***
Зеленоглазый — его всё так и зовут, потому что имени он никогда не называет — бывает на каждой встрече, и каждая песня заранее известна. Тони запоминает слова и находит в песнях подсказки. Каждая из них — ключ, тонко спрятанный в лирике. Над Демой сгущаются серые, бесцветные облака. Плакаты «Бандито» срывают раньше, чем их успевают расклеивать. По городу ходят неприятные слухи. Тони видит больше людей с пустыми глазами. Осколки по всей Деме, а повстанцы становятся только злее с каждым днём. Они уже почти не прячутся, едва ли не на серых улицах обсуждают побег. У Зеленоглазого рассечена губа, и в рядах волнение. — Они всегда волнуются, — говорит он, улыбка не сходит с лица. Глаза смотрят на тонкую полоску света, тянущуюся у железной двери в подвал. — Через две недели они смогут уйти. — Да, я слышал песни, — он неуютно обхватывает себя руками. — Ты тоже уходишь? — Нет, — бесцветно отвечает он. — Без меня никто из них не выберется. — Ты говоришь загадками, и только и делаешь, что поёшь одни и те же песни изо дня в день, — в груди бурлит непонятная злоба. Епископы возобновили постоянные проверки. Запах хлорки висит над городом, смешавшись с пыльным смогом. Он отворачивается, не в силах взглянуть в зелёные глаза. — Ты не веришь? — прорезавшееся в голосе любопытство распаляет жар в груди. — Дема нами не управляет, — отвечает Тони. — Хлорка туманит разум. А ты можешь обманывать. — Не обманываю. Тони испытующе смотрит на него, сузив глаза и поджав губы. Зелёные глаза одаривают его внимательным взглядом, на мгновение упав к губам Тони. Он облизывает свои губы. — Докажи, — голос отчего-то хрипит, и у Тони слезятся глаза. — Без меня ни у одного из вас не было бы шанса, — шепчет Зеленоглазый. — Только мне известно, как сбежать из Демы. Если бы не я, никто из вас не смог бы скрыться от епископов. Как думаешь, кто первый сказал, что нужно носить жёлтое? Тони молчит. — Почему тогда не уходишь? — Не могу, — отвечает Зеленоглазый, и отчего-то именно теперь Тони ему верит. Не знает только, кто из них первый тянется к губам другого.***
Губы тонкие, но мягкие. Он послушно приоткрывает рот, наклоняя голову вбок. И близко-близко. И сладко-сладко. Очень неправильно, но слишком желанно, чтобы останавливаться. Вкус чужих губ оседает на языке, переплетается с чем-то ещё. Волосы шелковые на ощупь, их приятно держать в руке и вырывать хриплые стоны. Кожа к коже, слишком жарко, но не достаточно близко, и тогда пальцы тоже крепко сплетаются. В зелёных глазах пелена, и Тони чувствует, как его ведёт, пьянит, как не пьянит алкоголь. Настоящий наркотик, слишком соблазнителен, и оторваться невозможно. Превращусь в кого-то ещё. Горячее дыхание опаляет кожу, тонкие пальцы прослеживают каждый изгиб, и губы следом тоже. Тело сдаётся, и хочется чего-то больше, чтобы навсегда, чтобы сравнилось с тем огромным, необъятным чувством в груди. Тишину разрезают то томный шёпот, то крик, от которого срывается голос. Слишком неправильно, слишком горячо, слишком хорошо. На губах тает признание, опадает, остаётся в глубине души, а может и повисает в воздухе, слишком тягучем, чтобы вдохнуть полной грудью. Страшно открыть глаза на рассвете и решить, что всё вокруг — только сон.***
Это правда.***
Посреди Демы крупный пожар. «Бандито» уходят, оставляя позади несколько добровольцев, устроивших поджог. У них глаза опустеют теперь. Мы победим, но не каждый сбежит. Он верит теперь словам Зеленоглазого. Каждому из них, потому что пусть он не договаривает, но и не лжёт. В этот вечер песня про Девятку никогда не закончится. Привычно он смотрит в толпу и говорит: — Достаньте лезвия. Сейчас! Ему вторит тысяча голосов. У них в руках факелы, одеты в жёлтое, собраны все нужные вещи. Они уходят из Демы. К Востоку. Тони привычно остаётся у сцены. Зеленоглазый смотрит с отчаянием, впервые не скрывая эмоций, он легко целует его. — Тебе пора, — негромко говорит он. — Я не уйду, — твёрдо отвечает Тони. Смотрит прямо, почти не моргая, как привык с Зеленоглазым. Кожу жарко опаляет от воспоминаний о коротких совместных ночах. Зеленоглазый кладёт руки ему на плечи. Смотрит вниз. Тяжело качает