похоже, мы уже прожили сотни жизней до

Сегодняшний день начался самым плачевным образом. Маленькие липкие руки тормошили ее, нетерпеливо повторяя «мамочка, мамочка». Очевидно, Хоуп думала, что шепчет, но, к сожалению, в четыре года она так и не познала искусство тишины. Рони обвинила в этом ее вторую мать. Она застонала и открыла глаза, чтобы увидеть их дочь, нависшую над ней, ее лицо было близко, а теплое дыхание пахло молоком. Будильник на прикроватной тумбочке показывал, что прошло всего четыре часа после того, как она закрыла бар и легла спать — ради всего святого, это должна была быть ее очередь спать! — Мамочка, — повторила Хоуп, хмуря брови. Хотя ее выносила Джейн, Рони не могла отделаться от мысли, что их девочка похожа на нее, хотя бы манерами. Хоуп была известна тем, что посылала угрожающие взгляды другим детям на детской площадке, в основном, когда хотела получить качели в свое распоряжение, и, возможно, ее мама никогда особенно не старалась ее отучить. — В чем дело, дорогая? — Мама опять сожгла тост, — нос Хоуп сморщился от отвращения, что тоже напомнило ей о ней самой. — Я не могу это есть. Совсем не вкусно. Меня могло стошнить. Несмотря на усталость и затуманенный разум, Рони улыбнулась, притянула дочь к себе и заправила прядь ее светлых волос за ухо. Ее хвост был в беспорядке, а при ближайшем рассмотрении оказалось, что футболка надета наизнанку, так как лебеди на ткани были видны лишь смутно, а этикетка по уходу торчала сбоку. — Хоуп! — Ее жена появилась в дверях их спальни. Выглядела она такой же потрепанной, ее короткие волосы были влажными, а ширинка ее черных узких джинсов была расстегнута — зачеркните ее, это были узкие джинсы Рони. Джейн подняла руки в знак поражения, отчаянно вздыхая. «Я же просила тебя не будить маму. Я собиралась принести тебе что-нибудь из пекарни — я имею в виду что-нибудь очень питательное и с большим количеством витаминов», — исправилась она, видя, что Рони не впечатлена. Рони что-то пробормотала себе под нос и села. Она не могла быть спокойна, зная, что ее дочь наедается пончиками в семь тридцать утра. Вскоре она разливала овсянку по двум мискам, добавляя корицу и изюм. Джейн робко улыбнулась ей, забирая одну из них. — Извини, детка, — сказала она, набив рот овсянкой. Она поймала себя на том, что быстро сглотнула и чуть не подавилась. Хоуп, евшая рядом с ней с салфеткой под подбородком, закатила глаза и отодвинула свой стакан с молоком в сторону матери. — Постарайся не умереть, пока будешь везти нашу дочь, дорогая, — сказала Рони, сдерживая желание подать своей жене салфетку. По крайней мере, Хоуп унаследовала ее манеры за столом. — Я не могу отвезти ее в пижаме, а ты уже опаздываешь. Глаза Джейн пробежались по ее телу, и ухмылка стала шире, когда она рассмотрела черную кружевную майку и соответствующие трусики, остановившись на гладких голых ногах. — Эй, я бы не проспала свой будильник, если бы ты не набросилась на меня вот так в три часа ночи. Ты же знаешь, я никогда не смогу устоять перед тобой. — Она увернулась, едва избежав шлепка по руке. — Хоуп, — зашипела Рони, кивая в сторону дочери, которая счастливо жевала свой завтрак и была слишком увлечена рассматриванием изюма странной формы, чтобы обращать внимание на слова матери. — И все, что я сделала, это сняла одежду. Джейн вытерла рот тыльной стороной ладони и слизала с нее овсянку. — Точно, — сказала она. — Ты знаешь, что это делает со мной. — Идиотка. — Но, как всегда, за этим словом скрывалась нежность, и ухмылка Джейн только усилилась, а зеленые глаза заискрились от радости. Она была ее идиоткой, сколько себя помнила. С тех пор, как они были подростками и Джейн случайно задавила яблоню в общественном саду, за которым Рони было поручено присматривать. Почти тридцать лет спустя притворное оскорбление все еще вызывало у Джейн слабость в коленях. После напоминаний Рони, их дочь, наконец, была готова к отъезду, ее волосы были заплетены, футболка надета правильно. Она взвалила на плечи свой ужасный рюкзак с Белоснежкой, пока ее вторая мать искала на кухне ключи от машины. Вздохнув, Рони положила их перед ней, и та с ухмылкой взяла их, поцеловав жену в губы. Поцелуй должен был быть быстрым, но, как всегда, она увлеклась ароматом яблочного шампуня и корицы и забылась, просунув руку под майку, чтобы нащупать теплую, мягкую кожу. Рони не смогла сдержать стон, в памяти всплыли воспоминания о прошлой ночи — Джейн всегда знала, к чему прикоснуться, чтобы смягчить ее, словно составила мысленную карту всех чувствительных мест на ее теле. С трудом