If tomorrow comes

Она очнулась настолько резко, как будто до этого бодрствовала и лишь на мгновение ушла в себя. Только вместо ясного сознания – пустота. Болезненная потерянность. Круг обзора срезан вполовину: правый глаз словно залили клеем, веко болезненно стягивало при попытке разомкнуть слипшиеся ресницы. Было неудобно и жарко: простоявшая под палящими лучами солнца машина накалилась, салон наполнял сухой воздух, в котором застыл тошнотворный запах резины, пластика и асфальта. Ощущение такое, что еще чуть-чуть – и от этой температуры начнет плавиться металл и кожа. Неприятно ныла скула. Эмма хотела повернуть голову в нелепой попытке удобнее устроиться на жестком прорезиненном руле. Но видимо от жары мышцы полностью иссохли, потеряв прежнюю эластичность; руки безвольно свисали, как если бы перестали ей принадлежать. Лишь тяжесть, скопившаяся в кончиках пальцев, напоминала об обратном. Безумно хотелось пить. Или еще лучше – погрузиться с головой в воду и лежать там, пока не начнет набухать тело, напитываясь влагой, принимая нормальную форму. Потому что сейчас по ощущениям она скорее напоминала себе засушенную рыбу, ломкий скелет которой обтянут лопающейся кожей. Ее взгляд уперся в приборную панель, где за пыльным пластиком виднелись цифры. Красная стрелка застряла на отметке в ноль. Это что-то значило для нее, было чем-то важным. Кажется, у них на кухне висели похожие часы. И в комнате. Их насчитывалось не менее дюжины по всей квартире, отчего она все больше напоминала лабораторию доктора Брауна. Но у всех свои странности, верно? В любом случае, Эмма хорошо запомнила именно те, кухонные. Они еще постоянно спешили, но Мэри Маргарет любила повторять, что это позволяет ей не опаздывать. Эмма машинально улыбалась в ответ, но ничего не говорила. Было трудно принять такую логику: какой в этом смысл, если ты знаешь, что время еще есть? Есть время. Эта фраза как кодовый сигнал, стала ключом к полному пробуждению. Словно разжавшаяся пружина, она с треском распрямила позвоночник, в один момент отбрасывая себя на спинку сидения. Боль отозвалась во всем теле и особенно – в голове. Правый глаз так и не думал открываться, но как успела убедиться Эмма, лишь оттого, что кровь из рассеченной брови запеклась на нем твердой коркой. Через лобовое стекло виднелся вздутый капот. Все верно, она же въехала в столб, когда у них неожиданно лопнула одна из шин. Эмма так резко повернула голову вправо, что в основании шеи что-то неприятно хрустнуло. При любом другом раскладе пассажирское место было бы пустым, а на капоте раскинулось бездыханное тело, но… В ее случае мэр Миллз благополучно сидела в салоне. Хотя «сидела» - это громко сказано. Ее тело подалось вперед, полностью повиснув на ремне безопасности. Голова безвольно опущена вниз, волосы скрывают лицо. Эмма машинально провела шершавым языком по сухим губам. Она не могла с уверенностью сказать, что женщина дышит. Оставалось только проверить. - Миллз, - негромко позвала ее шериф, но никакой реакции не последовало. - Эй, Миллз, очнись, - она протянула к ней затекшую руку и ощутимо толкнула в плечо. Тело качнулось, удерживаемое широкой лентой ремня, но это было мертвое движение. Вместо страха Эмма почувствовала, как в ней нарастает злость. Какого дьявола эта женщина удумала? Это было бы слишком простым избавлением от всех проблем. – Да что б тебя… Занемевшие пальцы едва слушались, но ей удалось зацепиться за воротник рубашки. Так трясти было гораздо удобнее. - Черт бы тебя побрал, очнись, говорю! Неожиданно тело перестало раскачиваться, вместе с ним замерла и Эмма. Оттянутый ворот обнажил напряжения мышц шеи. - Решили окончательно меня добить, да, Свон? – раздался знакомый голос, прежде чем брюнетка медленно подняла голову и взглянула ей в глаза. Точнее, в глаз. - Это было слишком заманчиво. Она ослабила хватку. Рука безвольно соскользнула с плеча женщины. Живая она уже не представляла для Эммы такого интереса. Миллз откинулась на сидении, прикрыла глаза и сделала глубокий вздох. На шее ее виднелся покрасневший след от ремня. Подобная отметина осталась и у Эммы и сейчас неприятно саднила. Приходится терпеть, поскольку грязным пальцам просто неймется почесать и без того натертую кожу. - Напомните, кто разрешил вам сесть за руль? - наконец нарушила тишину бывший мэр. Спрашивала она без какого-либо энтузиазма, так, по привычке. Жара сумела вытравить яд из ее голоса, звучавшего устало и беззлобно, но натура Миллз была на зависть устойчивой к любым катаклизмам. Да и вообще, разве женщина когда-нибудь упустит возможность упрекнуть нерадивого шерифа? - Я не виновата в том, что у нас пробило колесо. Надо сказать Дэвиду, чтобы не перекачивал шины… и меньше отвлекался при этом, - в голосе Эммы послышалось раздражение, но больше оттого, что она никак не могла справиться с ремнем безопасности. Видимо, от удара замок заклинило. Миллз болезненно нахмурилась, отчего каждая черта лица стала жестче, словно ей было неприятно просто слышать этот голос. Либо ей действительно было паршиво. - Вы когда-нибудь научитесь отвечать за себя и свои поступки? - Вы когда-нибудь перестанете сваливать на меня все беды? Они проходили это и не раз. Игра, в которой были участниками с самого первого момента, так безумно не подходящая к сложившейся ситуации. Но только это спасало их от настоящего сумасшествия. - Который час? Таким же тоном спросить об этом можно было на очередном заседании городского совета, где она со скучающим видом выслушивала какой-нибудь отчет. С той же сухостью в голосе, легким раздражением и желанием как можно быстрее выполнить неприятную обязанность. Но ничего не выдавало в нем заинтересованность человека, чья жизнь напрямую зависела от ответа. Эмма все еще пыталась справиться с ремнем и почувствовала, как похолодели пальцы. Мнимая расслабленность сменилась реальным напряжением. - Восемь, - ровным голосом произнесла она, даже не посмотрев на наручные часы. Есть время до девяти. Именно эта фраза тогда заставила ее двигаться. Мысленно она давно проговаривала ее полностью, а на время посмотрела в первую же секунду, как смогла оторвать свое лицо от руля. Просто заставляла себя оставаться спокойной, чтобы сохранить силы, но что важнее при такой температуре – холодный разум. Упрямый замок наконец-то уступил грубому напору, и ремень с характерным звуком втянулся в держатель. - Пора выбираться отсюда, - Эмма потянулась к дверце, стараясь не замечать, как дрожит рука. - Нам не успеть, – не открывая глаз, в тон ответила ей Миллз. - Из машины. Пора выбираться из машины, - отрывисто сказала Свон и вышла на улицу. Она покачнулась, нетвердо встав на ноги, и в попытке удержать равновесие оперлась рукой о крышу мерседеса. Это было несколько опрометчивым решением, и в следующий момент Эмма с шипением отдернула ладонь. Честное слово, она при всем желании не сумела бы врезаться более удачно, даже если бы задалась такой целью. После первых же секунд стало ясно: кроме них вокруг не было ни одной живой души. Несмотря на духоту, от этой мысли Эмма поежилась. Все вокруг было залито светом предзакатного солнца; здания, к счастью, были невысокими и располагались поодаль. Их растущие тени еще долго не смогут дотянуться до разбитого мерседеса. На пустынной улице неподалеку стояла еще парочка машин, дверцы которых были распахнуты, как если бы хозяева в спешке покидали свои авто. Или наоборот, просто не успели в них залезть. Эмма еще раз подозрительно осмотрелась, пытаясь уловить какое-нибудь движение. Она сжимала и разжимала похрустывающие пальцы, готовая в любой момент выхватить из кобуры пистолет. Но все словно застыло в раскаленном воздухе: неживое, пустующее. Оттого ее присутствие в этом месте казалось еще более нелепым. Солнце скроется в ближайший час. Пора было заняться делом. В последнее время она часто заставляла себя действовать как по команде, следуя определенному плану, набору несложных операций, порой даже проговаривая их вслух. Это позволяло лучше сосредоточиться и наиболее рационально использовать силы. Первым делом из багажника был вытащен отбеливатель и тяжелый лом. Эмма взвесила его в руке, прикидывая, насколько удобным оружием он при необходимости может стать. Сделала пару замахов и, отложив про запас, занялась сборами. Кинула в рюкзак фонарик, упаковку печенья из разбитого автомата в больнице, две пол-литровые бутылки с водой; одну оставила для текущих нужд. Крышка тут же была сорвана и закинута в багажник. Эмма сделала пару больших глотков, удерживая себя от соблазна выпить все, и облегченно выдохнула. Пришло время вернуть себе полноценный взгляд на мир. Стараясь не накапать, она осторожно промыла глаз, попутно размазывая липкую кровь по лицу. Красоваться тут все равно было не перед кем, а от оставшейся крови лучше избавляться в более безопасном месте. Наконец-то все было собрано – в последний момент она поборола желание взять растаявшие шоколадные батончики, захваченные специально для Генри. В этот заезд они набирали всего понемногу, так как цель была совсем иная. Тем не менее, Эмма понадеялась, что завтра заберет остальное. С силой захлопнув багажник, она закинула рюкзак на плечо и забрала остатки воды, прихватив с собой объемную бутылку с отбеливателем, которую намеревалась вылить в салоне. - Так, мадам мэр, поднимайте уже свою задницу, - нетерпеливо сказала Эмма, обойдя вокруг, и открыла дверцу автомобиля. Церемониться с женщиной она не собиралась, но, памятуя о собственном опыте, сначала услужливо подала бутылку с водой, а затем – руку. Миллз наградила ее неодобрительным взглядом, но отстегнула ремень и на удивление молча приняла предлагаемую помощь. Только вот трудно было ожидать, что в следующую секунду она согнется пополам, оставляя поздний завтрак на тротуаре. Эмма сумела лишь инстинктивно вжаться в открытую дверцу. Превосходно. Хорошо, что хоть на кроссовки не попало. Зато вода пришлась как нельзя кстати. Брюнетка выпрямилась и, морщась, вытерла рот рукавом рубашки. В прежние времена ей наверняка сделалось бы дурно от таких манер, но привычные правила уже не работали. Стоит отдать ей должное – среди них всех она держалась с большим достоинством, чем можно было вообразить в нынешней ситуации. Все еще сжимая пустую бутылку, мадам мэр решилась поднять глаза на пристально следящую за ней Эмму. У них обеих не было ни малейшего желания говорить о произошедшем, хотя каждая позволила себе на секунду подумать о самом худшем. При этой мысли шериф непроизвольно вздрогнула, что не осталось незамеченным. - Дайте мне пройти, - неприязненно процедила Миллз, сопровождая слова колючим взглядом, словно Эмма перегородила ей дорогу или хватала за руки. Как она вообще умудряется так четко выговаривать слова, когда зубы сжаты аж до сведенной челюсти? Несомненно, ей было страшно, пусть по привычке страх прятался за агрессией. Да, черт возьми, им всем было страшно. Эмму уже тошнило оттого, что последние две недели они жили в вечном напряжении, стоило солнцу подобраться к горизонту. И глядя как Миллз, пошатываясь, направляется к столбу, зачем-то прижимая к себе смятую бутылку, она подумала, что сама бы с радостью выблевала этот скапливающийся внутри страх. Только разум и чувство самосохранения удерживали ее от того, чтобы не броситься через всю улицу к освещенному солнцем зданию, наплевав на осторожность, а еще лучше – бросив проклятую Миллз подыхать в ночной мгле. Впрочем, на разум Эмма тоже не сильно надеялась, ведь будь она такой уж разумной – давно перестреляла всех во сне и пустила бы себе пулю в лоб. Эмма потрясла головой и полезла в машину. Не к добру такие мысли, особенно вечером. Спустя пять минуть в кожаном салоне остался лишь едкий запах щелочи, а сама машина была надежно заперта. Проку от нее уже никакого, но некоторые вещи еще можно будет забрать. Немного поразмыслив, Эмма плеснула отбеливателем на тротуар. Время терпело, но пора было выдвигаться. Прихватив с собой лом, она направилась к запримеченному ранее дому, но когда проходила мимо Миллз, та цепко схватила ее чуть повыше локтя. - Собралась бросить меня? Эмма криво усмехнулась. - Ну, раз с машиной ничего не вышло... – ладно, ближе к вечеру все они теряют чувство юмора. Уже без сарказма добавила. – Сама дойдешь? Дурацкий вопрос. Это же читалось в глазах брюнетки. Губы ее скривились – наверняка хотела сказать в ответ какую-нибудь гадость, но вместо этого покачала головой. Кажется, она испытывала головокружение, потому что тут же прикрыла глаза и сделала пару глубоких вздохов. От Эммы требовалось немного – подставить плечо помощи, и, пожалуй, это для Миллз она сделать могла. Пальцы последней все еще сжимали ей руку, хотя сама женщина старалась держаться от нее как можно дальше. Они оставляли за собой разбитый мерседес и след из отбеливателя. Чем ближе были к кирпичному строению, тем быстрее колотилось у Эммы сердце, и тем сильнее к ней жалась Миллз. Либо ее после сегодняшней аварии просто тянуло налево. Цепкие пальцы попутно оставляли синяки на память. До этого им невероятно везло, и Свон понадеялась, что счастливая цепь не прервется на этом доме. По правде ее интересовал не сам дом, а подвал, над которым когда-то располагалась аптека. Еще в прошлом ей пришлось там побывать в качестве действующего шерифа по делу о краже. Тогда люк, через который можно было попасть в торговый зал, намертво заварили, а на двери поменяли замок. Насколько знала Эмма, дополнительных выходов больше никакими нормами предусмотрено не было. Кроме того, вентиляционная труба была слишком узкой, чтобы через нее мог пролезть хоть кто-то размером с человека. А в таком случае подвал был их самым надежным – и, честно говоря, единственным – вариантом. Вход располагался ниже уровня улицы ровно на семь ступенек. - Жди здесь, - зачем-то сказала Эмма, словно в своем состоянии Миллз только и подумывала о побеге. Та ничего не сказала в ответ, лишь отошла к стене, спиной прислонившись к нагретому за день кирпичу, неотрывно следя за пустынной улицей. Судорожно сжимая лом, Свон осторожно спустилась вниз. На железной двери висел тяжелый замок. Теперь оставалось его только сбить. Солнце уже частично скрылось за домами, так что действовать приходилось аккуратно и почти наугад. А главное – быстро. Быстро не получалось. Эмма мысленно ругала себя, что не занялась этим сразу как пришла в сознание. С другой стороны, Миллз была не в том состоянии, чтобы бросать ее одну. Может у них были недомолвки, - и не только в прошлом - но это слишком жестоко. И плевать, что Миллз почти наверняка так и сделала бы. А может, в один из дней Эмма тоже свершит подобный поступок – потому и зовет женщину только по фамилии, вполне осознанно пытаясь отстраниться. Чем лучше ты знаешь человека в новом мире, тем сложнее тебе будет закрыть перед его носом дверь. Или пристрелить на месте. Равнодушие стало новым синонимом выживания. Но было и другое правило: если ты один – ты все равно что мертвый. Так что все фантазии о пущенной в лоб мэру пуле приходилось откладывать до лучших времен. - Давай же, - бормотала Эмма, все еще возясь с замком. Волосы беспрестанно лезли в лицо, отвлекали и раздражали. Уже в который раз за последние дни появилось желание срезать их ко всем чертям. К вечеру некогда раскаленный, обжигающий при вдохе воздух заметно остыл, и дышать, казалось, можно было чуть-чуть свободнее. Однако это все было лишь обманчивым впечатлением, так как тень, накрывшая спуск к подвалу, сдавливала горло, и на вкус и запах отдавала страхом. Ладони шерифа вспотели и проскальзывали по металлу. Она с тоской подумала, что отвертки и прочий инструмент остались в машине. Неожиданно вдалеке раздался странный звук, напоминающий не то рев, не то вопль. Вмиг похолодела и взмокла спина, сердце забилось где-то в области горла. Лом выпал у нее из рук и со звоном ударился о бетон. - Свон, - тут же раздался голос Миллз, и в нем легко было разобрать панические нотки. Что ее напугало – звук снизу или звук сверху, оставалось неясным, да и какая к черту разница. Эмма хотела кинуть ей, что, мол, все нормально, но отчего-то в последний момент отказалась от