О тенях и покорности

От древних камней Кер Донна веяло холодом и памятью о старинных злодействах. Тени притаились в углах – Донкад видел, как они переползают с места на место, слышал, как они шепчутся, и шепот этот, неуловимый, еле слышный, сгущался вокруг ложа, как мгла, напитанная мрачными думами об убийствах и предательстве. Донкад чувствовал, что стоит ему закрыть глаза – и эти тени затопят его, завладеют им окончательно, ибо уже давно тянут к нему свои руки, осторожно касаясь сердца, будто проверяя, насколько верен им хозяин Кер Донна. Но Донкад мерз даже под меховыми одеялами – холод старых камней, казалось, уже навсегда впитался в его тело – и сон, тот морок, блуждание между сном и явью, которое овладевало Донкадом в холодные одинокие ночи, наполненные мыслями о власти, заговорах и убийствах, уже начал одурманивать его разум. В такие мгновения – когда Донкад оказывался на грани между бодрствованием и сном – как предвестник ночных кошмаров, появлялся его темный человек. Он будто бы вышел из камня Кер Донна и теней, которыми полнился замок, и его шепот казался Донкаду его собственными мыслями. Темный человек склонился над ним – Донкад ощутил, как лица касается его холодное дыхание, напитанное запахами леса, мшистого камня и ветра, блуждающего на развалинах крепостей, что были возведены не людскими руками. Донкаду было трудно смотреть в это лицо, сотканное из игры света и тени в листве, но также трудно было и отвести взгляд. - Человек, - шепот, почти осязаемый, коснулся губ Донкада, и тот почувствовал, как страх снова затопляет его разум. – Человек, ты звал меня, - не вопрос, а утверждение. Тени сгустились и превратились во тьму, покорные воле духа. Они навалились на Донкада, заставляя его смотреть в глаза Ши, смотреть, не отрываясь, как бы ему ни хотелось закрыть глаза, прячась от этого странного скользящего взгляда, пробуждавшего в его душе и в его теле желания, которых он никогда доселе не испытывал. Донкад смог лишь прошептать: - Не терзай меня, дух. Исчезни, - существо склонило голову, прислушиваясь, и Донкад понял, насколько беспомощно прозвучал его приказ. - Ты хочешь, чтобы я ушел? – темные глаза на мгновение вспыхнули насмешкой и тут же погасли, став тусклыми, как воды омута в безлунную ночь. Темные глаза смотрели прямо на Донкада, в его душу, рассматривая желания и помыслы, которые тот сам боялся осознать. И, коснувшись их, дух заставил Донкада вновь и вновь возвращаться к тому, о чем тот не хотел, о чем тот страшился думать… Видения, пугающие и в то же время волнующие, явились перед его мысленным взором: король на смертном одре, он сам, Донкад, в окружении воинов, и лорды, склоняющиеся перед ним. Он поспешно опустил взгляд, скрывая загоревшееся в глазах возбуждение, но его темный человек видел всё, видел все его тайны и все его помыслы, ибо сам нашептывал их Донкаду долгими зимними вечерами, наполненными промозглым холодом, сомнениями и мыслями о власти. Существо улыбнулось, и его красота, в которой не было ничего человеческого, заставила Донкада содрогнуться. - Так ты просишь меня уйти? – шепот обволакивал сердце, одновременно лаская и причиняя боль. Донкад понял, что не сможет прогнать его – просто потому, что не имеет над ним власти, как не имеет власти над всем Кер Донном, который испокон веку принадлежал Ши, а он, человек, лишь гость, которому до поры до времени позволяют пользоваться гостеприимством хозяев. И всё вокруг показалось Донкаду враждебным и незнакомым… - Нет, - сказал он, потому что куда проще было сдаться, чем противостоять этим глазам, в которых отражалась ночь – но не ночь нового мира, а древняя, не знающая света ночь древних времен, когда Элдвуд был еще могуч, а его дети – правили всей этой землею, и в лесной тишине звучали только их странные песни, а не звон железа. Тогда темный человек склонился к уху Донкада, и тот понял, что уже давно принадлежит ему, что он во власти Ши так же, как и весь Кер Донн. И осознание этого заставило Донкада задрожать от ужаса и восторга. - О, мой нежный, - шептал ему дух, чей голос ласкал Донкада уверенно и ловко, - ты всегда был моим, душой и телом. Вместе мы будем править этой землей. Я верну миру его волшебство и тайны, я очищу его от людей, и из всего человечества останешься лишь ты, мое счастье. Ты увидишь, что всё, во что верил прежде – лишь ложь и иллюзия; что ужас, таящийся в этом мире, настолько стар и могуч, что люди с их железными мечами падут в тот же миг, как он пробудится. Что чудеса, которые хранит Элдвуд, сияют ярче, чем солнце и луна, и они заменят тебе свет свободы… Тебе понравятся цепи, что я приготовил для тебя, ведь ты всегда принадлежал мне, всегда был моим послушным смертным, моим человеком. Покорись же мне, моя душа. Слушай, слушай мой голос и служи ему – служи верно, ибо вместе мы станем вершить судьбы мира, и я отблагодарю тебя за твою преданность так, как ты не смел и мечтать. Прикосновения Ши ласкали Донкада, но от этих ласк веяло холодом сырых камней и ночного ветра. Голос Ши звучал, как шепот листвы в лесной чаще, и он пугал Донкада и в то же время заставлял его слушать этот голос еще и еще, пить его, как пряное вино, дышать им, тонуть в нем… вслушиваться, как в забытый могущественный наговор, покоряясь его силе. Красота Ши отталкивала, ибо была слишком странной, слишком древней, слишком нечеловеческой, и рождала в сердце Донкада безотчетный страх, подобный извечной боязни темноты. А потом темный человек прикоснулся губами к его губам, и в Донкада проникло его дыхание, словно дыхание яда. Донкад почувствовал, как всё, что было в нем человеческого, вытравливается из его тела, затопляемое мглой, в которой умирал всякий свет; глаза его распахнулись, и в них на миг отразился лик Ши… А потом темный огонь древнего лесного колдовства загорелся в их глубине, и страх навсегда покинул сердце Донкада, уступив место тьме старого мира. Он приблизил свое лицо к лицу темного человека и вдохнул в его губы старинную клятву верности.