Guarigione

Лепет перерастает в истеричный надрывный бред. — Не останавливается… Не останавливается она! Ну же… Лекарь скулит беспомощно, прижимая к дрожащим губам руки и тут же с ужасом одёргивая — они по локоть уже измазаны в чужой крови. Скарамуш щурится, пытаясь сфокусироваться на ее эмоциях, дабы установить, насколько плачевно он вляпался. Слезы струятся по ее лицу, она в панике оглядывает лица вокруг стоящих, в том числе за тем, чтобы избежать встречи с его блеклыми глазами. Тарталья нервно ухмыляется, складывает руки на груди и отворачивается. — Доигрался в рыцаря, — шипит на ухо ему Синьора, отталкивая оказавшуюся бесполезной девушку, просовывает одну руку Скарамушу под спину, приподнимая быстро от стола, а вторую под колени, — Ты какого черта встал, помогай, остолоп? Рыжий юноша дёргано кидается помогать ей, перенимая ношу. Лекарь отходит в угол, истерично принимается полоскать свои руки в умывальном чане. Темноволосого парня спешно уносят из дворцового пункта первой помощи, но уже в дверях до его чуткого слуха доносится, как та дает волю чувствам и навзрыд истошно вопит. Словно предвещая первую смерть на своем рабочем веку от собственной никчемности. Девчонка эта, только-только вышедшая наверняка из Академии, Скарамуша мало волнует. Ровно так же, как и ее внутренние тяготы от увиденного ужаса угасающей жизни. Но где-то глубоко внутри пульсирующего сознания мелькает смутная надежда еще появиться, нет, не лично перед ней, дабы успокоить и утешить. Просто промелькнуть на горизонте в зоне ее обзора, дабы от ее душеньки слабенькой отлегло — выжил. Тут Тарталья, забываясь, случайно слишком резко подбрасывает его на плечах — тело прошибает импульс пронизывающей до костей боли. Парень, мыча тупо и беспомощно, впадает в полунебытие, ошалело лыбится в пустоту. До того смешным кажется, что в рое невеселых мыслей проскакивает под видом честолюбивой слишком человеческая прихоть — успокоить неудачницу. Хотя на самом-то деле в первую очередь — не отойти на тот свет. Он вполголоса глухо посмеивается. И не замечает, как переглядываются молча два Предвестника, каждый делая свой вывод о состоянии Сказителя. «Не долго прыгала цикада…» — чертыхается женщина про себя, ускорившись вниз по винтовой лестнице, Тарталья, несущий на спине парня, негласно перенимая ее решение поторопиться. Никого о своем триумфальном провале военного задания они еще не успели предупредить. Но втрое хуже было бы на общем собрании объявить об этом, а после, ссутулившись, добавить, что ко всему прочему одна пешка из одиннадцати вышла из игры. Даже не войдя во вкус. А ведь на их совести было на первых порах наставлять куклу Эи. Скарамуш продолжает сипло хихикать. Плеск крови об плиты ступеней сливается с этим предсмертным хрипом в эхе. Оно звонко бьется об узкий каменный проход, беспечно улетает прочь вниз и вверх по лестнице. Быстрее. Быстрее. Быстрее. Тарталья с ноги вышибает деревянную дверь, та с грохотом бьется об стену. — Торью, — кличет кого-то в глубокую темноту парень, подтягивая сползающего со спины юношу, — Дотторе, черт тебя дери! Где-то внизу чиркает спичка, и еще спустя десяток ступеней вспыхивает лампа, раскачиваясь, степенно приближается к непрошеным гостям. В такт глухим шагам тихий голос с усталым раздражением отсчитывает каждое слово. — Без стука я запрещаю к себе взламываться, сколько повторять. — У нас тут твой клиент скоро будет «без стука», — грубо рубит Синьора в темноту, намекая на медленно бьющееся сердечко, сжимает кулаки, — Пока в своих катакомбах будешь копаться, он окочурится, болван ты великовозрастный! Из мрака выныривает в то же мгновение плохо освещенный трескучим огоньком мужской силуэт. Скарамуш силится поднять на того голову, дабы рассмотреть, но ресурса на лишние телодвижения катастрофически не хватает. Тарталья, не дыша от напряжения, поворачивается боком, демонстрирует причину взлома. — Дотторе, — громко взглатывает он, — Помогай… Просьба остается без устного ответа. В следующее мгновение Скарамуш морщится от того, как грубо его хватают за отвисающую челюсть и проводят большим пальцем по ровному ряду передних зубов. — Зачем ты… — начинает сердито, но растерянно шипеть Предвестница, ее прерывают взмахом руки себе за спину в приглашающем жесте. — Ясно, — одновременно с