Это до смешного забавно, как «передышка» между спецоперациями на языке Вооружённых Сил (а именно так они называют период после того, как из всех них чуть не сделали фарш у чёрта на куличках), означает, что их повезут на конспиративную квартиру или в отель, с приказом Освежиться и Отдохнуть*, будто бы пару часов сна на настоящей кровати и еда не из консервных банок волшебным образом поможет им забыть всё, что им пришлось пережить до этого момента. Что ж. Фрэнк не уверен насчёт остального, но принятие ванны с по-настоящему горячей водой впервые за месяц, помогает смыть себя холод, прилипший к коже с тех самых пор, как они высадились в Нормандии. Но всё это, чёрт возьми, не поможет вернуть Майки.
И вот, где они сейчас. В дорогом отеле, находящемся, предположительно, в самом сердце Лондона, с указаниями
немного передохнуть.
Он окунает голову под воду и остаётся там до тех пор, пока его лёгкие не начинают гореть. Он очень хотел бы выкурить сигарету, но потерял пачку на
том берегу. Ему придётся спросить Джерарда, не осталось ли у него сигарет из пайка.
Эти мысли, в конце концов, поднимают его из-под воды, потому что он, чего таить, никотиновый раб. Ничто не поможет перестать думать о случившемся, но крепкая сигарета явно не помешает, она хотя бы позволит отключиться ненадолго от всего этого кошмара. Он выбирается из ванной, стоящей на ножках в виде львиных лап, и наблюдает за тем, как вода утекает в слив, пока он вытирается одним из белоснежных полотенец, оставленных у раковины. Всё здесь такое
белое… До боли в глазах, особенно после чёртовых
месяцев, окрасивших всё в мире в оттенки дерьмового коричневого и блевотного зелёного. Единственными вкраплениями белого были только чьи-то кости.
Ему правда очень нужно покурить.
В гостиной номера, который им выделили на выходные, стоит тележка с причудливо украшенными серебряными подносами с едой, которую показывали разве что в фильмах; тюк с тряпьём, который он оставил посреди коридора, исчез. Значит, помимо него здесь сейчас Рэй. Или Джерард.
— Парни?
— Я здесь.
Голос слышится из-за открытой балконной двери, и Фрэнк выходит туда прямо в полотенце, обнаруживая Рэя, прислонившегося к перилам и смотрящего на город. В одной руке он держит сигарету, а другая сжата в кулак.
— Хэй, — приветствует его Фрэнк. — Я думал, ты не куришь.
Рэй делает затяжку и зажимает сигарету между большим и указательным пальцами.
— Ну да. Но ты знаешь…
Фрэнк знает.
Даже в полутьме он видит засохшую под ногтями Рэя кровь. Он держит сигарету и курит её так, будто теперь от неё зависит его жизнь. Или рассудок.
Наконец Рэй замечает, что Фрэнк стоит перед ним в одном полотенце, и тихо смеётся:
— Собираешься покорить весь Лондон?
Фрэнк не в силах выдавить из себя хотя бы маленькую улыбку. Вместо этого он зачёсывает мокрые волосы рукой и пожимает плечами:
— Может быть, это отпугнёт нацистов. Или покажет, что у американцев яйца будут покрепче их.
Рэй слабо смеётся в ответ и наконец разжимает кулак, в котором был зажат жетон. Фрэнку даже не нужно присматриваться, чтобы понять, что он принадлежал Майки. Такой же наверняка покоится у него во рту, — солдата, оставленного разлагаться на берегу чёртовой Нормандии.
— Другой остался между зубов, — объясняет Рэй. Когда вы знаете кого-то достаточно долго, вы можете предугадывать мысли друг друга. — Его рот был уже открыт, так что было нетрудно засунуть его туда.
— Господи-боже-
блять.
Фрэнк выбрасывает сигарету с балкона и кладёт голову на руки, устроив локти на перилах. Он даже не знает, как прошло вторжение после их миссии. Они сделали то, что должны были, и убрались оттуда к чертям собачьим, и ему, честно, абсолютно похуй, как всё прошло, потому что Майки
погиб. Что значит для него освобождение грёбаной Нормандии, когда прямо на его глазах того, кто всегда был ему как брат, убили?
Что же…
Внезапно Фрэнк вскидывает голову.
— Подожди, а где Джерард?
Тем временем у Рэя уже новая сигарета во рту, а жетона след простыл. Он в нерешительности потирает шею:
— Я не видел его с тех пор, как ты ушёл в ванную. Он просто оставил свои вещи и ушёл.
— А он говорил,
куда?
— Угадай, Фрэнки.
— Господи-
боже-блять! — снова восклицает Фрэнк.
Он знает, как это происходит. Он видел достаточно мужчин, потерявших семью, друзей и любимых во время этой войны, чтобы знать, что Джерард тоже попытается
потерять себя. Но Фрэнк этого ни за что не допустит.
— Ты не против, если я тебя оставлю?
Рэй смотрит на него так, будто у него выросла вторая голова, но потом просто кивает, выпуская дым через нос. Даже трагедия не может сделать из Рэя Торо конченного ублюдка.
— Я включу радио, возьму один из этих маленьких подносов с закусками с собой в ванну и представлю, что я Вивьен Ли*.
Фрэнк хлопает его по плечу и разворачивается в сторону выхода:
— Вот это правильный настрой. Оставишь мне немного шампанского, а?
— Но ты же не пьёшь.
— А ты не куришь!
В спальне с модным интерьером, на кровати, застеленной дорогим красивым бельём, его ожидал комплект чистой формы, и он надел его с таким чувством, будто получил отпущение грехов и благословение одновременно. В таком огромном городе, как этот, было множество мест, где Джерард мог скрыться, занимаясь одному богу только известно чем, а, учитывая тот факт, что Фрэнк пробыл в ванной около часа, в нём заворочалось предчувствие того, что он оплошал по-крупному.
Он начинает поиски с того, что опрашивает всех знакомых и незнакомых парней вокруг, а затем направляется в указанный ему паб в квартале от отеля, но Джерарда там уже нет. Бармен на громком кокни*, который при других обстоятельствах показался бы Фрэнку даже забавным, рассказывает ему, как его
друг заказал пинту пива и ушёл в неизвестном направлении, так и не притронувшись к ней. Фрэнк покидает паб, засунув руки в карманы, хотя это ему совершенно не помогало ослабить болезненный узел тревоги, завязавшийся в его животе. Сейчас Лондон был безопасным местом — он очень надеялся на это — но в насколько серьёзные неприятности мог втянуть себя одинокий парень здесь чисто теоретически?
Глупый вопрос, Айеро.
Джерард не проронил ни слова с тех самых пор, как их эвакуировали с того злополучного побережья вчера, он явно всё ещё пребывал в состоянии шока (вообще-то, как и все они до сих пор), но когда шок и душевная травма смешиваются в один коктейль, он становится взрывоопасным. Всегда есть
последствия. И они могут вылиться во что угодно.
Пройдя ещё пару кварталов, поприветствовав по дороге множество хорошеньких британских девушек, — обладательниц как печальных, так и лучезарных улыбок, — которые, проходя мимо, всегда придерживали края своих шляпок из вежливости, он услышал бит ударных вдалеке. Сперва он подумал, что это звуки артобстрела, и его сердце забилось в горле от ужаса, но это оказалась всего лишь музыка.
А Джерарду всегда нравилась музыка.
Больше никуда не сворачивая, Фрэнк пошёл на звук, который в итоге привёл его к танцевальному залу, битком заполненному людьми. Внутрь он зашёл как раз под звуки «Sing, Sing, Sing»* и тут же был втянут в танец какой-то блондинистой дамочкой в маленьком красном платье. Он позволяет ей вести, и она кружит его по всему залу, будто он её кавалер. И пока её неудачные попытки утянуть его в какое-нибудь движение линди-хопа* превращаются лишь в забавные вращения и подпрыгивания, он старается рассмотреть публику в поисках Джерарда. Но они перемещаются слишком быстро, а музыка слишком громкая; он наконец покидает свою нечаянную партнёршу, когда она пытается пролезть у него между ног в очередном па, и уходит с танцпола в сторону столиков.
И он находит Джерарда почти сразу же.
Он оказывается недалеко от уборных, спиной повернутый к шумной толпе танцующих и веселящихся, окутанный дымом, словно коконом. Фрэнк просто
уверен, что это он.
— Не одолжите сигарету?
Джерард поворачивается к нему, держа сигарету зажатой между тонких пальцев, — выглядит он ужасно. Он выглядит потерянным, будто он не до конца понимает, как оказался здесь, в этом танцевальном зале. Его лицо бледнее обычного, а глаза распахнуты так же широко, как на берегу в тот момент, когда…
— Фрэнк?
А ещё на его шее виднеется засохшая грязь — песок, морская вода, сажа, — и если бы не форма на нём, то его бы вряд ли вообще сюда пустили. Чёрт, он напоминает человека, только что вернувшегося из преисподней.
— Привет, Джер. Ты в порядке?
Джерард просто смотрит на него, позволяя сигарете тлеть, а пеплу падать прямо на липкий пол. Фрэнк едва выдерживает этот взгляд.
— Привет, Фрэнки, — наконец выдаёт он, когда «Sing, Sing, Sing» сменяется на «Bei Mir Bist Du Schön»*, которая на самом деле звучит слишком странно, учитывая нынешние обстоятельства.
Фрэнк подходит чуть ближе, как будто пытается поймать дикую кошку, медленно и плавно, с руками вытянутыми по бокам.
— Ты пьян?
Джерард морщит нос в привычной манере, за которую они все дружно подшучивали над ним.
«Наступил на что-то, Уэй?» — всегда они спрашивали, давясь смехом. Он стряхивает сигарету и снова подносит её ко рту, словно собирается сделать затяжку, но вдруг отбрасывает её в сторону. Фрэнк видит, как окурок приземляется в опасной близости от длинной юбки какой-то девушки.
— Трезв как священник, — всё, что он говорит. А затем добавляет:
— По крайней мере, пока. Я ушёл из бара, потому что один парень там выглядел, как… — его зрачки расширяются до каких-то невозможных размеров, и он тут же поджигает трясущимися руками новую сигарету.
— Я не уверен, что здесь лучше, — выражает сомнение Фрэнк, потому как они находятся в
танцевальном зале, как и пару дней назад, до высадки на берег. В тот день они много пели, танцевали, пили и уверяли друг друга в том, что
всё будет хорошо.
Он выхватывает пачку сигарет у Джерарда из рук до того, как тот успевает её спрятать, и забирает себе две сигареты: одну сразу же берёт в рот, а другую закладывает за ухо. Джерард, внимательно наблюдая за этим, тоже в итоге закладывает сигарету за ухо и только потом прячет портсигар в карман. Он прикуривает их сигареты одним тихим огоньком своей потрёпанной зажигалки.
— Я и вправду не знаю, зачем я здесь, — говорит Джерард после нескольких затяжек. Они смотрят на отблески люстр в паркете. — Услышал, как здесь играла «Stardust»*, и меня чуть не вывернуло на какого-то парня в костюме-тройке.
«Stardust» была одной из любимых песен Майки. И Фрэнку от этого осознания тоже становилось теперь дурно.
