Не зола, а пламя

Всё началось с осмотра. Доктор выглядел точь-в-точь как все доктора, которых видел Михаил: чопорный и подтянутый, в отглаженной накрахмаленной рубашке, совсем неподходящей для яростных боёв. Он успел подумать: "А сокомандник кажется вполне нормальным", когда мужчина обернулся к нему с приветствием — и безумная ухмылка исказила его лицо. — Да вы гляньте, а! — воскликнул он. — Идеальный образец для исследований! За все эти годы на Михаила смотрели по-разному — часто с испугом или с пренебрежением (обычно из-за страха). С нежностью и признанием — мама и сёстры, когда он был рядом и защищал. Иногда, всё реже и реже, с жалостью. Но никто и никогда не рассматривал его так, как этот доктор: словно он — мраморная статуя, прекрасная со всех сторон, словно он — объект, который следует препарировать и изучить. Пристальный взгляд доктора заставлял теплеть в груди. Тело напряглось, будто его пронзил электрический разряд. — Готов поспорить, такими пальцами ты с легкостью раздавишь человеческий череп! — кричал доктор, кружа пальцами в перчатках по Мишиной ладони. Взгляд будто пригвоздил Михаила к операционному столу прочнее любых держателей. Счастливая кровожадная улыбка была странно притягательной. Михаил, конечно, никого не боялся. Но этот человек, подумалось ему, вполне смог бы его напугать. Это был первый раз за долгое время, когда Миша вздрогнул перед кем-то. Поэтому, когда Медик спросил его: — Вы бы хотели стать непобедимым, герр Хэви? Михаил улыбнулся и честно ответил: — Да. *** — ...В общем, вот так я и потерял свою медицинскую лицензию, — рассказывал Доктор, и, наверно, Миша всё-таки боялся его. Совсем чуть-чуть. *** Убер-заряд дарил такие ощущения, о которых Миша не мог и мечтать. Волна жара и мощи, наполняющая мышцы, кости и жилы, бьющая через край, льющаяся изо рта, глаз и минигана. Он рычал, как медведь, сшибая всех на своем пути. Сердце колотилось так, словно вот-вот готово было взорваться. Хохот Медика за спиной толкал его впёред, в пекло битвы. Даже после того, как всё закончилось, когда трупы врагов лежали у ног, а команда поздравляла их с уважением и страхом пополам, в груди Михаила все еще разливалось тепло. — Пойдем, Хэви. Есть парочка тестов, — однажды позвал его Медик, когда они возвращались на базу. Он потянул его за локоть, и Миша подчинился, опьяненный адреналином и кровью, не замечающий злой огонёк в глазах Доктора. В медпункте тихо, лишь воркуют голуби Медика. Эхо боя ещё грохочет в Мишиной голове. — Ты был потрясающ! — сказал ему Медик дрожащим от восхищения голосом. Михаил не мог оторвать от него глаз — сумасшедший доктор, вскрывший его, державший его сердце, сделавший его неуязвимым. Глядящий на него с пламенем в глазах. Его ладони, теплые и липкие от крови, лежали на Мишиной груди, сжимая и щупая. Он что-то радостно болтал, но Миша едва различал слова из-за стука его нового, улучшенного сердца. Его член напрягся и тяжелел между ног. Медик потерял перчатки где-то по пути с поля боя. Его пальцы, теплые и сильные, скользили по Мишиной груди. Михаил не был человеком минутного желания, но в этот момент он последовал ему: подавшись вперед, он прижался губами к губам Доктора. Прошла секунда, за которую он успел передумать, когда Медик ответил на поцелуй, яростно и грубо, будто желая сожрать его — он мог бы, и Миша был не против. Медик слизал кровь с изгиба его шеи, вжал его в холодный металл операционного стола и положил руку на грудь, чтобы прочувствовать удары его сердца. Тело Доктора обжигало Мишину кожу. — Стол выдержит нас? — выдохнул Михаил между поцелуями. — Ха! Понятия не имею! — широко усмехнулся Медик. — Видимо, придётся проверить, ja? Медик трахал его быстро и безжалостно, полуодетый, залитый кровью врагов. Они двигались и тяжело дышали, сжимая