она заставила себя оттолкнуть от себя эту невыносимо очаровательную женщину. — Ты могла бы вообще не уходить, если собираетесь продолжать в том же духе, — сказала она, стараясь казаться раздраженной. Джейн слишком хорошо ее знала, чтобы поддаться на это. Она ухмыльнулась и поцеловала ее в щеку, затем взяла пальто и перекинула его через плечо. — Пойдем, малыш. Мамочка заставляет нас опаздывать. — Что, прости? — Только Джейн уже вышла за дверь, и Хоуп подбежала к ней, чтобы коротко обнять ее, прежде чем броситься вслед за другой матерью. Рони покачала головой. Определенно, одно из плохих утр. Ее телефон завибрировал, и она закатила глаза, но улыбка уже заиграла в уголках ее губ, когда она поняла, кто это. В конце концов, у них больше никого не было. Но их троих было более чем достаточно. Это было все. Конечно, иногда они смотрели диснеевский фильм с Хоуп, удобно устроившись между ними, и смотрели друг на друга, внезапно чувствуя, что чего-то не хватает, но это никогда не волновало их. Они уже давно копили деньги на еще одного ребенка, но доходы бара сокращались, а Джейн в прошлом году уволили из пожарной части, поэтому ей пришлось устроиться на низкооплачиваемую офисную работу. Джейн прислала ей фотографию, на которой они с Хоуп сидят в машине, пристегнутые ремнями безопасности, и отправляют поцелуи в камеру. «Х сказала, что забыла пожелать тебе хорошего дня», — написала она, и сердце Рони приятно екнуло. Ей повезло, что даже самое плачевное утро оказалось более чем терпимым. *** Происходило что-то совершенно безумное. В один момент Джейн жила нормальной жизнью с двумя людьми, которых она любила больше всего на свете; в другой — злобная стерва пыталась захватить бар, а нахальная девчонка по имени Люси пыталась проложить путь к ее сердцу — и преуспела в этом. Потом они оказались в общественном саду, на небе сверкала ярко-фиолетовая молния, вокруг клубились темные тучи, Люси рыдала в ее объятиях, а Рони прижимала к себе их плачущую дочь. Генри лежал на земле, его лицо было белым, как простыня, кровь просачивалась сквозь пальцы, когда он давил на рану живота. Джасинда дрожала, слезы текли из ее глаз, когда она умоляла его остаться с ней. Было больно, гораздо больнее, чем следовало. Словно Джейн боролась за свою жизнь, и ей потребовалось все, чтобы не закричать и не броситься к умирающему мужчине. Затем Джасинда поцеловала его, и ударная волна радужного света пронеслась по воздуху, едва не сбив ее с ног. Люди задыхались со всех сторон, и не только потому, что Генри внезапно сел, его пальто было совершенно новым, ни одной зияющей дыры не было видно — они вспомнили. Джейн повернулась к жене, только она была Эммой, и она не была ее женой, и миллионы воспоминаний нахлынули на нее. — Реджина. — Эмма, — она глубоко дышала, карие глаза блестели, воспроизводя тот момент на городской черте годы назад, и тогда Эмма поняла, что произошло, и выругалась. *** Реджина не знала, что делать. Слишком сильная эмоция свернулась в ее груди, и ей казалось, что сердце взорвется от всего этого. Она все еще держала свою дочь, которая никогда ею не была. Ее сын был здесь — живой и здоровый, со своей женой и ребенком, и было так приятно видеть его снова, и как ей хотелось кинуться к нему, чтобы задушить в объятиях. И еще здесь была Эмма, ее идиотка, уставившаяся на нее, как рыба вылетевшая из воды, и, Господи, они поженились, у них был секс, они видели друг друга голыми. На мгновение она насладилась этим ощущением, поднеся палец к губам — она целовала Эмму. Каждый день. Затем грубый голос крикнул: «Эмма!», — и весь ее мир рухнул. Ей пришлось опустить Хоуп на землю, боясь, что уронит ее в противном случае, и подавляя рыдания, она смотрела, как Капитан-Подводка бежит к ним, на его лице сияет улыбка, он размахивает своим ужасным крюком, словно это было не опасное оружие. Он взял Эмму на руки, и ей пришлось отвести взгляд — она не могла видеть, как ее жена целуется с кем-то другим, не сейчас. «Не твоя жена, Реджина», — напомнила она себе. «Было бы достаточно просто подлить зелье в эту его нелепую колбу и избавиться от него навсегда», — раздался в ее голове голос, подозрительно похожий на голос Злой Королевы. Мысль об этом успокаивала, хотя она знала, что никогда этого не сделает. «Не подходи к моей маме!» Только неистовый вопль Хоуп заставил ее опомниться. Девочка изо всех сил колотила своими маленькими кулачками в спину пирата, и она бы рассмеялась, если бы правда ситуации не была такой душераздирающей. «Хоуп, дорогая, — сказала она, мягко отстраняя ее от себя и прижимаясь к