Агония

У меня не хронологический кретинизм, а просто буйная фантазия Т_т Косяк небольшой, но любителям истории лучше не читать. Во время ужина играет что-то вроде этого – Blacksmith, Loreena McKennitt Норвегия резко поворачивается, сжимая побледневшие губы. Его взгляд зол и холоден, на щеках – прозрачные дорожки слёз. - Дания… Охвачена огнём… Огнём агонии, болезнь медленно… кусок за куском убивает его… - невесомо шепчет он, вздрагивая. Голландия хмур. Он сам только недавно узнал об этом, и теперь тоже не находил себе места. -Можно… Ему чем-нибудь помочь? - Нет, - яростно отвечает Норвегия, - нет, и ты не понимаешь… Ты не можешь понять что происходит с ним! Голландия пожимает плечами и уходит, оставляя скандинава в одиночестве Тихий шелест бумаги… Шелест страниц, на которых написана вся его жизнь. История Дании. Маленький красный томик в тёплых ладонях. - Хенрик… - шёпот на слух прозрачный. Чистый как горный воздух, ласкающий уставший слух. Прикосновение прохладных рук к горячему лбу. Как будто давая благословление... - Завтра ничего не выйдет. Болезнь и сейчас сильнее тебя… Ты проиграешь им, - Норвегия смотрит на него с неодобрением и беспокойством. Но вот книга выпадает из его рук, Растрёпанные страницы остаются лежать на полу, а Кетиль ложится на край ложа рядом с Данией. Тихий поцелуй в светлый лоб. Дания поднимает голову и щурясь, с улыбкой смотрит на Кетиля. Он запускает ладонь в его светлые волосы, они на цвет – совсем как сияние звёзд, и бережно прижимает его голову к своему плечу - Поспи хоть немного. Тебе нужно набраться сил, - говорит Норвегия. - Не могу, - с усмешкой отвечает Хенрик, - я весь горю, не чувствую ног… Эта тянущая, разъедающая боль не даёт мне сна… - из его груди вырывается кашель, по горячему лицу волнами пробегают гримасы боли. - Ничего, ничего, всё хорошо, всё в порядке. – тихо шепчет в ответ Кетиль, успокаивая, утешая… Не себя ли?.. Военные будни – наполненные грохотом и вонью, предчувствием грядущей опасности, пропитанные бранью и страхом. Но грубость и невежество солдат исчезают при виде коронованных особ – Хенрика, всем своим видом излучающим величественную, сдержанную силу, и Кетиля, идущего вслед за ним. Выше толпы, выше страха и бренных, пустых желаний, они шествуют в окружении самых преданных подданных на своих чёрных как ночь конях. И никто ещё не знает что того самого Хенрика за которого они идут на смертный бой, скоро может не стать. - Ты никогда не задумывался о красоте смерти?.. – глухо раздаётся где-то в стороне голос Хенрика. Нор чувствует что губы его любовника искривлены в болезненной улыбке. - Нет. Как-то не приходилось… - он захлопывает книгу и подходит к креслу на котором сидит Дания. Встав рядом с ним, он затаив дыхание, разглядывает игру отсветов огня на его лице, не видя выражения его глаз. - А сорванные цветы… Они ведь умирают в тот самый момент когда срезают стебель… И сколько же радости они приносят, просто находясь в руках!.. Трупы цветов… Забавно! Но ведь именно в эти моменты они особенно прекрасны! Апофеоз их жалкой жизни! Восхищение и признание… Но ты грустишь? – Хенрик проводит холодной рукой по спине Норвегии, незаметно приобнимая за пояс и сажая себе на колени, - не печалься, принц датский… - Кетиль усмехается, прислоняясь лбом к его волосам. - Инцест в твоём краю! Как вы могли, король?.. – полушутливо растягивая слова шепчет Нор, утыкаясь носом в его шею. - Как?.. И правда, как?... – Хенрик запускает руку под его одежду, холодное прикосновение заставляет Нора поёжиться. Он недовольно привстаёт, но Дания требовательно заставляет его вернуться на прежнее место – в глазах его просьба, в движениях мягкость… - Пожалуйста, дай мне прикоснуться к тебе. – слышится покорный шёпот. Кетиль бросает быстрый и изучающий взгляд на него – не понимая. Рука Дании скользит по его животу, груди, и останавливается на сердце. Он замер, вслушиваясь, ловя каждый удар, согреваясь его теплом. Кетиль вздыхая, обнимает его, в сладкой истоме сжимая руками его плащ, приникая губами к холодной шее, желая владеть тем, что ещё не захватила агония. Безнадёжно пытаясь вернуть занятые позиции, отвоевать его смелую душу, вновь разжечь гаснущий огонь… А Дания лишь слушает. Внимательно, осторожно. Затаившись… Он чувствует под своей рукой ровное биение сердца, и сам, будто слыша его в первый раз настороженно не хочет убирать руки. Лишь так он чувствует биение жизни и тепло, которое мало-помалу уходит из него самого. Кетилю становится не по себе. Он чувствует лёгкую дрожь в его руке, и спёртое дыхание, и слабое, неровно исходящее тепло. Единственное, уходящее с каждым днём, - то, что ещё позволяет считать его живым. Норвегия улыбается ему, расстёгивает пряжки его плаща, отстёгивает оружие… - Пойдём, ты в последнее время слишком замёрз… Сплетённые пальцы, разметавшиеся по постели волосы, ровное биение душ… Сейчас – настал черёд Кетиля. И сейчас он ловит слабое дыхание, прижимает к груди остывающие руки, напряжённо всматривается в его потемневшее