этой идеи в пользу визуального контакта. Ей надо было всего лишь поднять глаза на застывшую фигуру, чтобы понять, что дело дрянь. Брюнетка стояла в неестественно напряженной позе, со своего места Свон был виден только ее профиль, а значит, женщина продолжала наблюдать за улицей. Это могло быть что угодно, но только ничего хорошего. Выхватив пистолет из кобуры, Эмма в один прыжок преодолела расстояние в чертовы семь ступеней. Улица была все также пустынна, но теперь располосована тенями от зданий. Небо у самого горизонта обагрилось, отчего через проемы между домами на улицу выливался мягкий красноватый свет, обволакивающий все вокруг. Заметно темнело, плафоны фонарей зияли пустотой, как провалившиеся глазницы. Электричество давно вышло из строя, превратив их в бесполезные столбы. У одного из таких столбов тускло поблескивал искореженный мерседес. Однако это не объясняло мертвенной бледности Миллз. Проследив за ее взглядом, Эмма поняла, что же так напугало женщину. В нескольких домах по стороне, где осталась разбитая машина, располагалось старое заведение ночного клуба. Кажется, он назывался «Кроличья Нора», только вывеска отчего-то бесследно пропала. О ней напоминали лишь вкрученные в стену штыри. При свете солнца Эмма не обратила на дом никакого внимания - он ничем не отличался от остальных построек. Сейчас, когда здание почти полностью ушло в тень, и лишь край крыши оставался не тронутым, от него веяло какой-то мрачной безысходностью. Эта тревожная энергия росла вместе с вытягивающейся с каждой секундой тенью. Она жадно поглощала тротуар с его пустынными лавками и выжженным газоном, проглатывала беспорядочно валяющийся мусор и обрывки пожелтевших газет двухнедельной давности. Прищурившись до боли в глазах, Эмма напряженно следила за тянущейся к ним тенью, обещавшей прохладу и быстрое избавление от назревших проблем, а затем вновь перевела взгляд на бывший клуб. Она почти чувствовала, как наливаются страхом вены, а свинцом – ноги. Кирпичная постройка без окон, с пустующим черным проемом вместо дверей. Идеальное место. И чем больше она смотрела, тем больше ей казалось, что сейчас из клуба выскочат отнюдь не кролики. - Думаешь…? - севшим голосом отстраненно спросила Миллз, также не в силах отвести взгляд. Одна рука ее покоилась на животе, выдавая внутреннее волнение. Кто бы мог ее за это винить? Она всматривалась в пустоту проема, словно пыталась разглядеть там что-то, что могло подтвердить ее предположение. И Эмме как никогда хотелось, чтобы Миллз оказалась неправа. Чтобы она сама была неправа, потому что как это не удивительно, но сейчас шериф была с ней согласна. - Да. Идем, - носком кроссовка она опрокинула стоявшую у ног бутыль, разливая последние остатки отбеливателя, затем грубо схватила брюнетку за руку и потянула за собой вниз. Нельзя, чтобы их кто-нибудь увидел. Или учуял. А Миллз после аварии, казалось, все еще находится в какой-то прострации, где время текло медленно и размеренно. Они немного потоптались на небольшой площадке перед закрытой дверью. Возиться с ломом было некогда. - Отойди, - приказала Эмма, снимая пистолет с предохранителя. - Рехнулась? Ты нас обеих убьешь, – зашипела Миллз, толкая ее к стене. Что она имела в виду, – выстрелы в таком ограниченном пространстве или шум, который может привлечь к ним внимание – Эмма так и не поняла. Но это никак не повлияло на ее решимость. Оттеснив женщину к ступеням, она встала прямо перед дверью, прицеливаясь. - Либо так, либо… нет, - замявшись на секунду, безапелляционно заявила Свон. - Только если вы не умеете взмахом руки вскрывать любые замки, - не к месту вспомнила она теорию о Злой Королеве, в которой некогда убеждал ее сын. Господи, какие это были божественные деньки в сравнении с этим невыносимым адом! Как бы то ни было, но мадам мэр никак не отреагировала на столь неуместное предположение. Она открыла рот, но ни одно слово не оцарапало и без того сухие губы. Непроизвольно отступила, будто бы ее застали врасплох. Но Эмму это уже не волновало. Волшебства не предвиделось, и ей самой придется разобраться с их проблемой. С этой мыслью она выстрелила. *** - Держи, - Эмма протянула подруге чашку, до краев наполненную горячим чаем. Мэри Маргарет никак не отреагировала, занятая своим телефоном. Он беспрестанно вибрировал, рождая на ее губах счастливую улыбку. - Ясно, - понимающе протянула блондинка и оставила чай на столе, занимая место напротив. Она взяла из вазочки печенье и с удовольствием отправила себе в рот. - Прости, ты что-то сказала? – рассеяно посмотрела на нее Мэри, оторвав взор от дисплея. Рот Эммы был занят важным делом, но она волевым усилием заставила себя проглотить крекер, чтобы ответить, когда телефон вновь завибрировал. Вниманием подруги полностью и безраздельно завладело очередное сообщение. В этот раз смс от Дэвида (по крайней мере, так предполагала проницательный шериф) удостоилось кроткого смешка. Эмма с удивлением наблюдала за тем, как покраснели уши Мэри Маргарет, и едва сдержалась, чтобы не хмыкнуть. Вряд ли ее услышали, но это было бы прямым нарушением негласного кодекса подруг. Так что в качестве компромисса шериф отхлебнула ароматного чая из своей кружки и устало откинулась на спинку стула. На улице стояла небывалая жара, все окна в квартире были открыты настежь, а найденный в каком-то углу вентилятор с перебоями, но работал, - однако это мало помогало в кирпичном доме. Эмма спалась от духоты холодным душем, а от жажды - горячим чаем. - Прости, - смущенно пробормотала Мэри, поднимая глаза. Ей было неловко – выразительные уши до сих пор пылали. Не ускользнул от блондинки и легкий румянец на щеках. – Так что ты говорила? - Не важно, просто пей чай, а то остынет, - пожала плечами Эмма и кивнула на стоящую перед Мэри кружку. Она специально сейчас ничего не спрашивала про Дэвида, дабы ее скромная подруга ненароком не стала совсем пунцовой. За свою проницательность блондинка заслужила благодарный взгляд. - Не думаю, что с такой температурой как сейчас на улице я могу замерзнуть, - с энтузиазмом сказала Мэри Маргарет, зацепившись за предложенную тему. Она обхватила кружку как ребенок – обеими руками, - и сделала пару глотков, прежде чем продолжила. – К нам в больницу продолжают поступать люди, жалуются на головные боли и высокую температуру. Многие просто пытаются отлежаться дома. И все из-за жары. Такого в Сторибруке еще не случалось. - А как там поживает мужик на байке? – поинтересовалась Эмма, старательно перебирая оставшиеся в вазочки сладости в поисках самого вкусного. Таинственный незнакомец, приехавший в город не так давно, вот уже пару дней как стал неотъемлемой темой для разговора. - Август? Ему уже лучше, - с улыбкой следила за ее действиями подруга. – Температура так и не спала, но он уверяет, что чувствует себя нормально. В последний раз, когда я его видела, он с удовольствием уплетал обед, да и выглядел повеселевшим. Если учесть, что до этого он метался в бреду, улучшения на лицо. Правда, - неожиданно Мэри осеклась. Эмма оторвалась от своего увлекательного занятия как раз вовремя, чтобы успеть заметить посерьезневшее лицо учительницы. - Что? - Он приставал к Вейлу, - почему-то перейдя на полушепот, сообщила она. Наверное, Мэри Маргарет ожидала увидеть шок на лице блондинки или хотя бы удивление, но эффект от слов был крайне противоположным. - Эй, это совсем не смешно! – возмутилась она, пока Эмму трясло от беззвучного смеха. – Ты бы видела, какие синяки у него остались на руках. Кроме того Вейл утверждает, что пациент пытался его укусить. К счастью, Августу вовремя ввели успокоительное. Она произнесла это все таким тоном и с таким укором посмотрела на Эмму, что той захотелось вновь рассмеяться, но на этот раз от выражения лица подруги. Усилием воли блондинка взяла себя в руки. - Ты права, прости, - с напускной серьезностью согласилась Эмма. Впрочем, улыбку всегда можно было заесть. – И что он теперь? - Кто? - Вейл. Мэри подозрительно посмотрела на нее, словно пытаясь понять, была ли в ее словах ирония или блондинка искренне переживает. Видимо решив ничего не усложнять, она вздохнула. - Да все в порядке. Старается лишний раз не подходить. Эмма хотела уже сострить по этому поводу, но вновь сделала выбор в пользу сладкого. - Ладно, оставим Вейла с его пациентом в покое. Что у тебя с Дэвидом? – все еще жуя, решила поинтересоваться она. Шериф достаточно хорошо знала Мэри, чтобы понять, что та и сама готова все ей рассказать. И вот сейчас у брюнетки буквально засветились глаза. - Обещает вечером устроить сюрприз, - взволнованно сообщила Мэри Маргарет, смущенно поправляя челку. Она так счастливо улыбалась, что Эмма почувствовала, что ее губы сами собой растягиваются в ответную улыбку. Пусть отношение к Дэвиду у нее было не самое однозначное – честно говоря, его нерешительность порой ее просто убивала, - за подругу она была искренне рада. Единственное, что в их отношениях продолжало Эмму беспокоить, так это неразрешенный вопрос с женой Нолана, Кэтрин. Не то, чтобы это было ее дело, но меньше всего ей хотелось бы наблюдать за страданиями Мэри Маргарет. В последнее время ее легко могла довести до слез любая мелочь. Помимо работы в школе, она вернулась в больницу в качестве волонтера и сильно уставала. На днях Эмма нашла ее спящей в ванной, - в пустой ванной. Последующее признание учительницы немало встревожило ее соседку: Мэри даже не помнила, как там оказалась. И это был не единственный случай. Из размышлений Эмму вывел внезапно завибрировавший стол. Телефон едва заметно подпрыгивал, сползая куда-то влево с места, где его оставила Мэри Маргарет. Молодая женщина тут же засуетилась. На какую-то секунду она уставилась на дисплей, а затем с торопливым «прости», выскользнула из-за стола и направилась в спальню, по дороге принимая вызов. - Алло? У Эммы не было никакого желания подслушивать чужой разговор, тем более влюбленной парочки. А потому позволив себе быструю усмешку, она слизала прилипшие к пальцам крошки и вытянула из заднего кармана джинсов свой мобильный. Шесть часов. Наверняка Генри скучает дома. Привет, как дела, быстро набрала она. Не прошло и минуты, как был получен ответ. Привет! Сделал уроки. Хотел зайти к тебе, есть новости по операции «Кобра» :). Эмма не смогла сдержать улыбку. Пусть она не верила во всю эту ерунду со сказками, но сына лишний раз увидеть была рада. А как же твоя мама? Она наверняка будет против. Мэр Миллз действительно была не самым сговорчивым человеком в мире. Да и не самым приятным тоже. Подумав секунду, Эмма добавила смайлик с ухмыляющимся дьяволом. Но уже перед самой отправкой стерла его. Блондинка мельком взглянула, что там делает Мэри Маргарет: та уже закончила разговор и направлялась обратно в кухню. - Ну, что там Дэвид? – не отрывая взгляда от дисплея, будничным тоном спросила Эмма, которую сейчас как никогда мало интересовал ответ. Она с нетерпением ждала сообщения от сына. - А это не он звонил, - странным голосом ответила Мэри Маргарет. Свон подняла на нее встревоженный взгляд. Только сейчас она заметила, что глаза подруги покраснели, к груди она прижимала телефон. - Что стряслось? Нижняя губа Мэри задрожала, но она сумела сдержать слезы. Тяжело опустившись на стул, женщина невидяще уставилась в пол. - Август умер. - Что? Она ничего не ответила. Не сказать, что новость как-то особенно затронула Эмму – она была достаточно равнодушной в таких делах, пусть и жалела улыбчивого незнакомца. Но Мэри Маргарет постоянно где-то в себе переживала за пациентов и принимала плохие новости близко к сердцу. Что в таких случаях стоит говорить? Эмма лихорадочно перебирала в голове варианты, но в такой жаре что-либо сообразить было нереально. От необходимости искать нужные слова ее в некотором смысле спасло очередное смс. Мама задержится. Так я зайду? - Кто пишет? – бесцветным голосом спросила Мэри Маргарет. Она перестала изучать пол и встала на ноги. - Генри, хочет зайти, - немного извиняющимся тоном сказала Эмма, тоже поднимаясь со стула. - Но, думаю, момент не подходящий. - Нет-нет, пусть приходит, - поспешно ответила брюнетка.- Мне все равно надо в больницу. Сейчас там полно работы, любая помощь будет не лишней. А тебе полезно побыть с сыном. Говоря это, она взяла со стола пустую кружку, намереваясь поставить ее в раковину. Движение было слишком резким, и в следующую секунду кружка осколками разлетелась по полу. - Я уберу! – предупреждая дальнейшие действия, быстро вставила Эмма, бросаясь вперед. Присев на корточки, она осторожно собрала белые осколки фарфора в руку. Жалко, что так получилось – эта кружка в ее сознании была прочно связана с Мэри Маргарет. Сама хозяйка отстраненно наблюдала, как Свон выбрасывает мусор в ведро. – Ты точно хочешь пойти в больницу? Брюнетка вздрогнула, словно очнувшись. - Конечно. Все хорошо, правда, Эмма, - она натянуто улыбнулась. Подошла к столу, перевесила сумку со стула к себе на плечо, положила в нее злосчастный телефон. - Как скажешь. Эмма засунула руки в передние карманы джинсов и молча смотрела, как Мэри Маргарет открывает входную дверь. - Эй! – в последний момент окликнула она ее, и учительница застыла в проеме. - Да? - Мне жаль, - неловко произнесла блондинка и пожала плечами. – Знаешь, думаю, тебе все же следует сегодня встретиться с Дэвидом. В ответ все та же натянутая улыбка. Нет, куда более естественная, чем предыдущая. Эмма смотрела в эти грустные, блестящие от слез глаза и проклинала себя за то, что не умеет подбирать слова утешения. - Да. Да, ты права, - Мэри Маргарет неловко провернула кольцо на пальце – она всегда так делала, когда нервничала. Через мгновение дверь за ней закрылась. Эмма тысячу раз возвращалась потом к этому моменту. Пыталась понять, как позволила Мэри Маргарет уйти. Ничего не шевельнулось в груди, ни одного сомнения. Хваленая интуиция молчала. Свон пыталась оправдаться перед собой, что все же не хотела пускать подругу в больницу, да только неправда все это. Эмма просто переживала за ее состояние после сообщения о смерти Августа, нулевого пациента Сторибрука. Она не знала этого наверняка, но тоже частенько проклинала его. Зачем он вообще сюда приехал? Хотя в глубине души понимала - кошмар настиг бы их рано или поздно. И кто знает, как бы все для них обернулось. Может, Мэри Маргарет и была бы жива, а она, Генри и еще трое спасенных пропали без вести в неразберихе, что началась тем вечером. Как только на лестнице затихли звуки шагов, Эмма вытащила телефон, ловкими пальцами набрав короткое Жду. И добавила улыбающийся смайлик. *** Насколько помнила Эмма, в прошлый раз вход в подвал закрывался лишь одной дверью, с которой она сбила чертов замок. С внутренней стороны двери обнаружились крепления и три широкие металлические щеколды. Кажется, раньше их здесь не было, но утверждать об этом с полной уверенностью блондинка не бралась. Далее шел узкий коридор с неровными, наскоро оштукатуренными стенами, где с трудом разошлись бы двое. И лишь минуя его можно было попасть в небольшое подвальное помещение. Теперь же переход между коридором и подвалом был оборудован дополнительной металлической дверью, к счастью, незапертой. За щелью между дверью и рамой виднелась черная пустота – такая же бесконечная и пугающая, как в дверном проеме «Кроличьей Норы». На какой-то момент Эмма застыла на пороге, до боли в суставах сжимая свой пистолет. Страх гнал девушку вниз по тем ступенькам, спустил курок, и он же не давал ей сделать следующий шаг. Будто она застыла у кромки холодной воды и пыталась решиться сделать тот самый единственный прыжок вместо того, чтобы постепенно забираться дальше. - И это ваш план? Эмма резко развернулась, посмотрев Миллз в лицо. Та застыла рядом с ней возле дверного проема, прямо на границе тьмы и света, с выражением недоверия и опаски на лице. Женщина с подозрением покосилась на блондинку, словно боялась, что у этой умалишенной хватит глупости затащить ее внутрь. – Собираетесь идти… туда? Не так уж далеко она была от истины. - Только после вас, мэр Миллз, - нарочито учтиво произнесла Свон, и прежде чем брюнетка сумела хоть как-то