ее лицу, Киллиан грубо ругался на заднем плане, а Эмма оттолкнула его в сторону, чтобы присоединиться к ним двоим, — все в порядке. Все будет хорошо». Хоуп заплакала, совершенно растерянная, и Эмма с Реджиной обняли ее, как они делали много раз во время проклятия. От Эммы пахло мылом и пиццей, которую она ела сегодня утром, когда все еще было хорошо и легко, и Реджина эгоистично хотела, чтобы проклятие никогда не было снято. Ее глаза встретились с глазами Эммы, круглыми и большими, и ее сердце разбилось вдребезги, как это было много раз прежде. *** Эмма оглянулась. Киллиан крепко спал на спине, тяжелый храп наполнял комнату. От него пахло потом, ромом и морем, и это не могло не вызывать отвращения. Она никогда не была его большой поклонницей, даже когда только начала встречаться с ним, но никогда не было так трудно игнорировать этот запах, как сейчас. Яблоки, корица и ванильный стиральный порошок. Иногда доносился запах выпивки и сигарет, когда Рони была слишком измотана, чтобы принять душ после того, как закрывалась на ночь, но все равно Джейн не возражала. Или Эмма не возражала. Она не была уверена, где начинается она и начинается Джейн. Возможно, это было больше похоже на коктейль, а воспоминания Джейн — просто дополнительные ингредиенты, смешанные в единое целое. Впервые с тех пор, как она стала Джейн, ей захотелось плакать. Она фыркнула, вытирая слезу с лица. Чертово проклятие. Раньше она была довольна своим мужем; она отбросила «что-если» и вопросы о собственной сексуальности и вписала его в свою жизнь, создала счастливый конец, которого всегда хотели для нее родители. Но теперь, теперь все это всплыло, ударив ее по лицу. До этого момента все были заняты уборкой беспорядка и возвращением домой, в Сторибрук, с облегчением возвращаясь к себе настоящим. Она снова увидела своих родителей, спустя столько времени, своего младшего брата, который уже не был таким маленьким, Киллиана, который пытался поцеловать ее в любой возможный момент. Каждый раз, когда он это делал, ее проклятые рефлексы подсказывали ей, что нужно дать отпор, говорили ей, что она жената на самой лучшей женщине в мире, и ей никогда не нужен никто другой — мышечная память. Потребуется некоторое время, чтобы заново познакомиться с мужем. Вот и все. Возможно, настоящее проклятие началось только сейчас. Эмма приняла решение и, спотыкаясь, вышла из комнаты. После вечеринки по случаю возвращения домой они все решили остаться в особняке мэра, не желая жестоко разлучать Хоуп с двумя единственными мамами, которых она когда-либо знала. Реджина весь вечер избегала смотреть на нее. Снежка и Дэвид решили, что они были лучшими подружками, живущими вместе, как соседки по комнате, и она не могла заставить себя поправить их — у нее было ощущение, что Реджина смущена и хочет забыть обо всем этом, а когда она подумала о согласии и проклятиях, желчь поднялась у нее в горле. Она надеялась, что не запятнала свою лучшую подругу на всю жизнь. Или даже больше, чем она уже была. Последним человеком, на которого Эмма хотела быть похожей, был отец Снежки. Она попыталась на цыпочках прокрасться к хозяйской спальне, ее шаги были раздражающе громкими на деревянном полу. Киллиан, конечно же, хотел трахнуть ее, или «заняться любовью», как он это называл, но единственное, о чем она могла думать, это о мягкой коже и громких, сексуальных стонах, шелковистых темных волосах, щекочущих ее шею, и она солгала, что слишком устала. Внезапно ей стало жаль отца, вынужденного жить с проклятыми воспоминаниями о нем и Кэтрин. Действительно, если бы они еще не победили этого чертова злодея, она бы показала этой суке, что она о ней думает. Когда она закрыла за собой дверь, сердце заколотилось в горле. Лунный свет освещал спящую фигуру их дочери, рука Реджины в защитном жесте обвилась вокруг нее. Эмма направилась к ним, стараясь не шуметь, но тут она споткнулась носком ноги о какой-то предмет и зашипела, ругаясь. — Если ты ее разбудишь, я отрежу тебе язык. Она вздрогнула от знакомого голоса в темноте, ухмыляясь при мысли о всех шутливых ответах, которые она могла бы дать, но не могла — они больше не занимались сексом и, вероятно, никогда больше не будут, так что нет, намекать на то, что она делала языком, будет не лучшим ходом. — Прости, — прошептала она вместо этого, опустившись рядом с кроватью. — Я не могла уснуть. «Без тебя» — это та часть, которую она опустила, игнорируя образ мирно дремлющей Рони, охвативший ее. — Я… мы в порядке? — Ответа не последовало, и она запаниковала, задаваясь вопросом, не в порядке ли они, не