ЕСЕНИЯ
Последняя сессия, которую я успешно закрыла на все «отлично» наконец исчерпала себя, и я, подталкиваемая мыслями о будущей поездке на снежные горы, вдаль нашей страны, иду в корпус общежития, по дороге зайдя в магазин. В «Магните» под вечер раскупают почти всё, но мне, на свои последние копейки, удаётся ухватить любимый острый Доширак с говядиной и пару батончиков шоколада. Я свечусь от радости, когда ступаю за порог комнаты, потому что оказывается, что моей надоедливой соседки нет, а это значит, что я спокойно могу пересмотреть «Рапунцель», как давно хотела и поесть без болтовни над ухом. Нет, я не считаю Гелю плохой. Она просто порой бывает очень приставучая, и отлепиться от её разговоров сложно. Сама же я гордо могла назвать себя интровертом и, под любимые диснеевские мультики, завернуться в плед с кружкой обожаемого барбарисового чая. Контраст между нами, как соседками, чувствовался даже в комнате. Наше общежитие представляло собой огромный коридор в два корпуса, где было шесть душей, две кухни и три прачечных. Я выбрала именно его из всего предлагаемого списка не зря: здесь было чисто, уютно, а главное — мало народа, так что в комнате, рассчитанной на четверых, мы с Ангелиной жили вдвоем. Её половина представляла собой настоящий хаос: яркие, порой слишком откровенные вещи, — не зря же она первая красавица института, — валялись неровной горкой на её не застеленной кровати, а стол, изначально предназначенный для письма, у нее был завален косметикой. Иногда во мне просыпалось чувство зависти к беспечности Гели, потому как старые преподаватели-мужчины ставили ей оценки «за глазки красивые», а женщины — просто потому что мама девушки работала здесь деканом. Нет, я вовсе не жалуюсь! Мне и моих оценок достаточно, они идут наравне с Гелиными. Моя же половина комнаты, на которую не попадал солнечный свет по утрам, выглядела как монашеский угол: бежевое покрывало для односпальной кровати, убранный, чистый, расклееный стикерами-напоминалками стол, и, главное, вещи, сложенные в огромный шкаф, стоящий между нашими кроватями. Здесь было мило, но радости в моей половине было мало. Мне всегда нравились ярко-алые цвета, но для душевного спокойствия я выбирала коричневые и молочные оттенки, поэтому, даже в одежде мне был присущ классический минималистичный стиль, в отличие от яркой неусидчивой Ангелины. Разложив последние тетради-конспекты по местам на встроенные в столе полочки, я щёлкнула по выключателю электрического чайника, в котором была вода еще со вчерашнего дня. «Мы, студенты, очень экономные люди!» — подумалось мне, отчего я хихикнула. Достав свою любимую красную глубокую чашку с черными узорами, — я купила ее на распродаже, — заварила лапшу, всыпав пару пакетиков с приправой, а потом накрыла пластиковой крышкой. Надо бы чай ещё для полного удовольствия. Кружка, в которой я увидела коричневые разводы от вчерашнего кофе, который я пила, пока сидела над очередной темой, огорчила, но делать нечего: залив туда пару капель средства для мытья посуды, которое у меня всегда было свое, отправилась покорять просторы кухни с раковиной. Шагать до неё было далеко, но пить чай со вкусом кофе мне не хотелось. В нашем общежитии я не то что была изгоем, скорее незаметной мышью: меня не приглашали на вечеринки, не звали играть в карты, даже не здоровались в коридоре, как обычно делали друг с другом. Меня это вовсе не задевало, потому что грохочущей музыке я предпочитала чтение учебников, кальяну — кружку чая, а новым знакомым — очередную книгу или мультфильм, на которых я была помешана. Когда я была еще маленькая и вплоть до 14 лет в нашем доме не было ни компьютера, ни ноутбука. У родителей были старые кнопочные телефоны, на которых была любимая мной «Змейка». Так что, проводя время за библиотечными книгами, я отстала от обычных подростков с крутым айфонами, и сейчас наверстывала упущенное. На первую зарплату официантки, — куда устроилась сразу же по приезде в Москву из Воронежа, — я купила себе подержаный смартфон, который служил мне верой и правдой вот уже 3 года. На кухне оказалась очередь из домывающей девушки кастрюлю и ждущего парня, чтобы набрать воды, так что, отчаявшись, потому что моя лапша уже, должно быть, разбухла до состояния несостояния, я все-таки осталась ждать. В комнату я возвращалась с опаской: оттуда было слышно мужское бормотание. Не найдя оружие лучше, чем чистая и мокрая кружка в руках, которую можно кинуть в вора или закрыть глаза от постельной сцены на кровати Гели, я