***
Стоять перед собственным отражением и смотреть в свои такие тёмные глаза стало так отвратительно обычно. В этих глазах есть потаённый блеск, но он такой же, как и она сама — никакая. В них гуляет пустота и она там, как у себя дома. Лицо её отстранённое и такое странно спокойное, что хочется убежать. Ей не нравится такое. Взглянув на себя ещё раз, она быстро выходит из ванны, а потом так же быстро из дома. На улице приятно прохладно. Ветер пробирает, заставляет покрываться кожу мурашками. Хорошо. Прошло пару дней с её болезни. Парни наконец-то оставили её одну. Вы бы знали, как она была рада услышать долгожданную тишину. Церера заметила, что её личное пространство с каждым разом становится всё меньше и это раздражало. А ещё больше раздражало то, что эти парни пытаются что-то изменить в ней самой. Она пока не может сказать хорошо это или плохо, но ей это не очень нравится. Конечно, многие бы подумали, что после такого откровения должно было что-то изменится в её жизни, в ней самой, но ничего не поменялось. Всё осталось таким же. Она не изменилась, её мышление не изменилось, ничего. Маленький гопники хотели что-то изменить, что-то резко поменять, но у них не получилось. Жаль. Церера правда не понимала их. Почему они так хотят связать свою жизнь с её? Серьёзно, зачем? Они же видят какая она? Неужели не понимают, что никого будущего с ней не будет. Никакого и она это знает точно. Или… в этом есть её вина? Может какими-то своими действиями, она сама того не понимая, связывает свою жизнь с их? Может она просто устала от одиночества? Может быть. По правде говоря, Цера ненавидит одиночество. Просто, наверное, она уже привыкла к ноющей боли в груди и поскуливанию сердца. Привыкла… Да и… Короче, просто привыкла. Скажите, а почему ты не боролась с этим, не находила себе тех, кто смог бы заглушить это? Ответ прост — ей безразлично. Просто со времени эта боль становится для тебя всем, и ты перестаешь из-за неё кричать. Однако, только иногда из груди вырывается тихий хрип, который так же тихо тонет в пустой комнате. Церера. Лавандовые глаза, где сейчас плещется печаль, на миг закрываются. Привыкла. Если честно, вот прям откровенно, Церера не хочет, чтобы кто-то чувствовал это. Какой бы безэмоционально ледышкой, тварью или кем её ещё там считают она не была, Церера искренне не хочет, чтобы кто-то чувствовал это. Она не хочет, чтобы кто-то на протяжении дней, недель, месяцев считал себя убожеством и никому ненужным. Если бы одиночество было человеком, то Цера бы убила его. Оно не должно существовать. Люди не должны так умирать. Правда. Она говорит правду. И сейчас она искренна, как никогда. Губы её тронула еле заметная улыбка, но настолько искренняя насколько способен человек с пустыми-пустыми глазами. Вымученная, горькая и такая прекрасная. Такая грустная, что плакать хочется. Не смей поддаваться минутной слабости, Блэк. Да и почему ты так говоришь? Одиночество по-своему прекрасно. Оно, как чертов никотин, как наркотик. В нём есть что-то поистине прекрасное. Хах. Наверное. А. Знаете, это начинает Церера перестала удивляться тому, что этот мир сталкивает главных героев и её, но всё равно раздражает. Это точно проклятие. — Курильщица! — Ханма смотрит на неё с весёлой улыбкой. Девушка переводит взгляд с него на Чифую, Такемичи и Кисаки — Э, ты игноришь меня? — Отстань. — она посмотрела на Кисаки, который не отрывал взгляда и посмотрела на него так же, а после перевела взгляд на других. Смотря на них, девушка задумалась. Может встрянуть немного в сюжет? Всё равно скучно и ничего не изменится, а ей станет чуть-чуть веселее от их ошарашенных лиц. — Будьте аккуратней с Тайджу, ребята. — она рассмеялась у себя в голове, видя их потрясённые лица. Как знала, что это развеселит её. — Не хотелось бы, чтобы такие интересные личность зря умирали. И правда, было бы жаль, если бы с ними что-то произошло. — Откуда?! — заорал Такемичи. Он не мог понять откуда эта девушка всё знает. Столько совпадений просто не могло быть, просто невозможно. В последнее время Такемичи часто задумывался насчёт Цереры. Она была странной, неизвестно откуда взявшейся, да и так много знавшей. Вдруг она тоже из будущего? Церера смотрела на его задумавшееся лицо и читала его, как раскрытую книгу. Его мысли и эмоции были понятны для неё. — Это не то, о чём ты думаешь, Такемичи. — тот, казалось, ещё больше выпучил свои большие голубые глаза. Это заставило её слегка улыбнуться. — Ты такой смешной, Ханагаки. И до жути интересный. Пойдём прогуляемся, Такемичи. — Курильщица, ты променяла меня на этого тюфяка. — по-кошачьи улыбнулся — Ты ранишь меня в самое сердце. — Цера просто посмотрела на него и направилась в свою сторону, зная, что Ханагаки идёт за ней.***
