В чем сила, Дарклинг?

В этот раз Алина не успела спрятать взгляд. Не успела медленно и безлично повернуть голову после очередной демонстрации, позволяя скользнуть чужим глазам вдоль болезненно заострившихся бледных скул. Женя знала этот взгляд. Она всё знает. В груди что-то надломляется, гася чувство вины на пике, выводя всё в какой-то невероятный, невнятный комок злости и жалости, и Женя впивается ногтями в ладони на собственных ухоженных руках. Наверное, таково на вкус предательство. Алина молча кланяется вдовствующей королеве, пока сам Дарклинг охотно что-то ей рассказывает — может быть, подложные планы по спасению Равки временно и усладят монаший слух, но стоит рассмотреть лицо Заклинательницы Солнца внимательнее, ты поймешь, что генерал Кириган строит планы чуть дальше, чем наивная, зацикленная на себе царица. Он кладет руки на плечи Алины — мягко и властно, покровительственно — Алина вздрагивает, и сжимает губы, и съеживается, как будто дюжий мороз пробежался по коже. И вскидывает горящий взгляд. Она просит у королевы прощения, говорит, будто ей нездоровиться, выпутывается из рук Дарклинга, и молча уходит из зала. Дарклинг, очевидно, хочет её схватить, поймать в капкан объятий обратно, делает шаг вперед — желая показать юной Заклинательнице её место — да только путь ему преграждает Женя. «Только попробуй двинуться вслед, хватаясь за тонкие запястья — я сломаю тебе все пальцы. Я сломаю их раньше, чем ты сломаешь ей жизнь». Она многообещающе улыбается — как только может улыбаться неумолимости смельчак, предчувствуя все будущие страдания от своей победы. Дарклинг, как будто, и не удивлен.

***

Дворец застыл в покорной тишине. Нигде не горят свечи, все разговаривают негромко или даже шепотом, боясь потревожить слишком сильно — и прислушиваются, прислушиваются: к женским крикам и беспокойным шагам у тех самых покоев. Немудреное дело — жена генерала Киригана вот-вот разрешиться от своего бремени. Женя вздыхает тихонько, да полоскает в тазу влажные от пота руки, чтобы в очередной раз осторожно помассировать большой Алинин живот. Это же надо было умудриться — понести от такого чудовищного мужа. Ну и ладно. Зато она будет хорошей матерью. Алина стонет в горячке: — Саша… «Да кто он такой, — размышляет Женя, смахивая пот с её лба, — кто такой этот мужчина, что она зовет его в беспамятстве? Любовник? Друг? Того мальчика из Первой армии звали по-другому…» Алина вскрикивает особенно болезненно и впивается ногтями в сырую простынь, оставляя на той длинные затяжки. — Больно! Так больно!.. — Всё хорошо, Алина. Ты умничка. Я здесь, я здесь… Шёпот Жени её не успокаивает; тут Сафина замечает, что Алина прикипела мутным взглядом к силуэту у дверей. Силуэт этот, к слову, не смел ступить дальше, в глубину комнаты. Женя с удивлением узнает в фигуре бледного Дарклинга. На лице залегли усталые тени, и глаза темные, бездонные — будь это кто-то другой, Женя бы подумала, что этот человек напуган и очень чего-то боится. Или за кого-то. — Саша… Дарклинг отмирает; послушно идет к ней. Жене хочется как тогда, в первый раз, заслонить её — спрятать от него — да только всё это бесполезно. Алина тянет к нему руку: — Скоро. Совсем скоро, — и голос обрывается, она снова громко и тяжело задышала, сжав ладонь Дарклинга. У того на лице была странная мешанина эмоций: как будто он проживал это вместе с ней. Женя мнет край кефты. «Ты оставлял мне вытирать слёзы тех, кто тебя любил (а какое тебе дело до того, что они чувствовали, главное ведь в жизни— власть?!), сам не любил никого. А что теперь? Ты словно мальчишка, словно тебе не плевать на Алину и её ребенка, словно ты действительно… Действительно — что?!» Повитуха случайно задевает её плечо, проходя мимо. — Госпожа Сафина! Поменяйте воду, либо выйдите! Негоже стоять без дела, тем более что присутствие слишком многих людей может помешать, — и против воли женщина косит глаза на Дарклинга, пожирающего взглядом беспокойную Алину. Тот как будто и не услышал. Женя решительно подходит к нему и, чуть склоняясь, говорит: — Нам действительно лучше выйти. Ты же в грязной одежде, — и осторожно тянет его к выходу. Он тихо что-то объясняет Алине, целует влажный лоб, уходя. Они выходят в коридор. Женя тяжело выдыхает, и поднимает утомленный взгляд на Дарклинга. Тот как будто в какой-то прострации, стал выглядеть ещё взволнованнее, будто отойдя от жены ему стало только хуже. Бескровные губы бормочут: — Это из-за меня. Я не должен был… Вряд ли он понимал, что и кому говорит. «Конечно, не должен был, — согласилась Женя сердито. — Жену любить не должен был, детей хотеть не должен был, иди, послушай Зою, она тебе расскажет, что ты должен был заползти в Каньон и там сдохнуть. Очень поддерживаю». — Да, действительно. Иди скажи Алине, что не хочешь от неё детей. Тогда она испепелит не только весь дворец, но и тебя, дурака. Может, тогда станет легче? Он кидает на Женю темный, дикий взгляд. Произносит сдержанно: — Говори осторожнее, Женя. Она хмыкает, поставив руки по бокам. Нашел, чем напугать! — Терпи. Ей ещё хуже, чем тебе. «Может, ты и считаешь себя всесильным — да толку в этой силе вне поля боя? Я же тоже воин — и выполняю своё обещание — я не дам тебе сломать ей жизнь». Ты хотел — и связал ваши жизни жертвенным оленем Морозова. Ты хотел — и женился на ней, живой Святой, Заклинательнице Солнца. Я помню день вашей свадьбы, когда предлагала ей бежать, — да только Алина не захотела уходить. Сказала, что её предназначение — остаться рядом. Быть щитом и мечом. Мне же осталось одно — раз Алина не решилась порвать все связи, раз уж захотела навечно остаться твоим противовесом — то я буду защищать её. Вместо тебя. От тебя. Через некоторое время, когда повитуха вышла из комнаты, и им уже можно было заглянуть внутрь — у Алины на груди лежало шевелящееся полотно. Из-под ткани торчали малюсенькие сжатые кулачки, и Алина накрыла их теплой ладонью. Затем она подняла взгляд на Дарклинга и с усталой улыбкой произнесла: — У нас сын. Дарклинг прирос ногами к полу, разглядывая свою жену с младенцем на руках так, как будто увидел её в первый раз. Женя подавила желание похлопать его по плечу и легонечко подтолкнуть вперед. — Подойди к нам, Александр. Ноги Дарклинга, будто без его воли, принесли его к изножью кровати, где он нежно коснулся рукой щеки Алины и затем медленно отодвинул ткань, рассматривая лицо своего сына. «Может быть, — подумала Женя, разворачиваясь на пятках и наконец возвращаясь в свои покои, — может быть, защита Алине больше и не нужна? Она так хорошо справляется, на самом деле».