Жвачка

Это было одно из тех смутных воспоминаний, будто бы вшитых где-то на периферии в само сознание, но все же не то чтобы очень важных. Словно случайный разговор о шнурках по радио, услышанный, когда ему было семь, или утро субботы, когда он проснулся слишком рано, но так и не смог уснуть, он помнил их встречу лучше, чем каждый из дней рождения, хоть сам того и не знал. Тогда, в мягком предмартовском потеплении, его пробил холодный пот, и, впервые за действительно долгое время, ему показалось, что он совсем замёрз. Робин смеялся, пинком отправив парня в больницу, а позже, впервые посмотрев ему в глаза сверху вниз, Уолли, — тогда три недели уже как Кидфлэш, — подумал о том, что ему всего одиннадцать. Уолли тринадцать, он без пяти минут взрослый, и только лишь раз посмотрев на Робина он подумал, что тот, возможно, в свои одиннадцать был немного старше. Просто немного старше, чем Уолли когда-либо мог бы стать. И, наверное, если подумать об этом, в его прямой логичной картине мира это всегда так было. Парадоксально. У Робина под маской даже глаз не видно, и Уолли думает, что он намного более простой и понятный, когда больше похож на размытую тень и набор звуков, чем если смотреть на него вплотную, стоя напротив. За всеми своими странными ужимками и глупыми шутками, тот будто был соткан из загадок и недомолвок, и по описанию он скорее походил на эпизод Скуби-ду, нежели настоящего человека, но он улыбается и выглядит вполне довольным собой, и его человечность под вопрос не ставится. Профдеформация настигла его слишком рано, но один из своих секретов для Уолли он любезно отдалживает, делая вид, будто тот был не самым важным. Про его имя Уолли шутит что-то исключительно глупое. Робин сидит на краю крыши и болтает ногам, как ни в чем не бывало, и Уолли никогда не отделается от мысли, что это выглядит странно. Дику Грейсону по колено обложка журнала, Робину по колено весь мир. Уолли родился в медленном мире. Люди в спортивных костюмах, красные машины, глупые передачи по ТВ, микроволновые печи, осенние дожди и мама, напевающая рецепт печенья с изюмом — все это казалось Уолли медленным до кучи нервных привычек, и он наивно считал себя действительно особенным, когда чувствовал, что может обогнать всех вокруг, когда думал быстро, когда двигался быстро, еще быстрее. Рядом с Робином Уолли чувствовал себя медленным. Тот спал без малого пять часов в сутки, говорил быстро, думал еще быстрее, тратил на еду три минуты в присест и всюду был первым, просто потому что мог, словно бы будучи ребенком задался вопросом, сколько человек вообще способен выжать из себя и не переломаться напополам. И Уолли был медленным впервые на своей памяти и не поспевал, хотя от него и не требовали, просто очень хотелось. На досуге Робин задаёт только те вопросы, на которые необязательно отвечать — не все из них риторические, но слово «почти» слишком слабое и банальное, а на некоторые вопросы просто невозможно найти ответы, даже если очень долго и много думать. Робин тщательно скрывает свое тонкое чувство такта и не обижается, даже если не получает ответа. Просто он предпочитает пинг-понг бессмысленных разговоров, и если его правильно понять, можно даже узнать о нем что-то новое. Уолли привык к тому, как он чеканит слова, когда его вопрос звучит как насмешка, а глаза сужаются, будто каждое его слово — сетап для какой-то шутки, но правила этой игры ему понятны на каком-то интуитивном уровне. Просто Робин любит вопросы больше, чем ответы, на то он и детектив. Уолли отлипает взглядом от Меган и тут же спотыкается о пару пристальных глаз. О том, что глаза именно пристальные он каким-то шестым чувством просто знает, как и большинство вещей, которые он только может знать о Робине. — Когда-нибудь чувствовал себя жвачкой, прилипшей к чужой подошве? — Дик не растягивает слова и не делает пауз, но предложение из его уст все равно звучит немного длиннее, чем должно. Уолли страдальчески хмурится и отвечает вопросом на вопрос: — А ты? Дик почему-то смеётся и чуть-чуть запрокидывает голову. — Постоянно. — Серьёзно? — Уолли смешливо закатывает глаза, театрально вздыхая, и улыбается только самыми краешками губ. — Не могу поверить. — Почему же? — Робин давит косую ухмылку, выглядит хитрым, но не хитрит. — Ты еще