«Хорошо…»
Ему всегда нравилось то, как сжимались руки Юки у него на груди. Когда они катались на байке, когда обнимались при встрече, когда в обнимку сидели на крыше. Всегда. Бам! Бам! Бам! — Изана, хватит! Но в этот раз в объятиях была дрожь. Он избил какого-то парня. Сначала ногами так, что недруг пару раз отправился в полет. А затем уселся на оппонента и долго бил кулаками по лицу. Этот парень вывел его из себя. Задел за живое, а в приступе ярости Курокава даже не вспомнил, что именно это было. Но раз уж это заставило его вынуть руки из карманов и пару раз приложить к наглой роже — значит, причина была веской. Видимо, Юки так не считала. Изана всегда старался следить за тем, чтобы она не видела того, как он проводит время с бандой. Не видела драки, не слышала грязной провокационной ругани. Однако ее руки снова сцепились у него на груди, когда его окропленный чужой кровью кулак остановился в пике замаха. — Хватит… пожалуйста… Ты меня пугаешь.«Пугаю?»
— Никогда ничего не бойся, слышишь? Это он сказал ей, когда впервые услышал, что ей страшно. Юки сложно было воспринимать эти шаблонные фразы из фильмов, которые совершенно ничего для нее не значили. Но в слова Изаны она поверила с легкостью. Верно, пока она с ним, это ее должны бояться. Обидеть, задеть, даже косо посмотреть. Никто не смел вселять в нее страх. Но он даже подумать не мог, что однажды сам станет источником этого страха. Он не обязан был слушать ее. Король никому не подчиняется. Поэтому то, что он остановился, воспринималось как его собственное решение и никак иначе. Разумеется, спорить с этим Какуче не стал. — Прости меня… — выдавил из себя Изана тем же вечером, когда они с Юки как обычно остались одни на крыше. Теплая ладонь, как и всегда, коснулась его щеки. И она все еще дрожала. — Прости, — шепотом повторил он и переместил ее кисть к своим губам, оставив на ней невесомый поцелуй. Ее тонкие губы поджались в мелкой дрожи, аккуратные бровки свелись, а глаза заблестели слезинками. Злилась ли она на него, была ли обижена или все еще боялась, а может, таким образом прощала — Изана далеко не всегда мог сказать наверняка, что значили это неоднозначные эмоции, которые выдавало ее лицо. Но любая из них казалась ему очаровательной. — Ты горишь, Изана! — Потому что ты зажгла меня, — ответил парень чему-то своему. — Дурак! Ты заболел, — широко раскрылись глаза Юки, пока она водила тыльной стороной ладони по всему его лицу. Видимо, его неудержимая привычка встречаться по ночам в любую погоду дала о себе знать. — Хах… — прикрыл Изана глаза. — Гореть, оказывается, приятно. Всяко приятнее, чем быть пеплом. Даже сейчас он ярко представлял блеск в ее глазах и как в них мелькал матовый пепельный цвет, неспособный воспринимать свет. Этот пепел остался от горевшего живым пламенем сердца, каким теперь горела грудь Изаны изнутри. Он бы никогда не поверил, если бы ему сказали, что то, от чего теперь осталась только горстка пыли, может загореться вновь. Но он горел. Горел к Юки так, будто никогда и не загорался раньше. Как горит сердце, да так сильно, что хочется подарить весь мир своей первой любви. Они перестали быть детьми еще давно, поэтому одного поцелуя было уже недостаточно. Все всегда начиналось с легкого прикосновения губ, но уже следующий был глубже, словно вдыхал все чувства в партнера. Дальше шел, наоборот, впитывающий то, что ему хотелось отдать. Глубокие, долгие. Настолько, что в перерывах едва хватало времени на вдох. И в эти ненасытные моменты в шипящем дыхании словно слышалось «еще, мне мало», а затем все шло по новому кругу. Изане всегда было мало. Он вообще не был уверен, что ему когда-нибудь будет достаточно. Что такое простое, но чертовски приятное чувство сможет ему надоесть. Нет, только не ему. Одних поцелуев определенно было непомерно мало для того, чтобы выразить их все. И Юки, по всей видимости, тоже. У нее появилась забавная привычка пробираться пальцами к Курокаве под воротник. Путь от затылка до шеи при этом всегда был медленным, тягучим, и чем дольше она затягивала с ним, тем сильнее ощущения пробирались куда ниже ее рук, особенно оттого, как пальцы, пусть и находясь на самой