этим раздается над ухом серьезно, — Тащи на стол. Рыжий парень повинуется и, чуть не спотыкаясь на финальной дюжине ступеней, спешно сбегает вниз к рабочему месту. Синьора, подхватив подол, оказывается рядом, небрежным движением гремит стеклом и шуршит бумагой, сдвигая все прочь к краю стола. Тарталья кладет парня на холодную плоскость, прикусывает нижнюю губу, наклоняется и негромко требует, чтобы тот продержался еще чуточку. За спинами двух Предвестников раздается недовольное «кхм-кхм», они покорно расступаются, пропуская хозяина мрачных покоев. — Ну спасибо, — ворчит мужчина, переступая через кучу барахла, сметенного ему в ноги. Вешает на крючок лампу, и покачивающийся плавно свет тут же обволакивает лежащего парня. Тот, медленно мигая, предпринимает вторую попытку разглядеть его, но снова безуспешно. Различает от силы только бледно-голубые курчавые волосы и гладкую поверхность с символом Фатуи. Маска?.. — Кто его так? — отгибает пальцем порванную на боку ткань одежды Доктор, осматривая глубокую рану. Хмыкает, наклоняясь под стол и гремя инструментами оттуда. — Дикие звери, — кашляет в кулак Тарталья, стараясь не обращать внимания на открывшиеся взору ненароком орудия пыток, отливающими во мраке точенными металическими лезвиями, — Мы… Напоролись, когда возвращались. — В отчете опишите, что ребенок умер от схватки с озверевшими кошками, — мрачно ухмыляется себе под нос мужчина. Скарамуш скрипит зубами, шумно выдыхает через нос, привлекая внимание. — Я не… — Не умер?.. — Доктор быстро глядит исподлобья, пальцем щелкая по шприцу с какой-то мутной жидкостью для равномерного распределения и краем губ улыбаясь, — Вопрос спорный, мой юный друг, если смотреть в пропорции. Ты как, с пяти округляешь? Ну, ты где-то семь из десяти на том свете. — Не ребенок я… — заканчивает наконец свою фразу Скарамуш. Хочется для пущей серьезности своего высказывания нахмурить брови, но получается с трудом. — А, — Доктор неделикатно наклоняется над его лицом, оголяя белоснежный острый оскал, — Извини, я так сказал? Это у меня привычка рабочая, не обращай внимания. Сказитель пялится в два направленных на него жерла разъяренного вулкана и пытается сообразить, отчего они такого цвета, отличного от привычного в Снежном. Мужчина, не прекращая улыбаться, касается чем-то тонким и холодным как лед в районе тазовой кости. «Игла» — мелькает в голове у Скарамуша короткой синей вспышкой. В эту же секунду целое цунами ужасающей боли накрывает нервные окончания по всему телу, затмевая сознание. Юноша распахивает широко глаза, захлебывается в немом крике, импульсивно выгибается грудной клеткой вперед. Тут же оказывается припечатанным к поверхности стола тяжёлой широкой ладонью. — Лежать, я сказал, — беспристрастно прилетает сверху. Мужчина зубами стягивает со свободной руки перчатку, подтягивает ткань на теле юноши выше, а после опускает пальцы на рану, прощупывая ее. — Убери свои… — рычит Скарамуш не своим голосом от нового приступа, треморными руками тянется, кажется, не осознавая этого до конца, чтобы убрать с кровоточащего открытого места чужую настойчивую конечность. Разум уже не различает помощь или большую угрозу. Доктор, не глядя, сначала пару раз спокойно отводит от себя трясущиеся культяпки, а после наотмашь отбивает их. — Это еще не больно ни черта, радость моя, — ехидно доносится из под маски, — А вот сейчас будет больно. После этих слов он буквально ныряет голой рукой внутрь ранения, вызывая немой болевой шок у темноволосого. Он жадно хватает ртом воздух, пытаясь насытиться им, но тот словно прекращает слушаться и никак не может пройти в легкие, толпясь в одной глотке. Бреда нет, лишь железный вкус во рту и тяжелые оковы на веках. Под ними предательски стремительно темнеет. И, кажется, возможность провалиться в абсолютное небытие никогда не казалась такой желанной. Однако, лёгкая короткая пощечина, что тут же обжигает левую щеку, беспощадно отбирает ее, возвращая насильно в этот кошмар. — На меня смотрим, не спим. Скарамуш дышит через раз, ворочаясь на столе обессилено, но все покорно разлепляет глаза. Доктор, деловито присвистнув, переводит пристальный прищур на него, а затем и на замерших в ужасе Предвестников в углу. С какой-то положительной оценкой хмыкает. — Даже сопли не жует, — констатирует