— Тогда пойдём отсюда, — предложил он почти умоляюще. — В отеле есть настоящая горячая вода, представляешь.
Джерард начал трясти головой ещё до того, как Фрэнк закончил говорить, и продолжал мотать ей, сжимая сигарету в зубах.
— Я не хочу. Не могу.
Его голос звучал будто эхо, словно он находился очень далеко отсюда, или говорил во сне. Фрэнку и правда бы хотелось, чтобы всё это оказалось дурным сном.
Он аккуратно приближается к Джерарду, легко скользя ботинками по паркету.
— Куда бы ты хотел пойти? Может, хочешь перекусить? Мы можем получить бесплатно в этом городе всё, что захотим, даже не показывая документов.
Джерард смотрит куда-то поверх головы Фрэнка и выпускает дым к потолку, так что он сливается с дымом всех остальных. Это место похоже на захудалый клуб, по мнению Фрэнка. И он находится в более плачевном состоянии, чем тот, в котором они были пару дней назад, что довольно забавно, поскольку они в
Лондоне. Джерард начинает стучать ногой невпопад, не в такт песне, и двигает челюстью, сильно сжимая и тут же расслабляя её, — Фрэнк понимает, что он едва сдерживает слёзы.
— Я хочу домой, Фрэнки. — Он беспомощно пожимает плечами, курит, смотрит куда угодно, только не в лицо Фрэнку, его мелко трясёт от подступающих рыданий. Джерард вообще из тех парней, которые не стесняются выражения своих чувств, но обычно никому не позволено видеть его слёзы, поэтому Фрэнк не уверен, хорошо ли то, что он в данный момент наблюдает, или нет. Учитывая всё, что с ними произошло, он выбирает второй вариант. — Но я не могу.
Фрэнк тушит лишь наполовину выкуренную сигарету в бокале проходящего мимо парня и берёт Джерарда за плечо. С такого расстояния ещё лучше чувствуется, как на самом деле от него несёт. Он пахнет потом, морской водой и
горем.
— Ты можешь. Шехтер сказал, что ты можешь вернуться домой, Джи.
И снова он начинает мотать головой. Если он не прекратит делать это так резко, то заработает сотрясение мозга. Фрэнк хочет, чтобы он сказал что-то ещё, он
нуждается в этом, но Джерард не произносит ни слова. Он только прикасается к его щеке мокрой от пота рукой и уходит, растворяясь в танцующей толпе. Фрэнк ещё долго стоит на том же месте и не может пошевелиться, как будто прикосновение Джерарда обратило его в камень. Или его ноги вмёрзли в пол. Он чувствует, как по щекам текут слёзы.
Он остаётся там, недалеко от уборных, ещё на две песни, пока не приходит в себя. Вторая сигарета подходит к концу, когда какой-то парнишка всовывает ему в руки стопку с чем-то янтарным, благодаря за службу. Фрэнк даже не осознаёт, как залпом выпивает алкоголь, затем он покидает зал, ещё долго проводя языком по зубам. Он всей душой ненавидит выпивку.
По пути в отель он пытается высмотреть Джерарда в толпе, но не находит его. Он, в конце концов, взрослый мальчик с хорошей головой на плечах. С ним всё будет
хорошо. Он не натворит глупостей.
Но мысли не дают ему покоя всю ночь, во время их с Рэем позднего ужина и часа комедий по радио, и к тому времени, когда Фрэнк желает Рэю спокойной ночи и удаляется в свою комнату, он понимает, что не верит в свои же уговоры. Им необходимо было
поговорить. Если у вас хорошая голова на плечах, это не означает, что после того, как ваш младший брат погибнет от рук фрицев в трёх ярдах от вас, вы сможете сохранить её.
Поэтому он вылезает из кровати — которая была удобной до неудобства — после того, как некоторое время смотрел в потолок, надевает белую рубашку и брюки цвета хаки поверх белья и выходит из комнаты. В гостиной Рэй спит прямо на полу у камина с пустым стаканом рядом и книгой на груди. Фрэнк достаёт спичку из кармана лежащего рядом кителя и бросает её в камин, чтобы разжечь огонь, прежде чем тихо покинуть номер.
Его наручные часы подсказывают, что сейчас почти два ночи, но улицы и в половину не пустыннее, чем раньше. Он полагает, что довольно тяжело спокойно спать, пока по твоему прекрасному городу разгуливает толпа хорошеньких солдат, так и ищущих приключений на свои головы после крупнейшей спецоперации за их военную карьеру. По крайней мере, он догадывается, что большинство парней, с которыми он сталкивается, участвовали в операции «Оверлорд»*. В конце концов, видно, всё прошло удачно, если командующие позволили своим людям бездельничать на выходных. И тут Фрэнк понял, что они втроём были особенными. Впрочем, как и всегда.
Хорошенькая дамочка с носиком-пуговкой и румянцем купидончика вдруг заталкивает Фрэнка в переулок между двумя домами и пытается просунуть свои ручки в его брюки, но он оставляет быстрый поцелуй на её губах и говорит: «Найди кого-нибудь другого, милая, я занят», прежде чем ускользнуть.
Он заглядывает в паб, в который наведывался раньше, но он настолько мал, что одного взгляда оказывается достаточно Фрэнку для понимания, что Джерарда здесь нет. Танцевальный зал оказывается закрытым на ночь, так что Фрэнк не совсем теперь понимает, куда же ему идти дальше. Опять же, Лондон — чертовски большой город. А Джерард всегда мастерски умел исчезать.
— Здравие желаю, рядовой! — говорит он парню, с которым, кажется, смутно знаком, пробираясь к нему через толпу подростков, слушающих пластинки сидя на ступеньках закрытого магазина.
Парень поднимает бутылку пива в знак приветствия и подходит ближе, рыжая девушка следует за ним, держась за его ремень, как ребёнок за мамину юбку.
— Айеро, так?
— Всё так, приятель. Ты не видел случайно Джерарда Уэя?
Парень делает глоток из бутылки и обнимает девушку за плечи. Похоже, оба они в стельку пьяны, и являются не самым достоверным источником информации.
— Примерно такого роста? — уточняет он, едва поднимая руку. — Чёрные волосы? Лицо, как у девчонки?
Последний комментарий выводит Фрэнка из себя, но на разборки времени нет, поэтому он, стиснув зубы, отвечает:
— Да, это он. Так ты его видел?
Гарри, если Фрэнк правильно помнит его имя, оглядывается, а потом пожимает плечами:
— Он, кажется… Не знаю даже, куда делся. Слушай, а это не его братца подстрелили вчера?
— О боже! — восклицает рыжая девица с забавным акцентом.
— Не переживай, куколка, я смогу тебя защитить.
Фрэнк еле сдерживает рвотный позыв и засовывает руки, сжатые в кулаки, в карманы, лишь бы не врезать этому Гарри. У него нет
времени на эту чушь.
— Так ты видел его?
— Ох, да, — Гарри указывает куда-то через дорогу. — Думаю, он пошёл туда.
Фрэнк тяжело вздыхает и поднимает глаза к небу, но всё же произносит:
— Чудно. Спасибо.
И уходит, слыша вдогонку пьяное: «Без проблем, дружище!»
Через дорогу находится парк, каждый его клочок пестреет одеялами для пикника и галдящими радиоприемниками; его сослуживцы повсюду обжимаются с британскими девушками в тени деревьев, как возбуждённые подростки. Джерард никогда не был любителем публичных проявлений привязанности, но Фрэнк на всякий случай осматривается по сторонам — слишком странные для них всех времена наступили. Но его нигде нет. И тут парень по имени Джим, чья рота тренировалась одно время с Фрэнком, привлекает его внимание с того места, где он лежал на скамейке с сигаретой в руке. Фрэнк обходит пару, спящую прямо в траве в окружении пустых коробок из-под шоколада, и направляется к скамейке. Джим принимает сидячее положение, когда он приближается.
— Уэя ищешь?
Что ж, а вот это было неожиданно. Он что, настолько предсказуем?
— Ага. Прошу, скажи, что видел его.
Джим кивает и затягивается, к удивлению Фрэнка, самокруткой.
— Он пришёл сюда, по всей видимости, после клуба, с бутылкой шампанского в руках, полежал в траве немного…
— И?
Джим пожимает плечами и лениво продолжает:
— Бутылка опустела, поэтому он ушёл. Я думаю, он направился к реке. К Темзе. Это туда.
Фрэнк взглядом прокладывает путь к той стороне, куда указывает Джим, и неразборчиво шепчет: «Спасибо» на прощание, прежде чем пойти в направлении реки Темзы.
Он молится всю дорогу, пока идёт туда, одной рукой сжимая крестик на своей шее, а другой прижимая к груди карман, в котором хранит фотографию мамы и иконку Св. Михаила. Ему страшно думать о том, что он может обнаружить, когда окажется на месте, но ещё ужаснее мысль, чего, вернее, кого, он может там не найти.
У реки сейчас не так много людей: пара солдат здесь, несколько девушек там, — Фрэнк же находится на грани истерики к тому моменту, как наконец подходит к перилам и смотрит вниз на воду. Джерарда здесь нет. Ну конечно же
нет. Фрэнк собирается просто послать всё к чёрту и вернуться в отель, как вдруг…
Боже.
Иисус, Мария и Иосиф. Бутылка из-под шампанского, конечно же, пустая, стоит под перилами на краю набережной, переливаясь в лучах уличных фонарей разными оттенками изумруда.
— Вот дерьмо…
Он берёт её в руки. Осматривается вокруг. Опускает взгляд на водную гладь.
— Я говорил рядовому Уэю, что не стоит оставлять бутылку, но он сделал всё по-своему.
Фрэнк разворачивается на каблуках, слыша хруст гравия под ботинками. Он понятия не имеет, как зовут этого парня, который стоит неподалёку, прислонившись к перилам, и тасует старую колоду карт, но он точно уже видел его где-то, возможно, однажды поделился с ним банкой бобов. Может быть, даже пару раз перебирал с ним чётки.
— Куда он направился? — спрашивает Фрэнк его, чувствуя облегчение, хотя, кажется, он уже в миллионный раз задаёт этот вопрос за сегодняшний вечер. Но в данный момент он не совсем уверен, что вообще хочет услышать ответ.
Парень подходит и, не выпуская карт из рук, забирает у него пустую бутылку из-под шампанского и относит её в мусорное ведро, выбрасывая. Фрэнк готовится к звуку разбитого стекла, но ничего не происходит.
— Он спросил, где бы мог выпить. Я любезно ответил ему, что сам не пью, но знаю, что за этим все направляются в таверну «Трафальгар» на другом берегу реки.
Фрэнк, прищурившись, оглядывает противоположный берег Темзы и, наконец, находит большое здание песочного цвета, сияющее огнями. Похоже, это единственное место, где всё ещё не спят.
— Не хотите ли сыграть в Джин-Рамми*, рядовой? Лунный свет очень способствует.
Фрэнк хмуро смотрит на потрёпанную колоду карт.
— Нет, благодарю.
