Через десять лет

      Президент Ким был прав, когда говорил им с Таном, что спустя время они разойдутся. Что все это глупость и молодость. Что все это пройдет, как проходит любая болезнь.       Для Ын Сан любовь к Тану была ядом. Как и его к ней. Если эта любовь вообще была. Оглядываясь назад в прошлое, Ын Сан уже не была в этом так уверена. Тогда им было по восемнадцать, а различные лишения заставляли шагать вперед и бороться против всего мира, когда мир боролся против них. Они были молоды и несвободны. И их грела сама мысль о том, что кто-то в этом мире может быть с ними ласков. Они тянулись друг другу, потому что каждый из них был утопающим и каждый для другого был соломинкой.       Тогда Чха Ын Сан все нравилось. Она была бедной, как церковная мышь, школьницей, но купалась в чужих приятных словах и мимолетной ласке. Ей говорили, что она нравится, – она тянулась за этими словами вперед. Ей говорили оставить все это – она как мотылек продолжала лететь к огню, потому что Тан был единственным, кто ее грел. Они с Таном были всего лишь одинокими подростками, по-своему обиженными жизнью и совершенно не умеющими справляться с тоской по чужому теплу.       Ким Тан любил небрежно. Как любят красивые вазы, которые жалко разбивать, но которые никто не будет потом склеивать. Избалованный жизнью в достатке в Америке, он просто не знал, как можно по-другому. Девушкам нравятся подарки и сантименты. А еще комплименты и красивые высказывания. Поэтому для Тана Ын Сан – сон. Такой же прекрасный. И такой же мимолетный, как вся их любовь. Ким Тану нравилось, что такая девушка, как Чха Ын Сан, – бойкая и скромная одновременно, жившая с лишениями и так во многом похожая на него самого – обращала на него внимание, улыбалась на его комплименты и не стеснялась бить в плечо, когда он перегибал. Она казалась такой свободной в своем отношении к людям. И неприступной. За ее чувства надо было бороться. За то, чтобы быть с ней, – тоже. И это так же нравилось Ким Тану. Добиваться интересной девушки, идти с такой похожей на него судьбой рука об руку сквозь все испытания. Он чувствовал, что с ней сможет открыть любую дверь в этом мире. Для нее и для себя.       Быть с Ын Сан было интересно. Бедная несчастная школьница всегда понимала, что их отношения никуда не приведут. Что они с ним сколь одинаковы, столь и разные, и далекие друг от друга, как далека Луна от Солнца. Но Тану было все равно. Чужое сердце в собственных руках пьянило рассудок и не позволяло остановиться. И Тан метался между «хочу» и «надо», водя за своими решениями и хрупкое сердце Ын Сан. Он даже назвал ее кошмаром, не представляя, что сам был гораздо более страшным кошмаром уже для нее. Вся ее жизнь крутилась вокруг его решений, и она ничего не могла сделать, если он снова манил ее к себе пальцем.       Ким Тан любил ее эгоистично и небрежно. А Чха Ын Сан его – поверхностно и восхищенно.       Богатый мальчик, который обратил на нее свое внимание. Он предлагал ей держаться за его руку и учил ее проявлять смелость. Правда, только тогда, когда они должны были встретиться с очередным препятствием на дороге их любви. Ын Сан боялась, что с его приходом в ее жизнь весь ее мир перевернется с ног на голову. Перевернулся. И не единожды. А она сидела на осколках своей разбитой вдребезги жизни и молилась, чтобы Тан снова пришел и утешил ее, чтобы дал руку, чтобы еще раз показал, как это – быть смелой.       Ким Тан говорил ей что она ему нравится, так много раз, что уже и не вспомнить. Нравится. Не любит. В восемнадцать ей было достаточного и этого. Слышать «ты мне нравишься» раз в пару недель, дурачиться иногда наедине и знать, что этот человек если и бросит ее, то только не из-за худобы ее кошелька. Ким Тан предлагал ей сбежать, так далеко, что их никогда не нашли бы. Не в Америку и даже не в Европу. На самый край света, где были бы только они и их любовь. Почти с первого взгляда и до конца их дней. И эти слова, как в фильмах, заставляли хрупкое сердце Ын Сан биться с надеждой.       Но им было восемнадцать. Они были глупы и наивны, не видели никого кроме друг друга. Ни сходящей с ума от ревности Рэйчел, ни Ен До, буквально молящего их подумать и не делать ошибок, ни тем более друзей, которые были просто приятным фоном, что не мешал им любить друг друга.       