мужчина. Проникает пальцами глубже, касаясь каждой клетки отдающегося моментальной болью нутра, шустро копошась в чужой плоти как рой насекомых, — Вот и славно. Вот и умница. И наклоняется… Наклоняется над тельцем, впечатывается ртом в рану и всасывает с хлюпом чужую кровь. Рана жалобно чавкает, как тина на южных болотах, поддается чужим губам, принимая их в себя. Доктор так же стремительно отрывается, сплевывает в сторону. В этот момент от болевого шока Скарамуш уже просто не в силах выдать какую-либо реакцию кроме стеклянного замыленного взгляда на мужчину. Тот, наклоняясь снова, ловит с ним зрительный контакт, выхлебывает еще «порцию», а после… Глотает, расплываясь в окровавленной улыбке. — А т-ты… Увлёкся… — полоумно лыбится юноша в ответ, медленно моргая. Даже на смертном одре не упускает возможности язвительно вставить свои пять мор. Тарталья на заднем плане закрывает рот ладонями и отворачивается. Синьора стоически продолжает смотреть визуальную пытку, и только кончики ее плечей легко вздрагивают мелко, словно от холода. Доктор извлекает полностью красную мокрую от крови руку из чужого тела. Поддевает пальцами заготовленное заранее на краю стола. Перекусывает зубами нитку и приступает к зашиванию. — Больше ущерба принесла не сама рана, — тихо поясняет он неясно кому, словно ведя диалог с самим собой. Перекидывает ловко иглу от одного края к другому с таким спокойствием, словно бы вышивает смешную фигурку на платке от нечего делать, — …А смещение внутренних органов от удара и яд зверя… — тон на секунду меняется, преображаясь в какое-то гортанное рычание, — И… К кому это вы его понесли, скажите на милость, перед тем как ко мне прибежать? — Лекарь… Лекарь с верхнего этажа, — загробным голосом отвечает женщина, стараясь сконцентрироваться и сохранить достоинство, — Новенькая. — М, — томно смеется Доктор, но в его голосе столько желчи и негодования, что распознать скрытый гнев несложно, — Академия типичная. Сила есть, ума не надо, ну. Прижила ему рваные кишки как есть и обуглила. Вот дура. Еще и человеческие приемы на исцеления, поди-ка, использовала? — А как по-другому… — раздается дрогнувший голос Тартальи, желающего оправдать девушку. Не стоит без боя кого-то преподносить на растерзание Дотторе, особенно его юных около-коллег. И особенно выпускников Академии. Ибо это никогда не заканчивается просто грубым выговором от Третьего в коридоре. — Вы с ума сошли? Он же болванка, голем, — Дотторе присаживается на стол подле тяжело дышащего Скарамуша и долго глядит на него, не мигая, после заметно расслабляясь, прощупывая робкий пульс, и отворачивается, — Но такой изящный. Полноценный. Правда ведь? — Сегун Райден… — начинает Синьора, смаргивая. Хотя стоит ли ему.. — Я не идиот, — перебивает ее Доктор, не глядя поправляет прилипшие от пота ко лбу чужие темно-фиолетовые волосы, — По зубам понял. Нечеловеческие. А Скарамуш… Он ощущает чувство облегчения издалека. Призрачно, но все же. Словно бесконечный грохот, сливающийся в какофонию затухает, как чудовище лесное ковыляет обратно в глушь, медленно переставляя свои гигантские лапы. Приоткрывая глаза, юноша сразу натыкается на маску с открытым фрагментом бледного лица в алых пятнах. Дотторе, сидя рядом ссутулившись, утирает свободным запястьем рот и не прекращает успокоительно поглаживать его по лбу. — А яд… Ты же его…— Тарталья не отстает, начиная снова нервничать, но не в силах закончить «…проглотил вместе с кровью». — Иммунитет, — резонно бросают ему, давая понять, что разговор окончен. Третий переводит взгляд на «пациента», тот тут же жмурится, словно до сих пор в отключке, а после распознает лукавый шепот над ухом, — Радость моя, ты не играй в жмурки, а по-настоящему спи. Всё уже, цветочек. Скарамуш недовольно кривится в гримасе отвращения от таких телячьих нежностей, забывая о том, что хотел остаться не уличённым в своем пробуждении. Но уже поздно. Низкий смех, убеждающегося в своей правоте Доктора, отдаляется от него. И Сказитель понимает, что такими дешевыми трюками этого человека точно не проведешь. Когда тепло тела, восседающего так близко, исчезает, юноша с опаской ощупывает зашитое место — не больно. Больше ничего не болит. Отведя в сторону Дотторе, двое поясняют ему, что это новый Шестой. Он изумленно хлопает