Двадцать три

Мальчишка-рядовой, дежуривший у главных ворот штаба, заметил их не сразу — видимо, был слишком увлечен разглядыванием засохшей грязи на носках собственных сапог. При иных обстоятельствах Леви как следует отчитал бы рядового за неряшливость и нерасторопность, но сейчас ему хватило сил лишь на громкий окрик, в котором, однако, прозвучала вся его скрытая ярость. Мальчишка вздрогнул и кинулся спешно открывать ворота, на ходу отдавая честь командору Смиту и сопровождавшему его капралу. Леви бросил на рядового испепеляющий взгляд, доводя того до полуобморочного состояния, и молча проехал мимо, вслед за Эрвином направляясь к конюшне. Там они быстро спешились, расседлали лошадей и, не сказав друг другу ни слова, пошли в оживленный замок, по мере приближения к которому лицо Смита стремительно утрачивало мрачное выражение, вновь становясь сосредоточенным и спокойным. Мельком глянув на своего командора, Леви устало закатил глаза — безэмоциональная маска могла обмануть кого угодно, только не его. Он прекрасно знал, о чем сейчас думает Эрвин, что чувствует, какой спектакль собирается играть, и что произойдет после, когда опустится невидимый занавес, и они вновь останутся наедине. — Сколько, Эрвин? Ну же, скажи нам, сколько-сколько-сколько? — раздался полный нетерпения возглас Ханджи, стоило им переступить порог шумной столовой и, поприветствовав рядовых, подойти к офицерскому столу. — Двадцать три, — твердо произнес Смит и сдержанно улыбнулся, когда на лицах присутствующих отразился искренний восторг. Ханджи громко рассмеялась и толкнула в плечо сидевшего рядом Майка. — Захариус, деньги на стол, — хохотнула она, — Кто не верит в нашего командора, тот обречен ходить с пустым кошельком! — Майк недовольно скривился, и Эрвин удивленно глянул на друга, демонстрируя очень убедительную актерскую игру. — Как же так, Майки? — поднося к губам кружку остывшего чая, ехидно поинтересовался он, — Думал, я вернусь с пустыми руками? Думал, никто не захочет выйти за стены, увидеть мир, спасти человечество? — Поесть гнилой картошки, отморозить жопу и пойти на корм титанам, ты имеешь в виду? — недовольно проворчал Майк, отдавая Ханджи несколько звонких монет. Леви остервенело вгрызся в черствый кусок хлеба и бросил на Захариуса убийственный взгляд. Скосил глаза на Эрвина — тот невозмутимо жевал пресное рагу и ждал, что еще захочет сказать ему друг. Майк вздохнул и продолжил, — И вообще-то, я тоже в тебя верил, просто ставил на то, что рекрутов будет меньше двадцати. После потери Марии молодняк к нам не особо рвется. — Это верно, — без тени сожаления пробормотала Ханджи, набивая рот хлебным мякишем, — Но ты недооценил красноречие Эрвина и тот крохотный туз, что припрятан у него в рукаве, — она уставилась на Леви и противно захихикала, не оставляя сомнений в том, что, а точнее — кого имеет в виду. Видимо, прочитав в его взгляде отчетливое «убью», она поперхнулась и не стала развивать эту тему, — Что по десятке лучших, Эрвин? Переманил кого-нибудь из будущих единорожков? — Троих, — ровным тоном ответил Смит, и Ханджи удовлетворенно кивнула. — А сколько рекрутов ты собираешься… — По поводу распределения даже не начинай, — перебил ее Эрвин, строго сдвинув брови к переносице, — Больше пяти человек тебе не дам. — Но это нечестно! — возмущенно завопила она, и Леви сердито цокнул языком, — В прошлой вылазке у меня погибло десять! — Ханджи, — твердо произнес Эрвин, и она замолчала, продолжая смотреть на него с выражением смертельной обиды. Смит покачал головой и перевел взгляд на угрюмо допивавшего свой чай Майка, — Зайдешь ко мне после ужина. С отчетом за последние три дня, естественно. — Какая же ты зануда, командор, — тяжело вздохнул тот, вытирая мокрые усы, — Скажи хотя бы, что после этого мы