— Кто ты, Церера? — он смотрел серьёзно, его взгляд такой непривычно стальной и это заставляет её улыбнуться. — Ты мне нравишься, Такемичи. — он удивлённо смотрит на неё, ничего не понимая — И я хочу дать тебе совет. Если намерен вытаскивать кого-то из болота, тогда готовься окунуться в него с головой. Я не сочувствую тебе Такемичи, я сочувствую тому Ханагаки Такемичи, которого могу увидеть через пару лет. Но, с другой стороны, мне тебя совсем не жаль, даже скорее мне безразлично, потому что это был твой выбор, и ты выбрал свой путь. Я не отвечу ни на один твой вопрос — он хотел что-то сказать, но она его перебила, зная, что тот хочет спросить — и помогать тебе не буду, только если сама того захочу. Я уже тебе пару раз помогла, просто ты сам не понял где и когда. Просто помни, если ты собрался кому-то помогать, то будь готов ко всему. — Почему ты говоришь мне это? Он так похож на Алекс, что она просто не смогла сдержаться. Да и ничего страшного из-за этого не случится. Впрочем, он сам рано или поздно пришёл бы к ней. — Потому хочу и потому что ты бы сам пришёл рано или поздно. — они молчали — Такемичи, — он смотрит на неё что-то обдумывая — Ты же знаешь, что рано или поздно ты сломаешься, как хрустальная кукла? Понимаешь риск, который может привести тебя к безумию большему, чем у кого-либо из наших знакомых? Понимаешь, в один момент этот путь станет только твоим путём? У него и выбора то нет. Его вообще никто спрашивать не будет ни в каком случае. Это ноша с ним до конца его бесконечной в своей бесконечности жизни. — Я понимаю. — Церера округлила глаза. Честно, она правда думала, что Ханагаки немного не понимает во что его ввязали высшие силы или кто там — Я знаю, что будет больно ещё много раз, поэтому я и прошу помощи, чтобы всё это быстрее закончить. Помоги мне. Ох, он немного не понял её, ну да ладно. Такемичи не видит, как сам по чуть-чуть, какими-то незначительными моментами отказывается от помощи и в один момент откажется насовсем. Когда он решил спасти Майки, изменить его будущее, он отказался от всей помощи. Это ещё не произошло, но произойдет. Он сказал, что ему будет больно и хорошо, что он это понимает, но это будет не боль. Это будет ад, и он будет купаться в нём до самого конца своей жизни. Ну или до тех пор, пока всё не закончится. — С первым снегом, Такемичи. — она подставила лицо нежным крупинкам волшебства и улыбнулась.***
Церера любила зиму и любила снег. Она обожала смотреть, как он медленно падает на землю, покрывая ту белым слоем, как небо в этот момент становится серым и таким успокаивающим. Она всегда любила вдыхать воздух, пытаясь почувствовать морозный вкус на языке. Ей всегда хотелось ловить пушистые хлопья снега руками и чувствовать, как он тает. Хотелось срывать с крыши сосульки и вгрызться в них до ломоты в зубах. Хотелось упасть в сугроб, запустить в него руки так, чтобы сердце больно кольнуло от холода. Хотелось… когда-то, когда она чувствовала, что это холодное время года делает её самой счастливой. Она любила зиму, она любила играть в снежки и выигрывать в них у Шина и любила делать ангелов вместе со всеми. Она так любила и любит до сих пор. Признаться, Церера часто именно в зимнее время думала о самоубийстве. Именно в эти снежные и такие любимые дни. И каждый раз в такие дни она кидает в зеркало короткий взгляд, видит блёклую улыбку, и тянется рукой к своему виску, в которой зажат пистолет. И каждый раз она слышит, как в ушах звенит выстрел, и она падает на пол. Церера чувствует, как из горла на пол падают осколки, разрезая язык, губы своими неровными краями, заставляя чувствовать вкус крови. Багровые тяжёлые капли падали под ноги, оставляя безобразные кляксы, что разъедали пол, перекрытия, бетон. А может, всё это время её и не было… может, вообще ничего этого не было и ей это всё всегда казалось? Она ведь никогда не чувствовала