головой. — Уходи сейчас. Пока солнце не взошло. Ты успеешь уйти за горы. Тогда епископы не найдут тебя. — Без тебя я не уйду, — упрямо повторяет Тони, слыша как он, злясь, резко выдыхает. — Идиот! — восклицает он, отстраняясь. Он отворачивается, закрыв лицо руками. — Ты должен уйти. Покинь город. Набатом стучат в висках короткие фразы из песен. Его ключи, его подсказки. Так щедро он их раздаёт, но сам никогда не сможет коснуться этого сокровища. Глаза опаляют слёзы. Горчит на языке. Он боялся увидеть стеклянные пустые глаза, но это — хуже. Зеленоглазый путается руками в прядях волос, до боли тянет, а вокруг жгуче-яркие жёлтые плакаты смотрят со всех сторон. — Почему ты не можешь уйти? — тихо спрашивает он, чувствуя, как нечто невидимое медленно крошит на кусочки его сердце. — Прошу, не спрашивай, — болезненно говорит, и Тони отступает на шаг. Неправильно. Голос трещит сотнями стеклянных копий. Словно ранний лёд хрустит. — Ты на самом деле не хочешь знать. Слова режут больно, и Тони сбегает из подвала. Не из Демы. В серую квартиру. Он не уйдёт без него, и он не лжёт.***
Он представляет, как чувствуется хлорка на языке, когда его приводят к Девятке по обвинению в мятеже. «Бандито» успели уйти до восхода солнца. Они уже далеко. Если, конечно, вообще есть куда бежать. Ключи. Да. Можно сбежать. Это не страшно. Дема нами не управляет. Он повторяет мантру про себя, ища несуществующие силы внутри себя. Всё раскололось на кусочки ещё вчера. Больше ломать нечего. О чём-то разговаривают между собой епископы, но Тони не слушает. Серые стены расписаны в разные цвета, кроме жёлтого, конечно же. Он хочет сбежать, но один из епископов вдруг сходит со своего места. Тони поднимает взгляд. Локи. В маске лица не видно. Но Тони и не нужно видеть своего палача. Всего несколько стаканов хлорки — и он станет зависим, больше ни о чём он не сможет думать. Его расколет на тысячи осколков. Он забудет. Хлорка отравит тело и душу, если этого ещё не сделала любовь к Зеленоглазому. Локи ведёт за собой. Маленькая комната даже без окон. Оглядываясь, он усмехается. — Нет комнаток для казни посимпатичнее? Он оборачивается, и видит перед собой Зеленоглазого. То есть Локи. То есть… — Ты… — голос обрывается. Нет ни на что сил, резко начинает болеть голова. — Ты епископ… — Поэтому я знаю, как сбежать, — говорит Локи. Он прячет взгляд. Он смотрит в сторону. Зелёная мантия епископа удивительно ему идёт. — Поэтому сбежавших находят? — Поэтому сбежавшие вообще есть, — тихо говорит он, потирая лицо. — Дема была создана для Девятки. Для нас. Людей здесь быть не должно. — И всё же? — Нико, — коротко говорит Локи, и Тони только кивает. Тысячи вопросов копятся в голове, жалят. Мысли причиняют ужасную боль. Знание его убивает. Он смотрит в окно. Локи отчаянно тянется к нему, но Тони отстраняется. — Нет, — только и говорит он. — Пожалуйста, беги, — молит Локи. — Епископы не могут покинуть Дему, но, прошу, ты должен уйти. Тони видит след от рассеченной губы. Следит за знакомым изгибом рта, смотрит в обманчивые зелёные глаза, и не видит в нём того, кого полюбил. Локи, наверное, тоже это понимает. Он отходит на несколько шагов, опустив голову. Не смотрит. Не касается. Ждёт. — Почему ты помогаешь? Не сразу, но Локи подаёт голос. Снова говорит негромко, опасливо, отчаянно. — Потому что вы не должны страдать из-за того, что сделали епископы. Локи другой. Но всё такой же честный. В нём есть тот, кого Тони полюбил. Он делает несколько шагов к нему. — Что вы сделали? Ещё несколько. — Ты возненавидишь меня, если скажу. Совсем немного. — Тогда молчи, — говорит Тони. Он прямо напротив. Он касается его губ своими. Что-то раскалывается в сознании надвое, что-то исчезает навсегда, и Тони интересно, так ли чувствуется неразбавленная хлорка на языке. Вспоминает, что про хлорку Зеленоглазый пел. Вспоминает, что он не солгал ни единым словом, но помог сотням. Локи смотрит на него пьяно, словно в тумане, расцветая неуверенной улыбкой. Он приоткрывает рот, но Тони не даёт сказать. — Я буду здесь. И Локи не спорит больше.***
Хлорка режет язык, и оплетает мысли, не давая думать. Теперь Тони знает.