друг друга, почти ломая, и этот жар был почти так же хорош, как убер-заряд в битве. — Ах, Хэви, ты был Богом там! Представь... а-ах, представь, что мы можем вместе! — задыхался Медик, прижимаясь ртом к Мишиному, сжимая его член до боли, а Миша не мог больше ничего, кроме как запрокинуть голову и выдыхать, словно молитву: "Да, да, да!" Выяснилось, что стол, вообще-то, не может выдержать их обоих. Медик заявил, что эксперимент увенчался громким успехом. *** — Я хочу связать тебя и вскрыть, — шепчет Медик за завтраком, проходя мимо места Михаила с тарелкой яичницы. — Я хочу выкачать кровь у тебя из вен, — мурлычет Медик на ухо, пока он подготавливает Сашу к бою. — Я хочу придушить тебя и проверить, сколько ты продержишься, — выдыхает он Михаилу в рот. И: — Я хочу испытать новое лекарство. И: — Я хочу держать твои легкие и чувствовать, как ты дышишь. Разум Медика — вихрь желаний и идей, одна ужаснее другой, и будь Михаил послабее, он бы испугался. И какая-то его часть испугана, та часть, заставляющая его сердце колотиться отбойным молотком каждый раз, когда в глазах Медика загораются искры. Но это приятно, когда Доктор вскрывает его и разбирает на органы, когда седлает его, запуская руки в грудную клетку и трогая везде, внутри и снаружи. Медик целует грубо и трахает жёстко, но иногда, когда он держит Мишино сердце, он почти нежен. В бою они неудержимы. Медик поддерживает в Михаиле жизнь, а Миша защищает Медика. Они едины, между ними лишь несколько взглядов и брошенных слов. Враги разбегаются с криками ненависти или с мольбами, но они никогда не даруют пощады. Каждый, кто осмелился противостоять, быстро пал под залпом пуль Саши, а те несчастные, кто выжил, обычно обнаруживают, что им сложно драться с пронзенными хирургической пилой кишками. Их смех сотрясает воздух, перекрывая взрывы и крики. И здесь, сейчас, окружённый врагами, рядом с Медиком, Миша впервые в жизни чувствует себя по-настоящему непобедимым. А потом... потом. Миша всегда смакует то, что идёт потом, когда они, игнорируя громкие требования сокомандников пришить им конечности, оказываются в комнате Медика, грязные после битвы, пахнущие кровью, потом и порохом. Медик целуется голодно и настойчиво, пока они срывают друг с друга одежду, и в их телах кипит адреналин после того, как Хэви забил Солдата до смерти своим собственным черепом, а Медик пронзил пилой горло Шпиона, даже не обернувшись. — Покажи мне, — шепчет Медик почти в неистовстве. — Не сдерживайся. Я хочу почувствовать твою силу так же, как наши враги. "Ты уверен?" — хочет спросить Миша, но Медик всегда более чем уверен. В его сияющих, сумасшедших глазах нет ничего, кроме непоколебимой уверенности. Так что Миша вжимает его в стену, роняет на кровать и, пусть он кусается и царапается, вбивает его в матрас до тех пор, пока их собственная кровь не смешивается с кровью врагов. — Да, да, да, Хэви, ты великолепен! — задыхается Медик, пока Миша не сталкивает их рты. Когда он уже вымотан, он позволяет Мише обнимать и нежно целовать себя. — Процедура прошла успешно, — бормочет он после в Мишину шею низким от удовлетворения голосом, пока Михаил ерошит его волосы. — Для тебя всё — эксперимент? — Да! Иначе как мы превзойдем Бога и природу, не понимая наших собственных тел, не доводя их до предела? Например, я мог бы заменить твои репродуктивные органы на... — Нет. — Но подумай! У тебя могли бы быть... — Доктор, — настоял Миша. — Спи. Медик фыркнул, но потянулся к Мише за объятиями и закрыл глаза. Миша обнял его крепче и попытался успокоить бешеное биение своего сердца. *** Десятилетиями Мише снилась кровь на снегу, расстрелянные тела, брошенные гнить на земле, как животные. — Мама, — плакал он, падая на колени. — Жанна, Яна, Бронислава! Но замёрзшие тела молча уставились на