сходим в кабак и отметим твой успех. — Во-первых, это успех всего Разведкорпуса, а не мой лично, — улыбнулся Эрвин, и все присутствующие закатили глаза, — А во-вторых, сегодня я отмечаю в кабинете, просматривая личные дела новобранцев. — Святые стены, Смит, да у тебя последняя стадия трудоголизма! Тебе определенно нужна помощь, — не выдержав и пары минут молчания, воскликнула Ханджи. — Не переживай, мне помогут, — с нечитаемым выражением произнес Эрвин, и Леви приложил максимум усилий, чтобы не покраснеть — в этот момент все за офицерским столом как по команде посмотрели на него. За мутными стеклами очков глаза Ханджи сверкнули сумасшедшим восторгом. Кажется, она даже тихо пискнула, впервые слыша от командора столь очевидную провокацию, и уже собиралась что-то сказать, но тут Эрвин поднялся из-за стола, — Всем доброй ночи. Идем, Леви, — добавил он, и Ханджи подавилась воздухом, второй раз за вечер получая пищу для своих фантазий, которыми донимала несчастного капрала. Под выразительные взгляды офицеров Леви молча встал и пошел за Смитом, совершенно не ощущая той злости, которую тот хотел у него вызвать. Да, разговоры об их неуставных отношениях давно ходили по всему Разведкорпусу и даже достигли столицы, что страшно бесило Леви и мало заботило Эрвина. Да, сегодня командор впервые позволил себе как-то намекнуть на правдивость этих слухов, и, случись это в любой другой день, Леви определенно вышел бы из себя, но сегодня он слишком хорошо понимал Эрвина и слишком переживал за него, чтобы реагировать на подобную манипуляцию. Они молча поднялись наверх, в кабинет Смита, где тот немедленно принялся разбирать груду бумаг, скопившуюся на рабочем столе за время его отсутствия. Леви пожал плечами и начал стаскивать с себя грязные сапоги, намереваясь как можно скорее оказаться в командорской ванной и смыть с себя дорожную пыль и запах лошадиного пота. — Нет, — внезапно произнес Смит, даже не взглянув на замершего от неожиданности Леви, — Мне нужно привести себя в порядок перед разговором с Майком, а ты пока просмотри отчеты из лазарета. Там должны быть окончательные цифры по последней вылазке, — он положил на край стола несколько тонких папок и направился в свои покои, не дав Леви времени переварить услышанное и найти, что на это ответить. Скрипя зубами от едва сдерживаемой ярости, капрал вновь натянул сапоги и подошел к столу, хватая проклятые папки и быстро пробегая глазами немногословные отчеты. Их содержание уместилось бы в одно короткое предложение — «все как всегда». Половина раненых мертва, четверть — больше не пригодна к службе. Леви раздраженно отбросил бесполезные бумажки. И ради этого Смит не дал ему вымыться после долгой дороги? Черт с ней, с его личной ванной, отпустил бы хоть в общие душевые — лишь бы поскорее избавится от ощущения гадливости, которое вызывала у Леви пропитанная потом одежда, противно липшая к грязному телу. Еще и этот чертов Майк, для разговора с которым командор собрался марафетиться, словно хотел произвести впечатление на эту усатую дылду. Леви тихо выругался и потер пальцами переносицу, неосознанно копируя характерный жест Смита. Конечно, дело было не в отчетах и не в двухметровом Захариусе, и Леви это понимал. Он не сомневался, что Эрвин дразнится, давит на болевые точки вроде любви к чистоте и ревности к Майку, но даже осознавая его мотивы, Леви все равно терял терпение. Вымытый и переодетый, Смит вышел из ванной с прежней маской безразличия на лице, выслушал краткий пересказ отчетов о раненых и снова сел за стол, просматривая списки погибших. Леви сидел напротив, в старом кресле, которое уже не первый год считал своим, и гипнотизировал командора своим тяжелым взглядом, которого тот будто не замечал. Спустя полчаса напряженной тишины, в дверь