Они были одинокими и любили мечтать. И надеялись, что через десять лет все в их компании будут счастливы, а Ын Сан, как и в их восемнадцать, будет ждать своего Ким Тана в его комнате, пока он будет бежать к ней, перепрыгивая через ступени.       Их «через десять лет» было совсем другое.       Ын Сан примеряет на себя фамилию Ким в двадцать один год. Вместе с дорогими и тяжелыми колье и серьгами, вычурными платьями и красивыми прическами специально для любопытных журналистов, желающих разузнать, как же теперь живет какая-то неизвестная девчонка, вошедшая в саму семью Ким. Это так странно и необычно, что она теряется даже тогда, когда ее окликают на званых вечерах, которые были все так же тоскливы, как и когда-то в школе. Ей улыбается так много людей, богатых и поменьше, – ни один искренне, – а она вынуждена давить им из себя улыбки в ответ, пока Тан снова пропадает где-то на другом конце зала, улаживая очередные дела компании, с которыми его любезно начал знакомить Ким Вон. Ей ничего не остается, кроме как курсировать по залу туда-обратно, слушать этот круговорот сплетен и надеяться, что кто-то из близких знакомых перехватит ее как можно раньше.       Еще через год Тан становится только более дерганным. Отец умер, его место полноправно занимает Ким Вон. И работы на двоих в первое время после смерти отца так много, что из кабинета проще не выходить даже на сон. Другим не доверяют. Максимум вице-президенту. Ын Сан понимает это и не вмешивается, ходит тенью по дому, не издавая даже шороху. И перестает ждать, когда Тан снова приласкает ее добрым словом. Теперь званые вечера – ее отдушина. Там она наконец-то может поговорить с кем-то, кроме собственной матери и матери Тана. И званых вечеров становится все больше и больше. Так многим необходимо снова с кем-то договориться о делах компаний, выйти в свет, показывая другим, что на их место в пищевой цепи богатеев заглядываться еще рано. И с Чхве Ен До они начинают пересекаться чаще. Ын Сан ему в глаза не смотрит. Он ей тоже. А Ким Тан, следящий за женой краем глаза, все равно бесится, даже если они просто проходят мимо, не сказав друг другу и слова. Дома ее снова ждет укоризненный взгляд Тана и его спина, скрывающаяся за дверью кабинета.       Еще через год, когда Ким Тан стал позволять себе изредка оставлять на ней синяки, он приводит в дом любовницу. За ней вторую, третью, четвертую. Они сменяют друг друга, сталкиваясь иногда едва ли не при входе, провожаемые взглядом Ын Сан. Ей тоскливо. Не больно даже почти, просто тоскливо. Чувствует себя всего лишь украшением. Женщиной, прилагающейся к мужчине. Как дополнение. Красивое и не отсвечивающее, удобное в своей почти незаметности. Это кажется даже унизительным. Унизительнее даже тех синяков, что остаются на ее запястьях, которые приходится скрывать за длинными рукавами одежд или перчатками. С любовницами Тан так не обращался. Но даже это не столь обидно и унизительно, как то, кем он стал ее считать.       Ын Сан на званых вечерах старается ни с кем не пересекаться. Тем более с Ен До. Годы идут, а Тан все так же бесится, если слышит их имена в одном предложении. И это даже не ревность уже. Больше показательное выступление и заявление своих прав на нее. Для нее же самой в первую очередь. Она Ким. Она жена Ким Тана. И она не имеет права даже общаться с мужчиной, который якобы пытается ее увести. Ын Сан на Ен До даже не смотрит. Он на нее тоже. Потому что после каждого неосторожного взгляда, вскользь мазнувшего по знакомой фигуре, ее перчатки становятся только длиннее, а взгляд – все более тусклым.       Она предпочитает спать все чаще не дома, прикрываясь перед мужем девчачьими посиделками. Тану не интересно. Он даже не слушает. И Ын Сан получает пару свободных дней и ночей, чтобы перевести дух, залечить синяки и встретиться с матерью. Иногда с ней сталкиваются незнакомые люди. Дети, старики, богатые или бедные. Кто угодно. И они передают ей всякую всячину: от мазей против синяков и неброских белесых пластырей до маленьких подарков вроде плюшевых брелоков. Ын Сан знает, от кого они. Но по-прежнему не смотрит в ответ. Она забыла, что такое смелость.       