Непобежденные

В гостиной разбиты стекла. Сквозь уродливые дыры в окна задувает северный ветер, занося вместе с холодом противную снежную пыль. Беллатрикс не пытается укрыться от стужи и ветра — после Азкабана она еще долго не будет чувствовать ни мороза, ни зноя. Она почти неподвижно стоит спиной к окну, молчаливо наблюдая, как январская метель треплет по запылившемуся ковру принесенные когда-то листопадом и теперь почти сгнившие листья. В гостиной фамильного особняка Лестрейнджей зябко, сыро и темно. Даже эльфы давно покинули его, а камин не растапливался с того самого дня, как Беллу вместе с мужем и его братом накрыли люди Скримджера. Белла находит на каминной полке опутанный паутиной подсвечник и связку толстых свечей. Палочки у нее нет, а без Инсендио огонь не загорится. В вечернем полумраке она на ощупь пытается отыскать коробок гребаных маггловских спичек и попутно смахивает с полки то ли статуэтку, то ли часы… Зловещий гул разносится по заброшенному жилищу, но Белла почти не слышит его. Только возникшая в полутьме вспышка Люмоса возвращает ее в реальность. Белла с тоской, болью и забытым наслаждением всматривается в знакомые, точно высеченные из камня черты вошедшего мага, как в далекой юности утопая в зияющей бездне его темных глаз. — Тони, — за годы тюрьмы она почти отвыкла от человеческой речи, и ее голос срывается на хрип. — Ты… тоже… жив… — Я знал, что ты вернешься, Трикс. Знал, что дождусь тебя. Спокойствие и уверенность в каждом слове. Ей бы такую волю и такую веру! — Если это можно назвать возвращением… Похоже, и она для Долохова едва ли не первая, кого после побега из камеры не хочется ни заавадить, ни замучить до полного отупения. Невербальным заклинанием Тони разжигает камин. Вспыхивают свечи в потолочном канделябре, и ослепленная ярким светом Беллатрикс инстинктивно отворачивается к стене, представляя, как ужасно она выглядит и какое отвратительное существо сейчас видит Тони вместо прежней жгучей красавицы, которую он когда-то любил. Мерзкое, измученное, жалкое, источающее яд, боль и злобу… Он аппарирует рядом, и в ту же минуту Белла против собственной воли разворачивается к Тони, представая перед возлюбленным во всей своей неприглядности. Чувство стыда мгновенно исчезает, уступая место пьянящей легкости и блаженному безмыслию. Тони притягивает ее к себе и, дотронувшись палочкой до ее лица, убирает грязь очищающим заклинанием. Белла ничего не видит, не чувствует и не замечает, кроме Тони, его пьянящей близости, горячих губ, прижавшихся к ее затекшей шее. — Кошмарно выгляжу, наверное, — с каким-то мазохистским чувством замечает она. — Только не говори, что я так же красива и что ты до сих пор меня хочешь. Все равно не поверю. Он не произносит ни слова, только накрывает ее рот своим, заставляя Беллу разомкнуть губы и пережить забытое ощущение. Словно и не было четырнадцати лет ада без надежды на перемены. Его поцелуй жаден и так же желанен, но с привкусом едва уловимой горечи. Белла удивлена, потрясена, ошарашена — неужели она еще способна чувствовать что-то кроме ненависти и отчаяния? — Мы отомстим, — шепчет она в приоткрытые губы Тони. — И поживем еще… вернем все, что у нас отняли. Мы нужны Ему… Нужны нашему Лорду. Порыв ледяного ветра снова врывается в разбитое окно, колкие снежинки тают на лице, шее и руках, и свежая влага помогает Белле снова ощутить себя живой. Вернувшейся оттуда, откуда не возвращаются. Руди, Расти, Амикус, Корбан, Уолден… сколько их было, таких как она, одержимых преданностью Лорду и готовых убивать всякого, кто встанет у них на пути? И где они все? Выжил ли хоть кто-то из них? Когда Белла впервые увидела Тони Долохова, он был юным, но уже видавшим виды боевым магом, и в темных заклинаниях не знал равных. Выйти замуж за странного волшебника с русскими корнями, чистокровного, но недостаточно родовитого, было немыслимо для рода Блэков — и Тони, и Белла это понимали. Руку старшей из девиц Блэк заполучил Руди Лестрейндж — руку, но не сердце. Антонин Долохов стал ее наставником, другом, любовником. Всем… — Помнишь, как Руди познакомил нас? Как ты учил меня биться и побеждать? — Она с восторгом запускает пальцы в его длинные неровно стриженные волосы, совсем не по-славянски темные. — Я была твоей лучшей ученицей… — А я — твоим любимым учителем, Трикс. И впервые за долгие годы она смеется. Искренне, неудержимо, не злорадно, но — заразительно, забыв о мести, злости и боли, как смеялась, будучи безбашенной влюбленной девчонкой. Смеется, пока ее смех не тонет в поцелуе. Тони поведал ей — победители не отдают жизнь, а отнимают. У тех, кто слабее. У проигравших. Обреченных. И Белла запомнила его урок навсегда. Может быть, поэтому она до сих пор жива… Может быть, поэтому живы они оба.