негромко постучали. — Входи, Майк, — поднял голову Эрвин и, как только Захариус перешагнул порог кабинета, одарил его настолько мягкой улыбкой, что Леви внутренне взвыл от мучительной ревности. — Вот твой отчет. Если коротко — за три дня ничего нового не произошло. В общем-то, эту мысль я и растянул кое-как на четыре страницы, — буркнул Майк, подходя ближе и собираясь положить свои бумажки на стол, но Эрвин взял отчет из его руки, коснувшись кончиками пальцев его ладони. Леви сжал в кулаках подлокотники своего кресла, едва сдерживаясь, чтобы не вскочить на ноги и не вытолкать Захариуса за дверь. — Спасибо, я ценю твою исполнительность, — тепло проговорил Смит и кивнул головой в сторону кресла Леви, — Присядь, Майки, нам нужно кое-что обсудить. Леви уже уходит, он подождет снаружи. Капрал подчеркнуто медленно поднялся с места и, поджав губы, вышел из кабинета. Какой бы бесхитростной ни была последняя провокация Смита, она сработала — Леви был взбешен. Оказавшись в коридоре, он принялся ходить из стороны в сторону, как цепной пес, которого дразнит соседский мальчишка, а тот только скалится и рычит, но не может достать обидчика. Конечно, Леви не поверил ни в притворный флирт командора, ни в мнимую интимность его разговора с Майком. В конце концов, именно с Леви Эрвин обсуждал будущее отряда Захариуса после инцидента, произошедшего на последней вылазке — тогда, столкнувшись с группой девиантов, Майк принял несколько ошибочных решений и потерял половину своих людей. Как выяснилось позже, он пошел на неоправданный риск ради спасения одной из своих подчиненных, что нередко случалось в тех отрядах, где возникали личные отношения между разведчиками. Обычно подобные ситуации заканчивались выговором для командира и переводом в другой отряд для рядового, но в этот раз Эрвин решил поступить иначе, учитывая выдающиеся способности подчиненной Майка. И сейчас, за закрытыми дверями, он наверняка не лобзался со своим давним другом, в чем пытался уверить Леви, а сообщал Майку о повышении его подчиненной до лейтенанта, поручении ей руководства группой рекрутов и об объединении отряда Захариуса с остатками другого, чей командир скончался в лазарете два дня назад. И тем не менее, даже зная все подробности их беседы и причины, по которым Смит выставил его за дверь, Леви сходил с ума при мысли о том, что этот громадный Захариус сидел сейчас в его кресле и смотрел на его Эрвина, ничуть не смущаясь того, что зарится на чужое. «Ты в своем уме? Ее без меня сожрут!» — раздался из-за двери кабинета громкий возглас Майка. Ответа командующего Леви не услышал, но мог догадаться, что тот не изменит своего решения, что бы ни сказал ему друг. «Это жестоко, Эрвин! Нанаба не готова, я говорю это, как ее командир. Я несу за нее ответственность, разве ты не понимаешь?» — вновь выкрикнул Майк, и Леви опять не расслышал слов Смита. «Да иди ты к черту!» — донеслось до него, и взбешенный Захариус выскочил из командорского кабинета. Он пулей пронесся мимо капрала, едва не сбив его с ног, и вскоре исчез за поворотом. «Ожидаемо» — с тихим вздохом пробормотал Леви и заглянул к Эрвину. Тот сидел за своим столом, все такой же спокойный и уверенный, все такой же ненастоящий. Увидев стоявшего в дверях Леви, Смит устремил на него холодный взгляд голубых глаз. — Сегодня, — твердо произнес он то слово, которого капрал ждал от него с самого утра, с момента вербовки рекрутов. Не хотел его слышать, боялся и ненавидел, но все равно ждал. — Слушаюсь, командующий, — бесстрастно откликнулся Леви, называя вторую часть их своеобразного пароля, в последний раз подчиняясь и с этого момента принимая командование на себя. Заметив, как после его слов ссутулились широкие плечи Эрвина и приоткрылись его сомкнутые губы, капрал добавил несвойственным