В двадцать четыре Ким Тан приводит любовницу в дом на постоянную основу, не обращая внимания на протесты матери. А Ким Ын Сан подает на развод. Не потому что не способна делить с кем-то любимого мужчину, нет, а потому что устала. Любовница младше ее на три года. У нее блестящая белоснежная кожа, ровные гладкие волосы с выкрашенными в красный цвет концами и бюст, которым можно задушить человека. Она улыбается Ын Сан так, будто выиграла эту жизнь, и Ын Сан может лишь легко улыбаться и качать головой. Она не была против любовниц Тана, их любовь все равно давно угасла как пламя свечи, но она не хотела сочувствовать им, когда они поймут, что им от Тана перепадут только деньги и ничего больше. Никакого внимания. Это для нее уже странно – сочувствовать тем, кто метит на ее место.       Они разводятся так же как и сходились – с громким скандалом. Ей помогают с разводом адвокаты Чхве Ен До, а Ким Тан обвиняет ее в измене. Ын Сан ему даром не сдалась уже, но уход жены бьет по его репутации. Ын Сан почти смешно: когда-то Тан презирал таких людей, каким сейчас стал сам. Не смеется только потому, что в суде не принято.       Но она так завидует Рэйчел. Та никогда не станет женой Тана после нее. Любовницей – тем более. Рэйчел привыкла быть первой и единственной. Но ей тоже была нужна любовь, которую бы ей не дали. Вся разница между Ын Сан и Рэйчел только в том, что она спасла последнюю от такой семейной жизни, а Ын Сан вытащить так не смогли. Хотя очень пытались.       Ын Сан от Тана уже ничего не надо. Ни его любви, ни тем более денег. Но она с адвокатами все равно отнимает у него внушительный процент его акций. В отместку за подпорченный имидж несуществующей изменой. Кажется, Ким Вон даже хлопнул пару раз. Восхищаясь не то ее наглости, не то смелости. И забавнее становится только больше.       Следующим же вечером она снова встречается с Чхве Ен До. На этот раз в глаза смотрят оба. Он сочувственно, без привычных ухмылок, она – устало. Ын Сан благодарит его за помощь с ее разводом и залпом выпивает бокал вина. Она наконец-то чувствует себя свободной. Ен До только подливает ей и больше молчит. Ни разу не говорит, что он предупреждал ее, как сложится ее жизнь, если она выберет Ким Тана. Ын Сан помнит и без этого. Так хорошо помнит, будто это было вчера. И тоже молчит. Она чувствует себя так, словно ей сорок. И вся эта выгоревшая так рано любовь, любовницы, синяки под длинными рукавами платья, развод кажутся ей такими далекими от ее настоящего возраста. Почти все это было в семье ее мужа, когда она только с ним познакомилась. И она не думала, что скоро познакомится с этим и сама.       Ен До отводит ее в свой номер, и они оба бахаются на широкую кровать. Они оба пьяны и могут только смотреть в потолок, продолжая рассуждать о бестолковости жизни. Ын Сан уже не смешно, не больно и даже не грустно. И потолок вовсе не интересный, но смотреть на Ен До страшно, а на что-то другое – совсем не хочется. Но лежать так, впервые за долгое время рядом с кем-то, чувствуя под боком тепло чужого тела, уютно и по-настоящему прекрасно. Настолько, что она почти разрыдалась. Она забыла даже это чувство.       – Ты ведь сама знала, что как-то так все и кончится.       – Да.       – Почему же тогда ты выбрала его?       – Потому что была юна, глупа и наивна.       – Жалеешь?       – Да.       Ен До хмыкает и снова замолкает. А Ын Сан наконец-то до конца осознает, на что потратила свои лучшие юные годы. Ее любовь к Тану была слепой. Его к ней – потребительской. А она продолжала лететь к нему, как мотылек на огонь. И сейчас крыльев не осталось. Любовь угасать начала уже давно. Еще тогда, когда все самые большие трудности уже были пройдены, а впереди было только безоблачное будущее. Их любовь была любовью к эстетике запретов, как в «Ромео и Джульетте», и трудностям, с которыми сталкивались едва ли не каждый день. Это было так волнующе и живо по сравнению со всей остальной их скучной и мрачной жизнью.       