глазами, поворачиваясь пару раз в сторону рабочего места. — Ах, Шестой? — он заметно расцветает, — То есть, он в замке надолго? — Ну, естественно… — Синьора закатывает глаза, поправляя прическу, — Ходил бы на собрания, узнал бы о нем еще месяц назад. — Ясно, Шестой, значит… — кивает задумчиво мужчина, но, судя по всему, не воспринимая последнее замечание, а после хихикает, — Я-то думаю, где вы умудрились выцепить раненного Куклу Эи. Неужто человечность взыграла в сердцах? — Дел у нас больше нет, как тебе под нож класть для срочных операций презенты, — поддерживает шутку Тарталья, окончательно про себя переводя дух. На губах двух Предвестников, конечно, еще кое-что маячит. Охота сказать, что в ком тут и проснулась невиданная для их региона человечность, так это точно не в них. Но этот псих еще обидится, поди. Сдержанно поблагодарив за содействие, оба уходят. Им еще отчет о провале операции Педролино вывалить бы так, дабы он сразу их не выдворил вон. А Доктор, спокойно насвистывая что-то себе под нос, возвращается к своей святая святых, превращённую теперь в руины из битого стекла и растоптанных ногами важных бумаг. Среди них он нашаривает рукой брошенную перчатку, после льет на нее ледяную воду из графина, любезно собой же оставленного на полке под рабочим местом. Вытирает быстро, но бережно лицо и шею сопящего недовольно юноши, а после водружает ее ему на лоб, дабы сбавить естественный жар. — Больно ещё? — красные огни сверкают на «пациента» сверху вниз. — Нет, — после паузы честно отвечает Сказитель, отодвигая ткань с глаз, — Это же… нормально? — Ну, нет, конечно, ты умер, я твой проводник на тот свет, — раздраженно закатывает глаза Доктор, небрежно убирая вялую пока что руку от чужого лица, — Цыц, лежи смирно, малявка. Зелье обезболивающее еще не разошло… — Скарамуш. Номер Шесть, — грубо обрывает его юноша, все таки не слушаясь и убирая перчатку с лица. Мужчина удивленно смотрит на того, замерев, а после с сомнением хихикает. — Ты чего, ополоумел? — Нет, представился, — фыркнул оскорбленно темноволосый. Доктор опять помолчал, хлопая алыми глазищами бездумно. — Дружить что ль со мной удумал, цветочек? — Себе не льсти, папаша, — беззлобная, но ироническая ухмылочка вырисовывается на тонких устах Куклы Эи, — И цену не набивай. — И не думал, — мужчина, пожимая плечами, облокачивается об стол и нависает над юношей, — Называй меня Доктором. — Неужто прямо имечко такое? Тебя что, родители ненавидели? — И ненавидят, — из-под маски мелькает задорный насмешливый оскал, словно собеседник горд возможностью похвастаться перед кем-то таким достижением. И, видя кислую раздраженную мину собеседника, он смеется и отмахивается рукой, — Дотторе меня зовут. Третий. Теперь уже очередь Скарамуша недоверчиво палить на него снизу вверх, словно смысл сказанного последним слова до него доходит ни сразу. А когда все таки понимает, что тот не пошутил, не сдерживается и совершенно с искренним детским восторгом вздыхает. — Так это ты?! Про тебя тут шушукаются, что ты детей пачками жрешь? А я-то думаю, почему с опаской оборачивается весь дворец, если спросишь про Третьего… — Я уже привык, — Доктор хмурится, а после озадаченно добавляет, — И вообще-то детей я не ем, я… — взгляд мельком на тихо тикающий циферблат старинных часов в углу, разочарованный и извиняющийся вздох, — А вообще мне работать надо. Посижу еще минуток пять, вдруг состояние твое ухудшится. Но они просидели так, рядышком, неспешно переговариваясь обо всём, далеко не пять минут.

***

Когда через неделю полностью реабилитировавшийся Скарамуш зашел в придворный пункт первой помощи за шляпой, оставленной там при первом визите, та девушка-лекарь чуть чувств не лишилась, подумав, что видит призрака. Очевидно, успела уже похоронить сто раз его за это время. И только хотела начать блеять от счастья, как за спиной Сказителя нарисовалась высокая фигура Третьего. Тот, недовольным ледяным взором произведя осмотр лечебных покоев, остановился на ней, коротко спрашивая у темноволосого. — Вот эта, что ли?.. Стой, я сам. «Эта» таки грохнулась в обморок, заранее прокрутив в голове поминки уже не Скарамуша, а свои. — Чего это она? — удивлённо вновь поинтересовался Дотторе, подавая объемный головной убор его хихикающему ехидно хозяину, — Я ж про шляпу.