ему безапелляционным тоном, — Будешь ждать меня здесь. — Как долго? — чуть слышно спросил Смит, покорно склоняя голову. — Пока я не решу, что пора, — равнодушно бросил Леви и вышел в коридор, бесшумно притворив за собой тяжелую дверь. Решительно тряхнул головой и пошел к себе, не отвечая на приветствия встречавшихся ему рядовых и не замечая никого и ничего на своем пути. Лгать самому себе Леви не мог и не хотел — он знал заранее, что этим вечером непременно услышит от Смита то самое «сегодня». Видел это по мрачному выражению лица командора, по его ледяному взгляду, по его напряженному телу. Внутренне готовился к этому, наблюдая спектакль в столовой и подслушивая разговор с Майком. И все равно, соглашаясь участвовать в этом снова, чувствовал себя застигнутым врасплох и совершенно не уверенным в том, что справится. Однако, Эрвин не сомневался в нем — доверял ему, полагался на него, нуждался в нем, и понимание этого придавало Леви сил. Оказавшись у себя, он сделал глубокий вдох и, через длинный выдох избавившись от нервозности, приступил к подготовке. Он не торопился, намеренно тянул время, заставляя Эрвина ждать и давая себе возможность свыкнуться с новой ролью. До блеска начищал сапоги, долго стирал испачканную одежду, тщательно мылся в общей душевой и переодевался в чистую форму. Наконец решив, что Смит ждал достаточно, Леви вышел из своей спальни и направился к нему, быстро шагая по пустым коридорам и пытаясь справиться с мучительным волнением. После отбоя замок замер и затих, так что капралу даже показалось, будто во всем штабе не осталось ни одной живой души, кроме них с Эрвином. Эта до безумия наивная мысль отчего-то успокоила Леви, и в кабинет командора он вошел предельно собранным и невозмутимым. Не глядя на склонившегося над бумагами Смита, он закрыл дверь на ключ и, чеканя шаг, подошел к его столу. Когда он замер у самого края, командор поежился и поднял на него глаза. Леви едва сдержал рвущийся из груди протяжный стон — в эту минуту на него смотрел самый настоящий, самый уязвимый, самый его Эрвин. Но, как бы Леви ни хотелось утешить его и пожалеть, он взял себя в руки и холодно спросил: — Разве я разрешал тебе на меня смотреть? — Нет, не разрешал, — тихо ответил Смит, вновь устремляя взгляд на свой рабочий стол. — Довольно мусолить свои бумажки. Давай сюда список, ты уже должен знать его наизусть, — Эрвин немедленно протянул Леви желтоватый лист с двадцатью тремя именами, — Я слушаю, — капрал опустился в свое кресло, закидывая ногу на ногу и безразлично глядя на зажмурившегося Смита. Тот произносил одну фамилию за другой, пока не назвал их все. Когда он закончил, Леви тихо хмыкнул, — Неплохо. Можешь открыть глаза. Можешь посмотреть на меня, — Эрвин несмело приподнял веки. Посмотрел доверчиво, почти испуганно, — Снимай куртку и вставай из-за стола, — Смит послушался и поднялся с места, нерешительно глядя на Леви сверху вниз, — Чего стоишь? Ты знаешь, что надо делать. Приступай. Эрвин кивнул и, обойдя массивный стол, плавно опустился на четвереньки. Не сводя глаз с покачивавшего ногой Леви, командор медленно пополз к нему, пока не уперся лбом в носок его сапога. На секунду отстранился и, чуть прикрыв глаза, потерся щекой о гладкую кожу. Леви нахмурился и провел кончиком сапога от высокой скулы Смита до линии его челюсти. Дойдя до подбородка, слегка подтолкнул его вверх, заставляя Эрвина запрокинуть голову. Посмотрел в широко распахнутые глаза, замечая в их глубине очевидный страх и затаенное желание. Чтобы придать себе сил, вспомнил, как несколькими часами ранее командор любезничал с Майком, и, почувствовав укол ревности, надавил толстой подошвой на дернувшийся кадык Смита. Тот громко захрипел и схватился пальцами за голенище солдатского сапога. Леви с размаху