Ему требуется почти полчаса, чтобы оказаться на другом берегу, и к тому времени, когда он останавливается у огромной викторианской таверны, вся его одежда мокрая от пота. Для дождливого Лондона влажное жаркое лето вполне себе характерно, однако такие же температуры и в ночное время удивляют.
У входа группа солдат пьяно поёт что-то из репертуара Синатры, и Фрэнку приходится протискиваться сквозь них, чтобы попасть внутрь таверны. Он входит в нечто вроде фойе с картинами на каждом дюйме стен и люстрами размером с фару джипа. Фрэнк заворожённо разглядывает причудливые гобелены, когда будто из ниоткуда появляется официантка, исполняющая роль метрдотеля сегодня.
— Добрый вечер, сэр, и спасибо за службу. Чем могу быть полезна вам сегодня? — ей на вид даже нет семнадцати, но синяки под её болезненно красными глазами говорят за неё о том, как быстро ей пришлось повзрослеть на десятки лет к сегодняшнему вечеру. Ему становится невероятно жаль эту девушку.
— Прошу прощения за беспокойство, мадам, но я ищу своего друга.
Она с удивлением смотрит на него, явно поражённая таким вежливым, церемониальным тоном.
И это его Майки называл деревенщиной…
— О, конечно, постараюсь помочь вам. Как он выглядит? Есть фотография?
Фотография. Она существует, всегда при себе, Фрэнк приспускает ботинок и достаёт из-за голенища квадратик фотобумаги. Это снимок, на котором запечатлены только они с Джерардом вдвоём, улыбающиеся, приобнимающие друг друга за плечи.
Какая-то журналистка, которая, возможно, была (или не была) женой Хемингуэя, однажды прошлой весной приехала в их лагерь, и они с Джерардом пообещали предоставить ей секретную информацию, если она их сфотографирует. Она согласилась, но всё, что получила взамен, — их глупо улыбающиеся лица. С досады она толкнула их обоих в грязь и зацокала каблуками прочь. Но на следующей неделе они всё-таки получили копию своей фотографии по почте.
Официантка нахмурилась, когда Фрэнк показал фотографию, сморщив свой маленький носик-пуговку. Фрэнк, поняв, в чём проблема, указал на улыбающееся лицо Джерарда, и её выражение лица кардинально изменилось:
— О, так он был не один, а с девушкой! Они попросили комнату.
Попался.
— Не подскажете номер комнаты? — спрашивает он её, пока засовывает фотографию обратно в ботинок.
Девушка быстро пролистывает журнал посещений, пока он перекатывается с пятки на носок.
— Комната… Восемь А. К сожалению, лифт сломан, так что, боюсь, вам придется подняться по лестнице.
А он уже направляется к лестнице, когда произносит:
— Без проблем. Спасибо, дорогуша!
Похоже, весь первый этаж полностью состоит из баров и ресторанов, и, судя по запаху, курительных комнат тоже. Он поднимается по лестнице, перепрыгивая через каждые две ступеньки, его сердце колотится в груди, как дикое животное в клетке. Коридор, в котором Фрэнк оказывается, затянут дымом, узорчатый ковёр усеян окурками, чей-то обувью и даже трусиками. Неудивительно, что бедная девушка внизу выглядела так, словно была на волосок от того, чтобы бросить всё это к чёртовой матери.
Комната Восемь А находится в конце коридора, и когда Фрэнк прислоняется ухом к белой двери, то различает за ней смех. Он стучит, и смех прекращается. Через секунду дверь приоткрывается с противным скрипом, и из-за цепочки выглядывает зелёный глаз.
— Ты принёс их наконец?
Фрэнк удивлённо хмурится и переспрашивает:
— Что?
Дверь захлопывается перед его носом, чтобы открыться полностью через секунду. За ней оказывается женщина в белье и подвязках, её волосы — настоящее крысиное гнездо, а макияж больше напоминает клоунский грим. Она выжидающе смотрит на него.
— Кто там? — спрашивает голос из комнаты,
голос Джерарда.
Фрэнк приподнимается на носочках и заглядывает поверх головы дамочки. Человек, которого он ищет всю ночь, распростёрся на кровати с балдахином, его рубашка расстёгнута на груди, а между губ зажат косяк. Да откуда они все берут эту дрянь?
— Так он у тебя или нет?
Фрэнк снова обращает внимание на дамочку, которая, похоже, теряет терпение.
—
Что тебе нужно от меня?
Она закатывает глаза и пытается закрыть перед ним дверь снова, теперь уже окончательно, но его нога мешает этому.
— Да что здесь происходит? — он отталкивает полуголую дамочку в сторону и врывается в комнату, направляясь прямо к кровати. Фрэнк нависает над Джерардом, уперев руки в боки, как заправская мамочка, и ждёт, когда тот наконец его заметит. Вскоре это происходит: глаза Джерарда распахиваются, остекленевшие и расфокусированные, через некоторое время наконец останавливаясь на Фрэнке.
— Фрэнки? Ты хочешь присоединиться к нам? Мэгги… Классная.
— Вы что, знакомы? — спрашивает Мэгги. Фрэнк игнорирует её реплику.
— Я здесь, чтобы убедиться, что с тобой всё хорошо.
Теперь его игнорирует Джерард. Он без помощи рук перекатывает косяк из уголка рта языком, чтобы затянуться, и выпускает дым Фрэнку прямо в лицо.
— И?
— Что и?
Он снова закрывает глаза.
— Ты в
порядке?
— Естественно, дружище.
Фрэнк выдыхает через нос, как разъярённый бык. Он поворачивается к Мэгги, которая теперь пьёт вино прямо из бутылки.
— Я думаю, тебе лучше уйти, — говорит он ей.
— Чего?
Фрэнк поднимает с пола платье и швыряет в неё. Она едва ловит его, выглядя потрясённой до глубины души.
—
Сейчас же.
— Я не уйду! — выкрикивает она по-птичьи пискляво, но начинает надевать туфли.
— Он обещал тебе заплатить? Сколько?
Она внезапно выпрямляется, лишь слегка покачнувшись на месте, и гордо заявляет:
— Я не из таких девушек, мистер.
— Тогда проваливай!
Она пыхтит, фыркает, но покидает комнату со своей одеждой и вином в руках, громко хлопая дверью.
Фрэнк вновь обращает внимание на Джерарда, который, кажется, заснул с косяком во рту. Фрэнк наклоняется, забирает самокрутку и тушит её в переполненной пепельнице на тумбочке. Джерард, вздрогнув, резко просыпается, в растерянности оглядывая комнату, прежде чем его глаза останавливаются на Фрэнке.
— Ой. Привет, Фрэнк. А что ты здесь делаешь?
Фрэнк качает головой. Его друг, конечно, не мёртв, но он не уверен, насколько это его состояние лучше.
— Ты в полном беспорядке.
И это правда: Джерард не мылся вот уже несколько дней, и грязь на его шее и груди вот-вот станет частью его кожи, а форма оставляет пятна на красивых простынях.
— Что я могу поделать? Мардж любит, когда всё грязно.
— Мэгги, — поправляет его Фрэнк.
— А кто это?
Фрэнк устало опускается на край кровати.
— Ты пьяный или просто под кайфом?
Глаза Джерарда непроизвольно закатываются под веками, а после он широко открывает их и смотрит прямо на него.
— Я думаю, немного и того, и другого. Немножко. Мардж должна была позвать парня, который пришёл бы с… Я не знаю. Надеюсь, чем-нибудь интересным. Эй, а где Мардж? — он внезапно садится.
— Сколько ты выпил, Джи?
Джерард снова смотрит на него тем затравленным взглядом, как тогда, в танцевальном зале. Таким же он был и на том берегу, пока Фрэнк изо всех сил удерживал его, чтобы он не бросился под перекрёстный огонь вслед за братом. Он мог видеть выстрелы и взрывы в отражении его глаз, и он предпочёл их Рэю, который в это время пытался спасти Майки. Он видел, как Джерард стал свидетелем смерти своего брата на руках их лучшего друга. Боже, какой же это кошмар… Фрэнк не выдерживает и отводит взгляд.
— Только немного шампанского, — тихо отвечает он. Шампанское на него никогда не действовало, так что он не пьян. Просто немного под кайфом и захлёбывается горем. Прежде чем он осознает это, голова Джерарда падает ему на плечо, как мешок с картошкой, и,
Боже правый, от него воняет дерьмом.
— Почему бы нам не вернутся в отель?
— Горячая вода, да. Ты говорил.
— Давай, дружище. Ты не поверишь, но кровати ужасны — я лучше посплю на полу, как и Рэй.
Какая-то чертовщина начинается после упоминания имени Рэя. Джерард вскидывает голову, слезает с другого конца кровати и начинает двигаться к выходу из комнаты.
— Эй, куда это ты?
Джерард закрывает лицо руками, а когда отнимает их, то оказывается, что он улыбается. Но эта улыбка чертовски пугающая. Потому что
безжизненная.
— Я собираюсь найти Мардж и уточнить, сможем ли мы завершить то, что начали.
Фрэнк вскакивает с кровати.
— Что? Джерард, мы возвращаемся в отель. Ты вообще можешь представить, как долго я тебя искал? Я думал уже, что ты решил утопиться в, мать её, Темзе!
Джерард слегка вздрагивает, но не перестает улыбаться, как деревянная кукла. Он наклоняется, чтобы надеть ботинки, которые тоже покрыты грязью и портят ковер.
— Извини за доставленные неудобства, приятель. Я собираюсь заняться своим собственным видом ОО* — ПП!
Потрахушками и пьянством, — произносит он с ужасным британским акцентом. — Ну, как звучит?
А потом он уходит, но Фрэнк не стоит столбом, как дурак, как тогда, в танцевальном зале. Он выбегает из комнаты вслед за ним и хватает его за плечо, прежде чем тот успевает добраться до лестницы.
В ту минуту, когда Фрэнк прикасается к нему, Джерард разворачивается, от того, насколько это было резко, даже жетоны звякают у него на шее, и со всей силы толкает его к стене; Фрэнк больно ударяется головой об неё. Джерард подходит очень близко, их носы почти соприкасаются, и с этого расстояния чувствуется, насколько у него сейчас прогорклое дыхание. Он выглядит устрашающе, но Фрэнк его не боится. И никогда не боялся.
— Не ходи за мной, Айеро, — угрожающе тихо предупреждает он. — Я не позволю тебе снова удержать меня.
Фрэнк отталкивает его. Затем ещё раз пихает в грудь для пущей убедительности.
— Значит,
снова? — у него внезапно встаёт ком в горле, он чувствует, будто по его венам течёт магма, а не кровь. — Ты припомнил то, как я не позволил тебе выбежать сломя голову в грёбаную зону
боевых действий и дать себя убить, как
Майки?
Джерард наносит удар ему по носу с такой силой, что он снова ударяется головой об стену. Кровь начинает идти так обильно, что даже немного заливается ему в рот, прежде чем Фрэнку удаётся остановить её рукой. Они стоят посреди коридора, уставившись друг на друга, оба дышат так тяжело, что могли бы привести в действие ветряную мельницу.
— Да пошёл ты нахуй, — в конце концов шипит Джерард, вкладывая в голос весь яд. Фрэнк рефлекторно сплёвывает кровь, так и продолжающую идти из носа, а Джерард даже не выглядит виноватым, когда вытирает её с лица Фрэнка рукавом своего грязного кителя.
