С высоты безвкусной ушанки

      Рейх шумно раскрыл окно, высунув голову навстречу осеннему ветру и чуть не вывалившись. — Голову обратно в курятник, петушок, сейчас упадешь, — из дверного проема послышался чужой беспокойный и одновременно насмешливый комментарий, а его обладатель снова почти скрылся в прихожей. Немец закатил глаза, непослушно поднявшись на подоконник и усевшись там в ожидании то ли заботливого, то ли параноидного благоверного. Тяжелые шаги не заставили его долго ждать, и вскоре Совет зашел в спальню, утомленно кинув сначала связку ключей на постель, а потом и сам плюхнувшись на прохладное белье. — Подоконник ледяной, клоаку* себе простудишь и будешь мне охать, как все болит. — А ты кровать сломаешь в первые два дня, если будешь так на нее кидаться, — тоже сделал замечание Рейх, подняв ноги наверх и обняв колени руками. Русский слабо улыбнулся, наблюдая за родной фигурой, одиноко устроившейся вдали от него. — Мы все равно, так или иначе, эту кровать сломаем, — напомнил Союз, замечая шевеления «свободной пташки». — Жопа моя тоже, так или иначе, при условиях сожительства с тобой будет болеть, — пожал плечами он, словно терять нечего и заглянул за окно, отворачиваясь от собеседника. Вид был неплохой, но Рейх очень хотел заселиться хотя бы на этаже шестом-седьмом. Какая жалость, что Союз обеими руками хватался за каждую пятиэтажную хрущевку. — Разместились хотя бы на пятом этаже, тут и так потолки низкие, следовательно, и этажи, — резко перевел тему он, протягивая свое предложение в жалобном тоне. Совет, уткнувшийся лицом в простыни, медлительно поднял словно отяжелевшую голову. — Чтобы ты упал не со второго, а пятого этажа? — Ну и ладно, спасибо хоть, что на втором сидим, — обиженно пробурчал ариец, спрыгивая с подоконника и шагая в сторону лениво трупом лежащего бойфренда. — Я же не из злых побуждений, а из хороших намерений, — стараясь объяснить и в каком-то смысле оправдать свои действия, заботливо выдал тот. — Я знаю, — понимающе выдохнул немец, негромко усевшись рядом со старшим. — И поэтому не могу злиться на тебя, аргх… — признался Рейх, снимая безвкусную ушанку с чужой головы и зарывая пальцы в русую вьющуюся копну волос. Русский задобрено зажмурился и расплылся в улыбке, как наевшийся сметаны кот, ластясь к тонким пальцам и узким (по сравнению с его лапами) ладоням. — Но если ты продолжишь говорить в такой странно-приторной манере, меня стошнит прямо на тебя, — сам того не замечая, сжав руку на чужом затылке, предупредил он. — Ай, — не с самой болезненной интонацией выдал Совет, как будто говоря это только для приличия, чтобы показать «да, милый, вот какой ты у меня сильный, умеешь делать больно». — Я же забо-о-очусь о тебе, — назло прохохотал русский, слыша, как брюнет сверху зашипел и превратил русое гнездо на голове в еще большее гнездо. Теперь одинокой пташке можно быть не настолько одинокой и заселиться там. — Я и сам могу позаботиться о себе, мне не пять и не четырнадцать, — заворчал немец, тоже улегшись на кровать, только спиной и в противоположном старшему направлении. — Правда, авантюризм твой такой же неугасаемый, какой у подростков, — привел на память Совет. — И дело далеко не в возрасте, ты сам знаешь. Я в обоих случаях прав: я старше, а еще не страдаю патологическим бесстрашием. Следовательно, трезво вижу определенные угрозы. — Но-но-но! Ты видишь их под призмой страха, — возмутился Рейх. И, указав на себя ладонью, продолжил: — Это я здраво оцениваю ситуации. Может, я и не боюсь, я все же не глупый и критическим мышлением обладаю. Последствия тех или иных действий знаю. Беспокоиться и тревожиться я тоже могу, но это не страх. Это понимание, что так и будет, и мне будет не выгодно. На пустом месте я не играю шарманку «А что если». — Если бы я тебя не знал, а главное — с тобой не жил — то поверил бы, что, пожалуй, так и есть, — хмыкнул он. — Это же не ты выливал на руку кипяток, чтобы проверить температуру, хоть и можно было приложить ладонь к чайнику, — усмехнулся Союз, поменяв лежачее положение в сидячее и созерцая, как тот хмурится и поджимает тонкие губы в еще более тонкую линию. — Мне нужна была точная температура, — выдал в защиту немец, не сопротивляясь рукам, загребающим его в объятия. — Мгм, так