границе открытой кожи и спрятанной под одеждой, ассоциировались с чем-то более волнующим и уводящим в единоначальные помыслы. Будоражащие. Дразнящие. Потаенные. — Изана! — Ну чего тебе, Какуче? — с большим усилием над собой Курокава оторвался и повернул к своему слуге голову, не спуская с подбородка и талии Юки своих рук. — Мы тут заняты, вообще-то. — Изана, выслушай меня… Улыбка со сладким послевкусием на губах тут же обвисла на лице Изаны, когда он увидел, как Какуче всем своим таким же недовольным видом показал, что будь его воля, он бы не показался на глаза ни сам, ни позволил бы показаться кому другому. — Я уже тебе все сказал, Кисаки. — Поменяй свое решение, я нужен тебе. Наглая, самодовольная рожа Тетты быстро засела в печенки. Неужели он думал, что мог бы повлиять на его решение? ЕГО? Не побоялся даже вернуться ради этого. Кисаки смотрел в глаза Изаны настойчиво и не сдвинул бы эту точку, если бы не было причины, медленно и осторожно вжавшейся Курокаве в спину. Кисаки смотрел на Юки, как гадюка. Пронзительно и молча, пока такой же холодный взгляд Изаны не задавил его своим весом. — Я. Все. Сказал. — Я тебя понял, — поправил очки парень, прикрыв глаза.«Никогда ничего не бойся…»
Юки было легко преодолевать препятствия, пока голос Изаны твердил это в ее мыслях, но сейчас все ее нутро подсказывало, что Кисаки стоило бояться. — Оставь Изану, — раздался его голос серым днем, когда она ждала любимого у маленького магазинчика, окруженного мрачными переулками. — Для твоего же блага. — Ты мне угрожаешь? Тетта промолчал. — Это лучше тебе оставить Изану в покое, — сжались ручки Юки на лямке сумки. Она перестала бояться с тех пор, как оказалась под крылом Изаны. Но Кисаки… пугал ее. Один его взгляд вселял ужас и дурное предчувствие. Страшно. Холодно. Больно. Нужно уходить. Сейчас же! Но если она уйдет из-за простой интуиции, Тетта не оставит Изану. Будет жужжать над ухом, будет шипеть где-то под боком. Изана способен защитить себя физически. Но духовно — нет. Он слишком слаб. И если не она, то кто позаботится о нем, пока он не видит? Страшно. Холодно. Больно. И темно. — Прости, что опоздал, Ю… ЮКИ! Изана обещал ей долгую прогулку, поэтому она оделась потеплее. Но почему было так холодно? Почему она не чувствовала тела? Почему не могла открыть глаза? Что вообще произошло? — Что случилось? — он не паниковал, хотя дрожь в голосе все равно выдала беспокойство. Он волновался, и осознавать это было настолько приятно, что Юки бы улыбнулась. Если бы могла. — У тебя кровь идет… — Изана… — девичий нежный голос исказился так, что ей самой было трудно его узнать. Писклявый, едва управляемый. Она чувствовала, как он пытался поднять ее. Даже смог закинуть себе на спину. — Не волнуйся, сейчас мигом дойдем до больницы. Его спина по-прежнему излучала то самое тепло. Невольно вспомнилась та встреча под мостом, когда он не стал тревожить ее излишними разговорами, а просто позволил насладиться. Близостью. Небезразличием к этой тяге. Он так и не сказал, что прекрасно знал о том, как ей было одиноко. Видел, как она намеренно выбирала переулочные маршруты, чтобы выпустить там слезы. Юки не была сиротой или изгоем. Но он чувствовал точно такое же опустошение, какое терзало его после смерти Шуничиро. И это было интересно. Он не планировал разделять его, пока не появилось какое-то чувство взаимозаполнения. Что плохо было в том, что им вдвоем было хорошо? Не просто хорошо. Это было единственной действительно необходимой вещью, без которой уже, казалось, невозможно было жить полноценно. Сколько бы Юки ни говорили, как был опасен Изана, почему она должна была слушать тех, кто ничего об этом не знал? Не должна. Она нашла то, что люди ищут всю жизнь, чтобы зажечься. И она это не отпустит. — У, гляди, — парень задрал голову к пепельному небу, и первая же снежинка приземлилась ему на нос. — Снег пошел. Чистейший снег, какой был в имени Юки. Какой безумно любил Курокава. — Я люблю тебя, Изана… А она успела произнести это прежде, чем ее руки разомкнулись и соскользнули с его горевшей пламенем груди? Как долго сердце в нем еще прогорит после этого перед тем, как снова станет пеплом?