Тепло.

Холодно. Поле боя остыло. Горячий пар раскалённой плоти и крови давно растворился где-то в вышине. Может, там когда-то было хмурое небо, ясный небосвод, капризные небеса... Но сейчас там нет ничего. Там пусто. С размытого болью горизонта дул промозглый, равнодушный ветер северной дали. Под одной рукой разрытая конскими копытами земля тихонько стонет, впитывая кровь павших воинов. А под другой же рукой сочился мёрзлый, вязкий красный поток. Трупы солдат и возможно, офицеров - вот и всё, что окружало его. Всё, что когда-то было живым и тёплым, ушло залечивать раны, но уже не в этом мире. Всё ушло, он остался один. Окровавленные, сгнившие высокие травы колыхались в предчувствии смерти. Деревья скрипели, в их кронах и стволах крепко держались холодные, даже ледяные пули. Земля умирала, поле боя уничтожило её. Небо побагровело, холодный огонь разгорелся в небесном своде. Души тех, кто не успел уйти, замёрзли от одной единственной капли, ледяной, будто сердце покойника. Здесь одиноко. Очень. Здесь нет никого и ничего, что могло бы подбодрить или подать руку. Всё, что было живым, ушло вовеки веков. Остались лишь жалкие, холодные тела. Они не помогут, не улыбнутся вымученной понимающей улыбкой, они не встанут и их лёгкие больше никогда не наберут воздуха в грудь, в которой бьются верные, преданные и честные сердца. Здесь никто не сверкнёт взглядом, здесь остался лишь он. Но и ему осталось недолго: он замерзает, северный ветер стал ему решающим палачом. Он станет, как и остальные - ледяным трупом, чей взгляд навеки останется открытым. Никто из уважения не опустит веки, здесь никого нет. Здесь одиноко... Но всё же, хуже всего не это скорбное одиночество. Страшнее всего - холод. Холодно. Здесь очень холодно, несмотря на то, что лето. Здесь нет тепла верного старого друга, нет горячей улыбки товарища, брата по оружию. Здесь лишь царство смерти, здесь холодно, бесконечно холодно. Может, когда-то твоё тепло значило больше, чем сейчас. Может, огня в жилах было больше. Может, любви в сердце. Хотя, если любовь выглядит как свеча... То воск почти кончился и уже огоньку нечего поглощать... А чем этот воск является в реальности? Это потеряло значение. Холод забрал всё, вскоре дряхлое, раненое пулей тело издаст последний вздох, а после замёрзнет. И уже никто никогда его не найдёт и слёз ради него не прольёт. Всё кончено, долг выполнен, можно и исчезнуть... В ушах стоит звон последних ударов сердца, между ними петляет свист ледяного ветра, северного ветра. Ветра смерти. Последнего палача. Все, кто мог его казнить, уже это сделали. Остался лишь решающий удар и всё закончится... Наконец-то, закончится... К равнодушному шуму прибавился странный ритм, похожий на шаг человека, но ведь этого быть не может. Все умерли, все покинули дряблую жизнь. Стук стал более явным, это не было обрывком вечного сна. Стук усилился, наконец, он явно различил сухой лязг серебряных подков. К этому звуку прибавились гневные завывания бурана и лёгкий хрип уставших лёгких. Стук подков был неравномерным, но решительным. Он становился всё громче, он находился сзади. Внезапно удар копыт стал оглушительным, а когда их звук заглушила пыль поднявшегося бурана, он ощутил, как что-то тёплое нежно прикоснулось к затылку. Голова лежала на камне, он чуть-чуть приоткрыл глаза, не впуская мелкие пылинки. Белая, выпачканная пылью и мёртвой землёй голова с грустными, всё понимающими глазами уткнулось ясным взором во его взгляд. Из ноздрей валил тёплый пар, пар живого существа. Средние уши равнодушно медленно крутились, слушая песню ветра и бурана. Со лба свисали волнистые, кремовые пряди длинной гривы, грязной