лицо. Агония завладевает им полностью на поле битвы. Сейчас же – он упорно продолжает бороться с ней, но напрасно – невидимо и неощутимо, но он уже начал меняться. Кетиль судорожно вздыхает продолжая молиться скандинавским богам, ни на чьих других не уповая*. - Дрянь… Гниение поражает всё большие участки города. Копенгаген – сердце страны от которого отходят артерии, перекачивая кровь, даруя новые силы… И если процесс разложения начинается в центре, то значит и всё остальное вскоре окажется заражённым. Норвегия с омерзением оттолкнул от себя бездыханное тело. Рука оказалась по локоть испачканной в чужой крови, Кетиль вновь убрал кинжал за пазуху. Это было уже третье нападение на этой улице. - Как же всё это омерзительно… Дым от пожаров виден сотню миль от замка. Потемневшее, чёрное небо не пропускает света, чёрные облака медленно и обречённо плывут дальше, на юг страны. Над городом застыла, въелась в дома и дороги эта беспросветная, напряжённая тяжесть, тяжесть новых, гнетущих и болезненных перемен. Над богато сервированным столом витали запахи дорогих вин, в золочёных блюдах томились жаркие, изысканные яства. - Пир во время чумы… С какой же радости?.. – Норвегия обошёл стол, украдкой любуясь вязью на кубках. - Не хочу ни в чём себе отказывать. Живём один раз! К тому же – ты у меня в гостях, и это честь… Да и ещё временное послабление духовенства. Хоть какое-то просветление над моей измученной страной, - Хенрик сел во главе стола на высокий трон, устало распрямив плечи. - Бьёшься на два фронта. Я бы кому-нибудь уступил… - Норвегия присел рядом с ним, осторожно заглядывая ему в лицо. - это невозможно. Замкнутый круг, дурная бесконечность… - Дания разлил вино по кубкам. - В городе все чаще появляются знакомые лица… Одинаковые, скользкие… Сотни раз видел их в закоулках французских улочек. Маньяки, чего же больше?... Наёмные убийцы со стороны дворян, так ведь?... – принимая вино, с грустью спросил Кетиль. - Это вызвано всего лишь обстановкой в городе. К сожалению, я считаю что нам больше нечего терять. Звон золочёных кубков коротко и тихо поплыл в тёплом воздухе. - Пока что я не отчаиваюсь. Главное – проиграть с достоинством… Тем более это не так уж много значащая битва, - произнёс Дания, отпив вина. В ответ Кетиль лишь пожал плечами и обвел взглядом залу. Высокий чертог освещенный камином и парой подсвечников. Здесь кажется, ничего не меняется веками… Изогнутые рога оленей, пушистые шкуры каких-то огромных лесных зверей… От всего этого веет уютом и защищённостью. Последняя цитадель – и то временное пристанище перед битвой. - Я выступаю с рассветом. – сощурив глаза произнёс Хенрик. Кетиль молча отводит глаза. В наступившей тишине был слышен треск дров, снаружи яростно бьётся ветер. Им не хотелось об этом говорить. Каждый понимал необходимость этой битвы, каждый чувствовал расставание. Это до невозможности больно – расставаться с тем, кто дороже тебе чем собственная жизнь. Вдвойне тяжелее – когда это расставание затягивается… - Напьёмся с горя! – с печальной улыбкой произносит Кетиль и плеснув в чашу браги, поднимает тост, - За Данию! Самую гордую и могучую страну которую я когда-либо знал и любил! Хенрик улыбается, лишь немного отпив из кубка он смотрит на Норвегию, и теперь эти знакомые черты кажутся ещё ближе и роднее. Сладостное, искреннее чувство счастья наполняет его. - Кетиль… - шёпотом зовёт он его, и Норвегия сразу же отзывается, отставив кубок, он беспрекословно подходит к нему. - Неужели… - тихо произносит он, садясь ему на колени, - неужели уже завтра?!.. Кетиль целует его щёки, глаза, трепетно прикасается к его губам, с замиранием сердца обвивает руками шею. - Я проклинаю эту Европу! - шипит Кетиль, запуская ладонь в его волосы, - к чему это всё?.. Возьми меня с собой. Мы будем сражаться бок о бок. Ты же знаешь… Хенрик вздыхает. - Я уже тысячу раз говорил об этом. Тебе просто нельзя там быть. Меня уже ничего не спасёт… - Хватит… - Опущенная вниз голова Норвегии. Он так и не может сдержать то напряжение, что накопилось в нём. Из светлых глаз неслышно текут слёзы. Он убирает свои руки с его плеч, улыбается, задрав подбородок. Руки дрожат, подрагивают губы, искривлённые улыбкой… - Пойдём лучше в постель. - Да, мой король… - слышит в ответ Хенрик надорванный шёпот. *** Беспросветное… Теперь небо почти очистилось от туч, последние облака уплывают на север. Над Копенгагеном вновь сияет солнце, войска возвращаются назад. Да, это всё тот же Дания, но… Он слишком изменился. В облике появились новые, европейские черты, изменилась и речь, и характер… Одна, не особо важная деталь, теперь не выходит из головы Кетиля. Он просто не помнит его. Союзник, близкая страна, возможно друг… - Слишком… - шепчет Кетиль, отворачиваясь. *Википедия сказала, что «…Только завоевание Англии сначала Свеном, а затем Кундом Великим (1018—1035), дало христианству возможность укрепиться. Благодаря покровительству Кнуда английские проповедники явились в Данию и были первые... бла-бла.