него пустыми глазами. Затем к ним прибавилось ещё одно. Ветер трепал покрытый кровью халат. Но сон в кровати Доктора помогал. Он заменял его старые кошмары на новые, более интересные. Суровой сибирской зимой, окруженный сугробами и преследуемый врагами, Михаил мечтал, чтобы кто-то согрел в ладонях его сердце. Правда, не так буквально. *** — Доброе утро, Хэви. У тебя не найдется аспирина? — спросил однажды Шпион, и Михаил оторвался от книги. — Я не доктор. — Да, я знаю. Потому я и прошу тебя. Я страдаю от головной боли, а не от острого желания лишиться почек, — ответил Шпион, выразительно на него взглянув. Михаил хорошо знал этот взгляд. Обычно так смотрели на него люди, которые думали, что, раз он плохо понимает английский, то и соображает он туго. Бедный Хэви, думали они. Он не понимает, что Медик — умалишенный. Не понимает, что Медик лишь использует его и его внутренние органы. Даже Инженер, который знал лучше, иногда смотрел на него так же, хотя ему, по крайней мере, хватало приличия вести себя скромнее. Ну, Михаил знал, что отношения Доктора и здравого смысла весьма мимолетны, что его восприятие санитарных процедур, врачебного такта и медицинской этики в лучшем случае под вопросом и что иногда он видит в людях только кровь, вены и органы. Ничто из этого не имеет значения на поле боя. Медик может разорвать Мишу ради веселья, но он всегда соберет его воедино и сделает еще сильнее, чем прежде. С Медиком позади себя он может убить кого пожелает, может смотреть, как свет угасает в их глазах и пробовать на вкус их кровь на губах Медика, и его сердце бьется сильнее, чем когда либо. Вот, что действительно важно. А не те мелочи, на которых сосредоточены эти маленькие людишки, типа, как бы сохранить их собственные почки и не дать заменить их бабуиновыми. — Ой, забудь, — отмахнулся Шпион. — Я прокрадусь в лабораторию. Михаил решил не упоминать, что Инженер установил охранную систему в мастерской после того, как Скаут лазил там и всё раскидал. Он лишь улыбнулся и перелистнул страницу, услышав в коридоре эхо — очередь выстрелов и французский мат. Медик заскучал. Это должно его развлечь. *** Шпион, конечно, знал. Он намекал. Он, кажется, не осуждал каждый из их жизненных выборов сильнее, чем обычно, и по мнению Михаила, это означало, что он одобряет. Хотя Медику казалось, что Шпион мог сделать компрометирующие снимки, если ему захочется шантажировать кого-то из них. Но это не особо его волновало. Как и Мишу. Не теперь, когда он может избить до крови всех, кто их осуждает. Инженер и Снайпер догадывались, Михаил был уверен — он ловил на себе их любопытные взгляды, когда садился на диван рядом с Медиком. Но оба они умели не совать носы в чужие дела. Однажды Демо хлопнул его по спине и поздравил с чем-то, что содержало слово "любовь" где-то среди потока неразборчивого шотландского акцента. Мелкий болтливый Скаут, конечно, подшучивал, но Михаил не мог понять, как много он знает и сколько вкладывает в свои шутки. В любом случае, всего пара ударов по лицу заставят его заткнуться. Солдат однажды застал их в медпункте. — Счастлив видеть, что вы исполняете славный американский ритуал по сближению, будучи голыми и в крови, братья-патриоты! — воскликнул он с отрывистым салютом. В итоге им пришлось отложить запланированное до вечера. Сложно удерживать эрекцию, когда вы оба задыхаетесь от смеха. *** Вскоре Михаил привык бывать в медпункте. Тесное уютное помещение полно окровавленного медицинского оборудования и прочих орудий пыток. Голуби повсюду суют свои маленькие головки. Из всей базы это стало его любимым местом. Он ютился в углу комнаты на кресле, которое Медик притащил из гостиной Синих в качестве подарка за прошедший рейд, и читал или ухаживал за Сашей. Иногда он наблюдал, как Доктор занимается