испортила ли она все это. — Я имею в виду, мне жаль, если я, знаешь, воспользовалась тобой… — Это не так. — О. Хорошо. Хорошо. — Было таким облегчением услышать это от нее, и она опустилась на матрас, наблюдая за блеском в ее карих глазах, за полоской света, освещающей волосы их дочери. Ее дочь. Ее и Киллиана. Сегодня Снежка бросила на нее жалостливый взгляд, сказав, что Хоуп скоро привыкнет к тому, что Киллиан — ее отец, но она не смогла ничего ответить. Хоуп говорит «папа». Хоуп больше не закатывала глаза и не говорила ей снимать обувь, прежде чем войти в дом. Внезапно ей стало трудно дышать. — Мне тоже жаль. Я… лишила Хоуп отца. Треск в ее голосе уколол, и, не осознавая, что делает, Эмма забралась под одеяло, прижалась к дочери, нашла руку Реджины и переплела их пальцы. Реджина вздохнула, и Эмма поняла, что она близка к слезам. Она подумала об обручальных кольцах, которые были на них обеих, и о том, что никто даже не заметил, и задалась вопросом, хочет ли она этого. — Это была не ты, Реджина, — прошептала она, рисуя успокаивающие круги большим пальцем, как делала много раз, когда они были женами. — Если уж на то пошло, мне повезло, что это была ты. Представь, что мне пришлось бы делать это одной. Черт, я бы ее так испортила. — Реджина захихикала, потом всхлипнула, и Эмма крепче сжала ее. — Эй, ты всегда будешь ее мамой. Этого уже не изменить. Реджина беззвучно плакала в ночи, Эмма не отпускала ее руку, покраснев от чувства вины, потому что, честно говоря, какая-то эгоистичная часть ее души желала, чтобы проклятие вообще никогда не было снято. *** Когда Реджина проснулась, она не сразу вспомнила, что ее семья была разорвана на части. Она смотрела, как они, мать и дочь, крепко спят с этой складкой на лбу и ленивой улыбкой на губах, пока не смогла больше терпеть это и не убежала в безопасное место в душе. Смотреть на то, как Эмма выходит замуж за грязного пирата, было сущим адом, но это было в сто раз хуже: иметь все, что она когда-либо хотела, только чтобы это было отнято без предупреждения. Когда она спустилась, Генри уже был на кухне, разгружая вместе с Люси сумки с продуктами, и она искренне улыбнулась. По крайней мере, у нее все еще были сын и внучка. Люси была в восторге, и они вместе принялись за завтрак для всей компании. Все это время она чувствовала на себе взгляд Генри, знающий, зрелый взгляд. Он воспользовался своим шансом, как только Люси вышла поприветствовать Снежку, Дэвида и Нила у двери. — Мама? — спросил он. — Да, дорогой? — Она переворачивала блинчик, надеясь, что он не заметил дрожи в ее голосе. Он посмотрел на нее, кивнув в сторону обручального кольца, которое она должна была снять, но не смогла. Она повернулась к нему, дыхание перехватило в горле. — Пожалуйста, не вспоминай об этом. Этого никогда не было. — Мама… Но Прекрасные прервали ее, улыбаясь и отвратительно радуясь «доброму утру», и в этот раз она была им благодарна. Вскоре она была слишком занята готовкой и раздачей приказов, чтобы обращать внимание на боль в груди. Только когда все сели за стол, и рядом с Эммой оказался Крюк, а не она, она снова почувствовала боль, что затрудняло участие в разговоре. Каждые несколько секунд она ловила мерцание кольца Эммы и поневоле прикасалась к своему, укоряя себя за то, что не сняла его раньше. Она была мелочной. Ей не на что жаловаться; для исправившейся злодейки у нее было более чем достаточно поводов для благодарности. Это рассуждение срабатывало раньше и сработает снова. Затем Крюк поцеловал Эмму в щеку, а в следующий момент закричал от боли. Все уставились на него, пытаясь понять, что же произошло, а когда Реджина заметила вмятины на тыльной стороне его единственной руки и свою дочь, сидящую на стуле с вилкой, угрожающе направленной на пирата, она только и смогла, что рассмеяться. Эмма поймала ее взгляд, и она знала, что должна остановиться, что Эмма не сочтет это смешным, но Эмма фыркнула и тоже засмеялась, зажав рот рукой и согнувшись вдвое, дрожа. — Наша дочь только что пыталась насадить меня на свою вилку, а ты это поощряешь?! — Пират переводил взгляд с нее на Эмму и Хоуп, массируя больную кожу. Генри и Элла прятали лица в кружках с кофе, а глаза Снежки наполнились слезами, и она схватилась за руку мужа. — Я не твоя дочь! — воскликнула Хоуп, размахивая вилкой. — И ты должен прекратить целовать маму, иначе мама придет за тобой! Реджина вскочила на ноги, желая утешить своего ребенка. Эмма была права. Хоуп всегда будет ее, даже если ей придется делить ее с одноруким кретином, и она не собиралась просто отдать ее