Голубая кровь

Шепчет едкий голос в болотных водах: «Голубая кровь не бывает тëплой, значит, ты, Уорд, не моей породы, не в меня — мятущийся недотëпа; хотя яд до срока тебя источит, я к тебе не чувствую даже жалость. Лучше б я наследницей сделал дочь, а с тобой что сталось бы, то и сталось. Что ж, еë пора бы учить и мучить — как иначе в обществе высшем выжить? Потому-то нам, хладнокровным, проще; потому силëн я, давно остывший». Для отца жестокость — всегда рутина; не смягчился, даже лишившись пульса. Да когда же он захлебнëтся тиной? Хотя кровью, сволочь, не захлебнулся. Его голос вряд ли зальëшь стаканом, героин не делает его тише. И Уорд почти не находит странным, что убил отца — но всё время слышит; что боится правду открыть сестрëнке — хотя Джой целей, без единой раны. Чтоб не знала срывов, неврозов, ломки, он её спасëт от отца-тирана. Привыкать к плохому уже не надо — жить, как будто смотрит он с того света, для Уорда стало привычным адом. Он таблетки прячет в карман жилета, он уложен-выбрит-душист-застëгнут, он выходит к людям, расправив плечи. Голубая кровь не бывает тëплой, говорит себе перед важной встречей. Но на сильных мира сего похожим быть Уорд старается понапрасну. Ведь когда отец его бил наотмашь, кровь была горячей и ярко-красной. Безупречный «виндзор» вот-вот задушит, позвоночник прям, как железный вертел. А слова папаши бы богу в уши — богу гнева, мщения или смерти.