хуже, чем я, — Уолли со всем возможным достоинством принимает заслуженный, но коварный удар под ребра острым локтем и мысленно делает заметку больше никогда не садиться рядом. Заметка отправляется в мусор сразу же, к куче похожих. Уолли славился своими короткими «никогда». — Посмеешься, когда я приклею тебя к земле, — угрозы не звучат очень уж внушительно, когда отправитель улыбается так, как это делает Робин. — Я бегаю слишком быстро, чтобы беспокоится об этом, — заявляет Уолли и уворачивается от пинка пяткой. Вопреки расхожему мнению, у Уолли было не так много времени, чтобы о чем-то задумываться. Сложновато найти минутку, чтобы просто остановиться и поразмышлять, особенно с его графиком. Он спасал мир с понедельника по пятницу после пяти и двадцать четыре часа в сутки по выходным, имел нужду съедать по крайней мере девять тысяч калорий в день, если двигался не слишком много, копил карманные деньги на новые кроссовки абсолютно всегда и очень старался не вылететь из школы за бесконечные прогулы по причинам, о которых нельзя рассказывать. Все это в совокупности легко и ненавязчиво так или иначе лишало его желания размышлять о чем-либо в те минуты, когда небо в кой-то веке казалось солнечным. И поэтому Уолли ел шоколадки из карманов куртки и никогда не задумывался откуда они берутся, находил сладости абсолютно везде и радовался им так, словно бы не мог с точностью сказать, что таких конфет он не покупает — до какого-то момента. Диабетическая тайна выгорела быстро и банально, как и большинство вещей, которые Уолли брался рушить собственноручно из чисто научного любопытства и ради искусства — от скуки. — Ни с места! — крикнул он двумя днями позже в гостиной штаба, взглянув на преступника через прицел двух сложенных больших пальцев. — Ты пойман с поличным. Робин поднял руки и медленно обернулся на голос, сжимая в руке злосчастный батончик. — Шоколадку на землю. Ме-едленно. Робин разжал пальцы, и батончик с приглушенным стуком ударился об пол. Уолли проводил его тоскливым взглядом. — Хорошо, ты меня поймал, — Робин ухмыльнулся. — Что будешь делать? — Ничего, — Уолли распустил руки и подозрительно поморщился. — Роб, это ты меня подкармливаешь? — Ты надеялся, что это будет Мисс Эм, не так ли? — констатировал Робин, не выглядя удивленным. Уолли вымученно вздохнул и отвёл взгляд в сторону. — По крайней мере, это было бы мило. — М-да, совсем не мило, — согласился Робин и сложил руки в карманы. — Нафига? — Ты недоволен? — Не то чтобы. Просто ты мог бы делать это и не исподтишка, — Уолли скрестил руки на груди и неосознанно начал звучать немного тише, когда надул губы. — Не хочу, чтобы ты был мне благодарен, — легкомысленно отозвался Дик, пожав плечами. — Я и не благодарен! Вообще-то, это ужасно жутко. — У Марси получилось бы лучше? — поймав саркастичный взгляд, Дик отвернулся в пол оборота и всплеснул руками: — Да ладно тебе! Я же не мог просто подойти к тебе и сказать: «Знаешь, я не знаю куда деть свою гребанную гору конфет, сделай с этим что-нибудь!» — Уолли точно знал, что Робин закатил глаза, когда немного ссутулился и попружинил на ногах взад-вперед. — Вообще-то, ты мог бы. Робин посмотрел уязвленно. Проигрывать в логике он не любил, но отошёл быстро. — Ну, допустим, я мог бы, — аккуратно подтвердил он качнув в сторону головой и замолчал. Какое именно «но» он решил оставить за скобками, Уолли так и не узнал. На кухню легко впорхнула Меган, а за ее спиной потянусь Артемида и Затанна, и гостиная заполнилась разговорами. Робин легко перепрыгнул через спинку дивана и включил телевизор. Уолли подошёл ближе и поднял батончик с пола. Конфет от Робина он больше не получал, а завести разговор на тему возможности так и не выпало, но Уолли казалось, будто бы он упустил что-то важное. Как бы то ни было, всего через пару дней в общей гостиной на кофейном столике перед телевизором появилась небольшая миска с конфетами. И может Робин действительно страдал переизбытком сладостей, что было странно для человека с его зубами — Уолли никогда не перестанет интересовать этот глупый вопрос, ровно так же, как он никогда не задаст его вслух. Дырявил бы Робин свои карманы от одиночества, если бы его вдруг не стало, или нашёл бы кого-нибудь еще? Пожалуйста, пусть найдёт кого-нибудь ещё.