и было, — согласился русский. Рейх в его руках оскорбленно сжался, не намереваясь отвечать, но и лишаться тепла живой печки тоже не собирался. — Ты что, расстроился? — Тем, что в коем-то веке ты прав, — признался ариец. Совет почему-то не получил ожидаемого удовлетворения от чужого признания. — И что мне сделать, чтобы поднять тебе настроение? — поинтересовался русский. Иногда ему казалось, что его суженый в какой-то степени ведет себя как ребенок. Правда, пороть его нельзя было*. Точнее, не в классическом смысле. — М-м-м, — немец якобы задумчиво промычал, хитро щуря глаза. Тут-то Союз и понял, что попал и что, возможно, никакого плохого настроения у того и не было. — Тут около хрущевки открылся парк аттракционов… Ладно, его суженый не в какой-то степени ребенок. — Мне напомнить, что нам больше сотни? — скептично ответил Большевик. — Ну пожа-алуйста, это, правда, очень меня обрадует, — попросил Рейх. Нет, в одиночку сам немец пошел бы, но ему хотелось бы вместе. — А меня очень обрадует, если ты завяжешь с этими погонями за адреналином, — утыкаясь носом в черную макушку, пробурчал Большевик. — Счастье в мелочах, вообще-то… — Да, сначала один палец сломать, потом второй. И так на каждой конечности, это твое счастье? — раздраженно уточнил русский. — Я не буду ничего себе и тебе ломать, отцом клянусь, — пообещал Рейх, сделав полуоборот в чужих руках и оказавшись лицом к чужой груди. — Он умер. — Точно. Почему ты расстраиваешь человека, у которого умер отец? — Около века назад. Кстати, у меня он тоже мертв. — Черт, — выругался ариец. Советский еле сдержал смех от безрезультатных попыток немца вывести его на чистый воздух, еще и в парк аттракционов. — Ладно, вряд ли все будет так плохо, — согласно выдохнул русский, чувствуя нетерпеливые движения влево-вправо полной странных мыслей немецкой головы. — Детей же от 120-ти сантиметров туда пускают. А ты вон целых 169*. — 170, вообще-то!       Союз не щадил стоящего у выхода немца, закутывая его уже в который слой одежды и повторяя наказы о том, чтобы тот держался в поле зрения и не терялся. — А то как я такого мелкого в толпе найду? — то ли шутя, то ли на полном серьезе объяснился русский, несильно завязывая шарф на чужой шее. — Мне так жаль твоих детей, — снимая шарф с шеи и раскрывая пару пуговиц пальто, посочувствовал он. — А мне, как ни странно, твоих, — ответил Советский, самодовольно примечая, что несмотря на не радикальные, но изменения, ушанка все еще покоилась на голове арийца, хоть и не самым ровным образом. — Мы достигли гармонии и взаимопонимания, так что пошли, — потянув за собой поддающегося русского, заключил Рейх.       Как только они шагнули за порог этого парка, что-то совсем нехорошо и предупреждающе ухнуло вниз внутри русского. Совет еле заставил себя говорить, наблюдая за веселящимися детьми и взрослыми на аттракционе, которые вот-вот разобьются. — Зачем нужны детские дома, если можно убить своего ребенка здесь? — М? — увлекшись разглядыванием башни свободного падения, переспросил немец. Видно, это был единственный аттракцион, привлекающий внимание арийца, все остальные казались не такими уж и интересными, не такими опасными. — Ничего, просто я раньше не знал о твоих суицидальных наклонностях, — с тревогой в голосе пошутил он, уложив руку на острое плечо и притянув чуть поближе к себе. Рейх беззаботно рассмеялся, щуря глаза, и отмахнулся коротким «Не стоит преувеличивать». — Кстати, я пойду во-он туда, — предупредил немец, указывая пальцем на высокую башню, откуда каждый раз, как круг сидений падал вниз, слышался шквал испуганных голосов. — Ты уверен?.. — уточнил Советский. Рейха уже не было рядом, он спокойно, хоть и быстрым шагом увиливал к пункту назначения. Старший спохватился, подорвавшись с места. — Стой, куриная ты жопа! — Куриная жопа на связи, — показывая свое участие в беседе, отозвался немец. — Тебе вот точно туда надо? — Да, а что? — сразу ответил он. — Тогда пойдем вместе, — решил русский. — Мне не страшно одному, — напомнил Рейх. Иногда эта бессмысленная беспокойная забота его раздражала, но это был Союз, как бы то несправедливо не было, ему это было простительно. — Мне страшно, что ты один. — Так говоришь, как будто я по минному полю гулять иду, — утомленный этим разговором, пробормотал ариец. — Не удивлюсь, если в свое время ты так и делал. — Ладно, пошли вместе. Просто, как я понял, тебе такие аттракционы, да и аттракционы в принципе, не интересны. Поэтому, не хотел тебя принуждать, — объяснил он. Большевик «мгмкнул». Не интересны, конечно же.       