ударил ладонью по его руке, заставляя разжать пальцы. — Что-то не нравится, Смит? Ты разве не этого добивался, когда весь вечер провоцировал меня? — он убрал ногу, широко разводя колени, и плотно сжал зубы, глядя на то, как Эрвин оседает на пол между его ног и заходится в приступе кашля. «Это ведь не слишком?» — внутренне запаниковал он, продолжая равнодушно смотреть на восстанавливающего дыхание командора. Но когда Смит вновь поднял голову, сомнений у Леви не осталось — тот хотел еще. Капрал замахнулся и отвесил ему тяжелую пощечину, а после — еще одну, а затем — третью, — Ты хотел разозлить меня, Эрвин? Отвечай, ты для этого чуть ли не отсосал своему блядскому Майку прямо у меня на глазах? — требуя ответа, Леви ухватил Смита за галстук-боло и потянул на себя. — Да, я хотел этого. Хотел, чтобы ты не нежничал со мной, не жалел меня, — хрипло прошептал тот, и Леви с силой оттолкнул его от себя. — По-твоему, я жалею тебя? — угрожающе зашипел он, наклоняясь вперед и нависая над упавшим на спину Смитом, — По-твоему, такой, как ты, может заслуживать жалости? — Нет, нет, я не заслуживаю жалости, — поспешно замотал головой командор, — Только наказания. Одного лишь наказания. — Если хочешь, чтобы я наказал тебя, попроси об этом как следует, — Леви облокотился на спинку своего кресла и по-хозяйски вытянул ноги. Смит тут же приподнялся и подполз к нему снова. — Пожалуйста, пожалуйста, — жалобно зашептал он, целуя начищенные сапоги капрала и робко заглядывая ему в глаза, — Прошу, накажи меня, мне так это нужно! Я делаю ужасные вещи, я обманываю людей, я посылаю их на смерть… Совсем еще детей, чьи матери после проклинают меня, рыдая над остатками их тел. Я заслуживаю наказания, Леви, пожалуйста, помоги мне, накажи меня, — не выдержав этой пытки, капрал вскочил на ноги и вновь отпихнул повалившегося на пол Смита. Ему страшно хотелось крепко обнять измученного командора, прижать его к себе, ласково зашептать на ухо слова утешения, разубедить в тех страшных мыслях, что не давали ему покоя. Но Эрвин ждал от него не этого, и не это могло ему помочь, а потому Леви сжал ладони в кулаки и сипло скомандовал: — Сними рубашку и ремни, — Смит судорожно сглотнул и принялся возиться с бренчащими застежками, сбрасывая с себя ремни амуниции. Быстро раздевшись, он вопросительно глянул на Леви. Тот жестом указал ему на кресло, — Встань на колени. Голову на сиденье, руки — на подлокотники. Сам все знаешь. — Да, да, конечно, — сосредоточенно забормотал Эрвин, принимая нужную позу. Одного взгляда на его обнаженную спину Леви хватило, чтобы отыскать среди множества боевых шрамов отметины, оставшиеся после предыдущего наказания. Поборов в себе очередной приступ отчаянной жалости, Леви поднял с пола связку тонких ремней и, сжав их в холодной ладони, подошел к ожидавшему его командору. — Если захочешь, чтобы я остановился… — дрогнувшим голосом начал он, но Эрвин перебил его, видимо, почувствовав, что Леви выходит из роли. — Не захочу. Начинай. — Я сам решу, когда начинать, — огрызнулся Леви и занес над спиной командора импровизированную многохвостку. Металлические пряжки звякнули в воздухе и вместе с полосками ремней обожгли беззащитную кожу. Эрвин сдавленно вскрикнул и крепче вцепился в потертые подлокотники, — Один, — отчеканил Леви, стараясь не смотреть на следы ударов, — Два, — твердо произнес он, как только ремни вновь рассекли воздух и обрушились на лопатки Эрвина, — Три, — продолжил считать капрал, после каждого удара надеясь услышать от Смита просьбу остановиться, — Двадцать три, — отбросив окровавленные ремни, выдохнул Леви. Дрожащей ладонью он утер пот со лба и с тревогой взглянул на Эрвина. Того слегка потряхивало, и он все еще хватался за подлокотники, но уже без прежнего отчаяния, скорее, по