боли. И этого всего не было. Блэк смотрела на пол, где ещё недавно была лужа крови, а теперь лишь обычный белый паркет и осколки стекла, которое разбила и ждала, что вот-вот пол изменится с минуты на минуту и там вновь будет лужа. И сейчас тоже самое, только в разбитом зеркале почему-то другое лицо: более тонкое, с белой кожей и синими канатами вен. И глаза такие блёклые и водянистые, а волосы тёмные. Может она больна? Блэк зажмурилась, не в силах слышать всю какофонию голосов, что сейчас звучали. Их шёпот ударялся о стены, дробился на миллионы и лезвиями врезался в уши. — Этого ничего нет… ничего… — выдохнула беловолосая, сгибаясь пополам, зажимая уши руками и стараясь даже не дышать, чтобы не впускать в себя эти голоса. Они дробили кости, череп, выжигали глаза, вытягивали нерв за нервом. — На улицу. — выдыхает, тяжело приподнимаясь — Мне нужно на улицу. Она идёт, еле ковыляя ногами. Так тяжело. Вдруг ей так захотелось увидеть ромашку, хотелось, чтобы кто-то просто был. И Церера поплела, медленно, врезаясь в людей на улице, кажется, они смотрели на неё, как на ненормальную, которая вышла в одной тонкой кофте. Знали бы они, как ей всё равно на их мнение. Хлопья снега падали на неё, но ей было совсем не холодно, совсем. Она просто хотела, чтобы кто-то сейчас побыл рядом. Хотя бы сейчас. Она упала у дерева. Церера съехала спиной по дереву, царапая спину и утыкаясь лбом в согнутые колени. Она сцепила руки вокруг себя, стремясь удержать разрывающееся тело. Пальцы до боли сжали голову. Сознание путалось… Не нужно было пить столько таблеток, моя девочка. Крик вышел хриплым, но громким. Почему голоса, почему чьи-то руки? Почему кто-то рядом, крепко держит за плечи, требуя взглянуть в глаза? — Церера! — она поднимает взгляд и видит холодную лаванду. В этих глазах словно весь мир остановился, так ей сейчас показалось — Чёрт. — она почувствовала, как её берут на руки и замычала. Ран посмотрел на неё с холодом, казалось взглянув в его глаза можно застыть. Чёртова девчонка всё больше начинала его раздражать и ещё больше в его голове появлялась мысль запереть её у них дома. Знаете, Ран и Риндо Хайтани любили лишь друг друга, и они были друг у друга. И это была самая правильная и самая главная вещь в их жизни. Ран помнил, как стал родителем для своего родного брата и помнил, как был готов сделать для него всё. А ещё он помнил, с каким упование разглядывал избитого мальчика старше себя, который валялся у него под ногами весь в крови, и… он не испытывал ни капли отвращения или негативного чувства от того, что они с братом сделали. Ему это понравилось. Понравилось чувствовать страх людей, которые отшатывались от него, нравилось быть выше их и сильнее их. И когда он увидел лицо Риндо, то понял, что ему тоже понравилось И в тот день они стёрли кровь со своих лиц и спокойно ушли дом, счастливые и довольные от того, что смогли найти то, что может подарить им яркие эмоции. С тех пор драки и разборки стали неотъемлемой частью их жизней. Они тренировались вместе, дрались и ломали людям кости вместе. Но со временем стало скучно, пока не появилась наинтереснейшая личность, которая не только не испугалась их, но успела нахамить и проигнорировать, а ещё эта холодная, «хрупкая» принцесса была красива и покрыта тайнами с головы до ног. Они заинтриговались. Не всегда можно встретить столь прекрасную личность, да и скуку нужно было развеять. Сначала так было, пока не появилась маленькая, но такая горячая искра. О, она была прекрасна, словно пожар в зимнюю ночь. Они могли понять ублюдка Ханму, который с блаженством смотрел в эти горящие глаза, когда она была зла и как он смотрел на неё, когда её глаза были холодны, словно айсберги. Эти Лавандовые глаза пленили их и какой силой они обладали. Хайтани не любили отпускать свои игрушки и не любили, когда их кто-то трогал. Это приводило их в чистую ярость. Сано и Ханма бесили. Ран и Риндо хотели внимания своей игрушки и хотели его в равной степени. Конечно же, они не собирались отдавать Цереру другим, но в этом смысле было всё сложно. К сожалению. А ещё больше, чем отдавать свою собственность другим, они ненавидели, когда их собственности плохо. Когда Церере было плохо им хотелось запереть её и привязать наручниками к кровати. Они видели, что ей плохо, видели ту ярость, наблюдали. Это