приготовилась, выдохнула и, зажмурив глаза, с криком «Стоять!», который был универсален для любой ситуации, ворвалась в комнату. Послышался мужской хохот. Открыв сначала левый глаз, потом правый, увидела парня с моей, — прошу заметить, — любимой красной тарелкой в руках. Он ел мою еду! — Какая ты боевая! — сказал незнакомец и, накрутив лапшу на вилку, засунул ту в рот. Опешив, я не смогла вымолвить и слова. Каких только придурков не бывает… — Поставь, пожалуйста, мою тарелку на мой стол и выйди из моей комнаты, — я строго посмотрела на парня и сложила руки на груди. Нет, ну каков наглец! — Боевая, да ещё и врунья, — парень снова захохотал и продолжил есть. Безусловно, как в лучших современных фанфиках, — которых я прочла немало, — он был по-настоящему красив. Русые, с переливами серого, волосы были подстрижены под что-то, напоминающее «канадку», что вкупе со слегка миндалевидными глазами, которые мне кого-то напомнили, смотрелось красиво. Да ещё и ярко алые губы, которые, я уверенна, такие яркие от моего острого Доширака! — Я не вру! — в сердцах шепчу я и, от наворачивающихся слёз, опускаю кружку, а вместе с ней и, подходя к кровати, себя. Последние 30 рублей, которые я потратила на чертову лапшу, лежащие на карте, сожрал какой-то странный, опешивший сейчас, незнакомец. Мне ведь больше совсем-совсем нечего есть, кроме злосчастных батончиков, которые были слишком сладкие. А живот протяжно и жалобно заурчал. — Стой… Погоди-ка, — парень достал телефон, что-то посмотрел, перевел взгляд куда-то сквозь меня, потом на кровать Гели, потом на меня, снова на телефон, и воскликнул: — Вот зараза мелкая! — ещё и обзывается, подонок. Я всхлипнула ещё сильнее от накатившей меланхолии и обиды на весь мир. Да что ж такое! Теперь я нормально поесть только в поезде смогу: там я оплатила самое лучшее место с завтраком-обедом-ужином, потратив последние деньги. А поезд то только через два дня! Почувствовав руки, лезущие обниматься, встрепенулась. Вот только этого мне не хватало: — Ты ворвался в мою комнату, съел мой обед, на который я потратила последние деньги, а теперь лезешь обниматься? — понеслась коза по горам… Мой словарный отбойник упал на парня, который с круглыми глазами, выставив руки вперёд в успокаивающем жесте, протягивал «ш-ш-ш». — Да что ты шипишь? — вытираю слезы руками, но они снова набегают. Теперь я уже вспоминаю, что у меня нет друзей, денег и я ни разу не была в клубе. — Мурзик, успокойся, — парень хватает меня за руку и, притянув к себе так, что я плачусь ему в ключицу, усаживает на кровать, — я просто перепутал! Прости, Мурзик, — ещё и кличку мне дал, козёл… Снова начинаю завывать раненым зверем, теперь уже сжимая в кулаке серую футболку незнакомца, который гладит меня по спине. — Хочешь, пойдем в кафе? — я поднимаю на него зареванные глаза и закусываю губу, — за мой счет, конечно, — я киваю, потому что желудок уже не может терпеть, — я тебе там все честно объясню! — он улыбается мне и стирает стекающую по щеке слезу, — я, кстати, Артем, — прижимает меня сильнее, и я прячу покрасневшее лицо. Разревелась перед незнакомцем, дура! — А я — Есения, — шепчу ему в шею и тихонько вдыхаю приятный аромат мужского одеколона. — Пойдем, Мурзик, — Артем хватает меня за руку и поднимает с кровати, — ненормальные в моём вкусе, — улыбаюсь шире и смеюсь.***
В кафе, куда мы идем после моего переодевания в чёрное короткое платье и джинсовку, — мозг дал команду настроиться на свидание, — Артем говорит, чтобы я заказывала, что хотела, так что, когда молодой официант, подходя к нашему столику, стреляет на мои голые (и зачем додумалась надеть платье?) ноги глазами, из-за чего я стесняясь и краснея, заказываю красивый на картинке салат с ветчиной, апельсиновый сок и шоколадное пирожное. Оба парня смотрят на меня со странными расслабленными улыбками, когда я, после того как Артем тоже сделал заказ, отдаю официанту меню. — Так ты… — я стучу по экрану телефона, лежащего на столе, ногтем и смотрю куда-то вниз. Да что ж так щеки-то горят! — Расскажешь, что это было в комнате? До этого сидевший в телефоне парень, который хмуро кому-то что-то печатал, посмотрел на меня: — Во-первых, хочу извиниться, — он отложил телефон, — я повел себя… некультурно, — губы парня тронула улыбка, — во-вторых, наверное, я тебе кое-что покажу, — он снова взял в руки телефон, что-то открыл и протянул мне. Это была переписка с моей соседкой, как я поняла по названию диалога — «Геля».«Я сегодня заеду к тебе, посмотрю где живешь, пока не уехал обратно, ок?»