инерции. Леви не помнил точно, на каком ударе Смит перестал кричать и начал лишь сипло всхлипывать да глухо скулить, но под конец он уже не мог издать ни звука. Пожалуй, если бы не дрожь его тела, Леви решил бы, что тот потерял сознание, — Эрвин, — тихо позвал он, касаясь кончиками пальцев крепкого плеча командора. Тот низко застонал и медленно опустился на пол, широко расставляя ноги и поворачиваясь к Леви лицом. После хлестких пощечин оно до сих пор было болезненно красным, а теперь еще и намокло от слез, но заплаканные глаза смотрели на капрала уже совсем иначе, без страха и боли. — Двадцать три, — облизнув пересохшие губы, севшим голосом повторил Смит, а затем странно усмехнулся и чуть повел бедрами, заставляя Леви опустить взгляд ниже, на его пах. Не заметить его возбуждение было невозможно. Эрегированный член выпирал сквозь светлую ткань брюк, сбоку от натянутой ширинки темнело влажное пятно смазки. Леви вновь посмотрел командору в глаза и плотно сжал челюсти, понимая, что наказание еще не окончено. Он шагнул вперед и поставил ногу на напряженное бедро Смита, постепенно поворачивая затянутую в сапог ступню и приближаясь носком к его паху. Когда грубая подошва коснулась чувствительной плоти, Эрвин громко заскулил и запрокинул голову, ерзая на месте и то и дело подбрасывая бедра. Леви уставился на его подрагивающий кадык, замечая на тонкой коже свежую ссадину, и, прикрыв глаза, чтобы не пожалеть Эрвина и не передумать, с силой наступил на его пах. Смит дернулся и взвыл, обеими руками цепляясь за ногу Леви, и тот надавил еще, одновременно с этим хватая командора за галстук, затягивая его так, что Эрвин начал задыхаться. И чем дольше длилось его удушье, чем жестче подошва Леви вжималась в его пах, тем острее становилось удовольствие, отражавшееся на лице Смита. Спустя еще пару мгновений он закатил глаза и напрягся всем телом, и тогда Леви резко отпустил галстук-боло и отступил назад. Эрвин завалился на бок, кашляя и хватая ртом воздух. Отдышавшись, он устремил на капрала взгляд покрасневших глаз. — Ты же не думал, что я позволю тебе кончить? — хрипло проговорил Леви, глядя на то, как Смит отчаянно сводит бедра и тянется ладонями к измученному члену, так и не получившему разрядки, — Руки убрал, — прикрикнул на него капрал, из последних сил доигрывая свою роль. — Леви, пожалуйста, — чуть не плача, простонал Эрвин, все же слушаясь и не прикасаясь к себе, — Пожалуйста, позволь мне кончить. Я прошу тебя, разреши мне… — Нет, — отрезал Леви, устало проводя ладонью по лицу, — Этого ты не заслужил, командующий. Не дожидаясь ответа, он развернулся и вышел в коридор, где прислонился спиной к стене и медленно сполз вниз, на холодный каменный пол. Пароль был произнесен, игра — окончена, его долг перед командором — выполнен, но это не принесло Леви облегчения, напротив, лишь усилило его беспокойство. Он крепко обнял свои колени и уткнулся в них лбом, старательно отгоняя мысли о произошедшем. Подождав заранее оговоренные сорок пять минут, Леви поднялся на ноги и вернулся в кабинет Смита. По привычке привел в порядок его рабочий стол, подвинул на место свое многострадальное кресло, проверил, не осталось ли на полу пятен крови или неубранной одежды. Убедившись, что в кабинете чисто, Леви направился в ванную, осмотрел и ее тоже, а после умылся и прошел в спальню. Смит уже ждал его там. Он сидел на постели, притихший и взъерошенный, одетый лишь в пижамные штаны и не до конца обсохший после душа. Рядом с ним, на прикроватной тумбе, стояла банка целебной мази, уже открытая, но еще не начатая. При виде вошедшего Леви, Эрвин слабо улыбнулся и стыдливо отвел глаза. После настолько глубокого обнажения он всегда пытался закрыться, спрятаться, сделать вид, что это был не он. Леви все понимал — его