воспротивиться, схватила ее за плечо и бесцеремонно втолкнула в подвал. Та даже сумела устоять на ногах, вовремя схватившись за стену. Это был тот толчок, что необходим для финального прыжка. Эмма последовала за ней, торопливо захлопнув за собой тяжелую дверь. На ощупь задвинула до упора центральную щеколду и отскочила назад, словно боялась, что сейчас сюда начнут ломиться незваные гости с улицы. В прохладном подвале неприятно холодило взмокшую спину, к которой прилипла рубашка и поддетая под нее майка. Дрожь в руках никуда не делась, убедилась Эмма, в темноте неловко выискивая в рюкзаке фонарик. От шелеста плотной полиэтиленовой упаковки печенья у нее каждый раз нервно дергалось веко. Она спиной ощущала присутствие Миллз, слышала сквозь плотный шум бьющей в уши крови, как та учащенно дышала, словно они сделали не один шаг, а просто неслись сюда, сломя голову, прямиком от машины. Это напрягало еще и потому, что за таким дыханием невозможно было бы разобрать низкого гортанного клокотания, перемежающегося с хрипами, а в самые худшие моменты переходящего в пронзительный рев. Однако просить женщину дышать потише не было ни смысла, ни желания: деваться им все равно некуда. Только нарвется на ответную грубость. Она все еще пыталась отыскать на ощупь фонарик, стараясь не думать о том, насколько безрассудно глупой надо быть, чтобы ворваться в темный подвал, ничего предварительно не проверив. Люк могли давно разворотить, а замок на дверь навесили по веским причинам, в попытке сдержать какую-нибудь неугомонную тварь. Такое закрытое помещение сгодится для тюрьмы. Или укрытия, но отнюдь не для спасающихся. От одной только мысли ее пробивает холодный пот. Но ничего плохого не происходило: дыхание за спиной становилось все более размеренным, сердце постепенно перестало отстукивать сигнал бедствия прямо о реберную клетку. Больше не осталось ощущения, что она только что резко спустилась с крутой горки; да, ее немного мутило, но это скорее последствие жары и столкновения. Никаких посторонних или подозрительных шумов в подвале не раздавалось. Металлическая дверь не пропускала редкий свет с улицы; отныне она стала их иллюзорно надежным заслоном, отделяющим мертвый город от оплота выживших. Вместе с успокоением Эмма нашла и злополучный фонарик. Кажется, в ту секунду, когда желтовато-грязный круг выявил из тьмы скорчившуюся у стены Миллз, которая недовольно щурилась от света и пыталась одновременно заслонить глаза ладонью, шериф наконец-то позволила себе неслыханную роскошь – поверила, что они в безопасности. Такое же чувство зародилось в ней, когда той ночью они закрывали за собой напольный люк в погребе. Тогда она ощущала привкус надежды, отравленный налипшим на зубы вязким страхом. Но ведь они выжили, так? Осталось всего-то повторить этот подвиг. *** В дверь негромко постучали. - Иду, - кричит Эмма и поспешно утирает краем майки пот со лба. Последние полчаса они с Генри увлеченно перекидывали друг другу найденный в одном из углов теннисный мячик. Его заприметил Генри, хотя возможно сам мячик и подбросил. Но выискивать ложь в этих невинных детских глазах было скорее по части его приемной матери, с пристрастием расспрашивавшей сына о школе, домашнем задании и тому подобной ерунде. Все эти бытовые мелочи, неизменно раздражающие детей, висели на Регине Миллз, чему сама Эмма была в тайне несказанно рада. В восторженных глазах сына облик хорошего полицейского сидел на ней как влитой, тогда как приемной матери приходилось довольствоваться тяжелым облачением Злой Королевы. Игра в мяч быстро перетекла в баловство и длилась до тех пор, пока Эмма не пропустила один ощутимый бросок в скулу. В порыве извинения, взволнованный Генри несмело обнял ее, уткнувшись носом в живот. От этого простого, но настолько искреннего, наивного жеста у Эммы заболело где-то в области солнечного сплетения. В первый момент она неловко перебирала пальцами его влажные волосы, а затем, поддавшись порыву, крепко-накрепко прижала к себе. Правда, идеалистический момент не мог длиться вечно, и в следующую же секунду, она левой рукой удерживала извивающегося и хохочущего сына, которого столь бессовестно щекотала. Сейчас она отправила раскрасневшегося, взмокшего Генри в ванную, приводить себя в порядок. Сама она выглядела не лучше: после игр в квартире, да еще и по такой жаре, Эмма буквально обливалась потом. Волосы липли к лицу, неприятно чесалась шея. Направляясь к двери, шериф по привычке кинула взгляд на большие кухонные часы. Почти девять?! Она же к этому времени собиралась отвезти Генри домой! Регина точно с нее три шкуры спустит. Сердце неприятно екнуло, а затем вошло в свой нормальный ритм. Свон не без легкого раздражения вспомнила, что часы сильно спешат. Ох уж эта Мэри Маргарет! Бедняжка никогда не догадается, что ее странность в тот момент стоила Эмме немало нервов. Кроме того, в любом случае ей достанется от не в меру рьяной мисс Миллз. Вот уж кто желчью изойдется. Не стоило им с Генри, конечно, так веселиться на ночь: ребенок явно перевозбудился от столь активного вечера. Но шериф ни сколько не жалела о проведенном времени и успокаивала свою совесть тем, что дотошная Миллз все равно найдет к чему придраться. Даже если она запретит ей видеться с Генри, - в который раз, стоит заметить, - нравится это Регине или нет, мальчишка ее не послушается и изыщет способ встретиться. Эта мысль грела душу лучше, чем реактор Железного Человека, но грела именно там, в районе солнечного сплетения. - Так что там в больнице… – начала Эмма и осеклась. На пороге стояла вовсе не Мэри Маргарет, а Дэвид. В клетчатой рубашке, с закатанными по локоть рукавами, он смущенно улыбнулся открывшему ему шерифу, неловко сжимая в руках букет цветов. Не розы, зачем-то отметила для себя Свон. Так они стояли несколько секунд: Эмма все еще пыталась как следует отдышаться, попутно борясь с желанием почесать шею. Дэвид растерянно молчал. Будто бы он вовсе не ожидал ее здесь увидеть, и теперь был совершенно сбит с толку. Эмма не к месту вспомнила увлеченную болтовню Генри: если таким был Прекрасный Принц, то в сказке все сильно приукрашено. - Ее нет, - выдохнула Эмма, предупреждая очевидный вопрос. Но Дэвид все равно в тот момент пытается заглянуть ей за спину, словно она прячет Мэри Маргарет за диваном. Это раздражает – такое поведение от человека, который продолжает морочить голову двум женщинам. Мужчина, словно провинившийся щенок, несчастными глазами смотрит в разрумяненное лицо Свон. Ждет от нее подсказки. К списку желаний прибавляется еще одно: закрыть дверь прямо перед его носом. - Она не берет трубку, - зачем-то сообщает он, словно оправдывая свое появление. Эмме плевать, лишь бы ушел поскорее. Сейчас ей вовсе не до него. - Может, передашь ей…? Дэвид замолкает, а затем протягивает девушке незамысловатый букет. На безымянном пальце полоской золота блестит обручальное кольцо. Шериф непроизвольно поджимает губы, смотрит на вянущие от жары герберы, затем поднимает взор на мужчину. В ее взгляде холод, так не вяжущийся с пылающими щеками, от которых, кажется, почти осязаемо исходит жар. В мальчишечьих голубых глазах Дэвида читается мольба, но она далеко не в том настроении, чтобы проявлять к нему обычную сдержанную симпатию. Она просто хочет поскорее забраться в душ. Так что нет, жизнь ему облегчать Свон не собирается. - Думаю, тебе лучше вручить его лично, - ровным голосом произносит Эмма, продолжая игнорировать протянутую руку. Слава Богу, ему хватает ума заметить очевидную напряженность. Теперь он стоит у порога и хотя бы не пытается вручить ей чужой букет. Зато снова косится куда-то за ее левое плечо. Уж не ждет ли он, что его пригласят подождать внутри? - Кто там? Это Мэри Маргарет? – слышится из ванной голос Генри, и Эмма рада, что у нее появилась возможность отвернуться. - Нет. Это Дэвид, он уже уходит, - перекричав шум воды, отвечает она. Надеется, что мужчина поймет намек и избавит их обоих от этой неловкой ситуации. - Я тогда… в больницу схожу. - Мэри Маргарет сегодня действительно нужна твоя поддержка, - неожиданно для самой себя, мягко говорит Эмма, вспомнив расстроенное лицо подруги, застывшей в этом дверном проеме. Дэвид согласно кивает. Нет, конечно, в больницу он не пойдет – слишком много свидетелей. И не станет пытаться передать букет. Скорее всего, будет просто ждать возле машины. Они оба это понимают. - …до свидания? – словно спрашивая ее разрешения, мнется на месте Нолан. Эмма кивает. В мыслях она давно закрыла за ним дверь. А в реальности со стороны лестницы слышатся чьи-то торопливые шаги. Мужчина резко оборачивается, преисполненный надежды избавиться наконец-то от злополучного букета, но в следующую секунду его бесцеремонно отпихивают в сторону. - Где он? – прямо с порога обрушивает на Эмму свой гнев бледная Регина. – Где мой сын? Ее голос звенит, пальцы медленно сжимаются в кулаки. Челюсть плотно сжата и неподвижна, словно она с трудом сдерживает себя от того, чтобы как следует не врезать застывшей на месте Свон. - Я собиралась его отвезти… - неожиданно для самой себя начинает оправдываться Эмма. Что-то во взгляде Регины насторожило ее, а внезапное появление на время выбило из себя. Весь ее вид говорил о том, что сюда она не просто бежала – неслась. - Да плевать мне, что ты там собиралась, – резко обрывает ее мэр. Она никогда раньше не позволяла себе обращаться к Эмме на «ты». И – какой сюрприз! - из ее уст это звучит как оскорбление, будто перед ней не взрослый человек, а девчонка, абсолютно безответственная, глупая, ни на что не годная. Которая только самим фактом своего существования вносит смуту в идеально выверенную жизнь не менее идеальной Регины Миллз. – Я спрашиваю, где мой сын? В словах такая холодная ярость, что просто лед хрустит на зубах. А может и костяшки плотно сжатых пальцев. Неужели это все из-за времени? Не дождавшись от Эммы ответа, Регина отталкивает ее со своего пути и буквально врывается в квартиру. - Генри! Генри! – в исступлении зовет она. Эмма на секунду прикрывает глаза, пытаясь справиться с накатившим гневом. Всего за несколько минут ей сумели начисто испортить отличный вечер. Да что же такое должно было случиться с Миллз, чтобы она заявилась на порог этой квартиры в подобном состоянии? - Я здесь. Мальчик медленно закрывает за собой дверь в ванную. Он с настороженностью смотрит на мать, пытаясь понять, в чем провинился на этот раз. Эмма замечает, как резко дергаются вверх плечи женщины, а затем расправляются в горделивую осанку. Казалось, эмоциональный накал упал до отметки ниже нуля: мэр Миллз заметно остыла, вернув себе былое хладнокровие. - Генри, мы сейчас же уходим, - несмотря на то, что сын нашелся, голос ее резок. Шериф вообще не может припомнить случая, чтобы Миллз в ее присутствии проявляла по отношению к ребенку хоть каплю мягкости. Либо она пыталась отбить у него всякое желание находиться рядом с родной матерью, либо на подобную теплоту была просто не способна. Вот и теперь она хватает его за руку, словно наручниками к себе пристегивает. Эмма уже заметно хмурится, исподлобья наблюдает за тем, как тянет за собой мэр недовольного сына, борясь с желанием вырвать его из цепкого хвата Регины. - Что у вас с лицом? – холодно интересуется мадам мэр, поравнявшись. Свон непонимающе на нее уставилась. Что эта женщина опять хочет? - У вас жар? – не дожидаясь ответа, продолжает расспрашивать Миллз и отчего-то старается оттеснить Генри к выходу, создавая собой живую преграду между ним и Эммой. - Я делала упражнения, - не желая ненароком подставлять Генри, уверенно солгала шериф. Она скорее почувствовала, чем увидела благодарный взгляд, которым одарил ее сын, также не понимающий причин странного поведения мамы. – А вам-то что? Миллз молчала и с подозрением всматривалась ей в лицо. Судя по тому, как двигались ее зрачки и дергался подбородок, она пыталась прийти к непростому для нее решению. - Хорошо, - сквозь сжатые зубы выдохнула Регина, сдавшись. - Хорошо? – тупо повторила Эмма, безуспешно пытаясь найти хоть какой-то смысл в ее словах. Но Миллз снова игнорирует ее и направляется к выходу. Генри несмело пытается освободиться от плена матери, но это бесполезно. Она намертво вцепилась в его руку и даже не обращает внимания на бесплотные попытки мальчика. Эмма провожает его сочувствующим взглядом. - Вам особое приглашение надо? В первый момент она не поняла, что Регина обращается именно к ней. Потому что женщина даже не потрудилась обернуться. - Простите? – на всякий случай вежливо переспрашивает Эмма. Вежливости в ее голосе, правда, не было ни грамма. - Вы уходите с нами. Вот это замашки Регины. Да только Эмма не собирается ей слепо подчиняться. Плевать на субординацию, они сейчас не на работе. К тому же, ей действительно просто жизненно необходимо принять душ. - Так, Миллз, я не понимаю, какого черта здесь происходит… - начинает блондинка раздраженно, даже не потрудившись как-то прикрыть злость в своем голосе, но мэр не дает и слова вставить. - Ну, разумеется, вы не понимаете, мисс Свон, – слова покрыты царапающей ледяной коркой. Регина делает глубокий вздох, прикрывает на секунду глаза, чтобы затем вцепиться ей в лицо презрительным взглядом. – Шериф, вы вообще имеете представление, что сейчас происходит на улицах города, который вы обязались защищать? Да что за черт? Эмма была абсолютно сбита с толку, и именно по этой причине ей так отчаянно захотелось вцепиться этой стерве в волосы. Несмотря на присутствие Генри. - Что-то случилось? – неожиданно вмешался в разговор третий голос, который Свон никак не ожидала услышать. - Дэвид, - с удивлением повернулась мэр к мужчине, который так и застыл на площадке у дверей. Он что, все это время здесь торчал, пронеслось в голове у Эммы, которая из-за Миллз и думать про него забыла. Та, видимо, сама не вспоминала о присутствии Нолана. Челюсть ее ходила из стороны в сторону, словно она пережевывала какую-то мысль. А затем, прищурившись, слегка склонила на бок голову и оценивающе посмотрела на мужчину. В этом был не интерес женщины к противоположному полу, а нечто совершенно иное. С таким лицом скорее пытаются представить картину на стене гостиной. – Как только мы вместе выйдем на улицу, возьмите Генри за руку и не отпускайте до тех пор, пока мы все не окажемся в моей машине – она стоит прямо перед подъездом. Вы сядете с ним на заднее сиденье и обязательно пристегнете ремень безопасности. Это было похоже на инструкцию, приказ, сказанный таким тоном, что у человека с большей, чем у Дэвида волей хватило бы ума не перечить. Он даже не решился спрашивать Миллз о чем-либо, ведь в конечном итоге, на его первый вопрос она так и не ответила. - А вы, мисс Свон, пойдете первой и проследите за улицей. Чтобы никто и близко не находился с машиной, вам понятно? - Да, мэр Миллз, - вынуждена процедить сквозь зубы Эмма. Интуиция подсказывает ей, что следует довериться Регине, как бы противно не было. - Надеюсь, шериф в курсе, где его пистолет. Даже если это означает, что придется терпеть едкий сарказм, который не замерзает даже при минусовой температуре внутри ледяной королевы. Миллз ее больше не трогала. Просто убедилась, что та покинет квартиру в компании глока, и, не оборачиваясь, направилась с притихшим Генри к лестнице. Во время недолгого пути со второго на первый этаж, все ее внимание занимали закрытые двери дешевых квартир. Она рассматривала их с таким напряжением, с такой подозрительностью, словно за одной из них прятался какой-нибудь ненормальный с топором, готовый напасть на них в любой момент. Это отдавало паранойей и действовало на нервы, так что пробираясь между Ноланом и Миллз к выходу, Эмма не отказала себе в удовольствии зацепить женщину плечом. Кроткий шипящий вздох был ей наградой. Шериф собиралась открыть дверь, ведущую на улицу, когда ее схватили за руку. - Да какого… - проглотив ругательство, она резко обернулась. И тут же наткнулась на неодобрительный взгляд. - Чтобы никого не было рядом с моей машиной, ясно? Эмме даже отвечать ей что-либо расхотелось. Быстрее бы от нее избавиться, пронеслось в голове. - Я поняла, - неохотно