делами: выращивает новый глаз Демо, воркует с голубями, борется со Скаутом, чтобы сделать ему укол, возбужденно болтает о своем последнем преступлении против человечества, перескакивая с одного языка на другой, будто пьяный немецко-английский словарь. Порой, когда Медик уходил по своим личным делам или запирался в мастерской Инженера, занимаясь безумными экспериментами, Миша просто наслаждался тишиной. Здесь ему не приходилось терпеть болтовню Скаута, крики Солдата, бурчание Демо. Никто из них не осмелится переступить порог медпункта добровольно. Мелкотня. Поздно ночью Медик возвращается из своего забега за материалами до Туфортского госпиталя. Он врывается в медпункт со счастливым оскалом и полными органов руками, в белом халате, залитом кровью, и с сумасшедшим огнем в глазах он выглядит настолько великолепно, что Михаил едва собирает волю в кулак и сдерживается, чтобы не схватить его на руки и не вжать в стену. — Представляешь? Они оставили полицию сторожить морг после того раза! — восклицает Медик с сияющим от волнения лицом. — Я достал столько лишних частей! И они свежайшие! Хэви улыбается, когда Медик бросается к холодильнику, безумно хохоча, как и всякий раз, когда он решал отметить Октоберфест (который, догадывался Миша, имел лишь мнимое отношение к октябрю). — Кажется, в этом месяце мне не придется притворяться туристом! — смеется Медик, выкладывая орган за органом из пакетов и кое-как швыряя их в холодильник. Пол-лица его заляпано кровью, свежей и красно-темной. Миша не может перестать пялиться. — ...Хм-м. Хотя, думаю, я смогу всегда использовать новую печень для Демо... о-о, и почки для Снайпера, и легкие для Шпиона и Пиро... Михаил отложил книгу. — В следующий раз Доктор позволит мне помочь. — Ах, ты уже поубивал всех в бою. Дай и мне повеселиться, — ворчит Медик, но в его голосе звучит нежность, и сам он в таком хорошем настроении, что Миша может ласково его поцеловать и прижать к стене почти без сопротивления. По крайней мере, штаны с него спустить легче легкого. — Жёстче, — приказывает он, когда Миша начинает толчки, — иначе я оторву тебе все пальцы и пришью на спину. — Тебе нравятся мои пальцы, — ворчит Миша, но подчиняется. — Ja, но еще больше мне понравятся щупальца вместо них. Он царапает Мишину спину, оставляя кровавые полосы, и в ответ Миша хватает его за волосы и прикладывает головой об стену. А затем они не разговаривают. Уж точно не связными предложениями. Это так приятно — хоть иногда не сдерживаться. Закончив, они пользуются медиганом, и Медик прислоняется к Мишиному плечу, пока его ребра срастаются. — Ах, друг, — сыто вздыхает он. — Что бы я без тебя делал? — Искал бы меньший образец для экспериментов. — Хм. Страшно подумать. — Да, — тихо отозвался Миша, обнимая его чуть крепче. — Хорошо, что я здесь. *** — ...и охранник заорал, так что оторвал ему руку и запихнул в глотку! Он еще пытался покричать, но захлебнулся кровью! Михаил оглушительно хохочет, а Медик сгибается от смеха и стучит ладонью по каталке, разбрызгивая кровь. Морщины появляются возле его глаз, когда он смеется. — Ах, обожаю твои шутки, друг, — пытается выговорить Медик, пока они восстанавливают дыхание. — Да, Жа... сестра тоже. Она хотела проверить, влезет ли в рот и вторая рука, но сработала сигнализация и мы сбежали. Он потерял бдительность — слова соскользнули с губ быстрее, чем он успел их обдумать. Он редко заговаривал об оставленной семье. Медик умолк, сосредоточенно глядя на него. Михаил не знал, что Доктор прочитал на его лице, но это что-то заставило его обхватить окровавленной рукой Мишину шею и втянуть его в долгий глубокий поцелуй. — Ты скучаешь по семье? — спросил Медик, отстранившись, тем же тоном, каким он задавал вопросы вроде: "Что ты чувствуешь, когда я делаю вот так?" или "Здесь болит?" И от этого что-то в Мишином животе, раскрытом сейчас, скрутило болью. — Да. Я все жду, когда война кончится и я снова увижу их, — ответил он, но это было лишь долей правды. Всё равно, это не важно. В их работе нет места размышлениям о будущем. Куда больше их занимают реальные моменты, например, какой будет следующая цель, или откуда вылетит пуля, или когда Медик наконец заметит оставленный им пинцет в Мишиной грудной клетке. Опять. Медик похлопывает его по плечу. Михаил не может понять, о чем он думает. Ему вообще редко это удается. Он тянется к Доктору, хватает его за воротник и затаскивает на себя, между ног. Медик соглашается, наклоняется для быстрого поцелуя, затем откидывается назад и снова запускает руки в Мишину грудь. Его улыбка чересчур широка, как всегда, и чересчур остра. — Я уже рассказывал тебе, как однажды я случайно украл у пациента всю нервную систему? Михаил ответил мягкой улыбкой. — Да. Расскажи ещё раз. *** Шли годы. Бои оставались неизменны, даже когда стрельба в дурачков Синих сменилась стрельбой в металлических дурачков. Целыми днями они защищали стратегически важные места — гравийные шахты, шляпные фабрики — от железных копий самих себя, наступавших волна за волной. Это было вовсе не так забавно, как убийство настоящих людей. Но демонтаж жалких копий Мишиного Доктора или поток радости, когда Медик выскакивал перед ним, чтобы защитить, — это всегда было наслаждением. Вот он стоит, четко вырисовываясь на фоне блестящего красным поля, и оборачивается к Михаилу с улыбкой. — Я люблю этого доктора! — объявил Миша всем, кто не был контужен. — Ага, да, все это знают, жирдяй! Просто стреляй в гребаных роботов! У нас в запасе не целый день! — проорал Скаут, пронесшийся мимо и прыгнувший в гущу сражения. Михаил закатил глаза, а Медик стрельнул в него глазами, взглядом показывая, что легкие Скаута несли бы куда больше пользы, находясь в банке на его столе, чем помогая дышать их владельцу, и что он собирается исправить такое недоразумение как только закончится бой. Роботов не так весело расчленять: ни крови, ни кишок, крики боли менее реалистичны, так что Медик вынужден самостоятельно придумывать себе развлечения. И, как и во всем, чего он желал, в этом он был чудовищно успешен. Михаил сделал в уме заметку: найти что-нибудь, чтобы отвлечь его — или быть рядом и наблюдать, несмотря на то, что к концу дня трещание Скаута становилось невыносимо. Но все потом. Сейчас — убийство роботов, стрельба из пушек, поддержка команды. — Доктор! За мной! — Jawohl! Вместе они мчатся в бой. Они помогают друг другу выживать, и Мишино сердце бьется как никогда сильно. *** А потом они лежат в Мишиной кровати, их руки и ноги переплетены и ноют после битвы и секса. Простыни промокли потом и кровью. Медик водит пальцами по мышцам Мишиных бедер и устало бормочет ему в грудь. Миша обнимает его и вслушивается в низкое мурлыканье его голоса, в сонный поток незнакомых немецких слов. Они как-то пытались выучить языки друг друга, но ни одному не хватило терпения. Впрочем, это было не страшно. Им не нужны слова, чтобы крушить врагов на поле боя или чтобы заниматься любовью до упаду. — Ты — мое лучшее творение, — едва слышно бормочет Медик. Что-то дрогнуло у Миши внутри, и он взял руку Медика в свою. Одну из тех искусных рук, одинаково хорошо калечивших людей и лечивших их, обычно одновременно. Михаил не знал, что из этого ему нравилось больше. — Я убью любого, кто тронет тебя, — произнес он. Медик мягко рассмеялся. — Я мог бы сказать то же самое, но пока я здесь, ты будешь жив и сможешь убивать сам. Михаил притянул его ближе, даря ему поцелуй. На чужих губах чувствовался вкус его собственной крови. Закрыв глаза, он почти смог обмануть себя, будто это — навсегда. Будто их война никогда не