Ын Сан думает, что они с Таном друг друга не любили. Были привязаны друг к другу, зависимы так, будто от наркотиков, но никогда не любили. Любили тепло чужого человека, мысли о свободе, выстраданной назло другим, и трудности, в которые шли с упорством мазохистов. Но друг друга – нет, не любили.       В двадцать четыре Ын Сан кажется, словно ей сорок. Что лучшие годы она потратила не на то и не так. И что, если бы у нее была возможность отправиться в прошлое, она бы никогда не согласилась на предложение Тана в Америке ей помочь. Или что не выбрала бы его. Сейчас, лежа в кровати старого знакомого, человека, который, возможно, всего лишь возможно, ей все же как-то нравится, она думает, что пару лет назад слишком поспешила с выводами. И что тогда она слишком верила в сказки и любовь до гробовой доски.       Лишь когда Ен До накрывает их обоих одеялом и сгребает ее в свои объятия, она наконец-то позволяет себе расплакаться. Тоже впервые за долгое время. Он утешать не умеет, даже не гладит ее по спине, просто кладет ей руку на голову и позволяет намочить слезами свою рубашку. И Ын Сан плачет от усталости и грусти за потерянные годы в поисках несуществующего счастья до тех пор, пока не забывается беспокойным сном.       За пару месяцев до своего двадцатипятилетия она, с полной поддержкой Ен До, открывает сеть ресторанчиков для людей со средним достатком. Ын Сан называет свое детище «Сон в летнюю ночь». В дань памяти своей юности и ее глупым мечтам. Блюда несложные, но изысканные и вкусные. И на волне еще не ушедших сплетен после ее развода в ее рестораны сбегаются все, кому не лень: от обычных прохожих до знакомых из богатеньких семей и кучи репортеров. Всем интересно, как живет теперь бывшая супруга Ким, и Ын Сан открывает всем двери, приветливо улыбается и желает приятного времяпрепровождения. Ей все равно, что о ней шепчут за ее спиной. Но сначала это гадости, а позже – восхищение. И Ын Сан улыбается шире.       «Сон в летнюю ночь» поддерживает атмосферу роскоши и уюта. Цвета спокойные, а официанты вежливые и улыбчивые. Они начинают теснее сотрудничать с сетью отелей «Zeus», и те заимствуют пару их фирменных блюд для собственного меню. А глядя на «Zeus», и все больше остальных компаний приходят именно к ним. Хотя бы для того, чтобы провести у них вечер, сняв помещение для горстки избранных.       Ын Сан ее работа нравится, а от своего детища на губах расцветает улыбка. Они с Ен До встречаются раз-два в неделю в ее ресторане и пропускают несколько бокалов шампанского, вина, виски. Каждый раз разное. Она радуется, что ее время теперь не бессмысленно пустое, не серое и тягучее. А он снова любуется ее улыбками, пока она смущенно убирает пряди волос за ухо. Ей с Ен До комфортно. И дышать легко, как не дышалось никогда. Сначала душили обстоятельства, потом любовь с Таном и бесконечные будни, уходящие в никуда. И она снова и снова делает глоток свежего воздуха, будто пытаясь надышаться на годы вперед. Ен До ее подкалывает. Говорит, что она теперь бессмысленно торопится вдаль. Ей всего двадцать пять, и ее жизнь только начинается, как начинает расцветать весна после холодов суровой зимы.       Ен До подножки ей больше не ставит. Сразу говорит, что боится, если она расшибется в своих новых туфлях с высокими каблуками, а виноватым быть не хочет. Оба с этого смеются. Оба выросли. Взаимная школьная грызня в попытках что-то доказать друг другу и остальным методом «косичек» сменяется осторожными ненавязчивыми ухаживаниями и заботой. Он отвозит ее домой, если она снова задержалась на работе, а она готовит ему завтраки, если на ночь он остается у нее, а скоро надо снова ехать на работу. Им комфортно. Им все нравится.       В двадцать шесть Ын Сан выходит за Ен До и берет его фамилию. Теперь она Чхве Ын Сан. На этот раз ее выбор полностью осознанный и она уверена в нем на все сто. Она широко улыбается на собственной свадьбе и принимает поздравления от гостей. Чхве Ен До, теперь ее законный муж, закидывает ее себе на плечо еще в середине празднества и под смех и удивленные возгласы редких друзей сбегает с ней с их же вечера.       