развернулась шериф и дернула плечом, скидывая с себя чужую руку. – Что-то еще? Долю секунды Миллз колебалась. Она явно что-то скрывала. Генри с любопытством покосился на приемную мать, и Эмме подумалось, что в этом все и дело. Чтобы там Регина не знала, она точно не желала говорить про это в присутствии сына. - В случае необходимости применяйте оружие. Можно подумать, что они сейчас будут пробираться по каким-то узким улочкам в Ираке, а не в маленьком городишке американского штата Мэн. На улице никого не было. То есть, совсем никого. Не то, чтобы это было удивительно – в такую жару люди предпочитали сидеть дома и выходили ближе к ночи, но в этой пустоте было что-то давящее. Что-то пугающее. Эмма непроизвольно коснулась кобуры на поясе. Черный мерседес был действительно припаркован прямо возле подъезда: мэр Миллз не постеснялась загнать машину прямо на тротуар. Раздался звук отключившейся сигнализации и щелчок разблокированных дверей. Эмма направилась к пассажирскому сиденью, подозрительно крутя головой по сторонам. Генри, в сопровождении крепко удерживающих его матери и Дэвида, неожиданно застыл на месте. - Моя книга! – воскликнул он, пытаясь ринуться обратно в квартиру. Это было так внезапно, что ему удалось вырвать руку из широкой ладони Дэвида. Однако Регина была начеку, и лишь властно притянула его к себе. - Садись в машину, Генри, - не терпящим возражения тоном приказала она. - Но там моя книга! Нам надо вернуться! – с отчаяньем смотрел он в холодные глаза матери. Эмма не помнила случая, чтобы он о чем-то просил приемную маму, но эти слова прозвучали как мольба. - Просто сядь в машину, - жестко произносит Регина, угрожающе понизив голос, а затем с силой тащит его за собой прямо к услужливо открытой Дэвидом задней двери мерседеса. Мальчик упорно сопротивлялся, всячески стараясь вырваться. Неожиданно Регина остановилась. Она хищно нависла над сыном, схватила за плечи и резко встряхнула. – Прекрати! Мы не вернемся за этой дурацкой книгой, слышишь? Со своего места Эмма не видела ее лица, но чтобы на нем сейчас не отражалось, это напугало ребенка. - Ты злая! Злая! – давился обидой Генри. Он попытался отпихнуть ее от себя, но Регина, передернув плечами, больно схватила его чуть повыше локтя и буквально впихнула в машину, где ребенка принял Дэвид. Мальчик не сопротивлялся, когда Нолан, строго следуя указаниям, пристегнул его ремнем безопасности. Через стекло Эмма разглядела покрасневшее от слез лицо сына. Все зашло слишком далеко. Регина распахнула дверцу и собиралась сесть в машину, когда Эмма в несколько шагов настигла ее и развернула к себе лицом. Прошло то время, когда Генри страдал от выходок своей приемной матери. Она более не позволит ей безнаказанно обижать ребенка. - Прекратите его запугивать, - Эмма сжала плечо Регины, неосознанно стараясь донести до той свою угрозу вместе с болью. Лицо женщины перекосила злоба. Она попыталась вырваться, но шериф была сильнее. - Не лезьте не в свое дело, мисс Свон, – зашипела брюнетка, брызжа ядом. - Или клянусь… - Что? Думаете, если вы у нас тут самая главная, то и Генри некому защитить? – презрительно прищурилась Эмма. - Заблуждаетесь. - Да я ему жизнь спасаю! – выплюнула Регина в ответ, и в голосе ее было столько уверенности, что блондинка неосознанно разжала пальцы. – И вам тоже, мисс Свон. Поэтому либо вы сейчас же замолчите и сядете в машину, либо катитесь к черту! С этими словами она села в мерседес и нервно захлопнула дверцу. Тяжело вздохнув, Эмма заняла свое место. Первым делом она посмотрела на сына. Генри сполз с сиденья так низко, как только ему позволял ремень безопасности. Руки скрещены на груди, губы поджаты. Он крепко обиделся на приемную мать, и теперь демонстративно смотрел в спинку водительского сиденья. Регина кинула на него взгляд в зеркало заднего вида. - Генри, сядь как следует, - сдержанно сказала она. Эмма уловила легкие нотки вины в голосе. Но сын полностью ее проигнорировал. - Пожалуйста, - уже более мягким голосом добавляет Регина. Она завела машину, но с места не тронулась, словно ждала его. Ноль реакции. Судя по тому, как она нахмурилась, назревал очередной скандал. - Генри, делай, как мама говорит, - неохотно вмешалась Эмма и тут же пожалела об этом. Ребенок одарил ее еще более обиженным взглядом, будто она только что предала его доверие, но молчаливо сделал так, как ему велели. С тяжелым сердцем Эмма посмотрела сквозь лобовое стекло на абсолютно пустынную улицу. Что скрывает Миллз? Уже отъезжая от дома, она подумала, что все происходящее просто не имеет смысла. *** Можно сказать, им повезло. Время терпело, а потому Эмма еще раз обошла весь подвал, внимательно осматривая каждый угол, а также на совесть заваренный люк и укрепленные металлические двери. Она прищурилась, заметив ароматические подвески, прикрепленные к решетке у основания вентиляционной трубы. Попытка перебить запах пребывания или оживить холодную пустоту подвала? До нелепости яркие цвета, не вяжущиеся с увядающим городом. От одного их вида веяло отчаяньем. Оно и порождало отчаянье. Все раздраженное существо Эммы жаждало сорвать их, затолкать на дно рюкзака, но сделать этого она так и не решилась. Кто знает, вдруг эта уловка работала. - Здесь кто-то был, - в пустоту сказала Свон. Сказала она больше для себя, чем для Миллз, которая сидела в дальнем от двери углу с самого первого момента. Неприятно было держать ее за спиной, особенно зная подлую натуру мэра. Но им придется всю ночь провести здесь. Оставалось только быть начеку. Машины, автомобильная мастерская. Почему-то подвески ассоциировались у нее с тем уставшим темноволосым мужчиной. В ее представлении ему хватило бы смекалки и знаний, чтобы превратить подвал в надежное убежище. - Может Майкл, - вслух продолжила размышлять Эмма. Ей стоило больших усилий, чтобы не добавить: эй, Миллз, возможно, мы будем обязаны жизнью тому механику, чьих детей ты с такой радостью отправляла в детский дом. Но она сдержалась, хотя и чувствовала необходимость прокричать ей это прямо в лицо. Как и многие другое. Но не сейчас и не здесь. Потом, в который раз утешала она себя, когда-нибудь. Лишь бы не в другой жизни. Блондинка зачем-то обернулась, словно на секунду поверила, что Миллз решит поддержать ее монолог. Карие глаза безразлично скользнули по осунувшемуся лицу. Они на секунду застыли, фокусируясь на разноцветных подвесках, мерно покачивающихся из стороны в сторону от дыхания Эммы. Взгляд ее затуманился, словно она выпала из реальности. Понять, о чем женщина думала в тот момент, было невозможно. Да шериф не сильно-то и пыталась. Вместо этого она вновь направилась к выходу, в нервном порыве в сотый раз проверить надежность засовов. Эмма провела пальцем по свежим сварочным швам. Кто бы здесь не прятался до них, - Майкл или кто-то другой, - он неплохо потрудился, превращая подвал в убежище. Помимо дополнительной двери, закрывающий проход между узким коридором и самим помещением, здесь нашелся регулируемый выключатель света. Как энергия сохранилась после наступления хаоса, Свон не имела ни малейшего понятия. С другой стороны, с начала всех ужасающих событий прошла пара недель, вряд ли бы город пришел в окончательный упадок. Неизвестный выживший сумел наладить бесперебойную подачу электричества в это здание, либо подвел электросеть к автономному источнику. В любом случае, о пребывании человека здесь напоминали лишь ароматические подвески, а значит этот мистер Х, как мысленно обозначила его Эмма, покинул свое убежище. Вероятно, даже без спешки, не оставляя ни запасов, ни следов. Значит, не надеялся на скорое возвращение. Это к лучшему. Не хватало еще на пороге ночи получить подарок в виде ломящегося в двери хозяина, чей дом беспардонно оккупировали. В который раз подергав дверь и убедившись, что все закреплено должным образом, Свон отошла к противоположной стене и опустилась на пол. Теперь она сидела практически напротив Миллз, которая с неприязнью взглянула на нее. Носками пыльных кроссовок она едва не касалась вытянутых ног женщины. Покопавшись в рюкзаке, блондинка извлекла пачку печенья и две бутылки воды. Одну она тут же бросила брюнетке, которая поймала бутылку с непроницаемым лицом, не отражавшим ни благодарности, ни чего-либо еще. От предложенного из вежливости печенья она молча отказалась, просто покачав головой. Зато следила цепким взглядом, как поглощает свой скромный ужин ее соседка. Аппетита это не прибавляло, но Свон упорно глотала вставшее поперек горла печенье, обильно заливая все водой. - Что с вашим лицом? – наконец хрипло спросила Миллз, даже не потрудившись сымитировать заинтересованность или беспокойство. Она неосознанно крутила крышку бутылки, то закручивая, то раскручивая ее. Эмма машинально дотронулась до засохшей крови, до сих пор покрывавшей ее бровь и щеку. - Царапина, – сдержанно ответила она, хотя Миллз в этом не нуждалась. Впрочем, Эмме не удалось остановить себя от встречного вопроса. - А вам-то какое дело? - Мне неприятно на вас смотреть, - тут же последовал сухой ответ, на что Свон могла лишь удивленно поднять брови. Разумеется, ее перепачканное кровью лицо было самым ужасающим зрелищем в новой реалии. Молчание. Некоторое время она просто наблюдала за женщиной напротив. Та больше не обращала на шерифа никакого внимания и просто осушала бутылку. Ее горло при каждом глотке судорожно дергалось. Свободной рукой Миллз расстегнула несколько верхних пуговиц просторной хлопковой рубашки – в подвале было прохладно, но видимо сказывалось время, проведенное в нагревшейся под солнцем машине. Эмма устало потерла сухие глаза и бросила взгляд на наручные часы, которые в ближайшие минуты оповестят ее о наступлении темноты. Мужские, с потертым металлическим ремешком, часы были ей велики и свободно болтались на запястье. Однако их прежнему владельцу они точно не нужны. Так, подумала Эмма, чувствуя тошнотворный прилив нежелательных воспоминаний, надо чем-то отвлечься. Она лихорадочно перебирала в голове темы для возможного разговора. Нет, ей не доставляли удовольствия пререкания с Миллз – а по-другому у них просто не получалось общаться, - но тишина угнетала. Однако им предстоит пережить последующие часы в напряженном ожидании и тьме, в которой и вздохнуть лишний раз страшно. Так что разговор был лучшим вариантом провести оставшиеся свободные минуты. Первой не выдержала брюнетка. Все с тем же недовольным и брезгливым видом, она сказала: - Надеюсь, вам не нужно объяснять, что не стоит воспринимать мои случайные вопросы как знак беспокойства с моей стороны. Это всего лишь вопрос безопасности. - И в мыслях не было оскорбить вас таким нелепым предположением, - на автомате парировала Эмма. Женщина поморщилась, но вполне возможно не от ее слов. Ибо в следующую секунду она опять закрыла глаза и сделала глубокий вздох. - Хочу внести ясность, чтобы у вас не появилось никак ложных впечатлений: вы оказались в моей машине только потому, что были мне нужны, - ровным голосом произнесла Миллз, так и не открыв глаза. Она начала неспешно потирать виски. Эмма нахмурилась в ответ на ее слова. Этот неприятный разговор откладывался слишком долго. Беда в том, что при любом его исходе в нынешней ситуации возможности хорошенько врезать мэру у Свон просто не было. - Значит, если бы вы не придумали мне применения, то просто захлопнули бы передо мной дверь и умчались прочь тем вечером? Миллз никак не отреагировала, но уголки губ ее дрогнули, словно на лице вот-вот должна была появиться гаденькая ухмылочка, столь типичная для нее. Это был лучший ответ на вопрос. - А как же Генри? Как бы вы стали объяснять ему такое поведение? Генри. У Эммы все заныло внутри. Ей придется прожить эту ночь здесь, в подвале, прямо в эпицентре кошмара, но для ее сына это время будет столь же мучительным и тревожным. Да, они всегда предполагали ситуацию, по которой возвращение в лагерь будет опасным или невозможным, но никогда не обсуждали это с Генри, стараясь дать ему жизнь настолько нормальную, насколько это вообще было возможным. Страшно представить, что сейчас переживает ее мальчик, так и не дождавшийся возвращения обеих мам. Он в безопасности, утешала себя Эмма. Рядом с ним Дэвид, достойно справляющийся с ситуацией, да и Руби сумеет найти нужные слова, чтобы успокоить ребенка. Усилием воли она заставила себя вслушаться в то, что говорила ей Миллз. - Я спасала ему жизнь, и такого объяснения, как вы уже поняли, более чем достаточно, чтобы оправдать в его глазах любое мое поведение. А еще надо было заставить себя отвечать. - Значит, распределили каждому роль заранее? За те две минуты, что поднимались наверх? - У меня в запасе было время, которое я затратила на поездку от моего дома к квартире вашей – надеюсь, упокоившейся с миром – подруги. От упоминания о Мэри Маргарет у Эммы что-то оборвалось внутри, пальцы непроизвольно сжались в кулаки. Она старательно избегала этой темы даже в мыслях, а слышать имя школьной учительницы из уст невзлюбившей ее женщины было, по меньшей мере, невыносимо. «Надеюсь… с миром», дьявол, Миллз, да оставь ты хоть сейчас свое лицемерие! Словно ей не плевать. Да она могла только порадоваться, - еще бы, наконец-то изжила несчастную девушку со света. С этой суки станется. Оставалось только сжать зубы и размеренно дышать, удерживая себя от нестерпимого желания сбить костяшки о бетонную стену. Или о чью-нибудь скулу. И плевать, что она обязана Миллз жизнью, сейчас это благородство можно было запихнуть куда подальше. - Хорошо, я и Генри в ваш план вписывались. А что же Дэвид? Он оказался там по чистой случайности. Вам не хватает Грэма? – с трудом произнесла Эмма, едва не поперхнувшись этим именем. Вот теперь пресловутая улыбка явственно играла на полных губах. На мгновение у девушки промелькнула практически безумная мысль, что она хотела, чтобы Эмма увидела их с Дэвидом в тот день. Блондинка даже потрясла головой, отметая это нелепое предположение. Как бы то ни было, мадам мэр не выказала ни единого признака беспокойства или дискомфорта от факта осведомленности шерифа. Более того, казалось, что ее это даже в некотором смысле забавляло. - Полно, мисс Свон, не время вспоминать мертвых. – При этих словах Эмма едва ли зубами не заскрипела. - Моя личная жизнь вам не дает покоя, но я не стану отвечать на ваш вопрос. Скажу лишь, что я знала, что могу с него взять – и только поэтому он получил доступ в мою машину. С таким же успехом она могла просто утвердительно кивнуть. Это было настолько расчетливо, настолько приземлено, что Эмму непроизвольно передернуло. Миллз говорила равнодушно, словно рассказывала о своих принципах в выборе мяса для отбивных, а не человека, кому спасла жизнь ради собственных интересов. Впрочем, тема моральности для них была закрытой. Нет смысла. В конце концов, она вполне могла сейчас лгать, хотя причин для этого Эмма не видела. Честно говоря, продолжать разговор с таким отношением уже не было никакого желания. - Ладно, допустим, - нехотя сказала Эмма, - А что же Руби? – Она не придумала ничего лучше, чем разглядывать бледное лицо женщины напротив, словно пыталась увидеть то, чего там быть не могло – эмоции. - Мисс Лукас? – брюнетка слегка наклонила голову, но глаз не открыла. - Да, ее появление стало для меня неожиданностью. Но, видите ли, и от нее есть толк, а иначе ее бы давно с нами не было. Эмма не стала уточнять, как Миллз собиралась избавиться от непонравившегося ей гостя. Ей хватило сказанного ранее. - Но вы ведь заметили, у нее необычайно сильно развиты инстинкты. Я бы сказала, как у зверя, - мимоходом обронила мэр, и на какую-то секунду эта фраза завладела вниманием Эммы. Руби и в самом деле обладала нечеловеческим чутьем. Они нашли девушку через пару дней после того, как мадам мэр неожиданно появилась на пороге квартиры в тот самый вечер, когда умер Бут. Это случилось в их первую вылазку в покинутый город, когда отсиживаться в загородном доме перестало быть возможным по многим причинам, главная из которых – продовольствие и чистая вода. Тогда они не знали наверняка о боязни инфицированных к солнечному свету - это было всего лишь предположением