закончится. *** Конечно, она кончилась. Конец — быстрый и внезапный, как пуля, но, Миша надеется, не такой же смертельный. Манн Ко больше не существует. Их контракты истекли. Приказ отдан: распустить. Михаил знает, что ему делать. Годами они терял себя в бою. Но теперь пришло время исполнять свой долг сына и брата. Если бы только ему не приходилось отпускать одну часть его жизни для того, чтобы вернуть другую. — Куда отправишься теперь, Хэви? — спрашивает Медик, когда они стоят перед базой в последний раз, рядом с его багажом, окруженным голубями. Красная пыль Бэдлэнда кружит в воздухе. Миша привык к ней за все эти годы. Наверно, он даже будет скучать по ней. А по кое-чему он будет скучать еще больше. У них не было времени попрощаться наедине. — Семья в Сибири. Я слишком долго их не видел. Я заработал достаточно денег, чтобы обеспечить их. Теперь я должен защитить их от тех, кто навредит. Медик кивает, и на мгновение Мише кажется, что он попросит взять его с собой. Он не знает, грустно ему или страшно от этой мысли. Медик, разумеется, не просит. Михаил может мириться с простой жизнью в холодной, безжизненной тундре, только читая книги и меряясь силой с медведями для развлечения. Но Доктор никогда бы не смог. Только не вдали от всего, что занимает его совершенный, извращенный ум. Это не тот роман, который выживет за пределами поля битвы, и Медик не тот любовник, которого можно привести домой и познакомить с семьей, по крайней мере если ты не хочешь, чтобы их втихую утилизировали. Так что Медик просто по-товарищески похлопывает его по плечу, как будто они не провели вместе последние несколько лет, занимаясь любовью во всех известных человечеству и придуманных ими самими позах. — Уверен, ваши враги пожалеют о том, что вообще взглянули в твою сторону, друг. — Они будут умолять о пощаде, которой я не дам, — ответил Михаил. Он будет скучать по Доктору, конечно, но это лишь еще одна вещь, чем он должен пожертвовать, чтобы оберегать мать и сестер. Такая же, как и бодрящий запал битвы, и жужжащий голос Саши, и удовольствие разбить Скауту нос всякий раз, когда он пытается подрезать у него сэндвич. Будет ли Доктор скучать по нему, гадал он, или его вниманием завладеет новый яркий образец? Миша не знал, куда поедет Доктор. И сомневался, знает ли он сам. Он не как Миша — никто не ждет его в Германии, кроме весьма внушительного количества просроченных ордеров на арест. Это не столь важно, полагал он. Куда бы он ни отправился, Михаил уверен: он будет в порядке, он будет радостно вскрывать людей и попадать во всевозможные удивительные заварухи. — Доктор... — начал Миша, но Медик прервал его тихим смехом. — Ну, ну, Хэви. Только не говори мне, что твое сердце разобьется, — он хлопнул Мишу по груди. — Моя работа слишком надежна для такого. Миша не мог не улыбнуться. Он сжал Доктора в объятиях - и на несколько секунд они замерли. — Я знаю, Доктор. Учитывая все обстоятельства, это был лучший способ всё закончить. *** Жизнь дома тихая и приземлённая. Это не плохо, даже если иногда так кажется. Михаил охотится на медведей, чинит дом, помогает маме готовить, рассказывает сестрам истории о войне. Они без конца осыпают Мишу вопросами и хихикают над описанием его команды (он не стал упоминать ни банки Снайпера, ни то, что от Шпиона пахнет напшиканной одеколоном пепельницей, а сам он хрюкает, когда смеется). Все хохотали над историей, когда Солдат оставил в холодильнике пудинг Маразмуса и Пиро превратился в лягушку, или когда Инжи возился с фургоном Снайпера, его двигатель активировал самозащиту и пытался всех убить, или когда он и Медик отправились с мисс Полинг на миссию в Лас-Вегас и в результате устроили стрельбу в казино. Были вещи, о которых он им не рассказал. Те, о которых он вспоминает, лежа в кровати