Impossible

      В первый раз это трудно, почти невозможно.       В первый раз она стоит против всего мира, а ей снова и снова повторяют, что это ошибка. На нее давят знания о многих смертях; знания о причиненной боли, о том, насколько бесчеловечной и жестокой она была… могла быть. В ушах постоянно звучали слова ее приемной семьи и лучших друзей, говорящих ей не делать этого, и она почти им доверилась.       В первый раз это почти невозможно, но она всегда могла переступить через такое эфемерное понятие как «невозможно». Она идет на это, потому что тогда, видя маленькое скрученное тело Тома под той лавкой на Кингс-Кросс, единственное что ей приходит в голову — чулан под лестницей. Смотря в его серые глаза, она видит свою собственную безжизненную зелень. Смотря на его кожу, похожую на бумагу, вспоминает как на собственной коже расцветали различные синяки. Она идет против всякой логики — это безумие, настоящее полное безумие, поступок человека, потерявшего связь с реальностью. Она делает это, даже не смотря на то, что наставник просит ее не трогать что-то настолько сломанное, что ему все равно не помочь. И все же, услышав слова, которые она раньше столько раз повторяла сама себе… если поверит что «ему уже нельзя помочь» — значит она тоже… значит её тоже уже не спасти.       Это настолько невозможно, что даже смешно, никто бы никогда не подумал, никогда бы даже не поверил, что она пойдет на это. И все же, несмотря ни на что, несмотря на крики мертвых в ушах, несмотря на то, что живые настаивают на том, что надо всё это закончить, она бросается вниз. Дамболдор не может остановить ее; он слишком медлителен и не имеет такой связи с миром живых, как она, и даже если это считалось невозможным, она вырывает душу Тома Риддла и прижимает ее к груди, поворачивается спиной к своему наставнику, прожигающему ее испуганным и осуждающим взглядом на грани безумия, он почти не верил в происходящее. Она знает о чём он думает: о том, что она уже подвержена тьме и мраку, одержима, сломлена. И именно в этот момент приходит осознание: всё правильно, именно так всё и должно было быть.       Но это стоило ей всего.       В первый раз это было почти невозможно. Она решает позаботиться о душе, которая разрушила ее жизнь, и приводит ее в то место, где когда-то был заперт Сириус. К зданию, которое он считал клеткой, которое у нее самой ассоциировалось только со смертью, но это единственное место, где она может спокойно дышать и чувствовать хоть какую-то безопасность. Это почти невозможно, но она выбирает ребенка, забывая о всех разрушениях, которые устроила его взрослая версия; ребенка, который не дает ей спать ночами, требуя чтобы ему сменили подгузники, накормили или чтобы она просто находилась рядом с ним. Из всех возможных вариантов она выбирает именно ребенка. Почти невозможно, но она прижимает его к себе каждую ночь, перебивая его кошмары своими колыбельными, страшась, что те, кого она когда-то считала союзниками, выломают двери ее дома и заберут его или убьют. Ночами она рыдала с комом в горле, борясь с отвратительным чувством предательства, потому что те, кто был ей так дорог, «не смогли справиться с подобной ситуацией».       Они даже не пытались.       В первый раз почти невозможно лежать ночью без сна, уткнувшись в подушку, чтобы он не услышал и не узнал во что ей обошёлся ее выбор. Почти невозможно смотреть, как в первый раз, когда она учила его магии, он принял позу, после которой ей неделями снились кошмары. Почти невозможно спокойно лежать, слыша где-то в темноте шум, и думать, что кто-то идет, чтобы причинить ему боль, или что он наконец всё вспомнил и теперь собирается…       Иногда в такие ночи она прекрасно осознавала, что скорее всего не стала бы его останавливать.       Почти невозможно, но она всё же покидает мир, ради защиты которого отдала свою жизнь, потому что понимала, что ни одного из них не оставят в покое. Они бы нашли его, выследили бы, потому что знали, кем он был, кем когда-то стал, когда был одинок и лишен возможности любить хоть кого-то. Сама себе она шептала, что именно их выбор сделал их такими, какими они стали теперь, и что ее решения и поступки воспитают совершенно другого человека. Почти невозможно, так как человек, сказавший ей это, также хотел, чтобы она пошла на смерть ради всеобщего блага.       В первый раз это было почти невозможно.       Но во второй раз? Во второй раз это также легко, как сделать очередной вдох.       Второй раз было так легко, когда она прижала к груди испуганную маленькую девочку и вспомнила, как держала другого ребенка, которому очень нравилось запихивать свои крошечные пальчики в ее рубашки. Легко, потому что даже в ночи, наполненные ужасом и страданием, она знала, что придет утро, когда маленький комочек радости безостановочно будет рассказывать ей об удивительных, но столь обыденных вещах, о которых только узнал. Она вспоминала, какими нездоровыми они выглядели поначалу, но годы спустя, в кабинете маггловского врача, где ей сообщили о том, что ее маленькие комочки счастья полностью здоровы, ее мальчик лизнул подаренный леденец на палочке, за который он поблагодарил доктора без каких-либо подсказок с ее стороны. Новые друзья присматривали за ними, и она не боялась, что с ее сыном что-то случится, потому что она снова научилась доверять.       Это так легко во второй раз, когда она вспоминает рисунки, разбросанные по дому, и глупую улыбку, когда Том подарил ей камень, который он нашел во время исследования, и подумал о ней. Или в первый раз, когда он произносит свое первое слово, с гордостью произнося твердый звук «т». Это так просто, потому что она вспомнила первый день в школе, что, несмотря ни на что, он предложил помощь ребенку, отчаянно нуждающемуся в друге, как когда-то сделала она. Как она готова была выпятить грудь от гордости, потому что оказалась права. Он того стоил, даже если весь мир будет уверять ее в обратном, она знала это.       Во второй раз не потребовалось даже прикладывать каких-то усилий. Когда она опустилась на колени перед парой испуганных карих глаз и увидела, как в ответ на неё смотрят серые и зеленые глаза. Когда она протянула руку, обожженные пальцы вытянулись в надежде, такие чувства после пережитой боли мог испытывать только ребенок. Она без колебаний согласилась сделать это снова.       Потому что, как бы невероятно это ни было, когда она впервые стала матерью, это был лучший поступок в ее жизни, и она никогда об этом не пожалеет.