Малолетка

Питеру необязательно собирать по углам их квартиры свои зажигалки и худи, Тони необязательно на это смотреть туманным, едва сфокусированным взглядом. Питеру необязательно уточнять, в каком отсеке лежат его коньки, плед, документы и тот новый зимний свитер. Тони необязательно вспоминать места их нахождения, тем самым ускоряя этот побег. Этот абсурдный, гадкий, бесконечно печальный побег. Сюрреалистическое исчезновение вещей Питера – одно за другим, носки за трусами, ноутбук за мышью, как если бы в дешёвом фотошопе кто-нибудь взял и замазал части экрана «ластиком» - грубым, ненадёжным движением нетвёрдой руки. Руки Тони тоже дрожат. Скрученная в запятую спина едва держит на себе полутрезвую голову. Его сердце не раскалывается надвое – ещё чего? – в гробу он видал эту драматичность подросткового типа. Вообще-то там, внутри, уже давным-давно всё далеко не цело: зашитые наспех раны гордо блестят ещё уцелевшими нитками, кое-где видны язвы и шрамы от давно пережитых событий, как честные памятники старковским войнам, а самая глубокая, самая чёрная дыра его души давно затянута чем-то из разряда житейских мудростей, позитивных мыслей и медитаций. Но это не значит, что с его нутром можно вновь поступать таким образом. Оно, сука, не железное, и даже не пластмассовое. Оно живое, нежное и чувствительное, оно закрыто от внешнего мира сотней наращённых поверх шкур и корок, но оно е-с-т-ь, и от этого его присутствия в данном контексте всё ещё ни черта не легче. Питеру хоть бы что: вот она, юношеская воля, сила, харизма. Будто бы он собирается в отпуск, лёгкой рукой швыряет в чемодан шмотка за шмоткой, изредка посылая на единственного молчаливого собеседника в этой комнате полупустые взгляды. Такие же, какими они были неделю… или месяц назад, уже и не вспомнить. Когда Питер ровно таким же ледяным взглядом неуверенным полутоном заявил, что больше не чувствует того, что прежде. Не чувствует того, что прежде. Кто-нибудь, помимо Тони, сможет описать, насколько абсурдно и детско это звучит в его мире? Можно чувствовать, либо не чувствовать. А чувствовать вполсилы – это, позвольте уточнить, как? Как если бы опустошить бокал с виски наполовину? Или спасти невинную жертву из рук насильника, но оставить ее в соседнем дворе – авось, сама доберётся до дома? Это вновь что-то на подростковом? Да, чёрт возьми. Тони слишком стар для всей этой истории. Именно поэтому он всё ещё не лязгнул ни слова об эти голые стены уже не их общей квартиры, именно поэтому Тони больше не требует объяснений, не кричит и уж тем более не уходит в укромное место, чтобы побыть наедине и, может быть (но только возможно), пару раз провести ладонями по лицу, презрительно глядя на оставшуюся на пальцах влагу. Так не должно было быть. Но это случилось, и теперь Тони надо разбираться со всеми последствиями. Это же он здесь – взрослый, и это он всецело и осознанно несёт ответственность за всё, что творится в этой комнате. Питеру плевать – он через пару часов уже будет с лучшим другом-собутыльником в любимом гей-клубе и наконец-то, по крайней мере, Тони охотно верится, ощутит это несравненное чувство - ощутит себя свободным. Свободным не от отношений с Тони или домашних обязательств. Свободным от решений, которые ему давно пора принимать, и от последствий, которые ему тоже пора бы научиться учитывать. Но этого слишком много для одного маленького Питера. Поэтому он говорит это застрявшее, точно заноза в заднице, бесчувственное «…того, что прежде», наспех собирает шмотки и поскорее уже, блять, пожалуйста, убирается отсюда. Его не гонят с койко-места и уж тем более не желают ему зла. Но конкретно сейчас Тони не прочь, если бы кто-то натянул Питера поперёк стола и объяснил, что однажды исчезнет всё это – бухло, тачки, клубы и даже похмельный депрессняк. И останется лишь одна пустота – дыхание и между ним миллионы молекул, которые будет нечем заполнить. И некем тоже. Потому что найти людей, которые будут слушать тебя без бутылки в правой руке, искренне волнуясь о твоём сраном внутреннем мире, чертовски тяжело. Сохранить таковых – практически невозможно. Однажды Питер всё поймёт. Обязательно поймёт, оценит всё трезвым взрослым взглядом, оглянется назад и покачает головой, долго отматывая вниз список принадлежащих ему диалогов. Откроет давно забытую вкладку, удивится, как долго этот абонент не интересовался его делами и, конечно же, заблокирует экран мобильника, потому что теперь нечего сказать уже ему. Да и не факт, что на том конце провода вообще вспомнят, кто он такой.