от крови, серого дождя и каменной пыли. Некогда сильная, изогнутая красивой линией шея поникла, вся исцарапанная и забиваемая свистом. Когда-то жилистые, горячие и подвижные ноги покорно впечатались копытами в проклятую землю. Мощная спина уже не выгибалась красивой дугой, хвост колтунами свисал и чуть приподнимался от дуновений ветра-палача. - Ты остался жив... - Тихо шепнул он, чувствуя, как струны умирающей души до боли тянутся, издавая тонкие чувства. - Эспор... - Рука поднялась с кровоточащей раны и с дрожью прикоснулась к морде боевого друга. Он боялся, что сейчас Эспор станет лишь миражом, случайной тенью!... Но пальцы прикоснулись... Тепло. Тепло живого существа, ещё не ушедшего отсюда. Багровые полосы и следы остались на белой морде от выпачканной в крови руки. Эспор тихо всхрапнул, выражая счастье... Не радость, а счастье, что его узнали. Старый боевой конь прикоснулся к щеке своего всадника, своего хозяина, своего товарища и одного единственного существа, которое могло согреть раны военной лошади. Эспор тоже лежал. Ему казалось, что он замерзает. Он чувствовал, как ледяные руки смерти касаются его шеи. Но почему старому бойцу не стало ждать конца. Он встал на дрожащие, снулые ноги и двинулся по полю битвы. Копыта хлюпали в лужах крови, подковы стали тихо-тихо ржаветь. Боль от пули в плоти не унималась, но он шёл. Шёл в никуда, шёл без карты, без мыслей и чутья. Он просто передвигал ноги и искал тепла. И наконец, он увидел своего всадника. Он попытался идти быстрее, он надеялся, что тот жив и помнит его. Некогда белый конь ощутил, как в жилах налился свинец. Он нашёл то, что искал и больше не мог стоять на изуродованных ногах. Медленно подогнув дрожащие колени, а после скакательные суставы, благородное животное легла рядом со своим хозяином, братом на поле битвы. Всадник подвинулся ближе к единственному источнику тепла, единственному источнику жизни и уронил голову на бок Эспора. Жеребец ощутил, как окровавленная, слабая рука мерно гладила его по шеи. Это было прикосновение, но не как для похвалы. Это прикосновение значило, что всё хорошо и теперь они готовы принять свою судьбу и не позволят себе стать холодными трупами. Да, они умрут, но совсем иначе. Они будут питаться любовью и теплом и смерть придёт уже совсем другой... Вдали цокали копыта четверых лошадей. Их громкое ржание не знававшей боли молодости отбивалось в груди двух бойцов пустым звуком. Слышались крики всадников, тех, кому велели отыскать капитана королевских мушкетёров. В их главе должен быть молодой виконт де Бражелон. И Эспор и д'Артаньян могли сдержать свои стоны и раны, они могли дождаться помощи, вновь обрести жизнь, у них были все шансы. Они были сильными, их ничто не могло укротить. Но они не стали ждать. Их время пришло. Они могут его побороть, но зачем? Их долги выплачены, они сделали то, что были должны: посмотрели в глаза смерти и сказали "Я тебя не боюсь". Вот и всё. Конечно, есть люди, кому их жизни небезразличны. Есть люди, которым они нужны живыми. Но есть момент, когда понимаешь, что даже если кто-то тебя любит и ищет, это не всегда веский аргумент, чтобы вставать и продолжать жить. Иногда приходится делать жертвы, а порой понимаешь, что то, что должен был сделать ты в своей жизни, уже сделано. А потому оставаться смысла не имеет. Мушкетёр прикрыл глаза, боевой конь медленно уложил голову на мокрую землю. Буран унялся, небо улеглось... Небесный склон уронил лёгкий ливень. Казалось, что поётся колыбельная. - Мы не умираем, Эспор. Просто уснём навсегда... Смерть боится таких, как мы... - Д'Артаньян услышал лёгкое фырканье жеребца, что значило полное согласие.