ему. Хоуп прижалась к ней и снова заплакала — ее дорогая девочка была так растеряна, и она не могла этого вынести. Не помогло и то, что ублюдок смотрел только на Эмму, а не на дочь, которую он не знал, и ей, наверное, следовало бы посочувствовать ему, но, в конце концов, она все еще была отчасти Злой Королевой. Снежка пришла ей на помощь, положив успокаивающую руку на спину Хоуп. -Не волнуйся, милая, — сказала она с доброй улыбкой. — Твои мамы по-прежнему лучшие подруги и всегда будут любить тебя. — Мама… — перебила Эмма. — Я знаю, что это, должно быть, пугает, но… — Мама, — повторила Эмма. — Киллиан так сильно любит твою маму, они Истинные… — Мама! — На этот раз Эмма вскочила на ноги, опрокинув стул. Она дрожала, ее грудь вздымалась и опускалась. Она сжимала руки, глядя на пирата, и пульс Реджины участился, она боялась, что Эмма расскажет правду, и ее изгонят, чтобы Истинные Влюбленные могли восстановить свой брак. — Оставь ее. Это слишком тяжело для нее. Просто… оставь ее в покое. — Она говорила не только об их дочери: Реджина видела это по тому, как переместились ее глаза, пока не остановились на ней. Реджина кивнула, слегка сжав плечо Хоуп, а Эмма выдохнула и поспешно, неуклюжими шагами вышла из столовой. — Эмма! — Пират и Снежка поспешили за ней, но Крюк с громким стуком упал на пол, а Снежка остановилась на полпути с открытым от удивления ртом. — Что за черт? — сказал пират, вставая, его крюк был нацелен на Реджину. Но Реджина лишь уставилась на нежные руки своей дочери, между пальцами которой исчезала струйка розового дыма. Магия. У Хоуп была магия. Она не могла быть более гордой. *** Эмма мыла посуду. Неважно, что она ненавидела это занятие и что кухня особняка была оборудована посудомоечной машиной; ей нужно было делать что-то своими руками, что-то с долей нормальности. Реджина сушила посуду, поджав губы и нахмурив брови, а Хоуп сидела позади них с планшетом и наушниками, смотря какой-то детский мультик. Она бы и забыла, что проклятие снято, если бы не ее жена, или бывшая жена, или кем бы эта женщина ни была для нее сейчас, спросила ее, может ли она присоединиться к ней. Колебания в голосе Реджины убили ее. Это всегда было так просто, быть с Рони. Как будто она женилась на своей лучшей подруге. Что она и сделала, наверное. Она снова почувствовала укол вины. Что это говорит о ней, что она скучает по своей проклятой жизни? Ради всего святого, она вернулась к своей семье, к своему мужу, который любил ее так сильно, что никогда не отказывался от нее, даже после всего этого времени. Это было больше, чем она когда-либо заслуживала, так каким же человеком она была, что тосковала по дням, когда они существовали только втроем друг с другом? Иисус. Реджина никогда не должна была узнать этого. Слишком неловко. — Пропустила, дорогая, — Реджина указала на тарелку, которую она только что поставила на стойку, показывая на крошечное пятнышко какого-то неопределенного соуса, возможно, кленового сиропа. Ее губы наклонились вверх, привлекая внимание к ее шраму, и Эмма задумалась, действительно ли она получила его, упав с лошади, когда ей было десять лет, или это проклятая версия событий? Эмма насмешливо хмыкнула, внутри у нее все потеплело от знакомого поддразнивания. Именно так поступали Джейн и Рони. Автоматически она зачерпнула облачко мыла и впечатала его в шею Реджины — Реджина вздохнула с возмущенным «Эмма!». И тут она поняла, что сделала это с бывшей Злой Королевой, и что теперь у нее есть магия, и что ей будет очень, очень плохо. В воздухе летали пузырьки, это сделала Хоуп, которая оставила свой планшет, чтобы присоединиться к ним в борьбе, и среди смеха и визга Эмма вдруг обнаружила, что держит левую руку Реджины, ту самую, с кольцом — черт. Она еще не сняла его? — Что здесь происходит? — Конечно, Снежка не могла дать им ни минуты побыть наедине. Она была не единственной, кто пришел расследовать весь этот шум: Дэвид стоял рядом с ней, почесывая голову, а Генри позади них, подавляя смех, Киллиан хмуро наблюдал за всей этой сценой. — Вы дрались мылом? — Глаза Снежки загорелись, как будто она ожидала, что ее пригласят присоединиться. Реджина надулась, выпрямилась и отпустила руку Эммы. — Конечно, нет, Белоснежка. Я слишком утонченная для этого. Эмма не могла удержаться, чтобы не хмыкнуть. — Нет, это не так. Помнишь шоколадный мусс? Хотя в ответ она получила пощечину и смертельный взгляд, за лицом Реджины скрывалась безошибочная улыбка, которая вырвалась наружу, когда Хоуп сказала: «У тебя все лицо было в нем, мамочка!». — Я не была собой, я была