Миллз. Оно подтвердилось почти сразу же. Эти воспоминания не раз выбивали из Эммы дыхание во сне. Покрытое тонким слоем слизи тело, застывшее на диване; Дэвид, твердой рукой удерживающий пистолет. Вот она осторожно подходит к окну и открывает жалюзи, скармливая Арчи достаточную порцию калорий дневного солнца, чтобы его тело истлело за секунды. С усохшего запястья слетели тяжелые часы, с глухим стуком ударяясь о пол. Небольшая городская закусочная находилась прямо напротив офиса бывшего психотерапевта, ее огромные витрины в сложившихся обстоятельствах выглядели привлекательней, чем глухие стены закрытого здания супермаркета. Все было перевернуто вверх дном, осколки выбитого стекла устилали пол внутри кафе и тротуар снаружи. В самом кафе никого не оказалось. Они с Дэвидом быстро и слаженно работали, загружая известный мерседес сохранившимися продуктами и объемными бутылками с водой. Говорили мало, особенно после случая с Арчи, и только по делу. В один из таких вынужденных разговоров их прервал слабый голос, доносившейся из темной подсобки. Эмма ни за что бы не отважилась туда пойти, если бы не узнала голос Руби. После того, как они сумели вскрыть дверь в обесточенную холодильную камеру, выяснилось, что туда сопротивляющуюся внучку упрятала бабушка, как только начался хаос. Вероятно, сама Грэнни не совсем разобралась в происходящем и закрыла камеру с намерением в ближайшее время вернуться. Не вернулась. Как они поняли из сбивчивого рассказа ослабевшей девушки, тем вечером со стороны зала раздался шум, как будто кто-то вознамерился полностью разнести заведение: за звоном бьющегося стекла слышались отчаянные крики людей, переходящие в пронзительные вопли. Эмме тогда пришлось ухватиться за руку Дэвида, чтобы устоять на ногах. Она слишком хорошо понимала, что несчастным заживо рвали глотки. Но не это испугало ее больше всего: во всей закусочной не было ни тела, ни его частей, но что хуже всего – она не заметила там ни капли крови. Примерно тогда же отключилось электричество. Дальше все слилось для несчастной Руби в один нескончаемый кошмар. Последующие два дня она просидела в темной закрытой комнате, имея лишь смутное представление о времени. Несколько раз она слышала странные шорохи со стороны зала, но каждый раз зажимала себе рот и задерживала дыхание, боясь, что ее обнаружат. Голос решила подать только оттого, что каким-то невообразимым образом разобрала внятную человеческую речь. Это в любом случае был для нее единственный шанс. Ей удалось продержаться только потому, что она пила воду, образующуюся от подтаивающих упаковок с замороженной лазаньей. Сама лазанья к тому времени уже начала тухнуть. Эмма запомнила лицо Миллз в момент, когда они вернулись домой вместе с бывшей официанткой. На нем, само собой, читалось подозрение, но никак не презрение. Дело даже не в том, что Руби могла пригодится расчетливой мадам мэр – она просто хорошо относилась к девушке. Насколько это было для нее возможным. Сейчас же Эмма отстраненно наблюдала за тем, как брюнетка торопливо расстегивает едва гнущимися пальцами оставшиеся пуговицы. Под рубашкой обнаружилась майка, подобно той, в которой обычно ходила сама Свон. Это еще больше убеждало в ненормальности происходящего. В каких других обстоятельствах консервативная мадам мэр позволила бы себе облачиться в такую легкомысленную одежду? Быстрый взгляд на часы. Пара минут, и придется притушить свет до минимума. Этот город действительно был проклят. Как и утверждал Генри, все они – заложники времени. Вот только вряд ли во всем виновата Миллз. Или Злая Королева, как обычно называл ее мальчик. Когда-то называл. Потому что теперь она в его глазах была настоящим спасителем. В любом случае, чтобы Эмма не приписывала этой неприятной женщине, обвинить ее в начале апокалипсиса при всем желании не получалось: у брюнетки было просто железное алиби. Закинув печенье обратно в рюкзак, Эмма достала медицинские карты, ради которых они сегодня отправились в больницу. Словно это могло помочь им понять, что за пандемия охватила человечество на этот раз. Сама Свон на многое не рассчитывала – она ни черта не смыслила в медицине, но надежда – очень сильная мотивация. Пролистала пару страниц: тахикардия, гипертензия, другие непонятные ей слова. Сейчас старый добрый google пришелся бы как нельзя кстати, но он умер вместе с благами цивилизации. Надо будет попытаться найти медицинский словарь. Во время по большей части бесполезного чтения, Эмма перебирала в голове все, что она слышала от… все, что она слышала по поводу больных. Высокая температура, бред, неожиданное улучшение, хороший аппетит и смерть. Но последнее – если очень повезет. Чтение прервал писк часов, отмеривших нужное время. Эмма вздохнула, аккуратно положила папки обратно в рюкзак, поднялась на ноги, направляясь к выключателю. Она кинула взгляд на Миллз – та откинула голову назад, на шершавую стену, глаза закрыты, – можно было подумать, что она спит. Только учащенно вздымается грудь, а ко лбу прилипли влажные пряди темных волос. Ей явно было жарко. И, вероятно, больно, если судить по напряженным лицевым мышцам. Пустая бутылка с водой была аккуратно поставлена рядом. Эмма непроизвольно коснулась пистолета, надежно упрятанного в кобуру. Не стоит думать о худшем. Она провернула переключатель до упора, оставляя в подвале легким полумрак, в котором трудно было еще хоть что-то разглядеть. Вернувшись на свое место, она некоторое время сверлила взглядом женщину напротив, чьи очертания едва разбирала. Успела пожалеть, что оставила лом валяться возле входной двери. Не найдя ничего лучше, вытащила пистолет, сняла его с предохранителя и положила рядом с собой. Спать на холодном полу не хотелось, но вариантов было немного. И хотя в их ситуации лучше было держаться вместе в самом прямом значении слова, Свон скорее отгрызет себе пару пальцев, чем предложит Миллз заснуть в дальнем углу подвала с ней в обнимку. Поэтому в качестве компромисса, Эмма подложила под голову рюкзак и решилась, наконец, закрыть глаза. Она думала об этих четырнадцати днях, сумасшедших, наполненных страхом и стойким запахом смерти. Особенно ужасными были первые два. Неизвестность сводила с ума. Время размывалось за севшей батареей телефонов. Они почти не двигались, застыв в темноте, и просто ждали, как ими распорядится судьба. Проблемы с продовольствием начались только к концу второго дня – до этого они успешно держались на пакетах с овощами, хлебцами и соком с заднего сидения мерседеса. Еще действующий мэр Миллз тем вечером заехала в супермаркет после работы, чтобы докупить продукты на ужин и завтрак. В погребе обнаружилось несколько бутылок с вином. Ситуация вполне располагала к его безостановочному распитию, останавливало присутствие Генри и отсутствие нормального санузла. Об этой части жизни на два метра ниже уровня земли Эмма предпочитала не вспоминать. Как и о многих других. Впереди их ждет все та же неизвестность. Каковы шансы на спасение, чудесное избавление от этой дьявольской проказы, разъедающей человечество? Иногда кажется, что лучше было умереть. И легче. На самом деле худшим из существующих вариантов Свон считала даже не мутацию в вечно голодную тварь, а наличие иммунитета, как у нее и Генри, и вероятно, всех остальных выживших, включая неизвестного мистера Х. Потому что в этом разгорающемся Аду обычным людям делать нечего. *** Она впервые увидела их тем вечером. Миллз уверенно вела мерседес сквозь безлюдные кварталы с припаркованными по краям пустующими автомобилями. В салоне было столь же тихо, как и на улице. Генри продолжал дуться на заднем сидении, время от времени шмыгая носом; сидящий рядом с ним Дэвид невидяще уставился в окно. Эмма переводила взгляд с дороги на крепко сжимающую руль Регину и обратно. Она ничего не спрашивала, потому что не надеялась на ответ; сама Миллз ничего и не говорила. Сейчас им не помешало бы включить радио – музыка отлично снимает напряжение. Но существует негласное правило об установке своих порядков в чужой машине. Нарушать его Свон желанием не горела. Похоже, они направлялись куда-то в лес, в противоположной от въезда в город стороне. Ей не приходилось там бывать, но хотелось верить, что Миллз не вывезет их в чистое поле. Только не с Генри. Ехали по окраинам, старательно избегая центра, где тем вечером развернулось настоящее месиво. Потом Эмме казалось, что она слышала отдаленные крики со стороны примыкающих боковых улиц, ведущих туда, в самое сердца ада, где располагалась городская больница. Тогда же голова ее была забита тревожными мыслями, поставившими крепкий заслон от реальности. Он появился буквально из неоткуда. Просто вырос посреди дороги, прямо в конце улицы, нисколько не беспокоясь, что на скорости шестьдесят миль в час на него несется тяжелый автомобиль. - Миллз, притормози, - негромко сказала Эмма, когда фигура только показалась на пустой дороге. Но женщина словно ее не слышала. - Эй, ты же его собьешь! - занервничала Свон, наблюдая как неизбежно сокращается расстояние между машиной и застывшим на улице человеком. Но что самое страшное, Регина даже не пыталась увести мерседес в сторону. - Мам? – раздался неуверенный голос Генри с заднего сиденья. Не отрывая взгляда от дороги, брюнетка напряженно сказала: - Дэвид, закрой Генри глаза. А вы, мисс Свон, держитесь покрепче. - Мам, что ты делаешь? – испугано произнес мальчик, пытаясь оттолкнуть от себя руки Дэвида. - Да какого черта, Миллз!? - Эмма потянулась было к рулю, намериваясь вывернуть его, но получила сильный шлепок по руке. - Сидите на месте, шериф! – с долей угрозы приказала Регина. Ей не нужно было даже иметь пистолет, чтобы подчинять себе людей. - Мам! Но лицо Миллз не дрогнуло, пусть в голосе сына и слышались слезы. Она едва заметно дернула головой, словно через силу пыталась заставить себя не обращать на это внимание. Как если бы боялась, что дав слабину лишь на мгновение, не сможет совершить задуманное. - Вы же сейчас человека убьете! – пыталась урезонить ее Свон. Она кинула быстрый взгляд на дорогу. Столкновение было неизбежным, поскольку незнакомец, казалось, даже не пытался спасти свою жизнь. Более того, он отчего-то стал двигаться им навстречу. Самоубийца, пронеслось в голове у Эммы. Даже если это его сознательный выбор, совсем не хочется исполнять прихоть ненормального свести счеты с жизнью. Особенно на глазах Генри. Сегодня все что ли с ума посходили? - Это не человек, - одними губами произнесла Регина, чтобы это услышала только Эмма. На ее онемевшем лице застыло странное выражение. Перед самым столкновением она вдавила педаль газа в пол. В тот момент Свон инстинктивно сжалась, словно удар должен был прийтись прямо на нее. Но не смогла закрыть глаз, потому что за миг до этого свет фар выявил ненормального. Эмма видела нечто подобное только на фото в какой-то газете, в статье, посвященной жертвам военных лагерей. Казалось, что его иссушили, как рыбку на солнце, – уж слишком четким был рельеф тела, на котором можно было разглядеть все мышцы. Одежда на несколько размеров больше, свободно болтается. Но страшнее всего было лицо: впавшие глазницы с пустыми, блеклыми глазами, полупрозрачная бледная кожа испещрена синеватыми венами, словно он страдал от анемии. Или прошел курс химиотерапии, судя по отсутствию бровей и волос. За мгновение до удара его рот открылся, высвобождая страшный, почти нечеловеческий рев, перекрывший шум мотора. Машину тряхнуло, внутренности по ощущениям Эммы подскочили и перемешались. При такой скорости тело приземлилось сразу за мерседесом, успев помять только бампер. Лобовое стекло, к счастью, не пострадало. Только секунду спустя задним умом Свон поняла, что ее больше всего испугало во внешности неизвестного мужчины: при крике его нижняя челюсть была опущена практически до основания шеи, являя миру огромный ротовой провал с рядом редких, заостренных зубов. Пусть она не сильно разбиралась в биологии, но с уверенностью сказать могла одно – ни одному человеку не под силу настолько широко раскрыть рот, словно нижняя челюсть никак не крепилась к верхней, опускаясь на неправдоподобно растянутых мышцах. Также она была абсолютно уверена, что человек не способен нормально ходить после такого столкновения с машиной. Поэтому Эмма с ужасом наблюдала, как эта тварь некоторое время плелась за уносящимся вдаль автомобилем, когда по всем законам черт его знает чего, должна была валяться на дороге с перелом обеих ног. Ее пробил холодный пот, лоб покрылся испариной. Страх заползал за шиворот, растекался по взмокшей спине, как жидкий белок от разбитого о голову свежего яйца. Она лишилась слуха, способности осязать и обонять; страх милосердно оставил ей только зрение. Она все смотрела и смотрела в заднее стекло на уже опустевшую дорогу в сгущающейся темноте вечера. Это все сон, пыталась убедить себя Эмма, непроизвольно кусая губы. И эта машина, и хнычущий Генри, которого пытался успокоить не менее растерянный Дэвид. Даже внешне спокойная Миллз – ненастоящая. И, разумеется, обезумевшее существо. Этих созданий они называли тварями, обратившимися, инфицированными. Эмма даже предлагала вариант с вампирами из-за сильно выдающихся резцов и непереносимости солнца. Но Миллз тогда с неодобрением на нее посмотрела, и больше это слово не использовали. Наверно, бывшая мэр имела неудовольствие ознакомиться с современной литературой. Для себя Свон звала их троглодитами – из-за неуемного голода. А тогда ей было плевать, как оно называется. В ней лишь возникло желание никогда больше с ним не сталкиваться. Это был первый раз, когда она просила о невозможном. *** Эмма спит неспокойно, ворочаясь на твердом холодном полу. Она то проваливается в сон, то улавливает какие-то обрывки реальности. В такие моменты ей кажется, что Миллз ходит по подвалу. Наверное, проверяет засовы, слыша легкий звон металла, запоздало думает Свон и вновь забывается. Окончательно она просыпается от того, что нестерпимо ноет нога. Тупой, тянущей болью. Словно мышцы из икр вытягивали. Поочередно, медленно, с особым смаком. Эмма со стоном открыла глаза и вздрогнула от неожиданности, когда увидела в полумраке прямо перед собой знакомое лицо. Непонятно почему, над ней склонилась брюнетка, придавив ноющую ногу. Потемневшие глаза скользят по лицу, улавливая каждое движение мышц, почти осязаемо очерчивая контуры. Под этим взглядом отчего-то хочется сильнее вжаться в пол. Он пугает и завораживает одновременно. Эмма облизывает пересохшие губы и нервно сглатывает. - Ты не могла бы встать с моей ноги, - наконец хрипло говорит она, не в силах отвести от женщины глаз. Миллз выглядит намного более здоровой, чем пару часов назад. Бледность уступила место легкому румянцу, выступившему на щеках. При звуках ее голоса, женщина моргает и отстраняется. Эмма с трудом разгибает затекшие во сне руки, принимая сидячее положение, и прислоняется спиной к стене. Боль отступает, постепенно возвращается прежняя чувствительность. Миллз сидит на месте, опустившись на пятки поджатых под себя ног, и пристально смотрит в заспанное лицо. Левая нога Эммы оказалась зажатой между коленями, носок ее кроссовка едва не упирается женщине в промежность. - В чем дело? – стараясь справиться с накатившим волнением, спрашивает Свон. Она часто-часто моргает, чтобы привыкнуть к тусклому свету и сфокусироваться на размытых очертаниях брюнетки. - Ты бормотала во сне, - вкрадчиво говорит Миллз, и что-то щелкает в сознании. Но Эмма не успевает понять, что это значит, поскольку чувствует в этот момент уверенное прикосновение к своей щиколотке. Они вместе опускают взгляд. Свон с недоумением уставилась на пальцы женщины. Брюнетка растягивает губы в улыбке. Она полностью опирается на руку, придвигается ближе, и не убирает ее, пока колени не оказываются по обе стороны от шерифа. Миллз медленно садится на ноги Эммы, прижимая их к полу. Пальцы у нее горячие, это чувствуется даже через ткань одежды. А может, это только так кажется? Эмма резко поднимает глаза, снова встречаясь с темным взглядом. Уши закладывает. Живот скручивает от нервов. Но у нее не пересыхает в горле от