Они оба не пьяны и в трезвом рассудке. И целуются так самозабвенно, будто в мире не существует никого кроме них. Ын Сан вплетает пальцы ему в волосы, а второй рукой гладит шею и спину Ен До, переходя на его грудь и руки, пока он выцеловывает произведение искусства на ее шее. Они дышат друг другом, и кислород их теперь общий, гоняемый туда-сюда по легким. Надышаться трудно. Еще труднее насмотреться. Потому что смотреть хочется не отрываясь, видя в чужих зеркалах души океан невысказанной нежности вперемешку со страстью. Они хватаются друг за друга, будто каждое их прикосновение – последнее. А целуются – чередуя нежность, страсть и нетерпение. Поцелуи пьянят, а ощущение власти над другим человеком неимоверно возбуждает. Они путаются друг в друге конечностями, воздухом, душами, не противясь этому ни на миг, наоборот желая слиться в одно целое, чтобы разорвать уже было нельзя. Ын Сан в его больших и горячих руках чувствует себя еще меньше, но совершенно прекрасно и правильно. И она выстанывает имя Ен До прямо ему в губы. Оба в восторге. Оба чувствуют небывалое единение. И оба хотят застыть в этом мгновении.       Через год она тянет Ен До за галстук, чтобы украсть его поцелуй на каком-то невероятно скучном, но важном мероприятии. Кто-то рядом тихо фыркает, боясь обратить на себя внимание, а они продолжают целоваться под чужие завистливые шепотки. Грязных сплетен уже нет, потому что их дела идут только в гору и все остальные предпочитают стелиться перед ними, чем писать и шептать гадости. Ын Сан на них все равно – уже наслушалась за свои годы. Реагировать больше не хочется. А Ен До наплевать еще больше, чем ей, раз уж она никак не обращает на это внимание.       Они гуляют по парку, и он шутливо дергает ее за прядки волос, выпавших из незатейливой прически, целует ее так, словно не может напиться, и ловит губами ее улыбку и тихий смех. Ен До жалеет только о том, что не мог сделать этого много раньше. И счастлив, что может делать это сейчас. И Чхве Ын Сан его и только его, от макушки и до самых пят, как когда-то и мечталось. Ее теплая ладонь в его руке, и она жмется к его боку, чувствуя себя самой защищенной и счастливой девушкой на всей планете.       Их отношения похожи на сказку. И сам Ен До, прослывший когда-то отпетым хулиганом и задирой, совсем не против этого. Засыпает свою жену комплиментами и подкрепляет каждый новым поцелуем, пока она счастливо улыбается и переплетает их пальцы. И каждый их жест, каждый взгляд наполнен любовью и теплом. Они оба – воздух друг для друга и так нужная все это время опора.       А на следующий год Чхве Ын Сан говорят, что ее муж похож на цербера. О, она это знает. Её муж любит собак. Больших, с опасными клыкастыми пастями, с мощными лапами. Готовых по первому зову перегрызть глотки тех, кто хоть только посмеет криво посмотреть в сторону его жены или неосторожно бросить слово в её адрес. И сам он такой же. Опасный хищник, давящий не клыками и лапами, но огромным влиянием. И никогда не покидающий свою жену.       Ен До Ын Сан никогда не отпускает. Он не боится, что она убежит, но так спокойнее, а Ын Сан не против. Она всегда стоит по левую сторону от него, и он крепко держит ее за талию. Его правая рука свободна для крепких рукопожатий партнеров по бизнесу, и эта казалась бы мелочь вновь и вновь заставляет думать о том, что его жена довольно предусмотрительна.       Ее голова склонена к его плечу, и он ободряющее гладит ее по талии, обещая, что они скоро смогут уйти с этого вечера. Его жена устала, и кто он такой, чтобы не подарить ей комфорт? Она носит его обручальное кольцо на своем пальце, его фамилию и его ребенка. Чхве Ын Сан вся его. Без остатка. Она улыбается ему и кротко целует в щеку.       Ын Сан двадцать восемь. Их с Ким Таном «через десять лет» – две разные вещи. Ее фамилия больше не Чха и уж тем более не Ким. Ее с Таном не связывает даже не такое далекое прошлое. Совершенно ничего. Всего лишь один исписанный лист из альбома их жизни, который скоро забудется.       Ким Тан на другом конце зала смотрит на нее устало. Она не смотрит на него вообще. Не игнорирует – просто не видит.       Чхве Ын Сан нежится в ласковых объятиях своего мужа, играет с пальцами его свободной руки и чувствует себя абсолютно и бессовестно счастливой.       Чхве Ын Сан двадцать восемь лет. И ее «через десять лет» именно такое, какое должно быть.