барменом с татуировкой на моей… — О, не прикидывайтесь невинной, Ваше Величество. Мы обе знаем, что произошло. — Эмма ухмылялась, впервые за все время их возвращения домой, и, может быть, все изменилось бы совсем не так, может быть, они были больше Рони и Джейн, чем знали, ну, за исключением кольца. — Я была пьяной, — защищалась Реджина. — Что, если ты помнишь, с самого начала было твоей виной, Свон. — Нет, не была. Это все ты. — Да, — сказала Хоуп, желая прийти на помощь своей матери. — Мама слизала его с твоего лица, а потом ты нанесла мусс на маму и слизала его с ее лица, а потом я тоже захотела немного, а потом мне пришлось принять ванну!» — Хоуп засияла, не замечая, что все присутствующие на кухне застыли, глядя на них троих. Черт. Наверное, им следовало обсудить это раньше. Реджина затаила дыхание. Правда была раскрыта. Вот оно. О чем она только думала? Ей следовало похоронить все свои чувства, никогда больше не говорить о том времени. Что, если Эмма начнет обижаться на нее, избегать ее? Она не могла справиться с потерей их, не своей семьи, не своей Эммы и Хоуп. Однорукое чудо пробивалось вперед, размахивая руками, как будто он уже опьянел. — Хо, хо, подождите минутку, — сказал он, жестом указывая на них обоих. — Ты слизала шоколадный мусс с лица моей жены? Часть ее души хотела ответить, что это не единственное, что она слизала, но она прикусила язык — она не могла разрушить свою дружбу с Эммой, если хотела остаться в их с Хоуп жизни, а это ей очень хотелось. Эмма была ярко-красной, потирая шею. — Э-э, — начала она, — Реджина и я — э-э, — она обвела взглядом кухню, — мы женаты. Были женаты. Правда? Поднялся шум. Киллиан что-то кричал, Дэвид уронил свою кружку, Генри фыркнул, а Снежка задохнулась, словно никогда не слышала ничего столь ужасающего. Пират подошел к ней, угрожающе размахивая своим крюком. — Ты! — прошипел он в сторону Реджины. — Ты сделала это! Ты всегда хотела этого, и теперь ты воспользовалась своим шансом! Она почувствовала тошноту в животе. Она не могла потерять это. Она просто не могла. — Нет, — прохрипела она. — Я была проклята, ты, толстоголовый дурак! Я ничего не делала. — Признай это. Ты соблазнила ее, когда она была не в себе, как злобная девка, которой ты и являешься, а потом… — Он ударил крюком по прилавку, заставив Хоуп вздрогнуть и укрыться за маминой спиной. — Это все твоих рук дело! Злая Королева в ней подняла голову — никто не пугал ее детей, и прежде, чем она смогла остановить себя, она ухмыльнулась ему и сказала: «Что ж, возможно, я действительно сделала кое-что. Полагаю, я сделала это лучше, так что тебе, возможно, придется повысить свой уровень». Как только эти слова покинули ее рот, она пожалела об этом. Теперь она все испортила. Эмма будет в ярости, и она никогда больше не увидит Хоуп. Крюк бросился на нее, но она даже не успела сделать пуф, когда Эмма с криком «нет!» бросилась к ней, раскинув руки в стороны. Он остановился, кипя от ярости. — Дай мне пройти, милая, — сказал он. — Ты не понимаешь. Она планировала это с самого начала. Она влюблена в тебя! Она всегда подозревала, что он знает об этом, так как он был собственником Эммы рядом с ней, отпускал неуместные шутки, но она думала, что он никогда не скажет — она верила, что он когда-нибудь воспользуется этим, чтобы шантажировать ее, а не будет кричать об этом вот так. Эмма обернулась, ее глаза расширились. — Это правда? — спросила она вдруг так мягко, что по позвоночнику Реджины пробежали мурашки. — Да, — она полагала, что отрицать это бесполезно. Она услышала, как Снежка вздохнула, и хотя это было унизительно, она должна была вести себя как королева. Эмма не заслуживала меньшего. — Но я клянусь, Эмма. Я не имею никакого отношения к проклятию. Я бы не сделала этого с тобой. Я бы никогда не лишила тебя счастливого конца. — И тем не менее, именно это вы и сделали, Ваше Величество! — прошипел Крюк. Эмма уставилась на нее, затем опустила глаза. Казалось, Хоуп пыталась привлечь внимание матери. Она мило улыбалась, ее щеки покраснели и залились слезами. — Конечно, мама любит тебя, — сказала она. — Она говорит тебе об этом каждый день. Неужели ты забыла? Затем Эмма снова повернулась к пирату, и ее сердце разбилось вдребезги, или то, что от него осталось, и Эмма зарыдала. Крюк схватил ее, обнажив зубы. — Эмма, — сказал он, — разве ты не видишь, как она с самого начала пыталась разлучить нас? Тебе нужно принять решение, любимая. Она не годится для нашей дочери. — Мне так жаль, Киллиан, — смогла сказать Эмма, и Реджине давно не было так больно, — но она