и самого смущало произошедшее, так что сейчас он молча подошел к Смиту и, зачерпнув пальцами немного мази, принялся обрабатывать свежие раны на его спине. После взял из ящика запасные бинты, быстро сделал перевязку и, погасив догоравшую свечу, разделся сам, аккуратно складывая форму и присаживаясь на край кровати. В наступившей темноте он наощупь отыскал руку сидевшего рядом Эрвина и крепко сжал его ладонь в своей. — Спасибо, — вздрогнув от его прикосновения, прошептал Смит, — Мне стало легче. — Я рад, — откликнулся Леви, поворачивая голову и утыкаясь носом в его плечо. Эрвин пах мылом и мазью, а еще — собой, и этот запах Леви любил больше всех прочих, — Я хочу, чтоб ты знал — ты ни в чем не виноват. Ты выполняешь свой долг и делаешь это лучше, чем кто-либо до тебя. Ты заслуживаешь не осуждения, а всеобщего признания и уважения. — Это не так. Я… — Леви не дал Эрвину договорить. Осторожно приподнялся на постели и забрался к нему на колени, прижимаясь грудью к его груди. Обнял его за шею и коротко поцеловал куда-то выше щеки — не то в скулу, не то в висок. — Ты мучаешь себя напрасно, — положив голову ему на плечо, заговорил Леви, — Ты не обманул ни одного из рекрутов, лишь вдохновил их на то, чтобы идти за тобой. Ты не виноват в гибели своих подчиненных — они знали, на что шли, когда вступали в разведку и выходили за стены. Ты действуешь не из эгоизма, не из каких-то личных интересов, а заботясь лишь о благе человечества. Все, что ты делаешь, служит великой цели, приближает нас к свободе, обещает нам будущее. Я верю в тебя, Эрвин, я служу тебе и восхищаюсь тобой, и ты достоин этого. — Ох, Леви, то, что ты говоришь… — нерешительно поглаживая его по спине, вздохнул Смит. — Это правда, — вновь перебил его Леви, — Это единственная правда, которую я нашел в своей жизни. И лишь это придает ей хоть какой-то смысл, — он пригладил влажные волосы Эрвина и нашел губами его губы. Поцеловал настойчиво, но нежно, и почувствовал бедрами, как затвердел его член. Леви быстро соскользнул с колен Смита и, приспустив с него штаны, несколько раз провел ладонью по крепкому стволу. — Леви, не надо, — умоляюще произнес Эрвин и тут же протяжно застонал, стоило тому обвести языком головку, — Леви, пожалуйста, — тихо всхлипнул Смит, и по его тону невозможно было определить, просит он перестать или продолжить. Впрочем, это уже не имело значения — мгновение спустя Леви вобрал в рот его сочащийся смазкой член и принялся скользить по нему вверх-вниз, плотно обхватывая ствол губами и лаская его языком. Тяжелая рука Эрвина опустилась на затылок Леви, пальцы зарылись в темные волосы, бедра сами подались вперед, углубляя проникновение. Меньше, чем через минуту, оргазм накрыл Эрвина с головой, и Леви послушно расслабил горло, принимая его без остатка. После отстранился и сделал нескольких глубоких вдохов, прижимаясь щекой к бедру Смита и вытирая ладонью рот. Поднялся с пола и уложил дезориентированного Эрвина на бок, чтобы не напрягать его пострадавшую спину. Сам лег рядом, пряча лицо у него на груди и бережно обнимая за плечи. Смит обнял его в ответ, погладил по голове, поцеловал в бритый висок. — Спасибо тебе, — уже засыпая, тихо проговорил он, — Ты так мне помогаешь, Леви, ты так меня любишь… Тот ничего не ответил, лишь согласно кивнул и теснее прижался к теплой груди командора. На одно короткое, счастливое мгновение Леви стало по-настоящему спокойно, словно в мире больше не было титанов, не было проклятого долга и неотделимого от него чувства вины. Словно сегодня он действительно помог Эрвину и через боль избавил его от всех воображаемых грехов. Словно посреди ночи его не разбудят сдавленные всхлипы командора и его сонное бормотание, в котором Леви отчетливо различит то самое ненавистное «двадцать три».