— Ты должен был
отпустить меня, чёрт возьми. Ты должен был отпустить меня
к нему!
Затем он бросается на Фрэнка, как дикий зверь, и Фрэнк хватает его за плечи своими окровавленными руками.
— Чтобы твоя мама вывесила
два флага у себя на пороге?! * — кричит он ему в лицо, его нос — сгусток адской боли, пульсирующий в такт неровному биению его сердца. —
Этого ты хочешь?
Джерард обессиленно бьёт его в грудь, и Фрэнк позволяет ему. Он не в состоянии причинить больше физической боли, чем Фрэнк уже испытывает сейчас, он знает, что Джерард не сможет.
— Это нечестно, это
несправедливо, почему ты не позволил мне
пойти к нему?!
Теперь из огромных, как у напуганного ребёнка, каштановых глаз Джерарда текли слёзы, он колотил дрожащими кулаками в грудь Фрэнка и плакал.
— Что,
чёрт возьми, ты мог сделать, Джи? — произносит он, повышая голос только для того, чтобы Джерард мог услышать его сквозь собственное тяжёлое дыхание. — Рэй сделал всё, что мог.
— Он
умер!
— Рэй сделал
всё, что было в его силах! Ты знаешь это.
— Нет, не
всё, — всхлипывает Джерард. Фрэнк тем временем понимает, что, оказывается, даже не видел, как погиб его друг, — уж слишком занят был криками Джерарда с его именем до хрипоты и удержанием его, рвущегося по глупости под пули вслед за братом, в своих руках. Но он был уверен, что Рэй сделал всё от него зависящее. И даже не как медик, а как его лучший друг.
Его брат по оружию. И Фрэнк был уверен, что Джерард всё это прекрасно понимает и знает, просто не готов признать сейчас.
Джерард внезапно обмякает, как будто из него сразу вышли все силы, и Фрэнк приподнимает его за руки, не давая упасть. Теперь его голова прижата к груди Фрэнка, колени полусогнуты и почти касаются пола. С его губ срываются звуки, которых Фрэнк никогда прежде не слышал, резкие, душераздирающие звуки. Как у раненого зверя. Как у кого-то, у кого вырвали кусок его самого, и теперь он молит Бога вернуть его, потому что он не может жить без этого.
— Это несправедливо, — сипит Джерард, теперь звуча как старый алкаш, невнятно произносящий слова заплетающимся языком и захлёбывающийся слюнями. Но Фрэнк знает, что дело не в этом. Джерард же сказал ему, что выпил только эту чёртову бутылку шампанского, и он ему верит. Фрэнк хотел бы, чтобы он был всего лишь пьян, и чтобы Майки сейчас был в отеле, распевая худшее в Англии исполнение «Let's Call The All Things Off»* и пытаясь заставить Рэя подпевать части Джинджер Роджерс. — Это
несправедливо. Несправедливо, Фрэнки. Почему он? Почему не
я?
Фрэнк чувствует, как болезненно сжимается его горло, а глаза начинают гореть от подступающих слёз. Ни один из них не проронил ни слезинки до этих самых пор, так может, и хорошо, что сейчас всё это происходит, вместе пережить легче. Поэтому он обнимает Джерарда за шею и сильно сжимает. Джерард сползает ещё ниже на пол, пока его колени не касаются ковра, и прижимается лицом к бедру Фрэнка. Тот чувствует, как его брюки цвета хаки становятся влажными от слёз, потому что он плачет и не может остановиться.
— Майки был добровольцем, — произносит Фрэнк, когда снова обретает способность говорить, его губы дрожат. — Он знал, во что ввязывался.
Джерард стонет, и этот звук прошибает Фрэнка насквозь, словно пулю пустили прямо в сердце, он что-то ломает в нём, и внезапно замки срываются, и Фрэнк понимает, что тоже теперь плачет, руками блуждая по голове Джерарда, пальцами запутываясь в его волосах, липких от пота и бриолина, его лицо мокрое от слёз и крови, которая медленно высыхает у него на губах.
— Это что, блять, такое?
Фрэнк поднимает голову, а Джерард не двигается. Он вообще не уверен, что тот сейчас в состоянии сделать хоть что-нибудь.
Боб Брайар, который служит с ними в одной роте, который в то время, как Майки подстрелили, лежал с другой стороны от Джерарда, стоит через несколько дверей от них, заправляя майку в брюки. Во рту у него зажата сигарета. Фрэнк устало вытирает лицо рукой, которая теперь пахнет Джерардом.
— Рядовой Уэй, что бы сказал твой брат, увидь он тебя
таким?
От этой фразы всё внутри Фрэнка покрывается льдом, и ему кажется, что он находится вне собственного тела, когда Джерард внезапно перестаёт всхлипывать и напрягается всем телом. Это будто не Фрэнк сейчас наблюдает за тем, как он механически поднимается на ноги, как самый настоящий робот в одном из тех старых научно-фантастических романов, которые они читали в юности. Его лицо красное от рыданий, опухшее, и он едва удостаивает Фрэнка взглядом, прежде чем поворачивается лицом к Брайару.
— Здесь заведение другого толка, рядовой. — Говоря это, Брайар вынимает сигарету изо рта и скрещивает руки на широкой груди. Он выглядит чертовски самодовольным, и Фрэнк знает, что сейчас произойдёт что-то очень плохое.
И это происходит: Джерард отводит руку назад, как будто он грёбаный подающий Доджерс, и бьёт Брайара в челюсть, тот оседает на пол, как мешок с кирпичами. Он воет и стонет на полу, и, хотя, этого не должно было случиться, это
неправильно, но Фрэнк ощущает прилив гордости, возвращающий его к жизни. По-хорошему, Брайар нарывался уже несколько месяцев, и, похоже, теперь было самое время поставить его, чёрт возьми, на место.
— Какого хрена, — выплёвывает Брайар, руками вытирая кровь с лица. Удивительно, что он всё ещё удерживает эту проклятую сигарету во рту. — Какого, блять, хрена?! Ты сумасшедший грёбаный извращенец!
Джерард наваливается на Брайара, садясь ему прямо на грудь и расставляя колени по обе стороны от него, и вот теперь он и вправду выглядит, как сумасшедший, как один из персонажей Хичкока. Брайар отнимает руки от лица и удивлённо смотрит на него, не понимая, чего ожидать дальше, а Джерард вдруг наклоняется и целует его прямо в окровавленный рот, с громким, пошлым звуком, и, когда он немного отклоняется, а Брайар начинает плеваться отборными ругательствами, Джерард снова бьёт его, на этот раз уже по носу. А потом ещё раз, и ещё, и ещё…
Фрэнк чертыхается, хватает рычащего зверем Джерарда за китель и отбрасывает его от находящегося в отключке Брайара. Они должны убраться отсюда поскорее, пока кто-нибудь не увидел, что случилось. Наконец-то он нормально ставит Джерарда на ноги — его трясёт от переизбытка адреналина в крови, рот краснеет кровью Брайара на губах, а грудь вздымается от загнанных вдохов.
— Пошли отсюда.
—
Нет, — твёрдо заявляет Джерард с очевидным желанием устроить второй раунд, но Фрэнк обхватывает его за талию и толкает в сторону лестницы.
— Фрэнк! — разъярённо кричит он. — Блять, пусти меня! Я ещё не закончил с этим у…
Фрэнк, крепко держа его за талию, зажимает Джерарду рот рукой, чтобы он, чёрт возьми, уже заткнулся.
— Если мне придётся сдерживать тебя ценой своей жизни, чтобы тебя, мать твою, не убили, то так тому и быть, — угрожающе шипит он ему на ухо. — Злись на меня сколько хочешь, Джерард. Ты ещё будешь благодарить меня, когда тебя не отстранят от службы с
позором или, чего хуже, отправят под трибунал.
Их противостояние не длится долго. У Джерарда снова глаза на мокром месте, он стремительно обмякает, как тряпичная кукла. Фрэнк убирает руку от его рта, не переставая придерживать.
— Мне
плевать! — кричит он в ответ, и Фрэнк теперь абсолютно уверен, что Джерард выбивал из Брайара дух не за оскорбление. Он сделал это, потому что не мог себе позволить сделать подобное с ним. — Они могут делать со мной всё, что угодно теперь, но я никогда не вернусь домой. Я никогда не вернусь, Фрэнки.
На этот раз сердце Фрэнка не разбивается — он понимает, что разозлился до чёртиков, поэтому следующее, что он делает — разворачивает Джерарда к стене и хватает его за плечи сильнее, чем это было необходимо. Он выглядит опустошённым, разбитым, подавленным; он едва может даже встретиться взглядом с Фрэнком.
— Ты действительно хочешь это сделать? А? Покончить с собой… Да это не только неуважение к твоей грёбаной стране, — он снова приближается к лицу Джерарда, чтобы дать понять, что серьёзен как никогда, — но и к твоему
брату.
Джерард надрывно всхлипывает, и этот звук будто вырвали из его горла силой. Фрэнк обнимает его за плечи и едва не тащит вниз по лестнице на первый этаж. Девушки-метрдотеля нет за её стойкой, так что у них получается выскользнуть из таверны почти незамеченными. Джерард начинает идти самостоятельно на полпути к Темзе, но не лить слёзы. Как, впрочем, и Фрэнк. Он больше не злится на него. Он никогда не может долго сердиться на Джерарда. Они беззвучно плачут вместе и держатся друг за друга, позволяя звукам ночного города отвлекать их от воображаемых, но будто абсолютно осязаемых кинжалов, застрявших у них в груди.
А когда Джерард возвращается в состояние живого мертвеца, в котором он пребывал с момента высадки на побережье, то произносит:
— Ты не переживёшь войну, Фрэнк. Никто из нас.
Фрэнк сжимает его бок, и Джерард морщится, будто от боли.
— Я думаю, нам стоит попробовать. Потому что я не собираюсь бросать тебя.
Джерард смеётся и слегка качает головой, хотя в этом нет ничего смешного:
— Тебе всё равно придётся оставить меня. Я умер на том берегу вместе с…
С ним. Я никогда не вернусь домой.
И Фрэнк знает, что Джерард вспоминает своего отца, который был контужен на войне ещё до его рождения. Который всегда был чужим в своём собственном доме, в своей собственной семье. Фрэнк иногда думает о том, каково было бы вернуться домой кем-то
другим. Он не уверен, что это лучше, чем вообще не возвращаться домой. Фрэнк хочет возразить, но не понимает как, поэтому остаток пути они проходят молча.
Рэй всё ещё спит на полу, когда они поднимаются в номер, огонь в камине потух, но Фрэнк не хочет будить Торо, поэтому не предпринимает ничего, чтобы снова его разжечь — здесь и так достаточно тепло. Он направляет Джерарда в сторону ванной и закрывает за ними дверь, оказываясь внутри. Джерард позволяет Фрэнку себя раздеть, а после — бросить вещи в уже имеющуюся кучу грязного белья в углу. Снимая слой за слоем, Фрэнк лишь больше убеждался в том, насколько грязным Джерард был. Сперва он даже не обратил внимание на засохшую кровь на его бедре.