было ужасно. Наверное, они ещё не видели ничего ужасней. Даже сломанные кости казались им простым. Но всё же, мальчики с пальчики, вы не совсем понимаете и навряд ли поймёте. Вы не понимаете всю серьёзность ситуации, не понимаете, насколько сильна её внутренняя ярость, которую она вымещает на себе. Вы думаете, что она всего лишь маленькая девочка, желающая мести, потерявшая любимых. Вы не видите главного, не видите то, что сидит внутри неё. И сейчас Ран смотрел в затуманенные лавандовые глаза, смотрел на руки, что все были в ранах от стекла. — Ран, что с ней? — Риндо нахмурено смотрит на раны, на тонкую кофту, на затуманенные глаза и хочет сломать этой девчоки руки, чтобы она больше так не делала. — Не знаю. — он подхватил её и пошёл по направлению к байку, как вдруг услышал шёпот. Он посадил её и сел сзади. — Говори громче, я не слышу. — он словно издевался. — Эмма. — прошептала девушка — Эмма Сано. — Хорошо. — Ран не хотел с ней спорить, он хотел отвезти к ним домой, но в этот раз пойдёт ей на уступок. — Риндо, едем к Сано. — Что?! Ты собираешься её отдать ему! — холодный взгляд брата остановил его. Риндо недовольно цыкнул. Они поехали к Сано. Ран чувствовал, как хрупкое тело облокачивается на него полностью расслабляясь. Ещё раз он понял, что не собирается отдавать свою игрушку кому-то ещё. Эти хрупкие запястья, худое тело и лавандовые глаза будут принадлежать им. А её секреты будут разгаданы.***
— Что вы с ней сделали! — Майки смотрел на них спокойно и до ужаса безэмоционально. Он был зол и в то же время с тревогой смотрел на тело в руках Хайтани. — Мы нашли её такой на улице, хотели отвезти в больницу, но она захотела увидеть Эмму. — Эмму? — он непонимающе посмотрел на девушку, а потом посмотрел на вход дома, откуда вышла сестра. — Церера! — блондинка с ужасом взглянула на тело, а после перевела взгляд на парней — Что случилось? Заходите в дом, надо её уложить. Они вошли в дом и положили девушку на диван. Она всё ещё была без сознания, вся бледная, с кровью на руках. Эмма не могла смотреть на это, её сердце сжималось, когда она видела бледность подруги, бледность той, кому открыла душу, той девушке, которой отдала своё сердце. Эмма любила Цереру. И её сердце колотилось за неё, ей хотелось плакать, потому что она не смогла ей помочь, не смогла оказаться рядом, когда должна была поддержать её. Эмма видела, что она разрушается и просто смотрела, ничего не сделала и она винила себя за это. Ей было так жаль. Так дико, до боли в груди, жаль. Она должна была быть рядом. Просто быть. Сано любила её. Знаете, она не могла объяснить эту любовь, но она была и сейчас причиняла ей боль. Эмма взяла салфетку, села у дивана, где сейчас спала её подруга и мягко, почти невесомо начала протирать её мокрый лоб, стирать кровь с её рук. И она это делала так нежно, с такой любовью, что парни, стоящие за спиной, встали в ступор, завороженно смотря на то, что происходит перед ними. — Кто это сделал? — её голос холоден, как никогда и кажется, что никогда таким и не был — Если в этом виноваты вы, то я клянусь я сделаю всё, чтобы вы об этом пожалели — Эмма?! — Майки смотрит на неё ошарашенно, а Дракену кажется, что перед ним сейчас совсем не Эмма, а Майки. Этот голос, этот взгляд, в котором нет ни доли нежности и света. Совсем не его Эмма. Парни стояли, ошарашенные таким поведением своей сестры и возлюбленной. Только Хайтани смотрели на это совершенно спокойно, они были лишь немного удивлены той связью, которая происходит между девушками. У всех в голове появилось множество вопросов. Как и когда. Когда между ними произошло это сближение? Они видят эту связь. Настолько сильную что им кажется, что они проиграли. И правильно думали. — Эмма? — начал Майки, он не мог понять откуда у неё такие холодные глаза. Они никогда такими не были. — Кто ты и что ты с ней сделал? — Похоже, что я смеюсь, Майки? — Эмма… — Церера открыла свои чарующие глаза и Сано вновь утонула в них. Такие прекрасные, такие больные. — Эмма… — Тихо, всё хорошо. — она начала гладить ту по белым волосам — Я с тобой, я рядом. Чувствуешь? Я никуда не уйду. Я с тобой. — гладит по голове, мягко улыбаясь. Церере было так хорошо и тепло, что глаза начали слезится. — Я всегда рядом. — думала блондинка, смотря на девушку перед собой. Это конец.