишь накричала на меня! Я не хотела к ней идти, — горько усмехнулась Мередит, — но мои друзья сказали, что я должна использовать это шанс и побыть с матерью. Не нужно было к ней ходить, — замотала головой девушка.       Эмоции взяли своё, разбивая вдребезги сдержанность. Она потеряла контроль над своим состоянием и разрыдалась, пряча лицо в ладонях. Сердце мужчины сжалось от боли — видеть любимую девушку разбитой было выше его сил. Дерек обнял её, крепко прижимая к себе, а она упала в его руки, вжимаясь в грудь. — Ты вовсе незаурядная, Мередит, — попытался успокоить девушку. — Ты особенная… Особенная для меня. И я люблю тебя. Слышишь? Я люблю тебя, Мередит, — в ответ он слышал лишь тихие всхлипы, но нужно было как-то взбодрить её. — Да, иногда ты бываешь весьма… специфической… — Эй! — удар маленького кулачка пришёлся по мужской груди, а сердитый взгляд заплаканных глаз уставился на него. — Но я люблю тебя, — улыбнулся Дерек своей блаженной улыбкой, пальцем очерчивая влажную от слез скулу на её лице. — Я люблю тебя такой, какая ты есть, и если твоя мать не способна это понять… Что ж… Мне её жаль. Жаль, потому что она не видит, какая у неё потрясающая дочь. Ты незаурядная, Мередит. Не принимай слова Элис близко к сердцу, у неё есть всего лишь несколько часов на нормальную жизнь, и вполне естественно, что всё, что она хочет успеть — это наставить тебя на путь истинный. — Чу-ушь, — протянул женский, до жути знакомый голос, и пара глаз удивлённо уставились на доктора. — Утри слёзы, Мередит, — захлопнула девушка карту пациента и поднялась со стула, — и иди задай своей матери хорошую взбучку. Покажи ей, кто ты есть и кем ты стала. Сделай это, пока она в сознании, иначе потом будешь жалеть до конца своих дней, что не высказала ей всё в лицо, — повисло молчание, и серые глаза забегали по лицам ошеломлённой пары. — Что? — Что ты здесь делаешь, Эддисон? — спросил Дерек. — Заполняю карты. Я не хотела подслушивать, вы сами не заметили меня, — стянула очки в чёрной оправе с кончика носа. — Почему ты заполняешь их здесь? — Избегаю… — замешкалась Эддисон, склонив голову на бок, и запустила руку в свои волосы, поправляя пряди, — кое-кого. Не важно. Речь не обо мне. Будь сильной, Мередит, иди. Давай же! Скажи своей матери, что у тебя на уме, скажи, что тебе неприятны её слова, наверняка, она даже не подозревает об этом, а потом отправляйся домой, выпей вина, включи любимую музыку и справься, наконец, с этим. Тебе не пять лет, в конце концов. Да, твоя мать — та ещё сучка, но ты уже взрослая девочка, пора перешагнуть через это.       Приоткрыв рот, Мередит всматривалась в лицо доктора Монтгомери, не заметив, как истерика вмиг сошла на нет. — Лучший совет за всю мою жизнь, — выдала Грей. — Спасибо.       Мередит не стала медлить и понеслась в палату Элис, пока смелость и решительность были при ней. Она без умолку говорила всё, что приходило на ум. Обида, годами таившаяся где-то внутри, лилась наружу слово за словом, и речь была столь долгой, что когда Мередит закончила, ей показалось, будто прошла вечность с того момента, как она переступила порог палаты.       Молчание длилось около минуты, и в эти шестьдесят секунд взгляды взволнованной дочери и бессердечной матери намертво въелись друг в друга. — Вы напоминаете мне мою дочь, — наконец сказала Элис.       Ощутив глубочайшее разочарование, Мередит без слов покинула палату и, последовав совету Эддисон, отправилась домой, где, включив любимую песню, откупорила дорогую бутылку вина.