— Иисусе, что ты с собой сделал?
Джерард наклоняет голову, чтобы посмотреть, о чём говорит Фрэнк, волосы грязными космами падают ему на лицо.
— Я думаю, это произошло на берегу. Не знаю… Мне не было больно.
— Ага, видимо, и сейчас тоже. Господи, Джер, почему ты молчал? — зато сейчас, когда Фрэнк слегка нажимает рядом с раной, он аж подскакивает на месте.
Фрэнк аккуратно усаживает Джерарда на унитаз в одних трусах и начинает рыться под раковиной. К счастью, там находится новая аптечка первой помощи, которую он сразу же достаёт.
— Я не заметил.
«Потому что боли и так хватало», — не озвучивает он, но Фрэнку не составляет труда восстановить опущенные фрагменты, потому что он чувствовал то же самое. Эта боль настолько сильно въелась им под кожу, что не заметить другие её проявления и источники было проще-простого. Боль давно стала их спутницей.
Фрэнк открывает белую коробочку. В ней оказывается бутылочка перекиси, которую он вынимает и открывает.
— Будет щипать, — предупреждает он, но Джерард не реагирует ни на его слова, ни тогда, когда он смачивает рану перекисью и пальцами аккуратно снимает кусочки запёкшейся крови и грязи с кожи вокруг. Перед тем, как закрыть бутылочку, Фрэнк вспоминает драку в таверне и поливает перекисью сбитые до мяса костяшки его рук, они выглядят так, будто он выбивал дух из боксёрской груши без бинтов на протяжении суток. Им и раньше приходилось оказывать друг другу первую помощь, но в этот раз всё ощущается иначе. Наверное, всё с этого дня будет другим.
Рядом с раковиной оставлено несколько чистых полотенец, и Фрэнк берёт одно после того, как кладёт аптечку на место. Он включает воду в ванной и полностью смачивает полотенце под краном, затем вынимает его из-под струи, кран оставляя включённым. Он протирает Джерарду лицо, как это делают мамы, Джерард всё это время держится за его ремень.
Иногда слишком сложно поверить в то, что Фрэнк младше его на целых четыре года.
Теперь, когда его лицо чистое, а полотенце — нет, Фрэнк улыбается и говорит:
— Ну вот.
Джерард замечает воду, постепенно наполняющую ванную, затем поднимает взгляд на Фрэнка:
— Ты можешь идти, если хочешь. Ты наверняка устал.
— Я не усну без тебя. Так что давай-ка, залезай, пока вода не остыла. — Отвечает Фрэнк, мотая головой и помогая ему подняться.
Он помогает снять его бельё, отбрасывая в ту же кучу в углу, всё продолжающую расти, закрывает кран и держит Джерарда за руки, пока он залезает в ванную, не отпуская до тех пор, пока он не садится в горячую воду и не выдыхает глубоко.
— Здорово, правда? — Фрэнк поворачивается, чтобы взять чистое полотенце, передаёт его Джерарду и садится рядом с ванной, скрестив ноги.
— Да. — Джерард сгорбившись сидит на коленях, сжимая мочалку одной рукой, лодыжку — другой. Он смотрит на воду, текущую из крана. Просто смотрит. Не двигаясь. В широко распахнутых глазах плещется отчаяние.
Фрэнк не уверен, что они смогут снова вернуться в строй после выходных.
Он поднимает кусок мыла, который оставил на полу после того, как сам принимал ванну, и протягивает его Джерарду. Он не берёт его, но смотрит будто
сквозь него, поэтому Фрэнк забирает у него мочалку и сам намыливает. Проводя ей по бледной, грязной спине Джерарда, он ощущает выпуклость каждого позвонка под пальцами. Он сейчас худой настолько, что от него прежнего остались практически только кожа да кости. Это разбивает Фрэнку сердце уже по-другому: у Джерарда всегда было немного мяса на костях, он никогда не был субтильным, но эта война выпивает его до дна.
Фрэнк беззвучно плачет, но осознаёт это не сразу, — Джерард тоже, и точно так же, как на обратном пути из таверны, они снова делают это вместе.
Фрэнк трёт ему спину и плечи, затем аккуратно толкает его спиной к ванне, чтобы он мог продолжить спереди. Джерард закрывает глаза и вытягивает ноги, пока его ступни не оказываются под краном. Фрэнк бережно отодвигает в сторону его жетоны и намыливает ему грудь.
— Твоя рука будет чертовски болеть, но этот порез не кажется таким уж плохим, — комментирует он, прочищая горло и глядя сквозь грязную воду на рану на бедре Джерарда.
Джерард что-то тихо бормочет, но не открывает глаза. Они оба перестали лить слёзы, и Фрэнк вдруг осознаёт, что горе — странная вещь. Оно проходит в приступах, как пищевое отравление.
— Должно быть, это была шрапнель, — продолжает Фрэнк, в основном для себя, нежели для Джерарда. Он промывает каждый дюйм его тела, до которого только может дотянуться куском мыла, пока тот не становится размером с полдоллара. Джерард почти засыпает к тому моменту, когда Фрэнк принимается за его голову. Он скорее съест свой пистолет, чем скажет, что устал, или что хочет присесть. Но он всё-таки делает это, а Джерард приходит в себя, послушно подтягивая ноги к груди и кладя лоб на вымытые колени. Фрэнк выливает немного шампуня со сладким ароматом ему на затылок из бутылки. Он никогда не пользовался модными шампунями до этого дня и определенно не станет и после (чудо, если у него будет возможность хотя бы намочить волосы, не говоря уже о мытье шампунем), к тому же, он всегда предпочитал использовать старый добрый Ivory*, однако эта бутылочка досталась им бесплатно, а ещё шампунь очень приятно пахнет. Этот аромат заставляет его забыть обо всём на пару секунд, пока он намыливает голову Джерарда, продлевая минуты покоя и тишины мыслей в своей голове.
Он вытаскивает пробку из слива, когда заканчивает, и, прежде чем вся вода вытекает, зачерпывая немного в ладони, промывает волосы Джерарда. Потом он снова включает кран, чтобы наполнить ванну уже чистой водой.
— Ну вот, — говорит он, мысленно прощаясь с мылом и мочалкой, и поднимаясь с пола. — Я пойду посмотрю, оставили ли они нам какую-нибудь одежду для сна. Мне показалось, Рэй надел свою, готовясь ко сну… Здесь всё слишком мягко, понимаешь?
Джерард не шевелится. Фрэнк кладёт руку на его обнажённое плечо и тихо зовёт:
— Джи?
Наконец, собрав, кажется, все оставшиеся в нём силы, Джерард поднимает голову и смотрит на Фрэнка своими воспалёнными, налитыми кровью глазами.
— Я так устал, Фрэнки. Я чувствую себя древним стариком.
Не задумываясь над правильностью своих действий, Фрэнк просто гладит его по мокрым волосам, бережно пропуская их сквозь свои пальцы.
— Я знаю, приятель. Я тоже.
Всё ещё не думая, Фрэнк встаёт на колени и притягивает Джерарда в объятия. Они явно недостаточно обнимаются в повседневной жизни, а после всего, что произошло вчера, это самое меньшее, что Фрэнк мог для него сделать. Он бережно придерживает голову Джерарда в изгибе между шеей и плечом, окончательно промокает, но чёрт бы всё это побрал; он обнимает его другой рукой и чувствует выпирающие рёбра под пальцами.
— Я скучаю по нему, — хрипло говорит спустя какое-то время Джерард. — Я не знаю, что мне… Я чувствую, что…
— Я знаю.
— Он мой младший брат. Я обещал маме, что присмотрю за ним.
— Я знаю, Джи.
В таком положении они остаются несколько секунд, минут или часов — не всё ли равно, и даже когда у Фрэнка начинают болеть колени, он не решается подняться с пола. Единственное, что сейчас имеет для него значение, — это Джерард.
— Прости меня. За сегодняшний вечер, — в конце концов говорит он, звуча как провинившийся и искренне сожалеющий о содеянном малыш.
Фрэнк обнимает его чуть крепче, впиваясь пальцами в его тонкую, как бумага, кожу.
— Не смей извиняться. Ты чертовски напугал меня, но я справился. Я всё понимаю.
— Я не хотел, чтобы ты беспокоился, Фрэнки. — Его голос становится ещё выше, и он прочищает горло. — Я просто хотел… — Джерард тяжело вздыхает, наконец решаясь рассказать всю правду. — Мне хотелось умереть.
— Я знаю. Знаю…
Воткнуть штык в ярёмную вену, вероятно, было бы менее больно, чем услышать, как он об этом говорит. Фрэнк проводит рукой по боку Джерарда, и, чёрт возьми, какой же он тощий. Наверное, кому-нибудь постороннему эта сцена показалась бы странной: Фрэнк, сидя на полу, обнимает своего обнажённого лучшего друга, но, кажется, что осуждение друг друга за что-либо уже давно в прошлом.
— Но мне не хотелось бы, чтобы ты об этом даже думал. Я никогда не пожалею о том, что удержал тебя, Джерард. Никогда, слышишь? Я не знаю, как бы я без тебя дальше жил.
Никто никого не осудит.
— Ты единственное, что помогает мне проходить эту проклятую войну.
Джерард, наконец, вынимает руки из ванны и оборачивает их вокруг Фрэнка, который слушает, как вода капает на плитку, пока Джерард почти душит его в объятиях.
— Я не позволю тебе убить себя, и я, чёрт возьми, не позволю тебе вернуться домой, будучи собой только наполовину, как твой отец. Ты нужен мне здесь — весь ты. И когда Гитлер наконец съест пулю и мы все отправимся по домам, ты вернёшься в Джерси на сто процентов таким же, каким и был всегда,
Джерард Уэй.
Джерард ничего не отвечает, но Фрэнк и не ждал от него чего-то. Он просто должен был ему сказать это, должен был объяснить, что чувствует, даже если это и была лишь самая малость того, что он к нему испытывает. Честно говоря, Фрэнк не уверен, как можно рассказать всё, что накопилось в душе за годы, не звуча при этом как придурок.
Поэтому он просто обнимает его.
Фрэнк утыкается носом во влажное плечо Джерарда и тут же шипит от боли, яркой вспышкой возникшей у него перед глазами. Они отпускают друг друга, и оказывается, что его рубашка вся промокла спереди.
— Господи, Фрэнк, — произносит Джерард, впервые звуча хоть на полтона так же, как прежде, — при условии, что перед этим он проглотил стакан измельчённого стекла. — Мне чертовски жаль, что я ударил тебя так сильно.
Фрэнк слегка мотает головой и тут же жалеет об этом, когда боль напоминает о себе до желания вывернуть себя наизнанку.
— Хватить извиняться, ладно? Я не думаю, что он сломан.