не твоя дочь. Ты даже не знаешь ее. — Эмма… — снова заговорила Снежка, но Эмма подняла руку. — Я думаю, это все моя вина, — продолжала она, ее щеки пылали красным. — Все, о чем я могла думать, когда была беременна Хоуп, это… — она остановилась, украдкой взглянув на Реджину, — что я не могу представить, что буду растить ребенка не с Реджиной. — О, Эмма. Реджина жалела, что исправилась и не может ударить Снежку так, чтобы это травмировало детей — почему ей всегда нужно, чтобы все было связано с ней? Эмма говорила что-то настолько честное и невероятное, что она никогда не думала, что услышит это от нее, а эта глупая, вредная женщина вставляла себя в центр событий. Крюк выглядел озадаченным. Очевидно, это был не тот результат, которого он ожидал. — Мы могли бы… мы могли бы договориться о совместной опеке, если ты этого хочешь, — продолжала Эмма, голос ее немного окреп, — но… Киллиан. Мне очень жаль. Я не думаю, что мы вернемся к тому, что было. Сердце Реджины заколотилось, ее разум помутился. Пират бросил на нее взгляд, затем крепче сжал руку Эммы. — Ты запуталась, любимая. Ты была проклята. — Он коснулся кольца на ее пальце, и она инстинктивно отступила назад. — Это не настоящее. Ты даже не… такая. — Киллиан, — предложил Генри, потирая затылок. — Проклятия сильны, но я сомневаюсь, что они могут сделать кого-то геем или лесбиянкой. Эмма покраснела, и Реджина задалась вопросом, поняла ли она то же самое, что и она. Генри видел их вместе, дразнил их за то, что они — сочные лесбиянки, которые не могут оторваться друг от друга, и, о боже, Джейн шутила про секс на глазах у их сына, шлепала ее по заднице, чтобы позлить его. Она вспоминала утро, спутанные конечности и ленивые поцелуи, украденные полдни, когда Джейн затаскивала ее в кладовку и прижимала к стене, и те ночи, пьяные, отчаянные и страстные, когда рот Джейн с голодом требовал каждую ее частичку. Возможно, Генри был прав. Ни одно заклинание не могло изменить чью-то сексуальную ориентацию. — Эмма, — сказал пират, хмуро глядя на сына, — не такая. Поверь мне, я знаю. Снежка безуспешно пыталась всем улыбнуться. — Давайте все сделаем глубокий вдох — я уверена, что это все одно большое недоразумение. Проклятия могут быть запутанными, верно, Дэвид? — Прекрасный кивнул, гримасничая. — Мама, — сказала Эмма, и голос ее звучал устало, как будто она не спала несколько месяцев, — прости меня. Я не запуталась. Я думала, что мне просто нужно снова привыкнуть к этому, но… Я не могу. Я просто не могу. — Она притянула дочь к себе, понюхала ее волосы и поцеловала в макушку. — И я знаю, что это не соответствует твоим сказкам, — добавила она тихо, — но я всегда была би. Я просто никогда не говорила об этом, потому что в Зачарованном лесу это кажется чем-то злодейским. Без обид, Реджина. Реджина улыбнулась ей гораздо шире, чем собиралась, ее пульс участился. Крюк снова замахал своим крюком, обнажив зубы. — Ты пожалеешь об этом, Свон. Я… Он вскрикнул и исчез в вихре фиолетового облака. Реджина не смогла сдержать довольную ухмылку, когда опустила руку — ей нравилось делать это, особенно с пиратом. — Не волнуйся, — пробурчала она, — просто избавила его от прогулки к докам. И, возможно, отправила его в плавание, только никто не должен был этого знать. — Реджина, — сказала Эмма. — Нет, Эмма, — мягко ответила она, слегка улыбнувшись. Она почувствовала странное облегчение, с ее плеч свалился груз многих и многих лет. — Тебе не нужно ничего говорить. Ты никак не связана со мной. Я только надеюсь, что ты позволишь мне продолжать встречаться с Хоуп. — Это было правильным решением. Эмма сказала, что она всегда будет мамой Хоуп, но тогда у нее не было всех фактов. Раздался смешок, и он принадлежал Генри. Он покачал головой, обменявшись с Эллой знающим взглядом. — Ты все еще можешь винить меня за мою забывчивость? — спросил он, и Элла рассмеялась. К ее удивлению, Эмма тоже усмехнулась. — Дело не в этом, малыш, — сказала она, глядя на Реджину глазами, полными той любви, которую она получала, когда они были Рони и Джейн, — просто она настолько упряма, что не считает себя достойной чего-либо. — Что, прости? — сказала она, хотя в горле у нее пересохло, а пульс участился, потому что, если она не знала ничего лучше, это означало — нет, не могло означать. Эмма улыбнулась ей, так же застенчиво, как и в первый раз, когда они встретились. — Джина, — сказала она, — мне даже понравилось быть женатой на тебе. — О. Эмма подошла ближе, неуверенно взяла ее за руку и потрогала обручальное кольцо, которое она положила туда много лет назад, когда