ночью. Например, о том, как Медик потрошил вражеского Снайпера, а потом они занимались любовью у стены его голубятника, пока звуки выстрелов и взрывов резали воздух. Обо всех выходных, которые они провели в постели, шепча, какие ужасные, грубые вещи они бы сделали друг с другом. О том, как Медик всегда пах кровью и, если его пациент был особенно удачлив, антисептиком. О том, как он держал в руках сердце Медика. Прежде Миша не особо задумывался об этом — старался не думать, — но теперь, за много километров оттуда, он вновь и вновь возвращался к этому воспоминанию. Много лет назад Медику самому необходимо было установить Убер-имплант, и он попросил о помощи Мишу, хотя у Инженера были более ловкие пальцы, а у Снайпера — крепкие руки. "Уверен?" — не спросил Миша. Он просто кивнул, поднял для Доктора зеркало, подавал ему инструменты. И, когда Медик рассеянно вручил ему свое собственное сердце, едва не уронив на пол, Миша бережно принял его в свои большие ладони. — Осторожнее, Доктор, — произнес Михаил, а Медик лишь посмеялся. — Ох, не переживай. С прошлых выходных холодильник ломится от запасных! Теперь подай мне скальпель, bitte. Крайне халатное отношение к собственному сердцу, подумал тогда Миша. Но его Доктор никогда прежде не выглядел таким сильным, как тогда, с распахнутой грудной клеткой, доверяя свое сердце рукам Михаила. Его пульс еще отдавался в ладонях, частый и хрупкий, как крохотная птичка. Миша любил своего Доктора, сражался за него, разрешал разрезать себя и собирать заново, однако никогда до конца не понимал его. Но, закрывая глаза и вспоминая, он, кажется, начинал понимать. Или, может быть, годы близости с Доктором сделали его таким же чокнутым. Но даже сейчас, вдали от его прежней жизни, Миша не жалел об этом. Он лежал в постели и прислушивался к стуку своего сердца, громкому и перебивающему рев ветра за окном. *** А потом. Потом. *** Потом Михаил стоял в стороне, ожидая, пока опустится пыль. Рядом с ним — Доктор, с двумя пулевыми в груди и улыбкой на все лицо. Его Доктор, единственный человек из всех, кого Миша знал, который смог обмануть пулю. Он передал детеныша бабуина поехавшему крышей Шпиону и подошел к Мише, тихо сидевшему в углу и доедавшему сэндвич. Тучи разошлись, воздух пах дождем и слякотью. Мишина голова еще кружилась от всего произошедшего. — Что теперь? — спросил он, не найдя слов для всего того, что хотел сказать. — Все закончилось? Медик засмеялся. — Ах, Хэви, это только начало! Я стер границу между жизнью и смертью! Если мы сработаемся, я сделаю нас богами! — он положил ладонь на Мишино плечо. Даже сквозь перчатку Миша ощущал тепло его кожи. — Ты поможешь мне, друг? Он улыбался — его странный, безумный, невероятный Доктор, помешанный на птицах, рассказывающий забавные истории, хохочущий над Мишиными шутками и расчленяющий людей лишь для того, чтобы посмотреть, что получится. Миша не мог наглядеться на него. Потому что только что он видел, как Медик погиб и вновь ожил, потому что Медик сияет так, будто их время не прошло, будто они никогда не расставались, потому что Жанна присосалась к шее Солдата и они реально стараются туда не смотреть. Но главное — потому что его семья в безопасности, его команда здесь, еще остались плохие ребята, которых нужно убить, и он чувствуют себя живым впервые за последние полгода. — Да, — ответил он без раздумий. А затем уточнил: — Но никаких маток бабуинов. Медик снова рассмеялся, звонко и радостно. — Никаких, разумеется. Они уже устарели! Для тебя у меня есть кое-что поинтереснее! Мишино сердце колотилось в груди. Он скучал по этому чувству. Будущее манило светом и кровью. И, наверное, малышом-бабуином, если Медик не решит разобрать его на органы. Миша улыбнулся. Не терпелось узнать, какой же будет их следующая битва.