Джерард издаёт что-то наподобие смешка и опускает руки в воду, чтобы попытаться смыть кровь с лица Фрэнка. А он и забыл, что его лицо тоже, похоже, было в крови; Джерард так и не поднял голову с его плеча, окрашенная в розовый вода стекала по его руке. Его прикосновения нежнее пёрышек, когда он проводит влажными кончиками пальцев вокруг носа и губ Фрэнка. А Фрэнк всё не может отвести от него взгляда, от морщинки между его бровей, от опущенных уголков рта. Какой же он потусторонне красивый даже тогда, когда переживает свои худшие дни…
— Знаешь, ты тоже то единственное, что помогает мне пережить всё это, — тихо говорит он, все ещё не встречаясь с Фрэнком взглядом. — И… Спасибо тебе. За то, что удержал меня тогда. Если бы меня убили из-за того, что я был тупицей, отец нашел бы способ вернуть меня обратно, чтобы убить меня своими руками.
Фрэнк улыбается, потому что может его понять.
— Кроме того, я обещал Шехтеру, что сам напишу маме. Я не хочу, чтобы она узнала о смерти Майки от кого-то другого. Так что я действительно тебе благодарен. За то, что удержал меня.
У Джерарда и вправду хорошая голова на плечах, чёрт бы его побрал.
Фрэнк вздыхает и кладёт руку на белую щёку Джерарда, когда тот заканчивает смывать кровь с его лица. Он не знал, что ему сказать, но определенно не ожидал от себя, что вдруг положит вторую руку на другую щёку Джерарда и оставит мимолётный поцелуй на его влажных губах.
Это был быстрый поцелуй, почти такой же импульсивный и глупый, как тот, которым Джерард наградил Брайара в таверне, но, когда он отстраняется с привкусом сожалений на языке, Джерард притягивает его обратно и целует сам.
И разве это не лучшее, на что они могли потратить это увольнение?
Фрэнк отстраняется, когда его нос начинает пульсировать от вновь нахлынувшей боли в такт быстро бьющемуся сердцу, но не убирает руки от лица Джерарда. Джерард, наконец, смотрит на него. Его глаза приняли цвет, напоминающий ему их форму, время, проведённое в проклятых окопах; в них теперь и есть идеальное воплощение этой войны и всего, что Фрэнк ненавидит больше всего на свете, но почему-то в то же время это самый красивый оттенок, который он когда-либо видел в своей жизни.
— Фрэнк, — задыхаясь, будто шок снова накрывает его с головой, шепчет Джерард. — Дома тебя ждёт невеста. Ты практически женат.
Фрэнку нестерпимо хочется прикасаться к Джерарду всеми способами, о которых он когда-либо мечтал с тех самых пор, как они были мальчишками, пинающими консервные банки на досуге и донимающими этим всех соседей. Он благоговейно проводит пальцами по его губам, бровям, вниз по переносице, и теперь, когда он получил разрешение на это, то не понимает, как остановиться. Он прикасается к нему повсюду, так аккуратно и нежно, будто Джерард — один из тех мраморных бюстов из музеев, по которым он их всех таскал до войны.
— Я в курсе, — в конце концов произносит он, и глаза Джерарда снова закрываются, а морщинка между его бровями, пока он откровенно тает от прикосновений Фрэнка, становится больше, чем Большой Каньон. Но дело не в боли или гневе, а в чём-то более глубоком. Еще более душераздирающим. Как будто это именно то, чего ему так не хватало всё это время. Что было так необходимо и так запретно.
— Джамия решила отложить свадьбу до моего возвращения, потому что… Потому как она знает, что такие вещи иногда случаются.
Джерард издаёт удивлённый смешок и открывает глаза:
— Какая мудрая девушка.
— Ты
мне рассказываешь?
Фрэнк снова наклоняется и целует его. Всего раз, честно-честно, он может держать себя в руках. Когда он отстраняется, Джерард произносит:
— Мне кажется, мы сейчас похожи на греков.
Фрэнк наклоняет голову вбок, обдумывая эту идею.
— За исключением того, что грекам не грозил трибунал за поцелуи.
— Совсем наоборот, любовь поощрялась.
— Им было легче, чем нам.
— М-м, не думаю.
— Да, пожалуй, ты прав.
И Боже, они снова целуются, и Фрэнк даже не чувствует себя виноватым — оказывается, именно этого ему так не хватало.
Он всегда чувствовал себя немного другим, и Джамия его понимала и принимала (а иначе зачем бы она откладывала свадьбу?), и то, что он так долго и близко дружил с Джерардом, вызывало у него определённые подозрения, но он не знал, что всё выйдет именно так. И в такое чертовски
подходящее время.
Женщины определённо всегда правы.
Джерард отстраняется с рваным вздохом, который, словно порыв тёплого летнего ветра, обдаёт лицо Фрэнка. Его дыхание всё ещё напоминает смерть, но Фрэнк действительно просто не может найти в себе силы снова беспокоиться об этом. Они справятся, но не сразу. Несмотря ни на что, для него губы Джерарда всегда будут оставаться такими же сладким, как и батончики Hershey's*, которые они получают в месте с пайком.
А потом раздаётся стук в дверь, и момент оказывается испорчен.
— Парни, у вас там всё хорошо? — доносится голос Рэя.
Джерард смотрит на Фрэнка, затем оглядывает себя с таким видом, как будто у Рэя рентгеновское зрение и он может видеть его член через закрытую дверь.
— Сейчас выходим!
— Хорошо, потому что эта их фешенебельная еда надолго во мне решила не задерживаться.
Джерард прыскает и закрывает лицо руками. Фрэнк целует его во влажную макушку просто потому, что он может это сделать. Потому что у них не будет много таких же, как этот, моментов, даже если Рэй будет совсем не против таких отношений между ними.
— Я уверен, что сегодня мы будем спать как младенцы, — говорит Фрэнк в его волосы. — Даже если эти кровати больше похожи на огромный зефир.
— Я даже не помню, когда в последний раз спал. Думаю, ещё в сорок втором.
Фрэнк встаёт, и каждый дюйм его тела горит огнём, будто на него обрушился шквал выстрелов. Но он, стараясь сильно не обращать на это внимание, помогает Джерарду подняться и выйти из ванны.
— Хочешь остаться со мной на ночь?
Джерард хватает последнее полотенце с раковины и оборачивает его вокруг бёдер.
— Я не думаю, что смогу заснуть в одиночестве.
Горечь утраты опять поднимается к горлу Фрэнка, но он проглатывает её, не позволяя снова затопить его, вместо этого он оставляет поцелуй на виске Джерарда.
— Я тоже, — признаётся он.
Когда Фрэнк открывает дверь, Рэй стоит прислонённым к стене, скрестив руки на груди, волосы — абсолютная грёбаная трагедия. Он выглядит таким же разбитым, как и они.
— Привет. — Тихо говорит он, отталкиваясь от стены. Не дожидаясь ответа, он притягивает Джерарда в объятия, прислоняя его мокрый затылок к своей груди, и мягко покачивается с ним из стороны в сторону. Фрэнку приходится смотреть в пол, чтобы снова не разрыдаться.
— Люблю тебя.
Джерарду только через несколько попыток удаётся внятно произнести: «Я тоже тебя люблю, Торо».
А потом Рэй отстраняется, вкладывает что-то в руку Джерарда и проскальзывает мимо них в ванную. В руке оказывается свежая пачка сигарет и жетон Майки. Фрэнку приходится придерживать Джерарда, чтобы он не упал на пол.
Он провожает его в свою комнату и усаживает на кровать, затем закрывает дверь и снимает свою форму. В комоде лежит свежая одежда, и он отдаёт пару чистых трусов Джерарду, кожа которого снова покрыта мурашками. Он помогает ему надеть их, бросает полотенце куда-то в темноте и садится рядом.
Молча Джерард протягивает Фрэнку пачку сигарет, а после начинает возиться с цепочкой, чтобы повесить на неё
его жетон рядом со своим. Он прижимает теперь три жетона к груди и закрывает глаза, будто молится, затем подтягивает ноги на кровать и ложится на спину, Фрэнк тут же подползает к нему и устраивается рядом; держась за руки и куря одну за другой, они так и не засыпают до рассвета.
***
На следующий день становится чуть лучше, немного легче. Они завтракают по-британски плотно, надевают форму и отправляются на воскресную мессу. Фрэнк уже и не помнит, когда в последний раз заходил в церковь, но, когда они вместе с другими солдатами подходят поближе к алтарю, создаётся впечатление, что он никогда оттуда и не уходил. Вообще Джерард и Рэй никогда особенно религиозными не были, но горе делает с людьми поразительные вещи. Они подпевают вместе с остальными песнопениям и молятся, а когда наступает часть «Храни нас всех Господь», Фрэнк прижимается к щеке Джерарда с поцелуем и задерживается чуть дольше положенного в таких местах. Он уверен, что Бог не против.
И после мессы, когда все находившиеся в церкви покидают её, выходя в тёплый полдень, кто-то в тревожной тишине размышлений перебирает чётки, другие, наоборот, громко что-то обсуждают сквозь табачный дым зажатых в руках сигарет, они втроём направляются в паб «Мэйфлауэр», где находят свободную кабинку в конце зала. Джерард уходит в бар для того, чтобы сделать заказ, а чуть позже возвращается с пивными кружками и ведёрком фиш-н-чипс в руках. Они оставляют место рядом с Джерардом и наливают пиво в кружку, теперь стоящую на столе, —
для Майки.
Пока они налегают на еду, Джерард достаёт из кармана бумагу и карандаш; они проводят большую часть дня, выпивая и сочиняя письмо родителям Джерарда, время от времени тыкая в него жирными от еды пальцами. Когда оно закончено — и занимает целых три страницы, исписанных с обеих сторон, — они кладут его в конверт и относят к одному из почтовых ящиков на улице. Все, что они отправляют, должно проходить через V-mail*, но они уверены, что Шехтер не будет против. Он не из тех ублюдков-командиров, какими славятся другие взводы.
Когда Джерард открывает почтовый ящик, Рэй останавливает его внезапным: «Подожди», — и достаёт из кармана очки Майки. Он протягивает их Джерарду, и тот осторожно забирает их, выглядя при этом абсолютно опустошённым. Линзы треснули, проволочные дужки оправы погнуты, и, Господи, на них даже осталось немного крови. Джерард, который изо всех сил старается снова не разрыдаться, уже всхлипывая от напряжения, засовывает листы в конверт, облизывает по клейкому краю, целует и бросает внутрь. А после его сгибает пополам от боли, он оседает на землю, держась за почтовый ящик, и Фрэнк с Рэем, обменявшись сочувствующими взглядами, садятся рядом, чтобы заключить его в объятия.
Остаток дня они проводят в парке: пьют лимонад, который им приносят симпатичные британские девушки, и говорят обо всём и ни о чем, ещё они говорят о Майки. И это хорошо. Фрэнк чувствует себя лучше, и он знает, что Рэй и Джерард чувствуют тоже. Может быть, этот ОО не такая уж и чушь.
***
Но выходные подходят к концу, и они снова возвращаются на фронт. Шехтер приказывает им взяться за совсем несложную миссию: их направляют в маленький город за Ла-Маншем, который в настоящее время оккупирован нацистами. Их высаживают у заброшенного коттеджа на окраине с хорошим задним двором, соломенной крышей и потолками, которые едва ли выше Рэя, но здесь почему-то уютнее, чем в отеле, в котором они останавливались в Лондоне, — им удаётся поспать пару часов в гостиной с горящим камином.