обещала ей всегда любить ее и заботиться о ней. — Я как бы это имела в виду, — сказала она, как будто знала, о чем думала Реджина. — До сих пор люблю. Если ты не против. — Потому что Генри был почти прав; они оба были эмоционально повреждены, и им никогда не было легко быть честным в своих чувствах, даже во время проклятия. Реджина посмотрела на их дочь, улыбнулась ей, откинув светлые волосы с ее глаз. Их. Хоуп была их. Генри был их. Возможно, они были единым целым задолго до этого проклятия. Снежка смотрела на своего бывшего заклятого врага, ее щеки были такими же белыми, как ее имя, а Дэвид не моргал уже целую вечность. Реджине оставалось только одно. Глубоко вдохнув, она сократила расстояние между собой и женой, пальцами провела по челюсти, наклоняясь, и, наконец, поцеловала Эмму Свон. И почему-то она не удивилась, когда на месте их губ вспыхнул цветовой круг, сбив с ног всех, кроме Хоуп, которая обхватила руками ее ногу. Ее сердце взлетело вверх. Когда они отстранились, Эмма открыла один глаз и нагло ухмыльнулась. — Ха, — сказала она, — похоже, я не смогу тайком поцеловать твою маму так, чтобы никто не заметил, да, малыш? Хоуп хихикнула. Генри притворился шокированным. — Реджина! — воскликнула Снежка. Эмма соединила их руки вместе. — Да? — сказала Реджина, готовая защищаться. — Не могу поверить, что меня не было на твоей свадьбе! Они обе рассмеялись, прекрасно понимая, о чем думает другая. Слава Богу, они прошли через это, и Снежка не заставила их надеть пышные свадебные платья из искусственных птичьих перьев или что-то подобное. — Ты пропустила и мою свадьбу, мама, — сказала Эмма. — Подожди, подожди, — сказал Дэвид, наконец-то вновь обретя голос. — Ты женилась на моей дочери? — Рад, что ты наконец-то догнал, Прекрасный. — Реджина закатила глаза, испытывая искушение снова поцеловать Эмму, но не зная, какие правила действуют в этой новой реальности. Они всегда были только втроем, без посторонних, и она не привыкла сдерживаться — Рони умела отпускать лучше, чем она когда-либо. — В конце концов, это казалось лучшей местью. — Она облизнула губы, лишь на мгновение опустив глаза на тело жены, уже придумывая планы, как бы поскорее оставить их одних, повторить все то, что они делали как Рони и Джейн, но уже быть собой, и почувствовала прилив сил, когда дыхание Эммы участилось, а ее хватка непроизвольно сжалась. Снежка снова зарычала, а Дэвид задохнулся. Это было чрезвычайно приятное зрелище. — Ладно, народ, — сказала Эмма, — возвращаемся со всеми вами в гостиную. Мы с Реджиной более чем способны помыть несколько тарелок. — Она выпроводила их всех, и даже их дочь последовала за ними, радостно прыгая и держась за руку старшего брата. Реджина снова встала перед раковиной, взяла кружку, как ни в чем не бывало, не в силах удержаться от того, чтобы не посмотреть на свое кольцо. Эмма была ее. После всего этого времени. — Тебе можно это сделать, дорогая, — проговорила она, прекрасно зная, о чем думает ее жена. Не успела она это сказать, как две руки обхватили ее сзади, и Реджина оказалась дома и в безопасности, а Эмма оставила дорожку поцелуев на ее челюсти, на шее. — Я вроде как действительно люблю тебя, — прошептала Эмма, напрягаясь, как будто она не была уверена, может ли она говорить такие вещи. На самом деле, она могла — это было так же, как и тогда, когда они были Рони и Джейн, и все же намного больше, после всего, что они пережили. Это было так похоже на них — нуждаться в проклятии, чтобы проявить свои чувства друг к другу. Из глаз Реджины выкатилась слеза, и она повернулась в объятиях, закрыв лицо жены дрожащими руками. — Я тоже люблю тебя, идиотка. Ее лицо засветилось, словно она не ожидала, что та скажет ей это в ответ, и Реджине пришлось поцеловать ее, скользнув руками по коротким светлым волосам, захватив ее рот так, что она застонала, а затем отстранилась, прежде чем забыться и сорвать с себя эти узкие джинсы прямо здесь, на кухне. — Джина, — ныла Эмма, обнимая ее за талию, — пожалуйста. Хоть раз закончи с посудой с помощью магии. Она вздохнула и решила, что это даже лучше, чем проклятие, даже если она никогда не признается, что ей нравится слышать, как Эмма называет ее Джиной — это были они, настоящие, и они воссоединились со своей семьей. Они воспользовались тем, что пока были одни, не нужно было больше слов, только поцелуи и прикосновения, и, возможно, шутка о том, чтобы проверить, исчезли ли татуировки, и Реджина посчитала, что ей повезло, что даже самое плачевное утро обычно становилось началом такого невероятного дня, как этот.