страха – наоборот, рот резко наполнился слюной, и она нервно сглатывает. Взгляд Миллз тут же перемещается на ее шею, словно она находит это крайне интересным – разглядывать, как дергается горло. Кажется, увиденное взволновало ее. За отсутствием просторной рубашки было отчетливо видно вздымающуюся грудь. Миллз прикрывает глаза, откидывает назад голову, носом делает глубокий вдох; верхняя губа при этом странно дергается. Когда она открывает глаза, они кажутся Эмме абсолютно черными. Но брюнетка больше не смотрит на нее, ее взгляд направлен куда-то над плечом сидящей девушки. А затем она полностью подается вперед. Сразу за этим следует поцелуй. Целуют не в губы, а в шею, где-то за ухом, мягко касаясь нежной кожи. Жар охватил лицо Эммы. Она никогда не замечала за брюнеткой подобных наклонностей. Тогда какого черта здесь происходит и почему она позволяет этому быть? Надо оттолкнуть от себя свихнувшуюся Миллз. Но это было сродни шоку. Во всем этом безумие царило еще большее безумие. И им руководили эти губы, - да, те самые губы, с которых слетали оскорбления, которые кривились в презрении и растягивались в гаденькой полуулыбке, - теперь медленно скользили вниз по коже, прямо к основанию шеи. - Пре…крати, - тяжело дышала Эмма, одновременно упираясь руками в плечи Миллз и откидывая голову назад, на холодную шершавую стену, словно давая женщине больший доступ к своей шее. - Можешь кричать, - гортанно произнесла женщина, и от этого странного звука внутри у Эммы все застывает. Это неправильно. Это немыслимо. А в новом мире просто ненормально. - Хватит! – воспользовалась советом Свон, забыв об осторожности. Но на брюнетку это не возымело никакого эффекта. Она сжала чужое плечо до боли, до синяков; давила большим пальцем на ключицу так, словно решила загнать ее поглубже. Эмма всегда считала, что сильнее Миллз. Но, видимо, Миллз решила наглядно показать, насколько шериф ошибается. Ко всему прочему, эта дрянь мертвой хваткой вцепилась ей в глотку. В буквальном смысле. Свон охнула от неожиданности. Ее укусили. Больно. Глаза распахнулись от ужаса. Она забилась под Миллз, пытаясь стряхнуть ее с себя, но безуспешно. Пальцы продолжали давить с такой силой, что кость грозилась треснуть под напором. Выступивший пот медленно стекал по виску. Эмма сильнее упирается руками в плечи женщине, но без толку. Над ней застыло бронзовое изваяние. В следующий раз ее не просто укусили: челюсти сомкнулись с намерением вырвать кусок мяса. В ответ Эмма ухитрилась вырвать клок черных волос. Раздался приглушенный хрип. Ключица все-таки не выдержала. Кость хрустнула, заполняя ослепляющей болью. Эмма закричала. Перед глазами все плыло от слез и ускользающего сознания, лишь чувство самосохранения заставляло ее в исступлении бить куда-то в область горла, в надежде оторвать от себя жадные челюсти. Удар пришелся в трахею. За этим последовал булькающий, клокочущий звук. Миллз закашляла, схватилась обеими руками за горло, оставив в покое вспоротую вену на шее блондинки. Из открытого рта на Эмму лилась ее собственная кровь, – липкая, горячая, почти черная в тусклом свете подвала – которую та не успела проглотить. Эмма инстинктивно зажала рану, чувствуя, как стекает по пальцам кровь, а в черепе молоточком стучала одна мысль: не дать этой твари уйти. Все человеческое в ней уже уничтожил вирус. В ее сознании останется только память о домике в лесу, где можно найти все необходимое для позднего ужина. Этот монстр не любит Генри - жажда вытеснит это воспоминание. Он стал для нее мягким аппетитным тельцем. Эмма не может позволить ей добраться до сына. Сама она вряд ли выберется из этой передряги живой – кровь выталкивается из тела вместе с жизнью. Даже если сумеет прикончить Миллз, все равно за ночь загнется в подвале. Но эта смерть будет иметь хоть какой-то смысл. А тем временем ей вновь едва не вцепились в горло. В последний момент Эмма сумела выставить блок, подставив правую руку прямо под разверзающуюся челюсть. Она пыталась давить в обратную сторону, чтобы отстранить от себя слюнявую пасть с уже вытянувшимися резцами. Миллз пальцами цепляется за ставшую преградой руку, оцарапывает сухую кожу, но только мешает сама себе. Трансформация еще не закончилась, и в чертах лица явственно узнавалась некогда красивая женщина. Просто померкли глаза, отчего терялась хоть какая-то осмысленность взгляда. В застывших зрачках оставалось голое желание насытиться, наконец, теплым мясом. О серьезности ее чувств и намерений говорила пересекающая лоб вздутая вена. Прерывистое, хриплое дыхание обжигало; несмотря на заметно бледнеющую кожу, растянутые в оскале губы были багряными, впитавшими в себя венозную кровь слабеющей жертвы. Мадам мэр всегда шли именно такие насыщенные оттенки красного. Эмма заваливается на бок, спиной скользит по шершавой стене, в отчаянной попытке одновременно удержать голодную Миллз от продолжения трапезы и дотянуться свободной рукой до лежащего неподалеку пистолета, который она предусмотрительно вытащила из кобуры перед сном. Из-за смены положения, правая рука скользит под челюстью, и запястье с силой упирается прямо в подъязычную кость, отчего Миллз начинает давиться собственными слюнями. Это замешательство дает возможность липким от крови пальцам сомкнуться на рукоятке пистолета. Ей стоит определенных усилий, чтобы спустить тугой курок. Физических усилий, не моральных – уж в этом плане думать дважды не пришлось. Но ничего не происходит. Тихий щелчок, едва различимый среди этого хрипа. Пистолет стоит на предохранителе. И Эмме хватает секундного взгляда, чтобы понять, что обойма пуста. Хочется просто разрыдаться в голос. Появляется непреодолимое желание разбить это отвратительное лицо. Она размахивается, насколько позволяют ей силы и положение, и рукоять врезается в скулу. - Почему. Ты. Себя. Не. Убила. – Каждое слово – новый удар. Она плачет от ярости, беспомощности и боли. Бьет до тех пор, пока сил становится не достаточно, чтобы поднять тяжелый глок. Сквозь слезы она видит изуродованное лицо с деформированной, вмятой скуловой костью, перекошенной с одной стороны челюстью, больше не соединенной с черепом ничем, кроме растянувшейся кожи и мышц. Правая рука безвольно падает на пол. В ней не осталось сил, чтобы сопротивляться. Она лежит, распростертая на холодном полу на милость твари, некогда бывшей матерью ее сыну. От обильной кровопотери немеет тело, так что боль почти не чувствуется, когда Миллз жадно припадает к шее, буквально вгрызается в нее зубами. Прямо над ухом раздается смачное чавканье. Эмма с омерзением осознает, что тело над ней странно вибрирует, словно от удовольствия. Как у кота, медленно и с наслаждением уплетающего слабо трепещущуюся рыбку, которую мягко сжимает в когтях. Неожиданно распахнулась дверь, с шумом ударяясь о стену. Миллз явственно вздрагивает, и в полубреду Эмма чувствует, что на ноги ей больше ничего не давит. Одним прыжком тварь сумела отскочить и шакалом забиться в дальний угол, когда в подвал прокралось не менее пяти ей подобных. Видимо, пока она спала, Миллз открыла все щеколды и разослала щедрые приглашения на званый ужин новым друзьям. При виде истекающего кровью мяса, их пасти раскрылись в пронзительном реве. Сейчас ее будут рвать на части. Заживо. И каждый захочет себе кусок посочнее. А первым начнет вот этот, самый мелкий из всех, из горла которого доноситься беспрестанное тихое рычание. Страх слабо шевельнулся в груди и затих. Эмма безразлично наблюдала, как застывшие на месте твари оглядываются и принюхиваются, и ждала, когда они уже набросятся на нее. Жаль, она не пустила Миллз пулю в лоб, когда была возможность. А сейчас было слишком поздно. Хитрая тварь, она вытащила всю обойму из пистолета именно на такой случай. Единственное… пуля уже могла быть в самом пистолете. Нужно только снять глок с предохранителя. Стараясь несильно шевелить рукой, она большим пальцем сумела достать до нужного переключателя. Глаза ее неотрывно следили за вновь прибывшими. Мелкая юркая тварь, которую Эмма заприметила раньше, как бы странно это не звучало, видимо была среди них кем-то вроде вожака. По крайней мере, пока он медленно подходил к неподвижной Свон, остальные послушно встали вдоль противоположной стены. Металлический запах крови заполнял тесное помещение, отчего твари беспокойно дергались, нетерпеливо покачивались, но не решались сделать шаг. Как будто перед ними начертили невидимую линию, за которую никак нельзя было заступить. Кто-то из них время от времени косился на притихшую у стены Миллз, которая жадно посасывала нижнюю губу, пытаясь как можно дольше насладиться вкусом чужой крови. Вряд ли ей хоть что-нибудь перепадет с сегодняшнего пира, с мрачным удовольствием подумала Эмма. Она и в лучшее время не стала бы делиться с ней своим телом. Хорошо бы ее сожрали вместе с ней. Им приходилось пару раз находить развороченные тела не обратившихся до конца людей. Есть там было почти нечего, кровь после первичной трансформации довольно быстро сворачивалась, густела и забивала сосуды. Обычно таких жертв потрошили на внутренности. Выглядело все так, словно во вспоротый живот поместили включенный миксер. Но как бы то ни было, троглодиты не сильно спешили полакомиться Миллз. Либо их сбивал запах куда более свежего и привлекательного мяса, либо они также слушались своего вожака. Двигался тот странно, немного боком, при каждом шаге едва заметно подтягивал за собой правую ногу. Эмма прищурилась, пытаясь разглядеть страшное подобие лица. Несмотря на то, что все происходило как в тумане, она была почти уверена, что знала его человеком. Намек на хромоту, узкие губы и тонкий нос. Это наверняка был Голд. А они-то в свое время гадали, что случилось со старым пройдохой. Кажется, в нем сохранилось какое-то сознание и даже разум, раз он сумел подчинить себе более крупных и сильных особей. Не очень-то удивительно. Эмма уже давно не шевелилась, лишь глаза ее двигались, следя за приближающейся тварью. За его спиной неожиданно замаячила частично облысевшая Миллз. Она кралась вдоль стены, под рык недовольных остальных. Волосы сыпались с ее головы прямо под ноги, но вряд ли в сложившихся обстоятельствах ей стоило беспокоиться по поводу своей угасающей внешности. Голду вроде бы не было никакого дела до старой знакомой, следующей за ним по пятам, как падальщик за хищником. Он просто что-то прохрипел, отчего та на некоторое время застыла на месте. Он медлил. Эмма мало знала о повадках обращенных, но при каждой встрече те без всяких прелюдий жаждали вцепиться ей в горло. А Голд… Как бы безумно это не звучало, но кажется, он узнавал лежащую перед ним девушку. По крайней мере, в его взгляде была хоть какая-то осознанность. Сзади послышался недовольный рев остальных тварей, места себе не находящих. Они словно подгоняли вожака, готовые вонзить острые зубы в плоть. Также нетерпеливо скулила Миллз. Ее голосовые связки еще не атрофировались, но оттягиваемая вниз перекошенная челюсть была больше не способна воспроизводить человеческую речь. Как вновь обращенной ей было труднее всех контролировать свой голод. Эмма старалась не смотреть на нее, но все равно кожей ощущала ее жадные взгляды. Миллз выжидала. В конце концов, даже смерть не могла исправить ее дурного характера. Когда Голд на секунду отвернулся от Эммы, чтобы вновь продемонстрировать силу и утихомирить едва сдерживающих себя тварей, она воспользовалась моментом и накинулась на беззащитную жертву. По-хозяйски припала к кровоточащей ране, пытаясь насытиться. Блондинка слишком ослабла, чтобы оказать хоть какое-нибудь сопротивление. Но ей хватило ненависти и мысли о Генри, чтобы спустить курок. Пуля вошла через бок. Миллз еще не успела трансформироваться до конца, и организм не окреп настолько, чтобы справиться с разорванными органами. - Можешь кричать, - едва шевелила губами Эмма, чувствуя странное умиротворение от того, как сжимает лежащее на ней тело в предсмертных судорогах. Все длилось буквально секунды, и вскоре с нее грубо стащили мертвую Миллз. Несмотря на плачевное состояние, бывшего мэра все же подадут сегодня на стол в качестве легкой закуски. Потому парочка троглодитов стервятниками набросились на иссыхающее тело, разрывая зубами одежду и главные артерии, в отчаянной попытке добраться до пригодной в употребление крови. Последним, что увидела Эмма, перед тем, как тело перестало сопротивляться неминуемой смерти, был ухмыляющийся ротовой провал низко склонившегося над ней Голда. Зрачки застыли, всматриваясь в черную дыру, обрамленную нетипично длинными зубами. Как там любила говорить Мэри Маргарет? За тьмой всегда следует свет, и ночь сменяется днем. Что ж, кажется ее рассвет уже близок. *** Тело ломило от боли. Ее правая нога ныла, равно как и шея. От мысли о том, сколько чужих зубов там побывало, сознание охватило неуместное чувство легкой гадливости. Стоп. Разве она должна что-то чувствовать? Только если… она каким-то непостижимым образом осталась в живых. Сознание воспротивилось подобной идее, потому что этому существовало только одно объяснение. Страх парализовал ее полностью. Она не могла даже глаз открыть от одной мысли о случившемся. Зато чувствовала, как на нее накатывает волной паника. Думай, приказала себе Эмма, стараясь справиться с волнением, просто размышляй. Никакой организм не выживет после такой кровопотери, так что вряд ли ее объедки запасливо отложили на потом. Это слишком – быть брошенной в подвале, холод которого сохранит тело в свежемороженом виде, пригодным для дальнейшего употребления. Скорее всего, она ошиблась насчет своего иммунитета. В конце концов, это было только предположение. Зараженные пили кровь прямо через открытую рану на шее, первой туда свои зубы запустила Миллз (вот уж кто кровь портить умеет). Наверняка эти твари успели разгрызть ей еще и вены на запястьях, судя по тому, что пальцами она пошевелить не могла. И тело все болит из-за медленной трансформации. Но почему ей тогда не хочется есть? То есть, хочется, конечно, но никак не сырое мясо с кровью. И в лучшие времена подобное блюдо не выглядело для нее достаточно соблазнительным, сейчас от одной мысли об этом откуда-то из глубин желудка поднимается обжигающая горло тошнота. Она еще раз прислушалась к своим ощущениям. Никаких необычных желаний вцепиться кому-нибудь в глотку. Первичных инстинктов к размножению тоже не наблюдается. Откуда-то сверху послышался шум, сопровождаемый уж слишком знакомым голосом. - Пора вставать. Эмма резко распахнула глаза и повернула голову, поморщившись от резкой боли в шее. Она лежала на полу, в холодном подвале, подложив под изголовье рюкзак. До онемения отекли неудачно подогнутые под себя руки. А у самого выхода возилась с щеколдами вполне себе живая Миллз. Пистолет лежал рядом, и даже вроде обойма была на месте – у Эммы не было достаточно времени, чтобы проверить. Поскольку ее как током ударило. Схватив оружие, она подорвалась на ноги. Попытка была частично удачной. Сведенная судорогой нога предательски подогнулась, и девушке пришлось поспешно ухватиться за стену. Пальцы слушались плохо, в них чувствовалось неприятное покалывание. Ей с трудом удалось удержать тяжелый глок, когда она навела его на Миллз. В полутемном подвале было трудно разглядеть выражение ее лица. - Отойди от двери, - напряженным голосом сказала Эмма, тогда как большой палец коснулся предохранителя. Пистолет был пригоден для убийства. - Что с вами, мисс Свон? – холодно поинтересовалась брюнетка и медленно опустила руки. Однако не сделала ни единого шага в сторону. - Я сказала, отойди от двери, - повторила блондинка, двигаясь вдоль стены по направлению к Миллз, удерживая ее на прицеле. Нога еще ныла, и приходилось постоянно тянуть на себя носок. Она боялась опустить взгляд. Слишком напряжена, чтобы оценить ситуацию здраво. Невозможно перестать думать, что стоит только оступиться, как ее растерзают. От одной мысли о повторяющихся муках вспотела спина, и сдавило горло. - Мисс Свон, опустите пистолет, - спокойно произносит женщина, неотрывно следя за странной соседкой. - Твою мать, отойди от двери! – не выдерживает этого