Они выходят на патрулирование окрестностей утром. Нехватка одного члена их группы — «это слон в комнате»*, но они не говорят об этом, просто идут бок о бок, держа оружие наготове, — несут свою службу.
Городок небольшой, но ущерб, нанесённый ему, огромен: от лавочек и прочих заведений не осталось и следа, дома почти полностью разрушены; если бы Фрэнк не знал, какими могут быть подобные населённые пункты, то подумал бы, что это город-призрак. По пути им встречается женщина, которая пытается подмести мусор перед своим магазином, но ничего не может поделать; она рассказывает им, что здесь в общей сложности сейчас находится шесть фрицев, и что они время от времени патрулируют улицы. «Спасибо, благослови вас Бог, спасибо, Господи», — благодарит она их, прежде чем они уходят, обещая на обратном пути к ней обязательно зайти.
Они разделяются и продолжают патрулирование. Фрэнк почти сразу обнаруживает первого фашиста — он ест персики из алюминиевой банки в паре бывших магазинных витрин от него. Он убивает его выстрелом в голову и забирает персики, отдавая их бедному ребёнку, ставшему случайным свидетелем этой казни. Второй грубо обращается с девочкой-подростком прямо недалеко от места стоянки его танка, и он хватает этого ублюдка сзади за униформу, оттаскивает за угол дома в тёмный переулок, и быстро и вроде как в этот раз без лишних свидетелей перерезает ему горло. Затем он тихо убивает солдата в танке, выводит из строя этот кусок металла и принимает благодарный поцелуй в щёку от девчушки. Вообще Фрэнк никогда не был склонен к насилию (если драки в переулках ещё дома не в счёт), но он бы солгал, если бы не признал, что это приятно. Убивать нацистских ублюдков всегда хорошо, но после того, что они сделали с Майки, особенно.
Рэй догоняет его, когда Фрэнк возвращается на место их встречи после того, как он ещё немного разведывает местность, но так и уходит несолоно хлебавши. Вместе они ныряют в мясную лавку.
— Всё чисто? — спрашивает он, вытирая пятно крови на щеке.
— Я устранил троих, — отвечает ему Фрэнк, проходя за прилавок, пока Рэй наблюдает за обстановкой. Здесь ничего нет, даже небольшого кусочка вяленого мяса. Хотя, Фрэнк и так бы не стал воровать у Союзников. — А ты?
— Я нашёл только двоих. Один из них как раз отливал.
— Миленько. Ты видел Джерарда?
Они оба подпрыгивают, когда снаружи раздаётся крик, но это оказывается всего лишь маленький ребёнок, гоняющийся за собакой по мощёной улице. Рэй фыркает и поворачивается к Фрэнку:
— Нет, ещё нет.
Лёгок на помине, Джерард появляется через чёрный вход, который находится за прилавком, он раскраснелся и тяжело дышит, но, кажется, с ним всё в порядке. С ними всеми всё в порядке.
— Мне показалось, или я слышал, как здесь разговаривают янки? — шутит он, и это заставляет Фрэнка вдруг почувствовать себя таким же лёгким и воздушным, как взбитые сливки. — Мы закончили?
— Я думаю да, — говорит Рэй, хлопая Джерарда по спине. — Я вызову по рации подкрепление, когда мы доберёмся до коттеджа. Я не думаю, что они знали, насколько плохо всё было в этом городке
— Хорошо. — Фрэнк выходит из-за прилавка, Джерард следует за ним тенью. — Тогда давайте вернёмся в коттедж.
Они покидают город тем же путём, каким пришли, под хор благодарностей, поцелуев и рукопожатий, и все они втроём смущаются, как кучка школьниц, окончательно краснея к тому времени, как возвращаются на грунтовую дорогу.
— Это, наверное, была самая лёгкая миссия за всю нашу службу, — комментирует Рэй, вытирая лицо носовым платком.
— Жаль, что они не все такие, — говорит Джерард. Он смотрит себе под ноги, приклад его винтовки стучит по бедру, когда он идёт. Фрэнк приобнимает его за плечи, Рэй делает то же самое, и они продолжают свой путь, как Три грёбаных мушкетера.
— Я устал от всего этого, парни, — в конце концов произносит Джерард, и сердце Фрэнка замирает. Он обменивается встревоженным взглядом с Рэем поверх его головы. — Сколько это уже продолжается? Два года? Два с половиной?
— Два года и три месяца, — уточняет Рэй.
— За последние
два года и три грёбаных месяца фрицы так близко к нам подобрались, что от нас запросто могли остаться одни угли уже очень давно. И я устал, понимаете? Именно сейчас это понял.
— Ходят слухи, что немцы становятся слабее, — говорит Рэй. — Да и «Оверлорд» идёт хорошо, так что я действительно не думаю, что мы задержимся здесь надолго.
Джерард издаёт разочарованный вздох и качает головой:
— Вот, что делает всё ещё хуже. Мы были так близки к тому, чтобы выбраться отсюда, но ведь Майки, чёрт возьми, приспичило словить пулю.
Рэй делает такое лицо, как будто его тошнит, и резко отводит взгляд. Фрэнк всё время забывает, что Майки умер у него на руках. У него же до сих пор была его кровь под ногтями! И Джерарду пришлось смотреть, как его младший брат умирает от рук его лучшего друга, и ничего он не мог с этим поделать. Теперь, когда Фрэнк задумывается об этом, то понимает, что ему, похоже, действительно повезло здесь. Но это не заставляет его чувствовать себя лучше.
Когда комок в горле Фрэнка рассасывается, он заявляет:
— Я думаю, что сделаю кучу татуировок, когда мы вернёмся домой. Буду как старый моряк.
— О боже, — Рэй до слёз смеётся и шмыгает носом.
— Я серьёзно!
— Я ненавижу иглы, — говорит Джерард застенчиво, и Фрэнк слегка встряхивает его.
— Тебе чуть не отрезали ухо в прошлом году, и ты всё ещё боишься каких-то жалких иголок? Брось, Джер, армия должна была сделать из тебя мужчину.
Наконец-то,
наконец-то Джерард смеётся, и это звучит почти как настоящий смех.
— Ладно. Я сделаю одну в виде корабля и буду рассказывать всем, что служил на флоте.
— Вот это другое дело. А как насчёт тебя, Торо? Нужно потратить нашу пенсию по уму.
Рэй улыбается своей печальной, милой улыбкой.
— Я думаю, что набью имя своей жены.
«Я люблю Кристу» прямо у меня на груди.
— Вот же сентиментальный ублюдок. — Фрэнк поднимает руку и трепет его по затылку, они тихо посмеиваются. — Итак, мы все испачкаемся чернилами, как парочка уродов с Кони-Айленда, а потом, я думаю, нам нужно будет снова отрастить волосы и по-настоящему раздобреть, раскиснуть, как кучка ленивых домашних котов. Рэй, ты сможешь снимать фильмы, как всегда и хотел, стать новым Любичем*, а Джерард будет новым громким именем в комиксах. И мы просто сделаем всё, что в наших силах, чтобы зажить лучше, чем прежде.
— Да, — задумчиво протягивает Джерард. — Это звучит здорово. Боже, я действительно скучаю по волосам Рэя.
—
Ты? — удивлённо пищит Рэя, словно птица. — Что тогда говорить обо мне? Я не был таким лысым со дня своего рождения! Моя мать убьёт меня, когда я сойду с лодки.
Фрэнк только собирается что-то добавить, как Джерард внезапно останавливается, и они с Рэем делают то же, так как они всё ещё держатся друг за друга. Они отстраняются и оглядываются на Джерарда, который смотрит будто в никуда, сжимая винтовку побелевшими костяшками пальцев. Волосы на затылке Фрэнка встают дыбом, и весёлая, беззаботная атмосфера полностью исчезает.
— Что…
Едва это слово слетает с его губ, как Джерард бросается на него, и они оба падают. Голова Фрэнка прикладывается о пыльную землю достаточно сильно, чтобы увидеть фейерверки, удар вышибает из него весь воздух. Когда он открывает глаза, Джерард лежит на нём сверху, его глаза широко раскрыты от удивления, как будто он не понимает, что, чёрт возьми, только что произошло. Фрэнк тоже не знает, но ему пока даже не хватает воздуха, чтобы спросить.
— Что, мать вашу, это было? — разъярённо шепчет Рэй, и Фрэнк краем глаза замечает, что он нависает над ними.
Наконец, когда Фрэнк перестаёт чувствовать, что его желудок пытается проглотить лёгкие, он пихает Джерарда, пытаясь оттолкнуть его от себя, но тот не двигается. Он оглядывает себя сверху вниз, Фрэнк следует за его взглядом, и…
Передняя часть его формы темна от крови.
— Снайпер, — всё, что удаётся прошептать Джерарду, прежде чем он теряет сознание.
—
Чёрт… — Фрэнк смутно осознает, что Рэй вслепую стреляет из пистолета по деревьям, но он слишком занят, пытаясь побороть накатывающую истерику, ведь Джерард не двигается, он лежит на нём
мёртвым грузом. — Айеро, вставай, чёрт возьми, я ничего не вижу!
Двигаясь как в замедленной съёмке, Фрэнк садится, прижимая Джерарда к груди, и укладывает его на спину так нежно, будто он был фарфоровой куклой. Их винтовки лежат на некотором расстоянии от того места, где они их бросили, и Фрэнк ползёт к ним на коленях. В итоге на полпути он достаёт пистолет и встаёт, задыхаясь, как будто тонет, в его ушах звенит, они словно набиты ватой, он изо всех сил старается не смотреть на Джерарда, чья форма становится всё более и более мокрой от крови. Боже Всемогущий, у него
ранение в живот… А они, чёрт возьми, застряли здесь, в этой глуши, слишком далеко от побережья, и в этом проклятом городе, вероятно, нет ничего, что могло бы им помочь, и…
— Фрэнк! — орёт Рэй, когда слишком близко от него раздаётся треск древесной коры.
Фрэнк вскидывает винтовку и уже собирается прицелиться, когда получает пулю в плечо, которая отбрасывает его на пару шагов назад. Он снова роняет оружие и кричит больше от удивления, чем от боли (это придёт позже), и сжимает руку на плече. Рэй издаёт звук, похожий на крик банши, и стреляет из пистолета в воздух, как будто завтра уже никогда не наступит. Наконец раздаётся безошибочный звук тела, падающего сквозь ветки и ударяющегося о лесную подстилку где-то вне поля зрения. Блядские снайперы.
— Прости, — глупо всхлипывает Фрэнк, уже поворачиваясь в ту сторону, где лежит Джерард. Он чувствует, как тёплая кровь течёт по его пальцам там, где он все ещё сжимает плечо.
— Господи Иисусе, — выдыхает Рэй, подбегая к нему. — Тебе не нужно извиняться. Ты в порядке? Дай-ка я посмотрю.
— Посмотри на
него! — Фрэнк указывает на Джерарда и тут же жалеет об этом, ведь боль пронзает его руку так остро, что заставляет шипеть.