Как только все чуть ли не синхронно стали крепить ремни, русский понял, в какое дерьмо он влип и на что подписался. Нет, он никогда не был трусом, но высота… это было слишком даже для него. Да и было много вещей, которых он боялся, но умел контролировать этот страх. Однако боязнь никуда не исчезала. И это вполне естественно. А у Рейха это чувство, видимо, просто отсутствовало. Пока все «пассажиры» взволновано шептались, а некоторые жалели, что сели на это место, немец же сидел спокойно и довольно. Улыбаясь и несильно махая ногами в ожидании начала. Совет не подавал виду, молча и неподвижно сидя на своем месте. — Если хочешь, то можешь подождать меня внизу, погуляем вместе сразу после, — предложил ариец. Русский довольно хорошо справлялся с тем, чтобы спокойно смотреть прямо и вперед, но Третий слишком хорошо изучил и запомнил его мимику и язык тела. Даже с тем, что у Советского не было территориального веса, Рейх чувствовал давление хоть и не его земель, а напряжения. Немного нахмуренно опущенные к переносице брови и межбровная морщина подтверждали беспокойство старшего. — Нет, все нормально, — отмахнулся русский, кивнув. М-да, он никогда не умел врать. — Как скажешь, — ясно понимая чужой внутренний протест, все равно согласился немец. Отговаривать упрямого как козла Союза от чего-то — гиблая затея.

***

      Рейх, конечно, понимал, что «Нет, все нормально» — откровенная и не самая удачная ложь, однако он не думал, что до такой степени. Немец несильно сжал руку в кулак, сразу же её разжав. Советский на протяжении всех свободных падений чуть ли не ломал ему кости рук, и после них в том числе. Однако плюсом этого похода было то, что ариец в коем-то веке наконец-то выяснил причину всех попыток русского обойти ситуации и обстоятельства, требующие забираться или обитать выше второго этажа. Он не знал, когда у Союза появился этот страх, но предпосылки были даже в те времена, когда они были действующими воплощениями. Большевик довольно редко прилетал на саммиты, большинство важных собраний и договоров предлагал провести на своих территориях, а главное — он никогда не летел на самолете вместе с кем-то. Это, в принципе, любое воплощение редко делало, но определенные случаи из-за тех или иных обстоятельств были. У Совета таких инцидентов никогда не было. Даже в последние несколько лет их отношений (они вместе не больше десяти лет, точнее больше, но с перерывами) они из одной части России в противоположную с поездом и пересадками ехали. И нет, не ради «эстетики и видов» — Союза такое редко волновало. Для него главное быстро и практично, но этот принцип отходил на второй план, как только дело касалось высоты. — Я говорил тебе, что необязательно на этот аттракцион со мной садиться, — с укором напомнил Рейх, не ноющей ладонью поглаживая светлую голову с не самыми светлыми мыслями. Русский понимающе замычал, удобно разложившись между ног немца и уложив голову ему на грудь. — Я просто хотел, чтобы ты видел, что я такой же бесстрашный, как и ты, — осознавая, как это глупо и по-детски, пробормотал он. Ну и кто тут ребенок, спрашивается? — Эту роль в наших отношениях уже занял я. Одного глупца в паре достаточно, я считаю, — пожал плечами Третий. Советский не был переубежден, несогласно хмыкнув. — В любом случае, Вы показали свою доблестную храбрость, сударь! Не каждой бы осилил, несмотря на свой страх, добраться до самого верха башни! — приобняв «бравого рыцаря», похвалил он. — Что не сделаешь ради принцессы, — усмехнулся русский, мягко поцеловав тыльную сторону чужой ладони. — Я больше позиционирую себя как дракона, — исправил Рейх. Этим хотя бы можно было объяснить такое желание забраться куда-то повыше, да подальше. — Да-да, только пламени изо рта не хватает, — кажется, уже в хорошем настроении, согласился Большевик. — Я, честно говоря, похоже, уже и не боюсь высоты, — благодарно и задумчиво выдал он. — Тогда мы можем переселиться на третий этаж? — Нет.