«Зачем заежать? Вот, смотри!»
Девушка присылает фото моей половины комнаты, где лишь немного видно её часть, и продолжает:
«У меня ужасная соседка! Постоянно все разбрасывает»
Мне хочется придушить девушку за такие слова, но я сдерживаюсь и отдаю телефон парню. — Я здесь проездом, как ты поняла, — Артем склоняется к столу и скрещивает руки в замке, — я думал, это моя сестра заварила чертову лапшу, честно! — я улыбаюсь, принимая искренние оправдания парня и киваю. — Ты прощен. Ужин мы проводим за веселыми разговорами, который пару раз прерывает странный официант, а потом он и вовсе уводит Артёма куда-то в сторону кухни, под предлогом того, что его карта не читается. Оба парня хмуро поглядывают на меня, но я упорно делаю вид, что ничего не замечаю. Давно уже выбрав для себя определенный тип парней, — которых у меня никогда не было, — я невольно отметила, что русый Артем под него подходит, а вот темноволосый кареглазый Слава, как я прочла на бейджике, нет. Возвращается Артем один, какой-то взлохмаченный и странно смотрящий на меня, а потом вскоре срывается с места и, подгоняя, за руку провожает до комнаты в общежитии, делая огромные шаги, за которыми я не успеваю. Такое поведение до этого спокойного и веселого парня меня удивляет, но я не спрашиваю причин, а когда он возле двери прижимается ко мне губами, захватывая в дикий поцелуй, где я точно ведомая из-за нехватки опыта, потом шепчет: «Я тебя найду», я молчу. Молчу, когда захожу в комнату, когда снимаю чертово платье, когда ложусь на кровать. Я плачу молча, ведь, кажется, влюбилась.АРТЕМ
Девчонка залезает в мою голову надолго. Месяц, как уехал от сестры, я провожу в полном смятении: чертежи валятся из рук, я не могу ни на чем сосредоточиться. То, что Геля называет мне место, куда отправился Мурзик, тревожит меня больше всего. Сорваться к ней… Да ну, что за бред? Я, когда её первый раз увидел, сразу, кажется, влюбился, — а чувства я всегда легко принимал, — вся такая маленькая, смешная, шипела, словно котёнок! Вьющееся каштановое каре, половина которого собрана в милый пучок, зеленые испуганные глазенки, тонкие руки-ноги, обхватить запястье легко можно! А потом она заплакала… Я, честно, опешил. Что в таких случаях делают? В кафе мы сидели ровно до того момента, пока во мне не вспыхнуло осознание того, что Слава её увести хочет. Припёрся, форму официанта напялил, идиот. Когда мы учились в институте, соревновались в количестве «пойманных» девушек и вот, вспомнив об этой традиции, Слава решил поспорить на Мурзика. Естественно, всё ещё помня о том, что было в её комнате, я сказал твёрдое «нет». Ей я слёзы лить не позволю! И вот сейчас, сидя в самолете, который отправлялся туда, где был Мурзик, я успокаивал себя тем, что еду не к ней, а договориться насчёт нового проекта. Один мой старый клиент, который работал со мной ещё с самого начала моей карьеры, решил обустроить дом в тех местах, так что пригласил меня сделать проект коттеджа, который он хочет. Да и найти Мурзика в городе-курорте, как иголку в стоге сена, невозможно. Не собираюсь же я его сжигать…***
Оказывается, собираюсь! Решив закурить в номере, я нечаянно обронил сигарету, отчего зажегся пушистый белый ковер. Черт возьми! Сдёрнув кардиган с кресла, стал бить им по полу, попутно зовя на помощь. — Помогите, пожар, — дым забился в ноздри, — Черт! Горю-ю-ю! — кричу я и продолжаю пытаться потушить огонь. И в дверь, кто бы мог подумал, влетел Мурзик с огнетушителем. Она с дикими воплями «Посторонись», пытается оторвать какую-то штуку на большом баллоне, ноне справляется с огнетушителем, так что тот, вырвавшись из её рук, падает на пол, а шланг начинает заливать белой пеной комнату, меня и девушку. В смятении я даже забываю все слова. Стою смирно, смотря то на девушку, то на «танцующий» огнетушитель. Хоть смейся, хоть плачь… Когда пожар потушен автоматически, ведь мы даже не прикасались ни к чему, я произношу кажется самую очевидную фразу на свете: — Нашел, — обнимаю тёплого маленького Мурзика, отплевываясь от её волос и горькой пены, но ощущаю протекающую по венам нежность и любовь.