напряжения Эмма и срывается на крик. Она сокращается расстояние между собой и Миллз, второй рукой обхватывает пистолет, пытаясь успокоить охватившую ее дрожь от такой близости. Миллз делает неуверенный шаг назад. – К стене, живо, - приказывает Эмма, сопровождая слова быстрым кивком. Брюнетка молчаливо подчиняется, взгляд устремлен в черное дуло пистолета, маячащее у нее перед лицом. Свободной рукой Эмма на ощупь проверяет засовы. Пальцы касаются холодного, шероховатого металла. Средний засов уже был частично вытащен из пазов. Сердце забилось так, словно вот-вот выпрыгнет из груди. Лицо искажает гримаса. Блондинка сжимает зубы, давя в себе не вовремя подступившие слезы, и одним нервным движением загоняет щеколду обратно до предела. Также на ощупь находит расположенный в стороне выключатель и прибавляет свет. Щурится вместе с Миллз, лопатки которой уже упираются в стену. На ней нет рубашки, только майка, под которой проступают контуры нижнего белья. Рука покоится на животе, выдавая волнение. Вот и правильно, пусть понервничает. Эмма всматривается в ее лицо, пока глаза не начинают слезиться. Скуловые кости целы, черные волосы спутались, но по-прежнему произрастали на голове. Глаза привычного карего цвета: в них за видимым спокойствием читается внутренняя неуверенность и страх. Но никак не жажда крови. Да и вообще, не похожа она была на свою одичавшую копию, разглядевшую в Эмме объект совращения и поглощения. Но это еще ничего не доказывает. Может, к моменту придания внешности Миллз новых черт при помощи пистолета, она галлюцинировала от обильной потери крови? Или это был сон? Ужасный кошмар, где ее готова была живьем сожрать женщина, вырастившая Генри. В это с трудом верилось, но настолько реальными казались челюсти, сомкнувшиеся на шее. Взгляд непроизвольно скользнул к полным губам. Побелевшие от страха или холода, они были плотно сжаты. Она должна проверить. Просто обязана. - Открой рот, - безапелляционно приказывает Эмма, стараясь не задумываться, насколько странно это звучит. Особенно если окажется, что весь этот кошмар она просто себе надумала. - Что? – непонимающе кривится Миллз. Еще в прошлом она любила разыгрывать карту ничего не подозревающей жертвы, уходить от прямых ответов и прятаться за встречными вопросами. Просто нельзя ей давать развернуться на привычном поле. Нельзя позволить себе сомневаться. На шее у нее воспалена кожа, и Эмма сильнее сжимает вспотевшими пальцами пистолет. Действовать надо жестко, решительно. - Только попробуй шелохнуться, - угрожающе произносит Свон и подходит к ней вплотную. Дуло пистолета упирается снизу в челюсть, давит, заставляя Миллз несильно откинуть голову назад. Из-за разницы в росте она смотрит на шерифа снизу вверх, прямым немигающим взглядом. Подумала, наверное, что Эмма окончательно рехнулась, слетела с катушек, - и бах! – пристрелит ее в этом подвале. Никто не станет задавать вопросов, проводить расследование или искать тело. Блондинка грубо хватает ее левой рукой за основание шеи. - Что ты себе позволя… - с негодованием шипит Миллз, но давление усиливается, и она вынуждена заткнуться на полуслове. - Молчи. Пальцы торопливо ощупывают шею, несильно сдавливают, выискивают. А когда касаются шершавой кожи, резкий вздох служит им откликом. Похоже на обычную ссадину от ремня безопасности. Брюнетка нервно сглатывает. Горло ощутимо дергается вместе с прижатым к нему дулом пистолета. Но Эмма не собирается ослабевать давление только потому, что пару минут Миллз будет некомфортно глотать. Если тревога окажется ложной, она возненавидит Свон, несомненно. Больше, чем раньше. Но лучше кожей ощущать злобный взгляд, чем жадные зубы. На секунду Свон представила, как спускает курок. Ей даже не надо задумываться, как избавиться от трупа – просто вытащит на улицу и кинет у ближайшего столба. К ночи от нее останется только имя, парочка неприятных воспоминаний и забрызганная кровью стена. Эмма моргнула. Плохие, неуместные мысли. В ней говорит отчаявшееся чувство самосохранения. Не в последнюю очередь из-за пистолета в руке. Он внушает Миллз страх и дает сладкое, отравляющее ощущение власти своему владельцу. За воображаемые страдания хочется назначить вполне себе осязаемое наказание. Чем не благодатная почва, чтобы двинуться умом? В ближайшее время рацион свой Миллз менять не собиралась. В этом Свон убедилась, оттянув верхнюю губу брюнетки указательным пальцем. Никаких пугающих изменений. Что ж, значит, Миллз чиста. Не перед Богом, конечно, но хотя бы перед Эммой Свон. Которая не собиралась извиняться за излишнюю подозрительность. Это вопрос безопасности не только ее, но и всех остальных. Любой после такого яркого сна превратится в параноика. Так что нет, прощения ей просить не за что. В этом она пытается убедить прежде всего себя, пока отступает от неподвижной женщины и ставит пистолет на предохранитель. Глок убран в кобуру, забрав с собой и пьянящее чувство уверенности в своих силах. Зато возвращает заложенную за них совесть. Свон неосознанно делает шаг вперед и поднимает руки в успокаивающем, сдающемся жесте. Брюнетка медленно поднимает на нее затравленный взгляд. Слова сами срываются с губ. - Послушай, мне жаль… Она заслужила этот несильный, но все же неприятный удар в челюсть. Видимо, Миллз решила кулаком загнать извинения ей обратно. - Да иди ты со своим жаль, идиотка, - яростно шипит она и грубо толкает Эмму в грудь. – Идиотка, - повторяет уже дрожащим голосом. Женщина согнулась так, словно ее вот-вот стошнит. Но вместо этого она неожиданно начинает медленно оседать на пол, буквально сползая по стене. Край майки задирается, шершавый цемент царапает кожу ничего не замечающей Миллз. Эмма безмолвно следит за ней с какой-то долей настороженности. Сначала ей кажется, что Миллз просто так странно дышит, учащенно и обрывочно. А затем шериф различает среди этого тихий смех. Или плач. Потому что брюнетка прикрывает глаза ладонью, и нельзя сказать точно, закрыты они от безумного облегчения или от безнадежного отчаянья. И только после того, как ладонь переместилась ниже, накрыв собой дрожащие губы, подавляя рыдания, Эмма поспешно отводит взгляд от покрасневших глаз, словно ей физически больно на это смотреть. Казалось, что видя Миллз в таком состоянии, она вторгается в ее личное пространство и просто-напросто подло подглядывает. Миллз еще никогда не плакала: ни при Эмме, ни при ком-либо еще. Для них она оставалась такой же хладнокровной, отстраненной мадам мэр. Говорила, как приказывала, с неохотой шла на контакт; язвила только меньше. Тогда Свон казалось, она старается сохранить обычный порядок вещей ради Генри, отношения с которым резко улучшились. Она одаривала его заботой и вниманием, да так щедро, словно это так давно копилось у нее внутри, и теперь она нашла в себе силы все наконец-то выплеснуть. Вот уж действительно пришлось дожидаться, пока земля разверзнется под ними, чтобы Миллз открыто проявила к сыну свою любовь. Или она всего лишь пыталась через Генри заменить провал времени из-за преждевременно утерянной работы. На самом деле Эмма так не думала – это в момент душевной слабости в ней зло говорило чувство ревности. Ей были неприятны прежние увечные отношения Миллз и Генри, но чертовски нравилось, не прилагая особых усилий, раз за разом восходить на пьедестал почета. Годы, проведенные вместе или порознь, для сына не значили практически ничего, он жил настоящим: обожал родную маму и отталкивал приемную. Но на деле эти годы нельзя было отбросить или забыть, потому что именно к Миллз он жался в темном погребе, в ее руках искал утешения и защиты. И она успокаивала его, как вероятно, когда-то в детстве. Теплые мамины объятья, ее запах, тихий, убаюкивающий голос – этого Эмма не могла повторить или скопировать: ей оставалось только с легкой завистью наблюдать со стороны. Такая резкая смена ролей уязвляла самолюбие Свон, привыкшей к своему неоспоримому преимуществу Спасителя перед Злой Королевой. Но если отбросить эгоизм в сторону, стоило радоваться, что Миллз наладила отношения сыном, оставаясь тем столпом, который стоял независимо от того, что мир мог уйти из-под ног. Детям полезна стабильность. Так, по крайней мере, в умных книжках написано. Книжек о том, что полезно взрослой женщине, которая большую часть времени ведет себя как законченная сука, а ныне задыхается в рыданиях в подвале города, кишащего по ночам прожорливыми тварями, Эмма не читала и сомневалась в наличии таковых. Поэтому бездействовала, предоставляя Миллз, как ей казалось, необходимое пространство. А сама уставилась куда-то в стену, пытаясь отогнать от себя жгучее чувство вины. Это все-таки она размахивала тут пистолетом, угрожая вышибить брюнетке мозги. В наказание за свой поступок надо совсем немного потерпеть, дать Миллз отвести душу, чтобы вновь вести себя, как ни в чем не бывало. Отличный план, и Эмма как раз собиралась его придерживаться. Оставалось только удивляться, когда же она успела стать такой охрененно равнодушной. Нельзя было продолжать делать вид, что изменились только условия их игры, а правила остались прежними. Они с Миллз с самого начала избрали неправильную тактику. Никто не старался идти на контакт с другим, кроме как вынужденно. Меньше привязанности – больше решимости, если придется застрелить, так она себе повторяла. Из-за этого в борьбе за выживание постепенно терялась человечность. Они становились такими же выхолощенными изнутри, как твари снаружи. О каком понимании вообще может идти речь? Она так свято верила, что спокойствие и сдержанность Миллз были ради сына. Сейчас Эмма готова была поменять свою веру. Миллз считала необходимым оставаться сильной ради себя, ведь только так на нее мог рассчитывать Генри. И в ее понимании сила означала недопущение моментов слабости. Даже удивительно, что она так долго держалась, прежде чем нервы сдали. Невероятно упертая женщина. Не то, что бы Эмму это восхищало, но какое-то уважение вызывало. Она не поняла, как оказалась на полу. Только на секунду прикрыла глаза, чтобы моргнуть, а уже сидит рядом с Миллз. Чувствует себя при этом глупо. В самом деле, что она может ей предложить? Реальность удивляла. Несмотря на представление о мэре, как женщине горделивой и требовательной, Свон лишь нужно было снова подставить плечо помощи, которое Миллз на удивление покорно приняла. Будто именно этого и ждала. А может, ей было все равно. Убедившись, что сопротивление оказывать никто не собирается, блондинка неловко приобнимает Миллз, пока та плачет, уткнувшись ей в плечо. От этих наполненных горечью звуков сдавливает пресловутое солнечное сплетение. Эмма рассеянно гладит сухие черные волосы, от которых пахнет пылью, думая о том, что вроде бы эту самую женщину зовут Регина. Среди них не было главных, но негласно должности шерифа и мэра сохранились. Сменилась обстановка, отменив необходимость собирать заседания совета или представлять отчеты о проделанной работе. Дресс-код также изменили согласно положению: всю одежду, которая была на них в вечер приезда, пришлось сжечь. Из-за адского солнца, особенно беспощадного после полудня, приходилось спасать кожу под легкими рубашками с длинным рукавом и прятаться в скудной тени. В деревянном доме было куда прохладнее, но там царил вечный мрак: окна пришлось наглухо заколотить, электричество отсутствовало, а запас батареек был ограничен. Когда все пылало в солнечном свете, кровожадные твари выглядели лишь чудовищами из ночного кошмара – пугающими, но не настоящими. В лагере было спокойно, и это порождало опасное и крайне обманчивое ощущение безопасности. К концу первой недели они в большей или меньшей степени определились со своим отношением друг к другу. Как и в любом другом случае, Миллз по поводу всего имела свое особое мнение. С Эммой она общалась как раньше, частенько сдабривая речь порцией сарказма. Свон сжимала зубы, а пальцы и волю – в кулак и на колкости внимания не обращала. Иногда, правда, срывалась. До рукоприкладства дело не доходило, да и пистолетом никто не размахивал. Все заканчивалось до нелепости банально: наругавшись, обе расходились в разные стороны и некоторое время друг друга игнорировали. С Руби Миллз была подчеркнуто-вежлива в те редкие моменты, когда они пересекались. Зато рядом с Генри она преображалась. С улыбкой слушала его болтовню, не упускала случая прикоснуться к сыну. Раньше, когда она обнимала его, у него на лице возникало такое мученическое выражение, словно он едва терпел и не желал ничего больше, как побыстрее оказаться на свободе. Теперь же, убедившись, что никто не смотрит, он сам льнул к ней, находя умиротворение в теплых маминых объятьях. И тут же отстранялся, стесняясь своих чувств. Эммы, как оказалось, Генри тоже немного стеснялся. Личные вопросы остались под юрисдикцией приемной матери. Это задевало, но разве имела она право жаловаться? Еще у Генри хорошо получалось ладить с Дэвидом. Мужские дела. Миллз благосклонно отнеслась и к этому. Свон немного злилась. Она как-то слышала, как Нолан говорил с брюнеткой о Кэтрин. А о Мэри Маргарет он не сказал ей ни слова. Она бы тоже не стала с ним на эту тему разговаривать, что не мешало ей снова на него злиться. Миллз к нему относилась на удивление хорошо. Обычно улыбки и прикосновения доставались только сыну, – мэр в принципе не переносила тактильного контакта, а нормальные человеческие отношения вызывали у нее аллергию, не иначе, – но в случае с Дэвидом отчего-то расщедрилась. Им приходилось достаточно много времени проводить вдвоем: Эмма с Руби отправлялись в город практически каждое утро, исправно пополняли запасы и попутно отстреливали попадающихся тварей. Этим вполне мог бы заняться и Дэвид, но в лагере было полно дел, требующих мужских рук. Эмма лучше управлялась с оружием, чем с топором или молотком. Руби же обладала потрясающими инстинктами, позволявшими не раз избежать неприятностей в истлевающем городе. К тому же сидеть на месте девушке было банально скучно. Так что пока они разгоняли пыль и мусор на улицах, опустошали магазины одежды, бытовой химии и продуктов, Миллз без особо труда прибрала к рукам единственного мужчину. Вряд ли она была им очарована – мальчишечий взгляд действовал на скромных учительниц или принципиальных женщин, но никак не властных особ со склонностью к доминированию. Просто Миллз привыкла держать у трона ручных волков, типа Грэма. Дэвид скорее преданного пса напоминал. Но он был здоровым, физически сильным мужчиной, послушно выполнял приказы и находился под рукой. Она же всегда находила способы утешить молодого вдовца. Подобное положение устраивало обоих. Об их отношениях Эмма поняла еще к концу первой недели: Нолан так и не научился скрывать свои интрижки с женщинами. А к середине второй недели случайно застала их в машине. Не в мерседесе, в другой. Этот джип они с таким трудом отыскали на какой-то улице и пригнали в лагерь – им нужна надежная машина с ключами, если придется окончательно покинуть город. Бензин, непортящиеся продукты и вода уже были укомплектованы в багажнике. Машину ежедневно проверяли, и занимался этим Дэвид. Тем утром он, видимо, решил проверить, насколько удобно заднее сидение. И пригласил в качестве независимого эксперта Миллз. Эмме во всем этом действе досталось роль возмущенного свидетеля. Она потом еще долго переваривала увиденное. Злилась на обоих, еще больше – на себя, потому что не видела ничего сверх предосудительного в произошедшем. При этом чувствовала, что не может оставить все просто так. Но, в самом деле, что ей, отчитать двух взрослых людей как нашкодивших детей, погрозить пальчиком и развести по углам? Смешно. Им всем нужно было как-то снимать стресс. Руби находила удовольствие в ежедневных вылазках, Дэвид с Региной тоже знали чем заняться, чтобы получить эмоциональную разрядку. С Генри было и просто, и сложно одновременно: вдали от происходящего он был вполне жизнерадостен. Если Дэвид освобождался и у него еще оставались силы, они вместе гоняли мяч где-нибудь в тени. По возвращению из города к ним иногда присоединилась Эмма. Она по мере возможностей привозила сыну каждый раз что-нибудь