Рэй подчиняется и опускается на колени, и Фрэнк, возможно, не видел, что было на днях на пляже, но он может предположить, что именно так было, когда умер Майки. Он знает, что сейчас чувствует Джерард. Рэй прижимает свои твёрдые пальцы к шее Джерарда, затем прижимает ухо к его груди и смотрит на Фрэнка. Выражение его лица непроницаемо,
чёртовы медики, и Фрэнк, не выдерживая, издаёт какой-то сдавленный, пропитанный болью насквозь, звук.
— Мы должны отнести его в коттедж, я не могу полностью оценить его состояние здесь. Ты сможешь нести винтовки?
Фрэнк понёс бы
Джерарда, если бы не знал, что Рэй надерёт ему задницу за это геройство.
— Да, конечно.
Он наполовину расстёгивает куртку и использует её вместо перевязи, аккуратно высовывая раненую руку, затем надевает свою и Джерарда винтовки скользкой от крови рукой на другое плечо. Рэй подхватывает Джерарда на руки, как невесту, и они продолжают свой путь к дому, на этот раз намного быстрее, чем раньше. Они молчат всю дорогу, а Фрэнк и не уверен, что он вообще ещё способен на разговоры.
Когда они добираются до маленького домика с соломенной крышей, Рэй как сумасшедший вышибает дверь с ноги и спешит на кухню, где осторожно укладывает Джерарда на старый деревянный стол, с грохотом сбрасывая банки и прочее, оставшееся с завтрака, на пол. Фрэнк стоит по другую сторону стола, переводя взгляд с напряжённого лица Рэя на лицо Джерарда, которое внезапно стало таким чертовски бледным. Его униформа становилась всё темнее и темнее…
— Что мне делать? — спрашивает Фрэнк, задыхаясь.
— Иди насыпь немного серы себе на плечо и перевяжи его. Я вытащу твою пулю позже. Сейчас займусь им.
Фрэнк не двигается. Он даже не думал, что когда-нибудь увидит Джерарда таким…
—
Фрэнк.
Фрэнк наконец встречается с Рэем взглядом.
— Я им займусь.
Он кивает и еле слышно отвечает:
— Я знаю. Знаю, что ты справишься.
Прижимаясь губами ко лбу Рэя, он знает, что тот не против такой формы ответа.
Достав свой перевязочный комплект, он уходит с ним в ванную, где проводит, как ему кажется, не меньше четверти часа, снимая только куртку и рубашку, и к тому времени, как он оказывается в одной майке, которая ещё была белоснежной, когда они покидали Англию, теперь покрытой пятнами пота и крови, он чувствует, что готов упасть в обморок. Его руки дрожат от боли, когда он роется в пакете в поисках маленького пакетика с сульфидным порошком, находя, он разрывает его зубами. Рука адски болит, и кто знает, сколько времени пройдёт, пока они смогут вытащить эту чёртову пулю, но и делать это самостоятельно он не решится.
Фрэнк уже был полностью готов перевязать плечо, когда понял, что не сможет сделать это в одиночку; его грёбаные руки не переставали дрожать, а глаза горели и слезились, поэтому он просто проглотил пару дерьмовых обезболивающих, прижал комок марли к плечу и вышел из ванной.
Кухня напоминает место преступления, и Фрэнка чуть не тошнит на пол от картины, разворачивающейся на его глазах. Рукава Рэя подвёрнуты до локтей, а сверху на Джерарде нет одежды, и кровь буквально
везде.
— Твою ж мать…
Рэй не обращает внимание на его возглас. Его полевой медицинский чемоданчик стоит прямо на столе рядом с головой Джерарда, а сам он склонился над его животом с отливающими серебром инструментами в руках.
— Я связался со штабом по рации, они выслали за нами джип.
— О, х-хорошо, — говорит Фрэнк, несмело входя на кухню.
Затем Рэй всё-таки поднимает глаза и вглядывается в лицо Фрэнка, а потом и осматривает его плечо, затем снова переключает внимание на Джерарда.
— Пуля просто задела артерию, но его изрядно потрепало. Не передашь мне йод?
Фрэнк подчиняется, вынимая маленькую бутылочку рукой, которой только что придерживал кусок пропитанной кровью насквозь марли, и протягивая её Рэю, на мгновение застывая над неподвижным телом Джерарда.
— Спасибо. Как твоё плечо?
Фрэнк переводит взгляд на своё плечо и слегка пожимает им:
— Болит. Но уже не кровоточит. Он… — Фрэнк с трудом сглатывает, — с ним все будет в порядке?
Должно быть, что-то есть в его голосе сейчас, потому что, когда Рэй снова смотрит на него, на его лице нет того пресловутого бесстрастного выражения. Он выглядит
сочувствующим. Нет, скорее,
сопереживающим. Они все потеряли Майки. Они не вынесут, если потеряют ещё и Джерарда.
— Я надеюсь на это. Он потерял много крови, но мы не слишком далеко от города, так что всё будет хорошо.
— И ты удержишь его, — говорит Фрэнк, его горло болезненно сжимает очередной спазм.
Рэй улыбается ему в ответ, и это выглядит абсолютно неправильно в сложившейся ситуации: его руки по локти в крови Джерарада, лежащего на кухонном столе в чужом доме между ними…
— Я удержу его.
Джерард вдруг стонет, его глаза двигаются под веками. Фрэнк резко втягивает воздух и берёт в ладони его потное, бледное лицо, роняя свою импровизированную повязку на пол.
— Джерард? Рэй!
— Я знаю, приятель, — спокойно отвечает он. Фрэнк порой ненавидит то, что Торо в любой ситуации остаётся собранным, особенно в тех, когда он должен кому-то помочь как медик.
— Он пока ничего не чувствует, но ты же знаешь, что то дерьмо, которое они нам кладут вместо обезболивающих, не будет действовать долго. Успокаивай его, пока я буду зашивать.
Успокоить. Ладно, Фрэнк справится с этим.
— Джерард? — зовёт он снова, убирая с его лба длинные чёрные пряди. — Ты слышишь меня?
Джерард причмокивает губами и поворачивает голову в сторону Фрэнка. А потом он одаривает их всех таким взглядом, будто совершенно не сомневается в том, что всё будет хорошо.
— Хм?
Фрэнк знает, что сейчас не время и не место, но ничего не может с собой поделать. Он истерически смеётся, а потом целует Джерарда прямо в потрескавшиеся губы, целует так, как никогда прежде. Рэй никак это не комментирует, он слишком сосредоточен на том, чтобы зашить рану.
— Тупой ты сукин сын, — выдыхает Фрэнк ему в лицо. Его плечо горит, а нос снова начинает капризничать, но ему всё равно.
Веки Джерарда слегка подрагивают, будто ему очень сложно держать глаза открытыми, но он всё же находит силы поморщиться и прохрипеть:
— Что?
— Швы слабые, поэтому коллеги смогут легко снять их, когда мы приедем в больницу, — говорит Рэй, вытирая Джерарда кухонным полотенцем. Запах крови и йода такой насыщенный, что у Фрэнка начинает щипать в носу. — Не бегай марафоны в ближайшее время, хорошо?
Джерард снова морщится и поворачивает голову к Рэю, затем осматривает себя насколько возможно и выдыхает удивлённое «ой».
Рэй уходит мыть руки, и Фрэнк снова смеётся, на этот раз немного неверяще.
— Да уж, ой. Я думал, ты больше не будешь делать глупостей, а?
Джерард пристально смотрит на него, его глаза пронзительно яркие сейчас, и даже несмотря на маленькие капельки пота, стекающие по его вискам, он прекрасен. Действие анестетика, должно быть, заканчивается — скоро ему будет очень больно.
— Это была самая умная вещь, которую я когда-либо делал.
Фрэнк качает головой, проводя грязными пальцами по брови Джерарда.
— Ты… ты сумасшедший ублюдок, ты знаешь это?
— Я спас тебе жизнь, Фрэнки, я думал, что хотя бы заслуживаю благодарности, — хрипит он. Даже на грани грёбаной смерти
Джерард Уэй может толкать высокопарные речи.
Боже, как же он любит его.
Фрэнк наклоняется и снова целует его.
— Спасибо, — шепчет он ему прямо в губы, — ты сохранил мою никчёмную жизнь.
Рэй возвращается и начинает собирать инструменты, попутно уточняя:
— Я надеюсь, вы не будете при остальных делать это? Потому что они увезут вас в больницу и не выпустят оттуда.
Фрэнк поднимается, но оставляет руку на макушке Джерарда.
— Нет, сэр, Доктор, сэр.
Рэй закатывает глаза, но улыбается. Они все улыбаются, даже Джерард, который с каждой секундой становится всё зеленее.
— Тебе лучше поблагодарить Дока, Джи. Он вытащил из тебя пулю. Скоро займётся и моей.
Джерард поворачивает голову к нему так резко, что Фрэнк не удивился бы, если бы он заработал себе сотрясение. Уэй поднимает руку со стола в тщетной попытке коснуться раненого плеча Фрэнка и взволнованно шепчет:
— Господи, Фрэнк…
Фрэнк хватает его за руку и целует покрытые корочками костяшки:
— Со мной всё в порядке. Благодаря тебе.
Джерард выдыхает и вдруг вздрагивает, как будто через него прошёл электрический ток. Где, чёрт возьми, этот джип?
— Спасибо, Рэй, — стиснув зубы, говорит он. — Ты прекрасный медик.
Рэй приосанивается и расправляет плечи, как птичка крылья, услышав похвалу, его щёки заливаются румянцем от излишней скромности, пока он проверяет повязку Джерарда.
— Я старался изо всех сил. Ты же знаешь, как и всегда.
— Знаю, — прочищая горло, отвечает Джерард. — Это не твоя вина, что Майки умер.
Рэй удивлённо смотрит на него, а затем его лицо искажается то ли от подступающих слёз, то ли от улыбки, и он, не в силах что-то сказать, сжимает плечо Джерарда.
Они ненадолго замолкают, Рэй каждые две секунды проверяет пульс Джерарда и светит ему в глаза крошечным фонариком, а Фрэнк за это время произносит пару тихих «Аве Мария».
— Спасибо, Майки, — внезапно шепчет Джерард, и глаза Фрэнка тут же распахиваются. Джерард бледнее смерти и весь блестит от пота, и, судя по тому, как сморщен его нос, он, должно быть, чувствует свою рану сейчас во всей её красе.
— Джер?
— О Господи, он бредит, — серьёзно говорит Рэй. — Мы должны…
— Я не брежу. — Они смотрят на него сверху вниз, и Джерард выдавливает из себя улыбку, которая больше похожа на гримасу, чем на что-то другое. — Всего лишь благодарю свою счастливую звезду. Если бы не он, я бы не узнал, что там был снайпер.
Фрэнк выдыхает, и Рэй тоже. Фрэнк начинает гладить его по волосам, как кота, только сейчас осознавая, сколько всего им пришлось всем пережить за последние пару дней.
— Знаешь, тебе повезло, что ты остался в живых, — сурово говорит ему Рэй, его голос лишь слегка дрожит от напряжения.
— Я знаю, — уверяет Джерард, затем снова смотрит на Фрэнка, и взгляд становится очень серьёзным. — Мне действительно повезло.
Снаружи раздаётся автомобильный гудок.