вкусное. Ей нравилось просто усесться на ступеньках веранды, пока он расспрашивает ее про Бостон, прошлую жизнь или рассказывает что-то свое. Сказки Генри никогда больше не упоминал. Однако ночью от тревоги невозможно было спрятаться. Эмма засыпала в обнимку с глоком, а Генри – с Региной. Хотя он имел лишь смутное представление о тварях, они являлись ему в кошмарах. После этого ребенок замыкался в себе, подолгу молчал, сторонился всех. В такие моменты Свон чувствовала себя совершенно растерянной, она всем сердцем хотела ему помочь, но он вяло реагировал на всякую попытку подступиться. Пару раз ей приходилось наблюдать со стороны, как Регина подходила к сидящему в одиночестве сыну, что-то тихо ему говорила, а затем брала за руку. Они вместе гуляли неподалеку, но Генри никогда не рассказывал об этих прогулках. Впервые за долгое время, он делил нечто личное не с ней. А что касается самой Эммы, то она нашла свой способ снять стресс, но предпочла бы никому о нем не рассказывать. *** Она злоупотребила гостеприимством и разнесла голову недовольному хозяину аптеки, в подвале которого провела неспокойную ночь. Им нужно было всего лишь забрать кое-какие лекарства – по возможности анальгетики и жаропонижающее – и найти медицинский словарь. Дверь была распахнута настежь, приглашая войти. Возможно, Эмма начала разговор не с той ноты: набрала щебня с ближайшей клумбы и швырнула его в витрину. Они с Миллз молча наблюдали, как вмиг покрывается мелкой сеточкой поверхность стекла, прежде чем каскадом рухнуть вниз, усыпая торговый зал осколками. Солнце заполняет светом проходы между стеллажами; Кларк резвой тенью мелькает у стены. Эмма методично разбивает следующую витрину, пока инфицированный не забивается под прилавок. Клочок тени не спасет его надолго, а запах живого человека притупляет инстинкт к выживанию. Пуля застревает в непропорционально большой голове, на палящем солнце тело истлевает к моменту соприкосновения с полом. Свон входит первой, ступает по осколкам и осматривается. Все вокруг покрыто тонким слоем серой пыли, но никакого подозрительного движения не наблюдается. - Чисто. Вслед за ней в магазин через витрину заходит Регина. Она нервничает, косясь на бездыханное тело, к виду которого Эмма уже привыкла. Берет две корзины и уверенно лавирует между стеллажами, направляясь напрямую к нужным полкам. Блондинка в это время перебирает найденные в прилавке книги, пока не находит подходящую. Заталкивает ее в рюкзак, сверху закидывает упаковками тампонов. Не сдерживается и берет с кассы несколько разноцветных пачек. Миллз сидит на корточках, вытаскивает из глубины полок коробки, пристально изучает название, а затем аккуратно укладывает в наполненные корзины. - Ничего не забыли, госпожа мэр? – ехидно спрашивает подошедшая Эмма и кидает в корзину прихваченные по пути пачки презервативов. - Как по-взрослому, - спокойно комментирует ее выходку Регина и поднимается на ноги. Слова сопровождает снисходительная улыбка. Эмма засовывает руки в карманы, большими пальцами цепляется за петли на штанах, и неопределенно пожимает плечами. Она спустила пар, когда спустила курок; дурные воспоминания о подвале испарились в лучах жаркого солнца. Но теперь ей, как никогда, хочется эмоций, чтобы почувствовать себя живой. Даже если для этого придется пойти на провокацию. - Вы же пустили меня к себе в машину, чтобы я обеспечивала вам безопасность, разве нет? Улыбка Миллз становится совсем приторной. - Все верно. Может, тогда в следующий раз присоединитесь? – глумится Регина. Она подступает к ней ближе, осколки с хрустом крошатся под ногами. – Или может, наконец, перестанете лезть не в свое дело и сделаете что-нибудь полезное? Машину, например, найдете? Так умеет уходить только она, оставляя за собой шлейф из надменности и раздражения. Но разве стоило ждать чего-то другого? Может, Регина и позволила себе на какое-то время развалиться на части, но сейчас это все тот же холодный каменный монолит. Найти машину оказалось делом несложным, парочку Эмма заприметила еще вчера. Отсутствие ключей, канувших вместе с законными владельцами, она заменила собственными навыками и отверткой. Глядя на это, Миллз только хмыкнула, но никаких едких замечаний на тему уголовного прошлого не выказала. Она вообще больше со Свон не разговаривала. Молча уселась в темно-синий седан, предоставив всю работу по переносу оставшихся вещей из мерседеса блондинке. Обычно они возвращались в лагерь к полудню. После этого начиналось такое пекло, что легко можно было заработать тепловой удар, без разницы – на открытой улице или в раскаленной машине. Генри просыпался ближе к десяти, и Эмме хотелось бы к этому времени быть на месте. А также помыться, поесть и немного отдохнуть. Сыта она по горло этим городом. Даже с радостью его бы подожгла ко всем чертям, если бы сама не боялась погореть в жадном пламени. Когда машина поравнялась с бывшим ломбардом, Свон неосознанно скинула скорость, чувствуя, как скрутило в тугой узел внутренности. Она вспомнила про свой сон, и роль Голда в нем. Какова вероятность, что ростовщик действительно превратился в уродливую тварь, и теперь прячется в темных закутках своего магазина в ожидании вечера? За мутными от пыли стеклами невозможно было ничего разобрать, а лично проверять как-то не хотелось. Может дело было в игре воображения, но от лавки веяло все той же мрачной тревогой, что и от заведения старого клуба. Эмма хотела спросить, что по этому поводу думает Регина, но в последний момент передумала в пользу другого вопроса. - Есть ли шанс, что после обращения в некоторых из них остается сознание, и они могут узнать людей из своего, ну, знаешь, живого прошлого? Вслух это звучало куда глупее, чем у нее в голове. - Я что, похожа на вирусолога? – последовал сухой ответ. Женщина даже не потрудилась на нее взглянуть. И тем не менее именно она первой из них всех окунулась в этот кошмар. На их счету было около получаса счастливого неведенья. На полчаса больше, чтобы насладиться нормальной жизнью. Никто не знал, как именно Регина узнала о происходящем. Ее лицо всегда каменело, превращаясь в маску, когда Эмма осмеливалась задать подобные вопросы. Но у нее были собственные соображения на этот счет. В пакетах с продуктами, поспешно закинутых в багажник машины, она обнаружила товарный чек. Приобретено и оплачено в восемь ноль семь вечера в супермаркете недалеко от больницы. Они редко говорили о причинах происходящего, предпочитая тратить силы, чтобы справляться с последствиями. Но из скупых реплик, которые буквально клещами приходилось вытягивать из неизменно раздраженной в такие моменты Миллз, а также кое-каких записей и опыта, Свон составила собственное представление о событиях, перечеркнувших всю жизнь. Все началось с Бута, нулевого пациента, который вместе со своей обтянутой кожей задницей на мотоцикле привез в Сторибрук инфекцию. Небольшие размеры города и крайняя живучесть вируса способствовали быстрому распространению. Единственное, что тормозило саму трансформацию, так это аномально жаркое лето. Инкубационный период растягивался до двух-трех дней, а ни о чем не подозревающие люди списывали головные боли и жар на нещадно палящее солнце. Некоторые обращались в больницу, другие отлеживались дома, третьи казались достаточно здоровыми и продолжали вести привычный образ жизни: ходить на работу, в кафе, за покупками. Смерть Бута обозначила красный рубеж: будучи крепким мужчиной, он боролся с вирусом дольше обычного, хотя был заражен еще где-то в Бостоне. Как раз когда Мэри Маргарет собралась в больницу, там началась первая волна смертей. Катализатором в некоторой степени послужили бесперебойно работающие кондиционеры. Поступившие первыми после приезда незнакомца в город люди впадали в бессознательное состояние, а тела их сковывали судороги, пока организм в бесплодной попытке пытался трансформироваться под действием вируса. В большинстве случаев все заканчивалось протяжным звуком мониторов, отмечающим окончание жизни; у единиц начиналась жизнь иная. Они находились на промежуточной стадии превращения, когда солнечные лучи могли доставить лишь легкий дискомфорт, а в пораженном инфекцией сознании зарождалась жажда крови. За то недолгое время, когда мышцы наливались силой, вытягивались зубы, приобретая форму соответствующую новому рациону, а на первый план выходили базовые инстинкты, началась вторая волна. Ее жертвами стали сами медицинские работники. Вирус окончательно добивал их прямо на месте – в коридорах или палатах с больными. Третья волна захлебнулась в крови, поскольку обращенные первыми цеплялись в глотки еще живым, тогда как последующие довольствовались начавшим свое обращение представителям той самой третьей волны. Из-за огромного количества пациентов и медперсонала, работающего круглосуточно, больница тем вечером больше напоминала мясорубку. Даже если у кого-то и был иммунитет, выжить в подобном месиве было просто нереально. Дальше все перекинулось на ближайшие магазины и кафе, поскольку люди предпочитали проводить время в охлаждаемом помещении вместо душных улиц. До подобных заведений добрались только не до конца обращенные твари, сумевшие преодолеть расстояние под лучами заходящего солнца. Некоторые подохли прямо на улице. Но многие люди еще сидели в душных квартирах, ни о чем не подозревая. Смотрели телевизор, жаловались на невыносимую жару, потягивали чай со льдом. А потом скрючивались в своих постелях, покрытые тонким слоем слизи, призванной сохранить их тела от перегрева до наступления полной темноты и прохлады. Именно поэтому в спальных районах было пустынно, а воздух, казалось, застыл вместе с жизнью. Разумеется, половины из этого Миллз тогда не знала. Скорее всего, она застала лишь явные признаки трансформации, иначе бы побоялась тащить с собой еще двух взрослых людей. Даже если она это сделала из личных, корыстных и черт знает каких соображений, жизнью они обязаны именно ей. И когда машина выехала на дорогу, где Миллз так хладнокровно сбила ту тварь, Эмма напомнила себе о том, что она до сих пор не поблагодарила Регину за спасение. - Слушай, - неуверенно начала Свон. Насколько уместно заводить сейчас этот разговор? – Прости за ту историю… ну, которая в подвале была. И за аптеку. Я погорячилась, - неохотно добавила она. Ответа не последовало, да и не сильно на него Эмма рассчитывала. Но не удержалась, бросила взгляд. В профиль были отлично заметны поджатые губы. Ладно, она свою часть выполнила. Пусть Регина сама решает, что делать с этими извинениями. - И я никому не расскажу, - зачем-то продолжает говорить Свон. Как будто осталось так много людей, кто бы мог ее выслушать. А вот эти слова удостоились хмурого взгляда. - О чем? Что ты плакала у меня на плече. - Что ты человек. - Ммм, - неопределенно протянула Регина и замолчала. Она ясно показывала, что не хочет с ней говорить. Но от этого желание завести разговор становилось нестерпимее. Ей не хватало общения. В конце концов Руби всегда была легкомысленной девицей, Дэвида Эмма в принципе не понимала, а Генри был еще слишком мал. Приходилось обращаться к проверенной тактике – вызвать Миллз на разговор грубостью. - Просто ты обычно ведешь себя как сука. Вот. Она наконец-то сказала это вслух. - Какая честность, – в голосе ни капли удивления. Наверняка даже бровь не дернулась. Впрочем, вряд ли для нее подобное заявление стало откровением. Но Эмма как-то рассчитывала, что мэр Миллз проявит больше… энтузиазма. Сарказма. Не важно. Оставшийся отрезок пути они провели в полной тишине. Радио не работало, а в белом шуме нет ничего приятного слуху. - Я знаю, что вы пытаетесь сделать, мисс Свон. Не надо. Она наконец-то заговорила в тот момент, когда до лагеря оставалось несколько десятков метров. По такому случаю, Эмма даже остановила машину и теперь удивленно разглядывала пассажирку. Регина смотрела прямо перед собой, невидяще уставившись в лобовое стекло. - Я не понимаю… - осторожно начала шериф, но ее бесцеремонно перебили. - Мы с вами не будем друзьями. Не пытайтесь меня понять или жалеть, – отрывисто и резко произносила Миллз. Ей не надо было продолжать, чтобы в голове Эммы выстроилась последовательность: забудьте о том, что было, продолжайте считать меня сукой. Свон скептически приподняла брови. - Вы верите, что так будет правильно для Генри. Вы заблуждаетесь. Эмма развернулась на водительском сиденье, чтобы лучше видеть лицо женщины. Но Миллз даже не думала смотреть на нее, будто бы нарочно избегая прямого взгляда. И не собиралась продолжать свою странную речь. В накаляющемся воздухе снова начало неприятно пахнуть резиной. Эмма решила подыграть. Не целый же день здесь сидеть? Она уже успела взмокнуть и мечтала о прохладном душе. - А если я скажу, что считаю, так будет правильно и для меня. - Тогда вы вдвойне заблуждаетесь. Спокойно, четко, минимум эмоций. Регина знала, о чем говорит. Зато Эмма не понимала, к чему ведет этот разговор. - Я должна быть уверена… - паузу заполнил прерывистый вздох. - Знать, что вы спасете Генри, - слова давались ей с трудом, видимо, как и мысль, что защитить своего сына она одна не сможет. - Если они нас найдут. Кажется, Эмма начала смутно понимать, что так неумело пыталась донести до нее Миллз. - Я сделаю все, что только потребуется, - твердо произнесла Свон, даже не поморщившись от того, что Регина могла сомневаться в подобном ответе. Однако тема поднималась щекотливая. - Вы убьете всех, если придется? Вопрос повис в воздухе. Зато Миллз, наконец-то, соизволила на нее посмотреть. Напряженный, немигающий взгляд, который, казалось, уловит любое проявление лжи и неискренности. Это отвлекало, давило, мешало ясно соображать. Теперь Эмме нестерпимо захотелось посмотреть куда-то в сторону, чтобы на секунду это себе вообразить. Руби, Дэвид – на деле они были ей чужими людьми. Она ничем им не обязана. С другой стороны, Регина могла делать ей пакости хоть тысячу раз, и столько же раз Эмма могла бы застрелить ее во сне. Но в реальности она такая же мать для Генри, как сама Свон. Шериф смотрит в карие глаза, пытаясь понять, хватит ли ей сил спустить курок, если в начале обращения Миллз будет выглядеть как сейчас – никаких пугающих изменений во внешности или строении тела. Только интеллект исчезает из взгляда, сменяясь чем-то животным. Она оглашает свое решение кротким кивком. И только когда брюнетка прищуривается, чувствует нужным произнести это вслух. - Я убью тебя. Это прозвучало почти как признание в любви. Миллз внимательно смотрит ей в лицо и, убедившись в правдивости этих слов, переводит свой взгляд обратно на дорогу. - Я тебя тоже. – И совсем другим тоном добавляет: – Поехали, шериф. Свон готова была поклясться, что Регина едва сдержала улыбку. *** Эмма не могла перестать думать об этом разговоре, даже когда они добрались до лагеря. Руби, с неизменно широкой улыбкой, интересовалась проведенной ночью и накручивала на палец прядь выгоревших на солнце волос. Теперь Свон видела на бывшей официантке красную мишень. Если что-то случится, она погибнет первой. Не сможет усидеть на месте – только не после двух дней в запертой камере. Жажда адреналина начнет диктовать правила, как жажда крови у тварей. За спиной Руби Дэвид крепко прижимал к себе Регину, которая даже не пыталась сопротивляться. Без каблуков она была не самого высокого роста, но рядом с рослым, широкоплечим мужчиной казалась и того меньше. Ему достаточно было лишь склонить голову, чтобы уткнуться носом в ее темные волосы. Глядя на то, с какой заботой он обнимает Миллз, Эмма подумала, что преданный пес станет биться за свою королеву до конца. Не в этом ли заключалась его изначальная роль? Похоже, мадам мэр стала той самой настойкой храбрости, недостающей трусливому льву. Самой Эмме уготована участь третьего щита. А в самом поганом из вариантов – еще и палача. Она понимала, что следует просто принять это как факт, как нечто неизбежное. И последовать совету Регины – в ней не должно быть эмоций больше, чем того требует нажатие курка. Но когда она прижимала к себе заспанного сына, Эмма решила, что подумает над этим завтра. Если оно наступит.