Я тебя никогда не любил

      Я тебя никогда не любил.       Вот так просто, без приписок, предисловий, вступлений.       Горечь густеет в горле, перекрывая путь кислороду. Дрожащие руки едва слушаются, перо кажется непомерно большим, а лёгкие движения — невыполнимыми.       Никогда не желал любить. Не просил этих чувств у неба. Не заслужил такого проклятья от врагов. Не добился такой награды за завершение хоть одного крошечного дела. Так за что же мне это, Лале?       Противная влага застывает в зрачке. Сморгнуть — и без того несладкий текст растечётся по свитку чернильными пятнами. Липкие ручьи очерчивают подбородок, а после находят вечный приют в рукаве рубашки рядом с такими же горькими и жестокими кляксами чувств.       Почему не могу соврать? Почему яд правды так гудит, что вырывается наружу пляшущими строчками? Почему так противно и плохо, когда разбивают сердце?       Отчего же так больно?..       Знаешь, при дворе много людей: умные, знатные, статные. Ты могла выбрать любого, а если бы такого не нашлось, то двери дворца всегда открыты. В мире в избытке хороших, правильных, верных, более чем достойных тебя, милая ласточка. Понимаешь?       Более чем, Аслан. Она понимает, к примеру, что ты — не один из этих «идеальных». Ты симпатичный среди умных, но смышлёный среди красивых. Свой среди чужих, чужой среди равных.       Без Родины, времени, места. Один из десятка, сотни, тысячи одинаковых, но всё равно другой. Не такой. Лишний.       Вечно не нужен, мешаешься, выбиваешься из общей массы. Да, сила есть, но многие вещи ей не решить.       Вместо того, чтоб махать ятаганом, поучился бы наукам: географии, математике, философии. Почитал бы Платона, Аристотеля, Ашикпашазаде. Трактаты о тактиках нападения, том, как грамотно держать оборону, распоряжаться ограниченными средствами, вести за собой людей на верную смерть.       Почему желание узнать проснулось в ночь перед отбытием в Светиград?..       Я видел, как ты на него смотришь, на этого отвергнутого волчонка.       На меня она так никогда не смотрела. Эти искры, мягкая улыбка, ямочки и скромный румянец. Опущенные ресницы, милый голос, кажущийся на полтона выше, касания… Так очевидно, наивно, по-детски невинно.       Тошно.       До боли прикусываю щёку, чтоб развидеть то, как он прижимает её ближе, оставляет короткие поцелуи, шепчет на ухо так, что она заливается смехом. Клянётся, клянётся, клянётся…       Знаешь, что само его существование здесь ошибка, но ты дрожишь от его прикосновений, будто от осеннего ветра, краснеешь, когда он заправляет выбившийся локон, ластишься к холодным, как снег, рукам.       Маленькая, хрупкая, такая доверчивая. Он на её фоне кажется ещё бледнее, несуразнее и отрешённее. Всё в нём отталкивает, рушит все планы, убивает всякие чувства. Так должно быть, так правильно, верно?.. Не может такая нуждающаяся в тепле и заботе, такая простая, открытая и радостная не заметить сего.       Ледяные глаза смотрят точно в потолок. Ему тоже не спится перед дорогой, но он привык быть один. Только в себе он уверен, только себе верит без оговорок, только с собой честен до конца.       Злость и обида — низкие, мерзкие качества — берут верх. Выдох, и перо вновь касается листа.       Укусит, он рано или поздно сделает это. Предаст. Убежит. Исчезнет. Тогда не будет другого пути, не будет света в душе: ни в твоей, ни в его. Мрак поглотит обоих, не сомневайся, будете связаны крепким узлом, скованы прочной цепью, навеки едины. Если ты хочешь этого — пожалуйста. Не в моих правилах вас останавливать.       Мерзавец. Подлец. Трус. Как ты смеешь писать такое о нём? Как можешь говорить такое о ней? Как же нужно бояться отказа, чтобы молчать долгие годы?       Может, дело всё в зависти? Слепой и нелепой. Он всегда был лучше. Он всегда имел статус. Он знает, что положено ему по праву рождения. А ты, брошенный всеми кутёнок? Прирученный гиенами и выросший в полной уверенности, что они и есть дом?       Тупой. Глупый. Безмозглый.       Ты сильнее всех, кого знаю, умнее и талантливее любой другой девы. Тебе нужно время, но его уже нет. Разберись в своих чувствах, перестань мучить двоих. Найди в себе смелость отвергнуть в лицо. Выдержу, выстою, справлюсь.       Должен. Обманусь, выкручусь, выживу. Если океан пересохнет, это не сотрёт из памяти бескрайние, величественные просторы синевы, если солнце перестанет вращаться вокруг земли, и на небе будет вечная луна, то я не забуду яркий свет дня. Больно, да, но лучше уж так. Неведение хуже промаха. Незнание фатальнее неудачи.       Приму ли я, что выбрали не меня? Влад — без сомнений. Но если Лале с ним и, правда, хорошо, то… Нужно уметь уходить с гордостью. Научиться придётся сразу.       Пусть с тобой будет удача, пусть отвага тебе не пригодится ни в одном из исходов. Попрошу об одном — не тяни. Время обманчиво, нет шанса на спасение, риски возрастают с каждой минутой.       Нагнетать и давить — всё, что умеешь. Сваливаешь на хрупкие плечи то, о чём сам должен заботиться. Предоставляешь ей выбор, клянёшься, что выдержишь любой исход. Есть ли в тебе хоть слово правды, Аслан? Как самому не тошно от этих высоких речей в низких подвалах дворца? Почему ты никак не остановишь боль в сердце?       Я верю, что мы вернёмся. Что я смогу сам передать тебе всё, что написал. Что твой выбор будет верным.       Но не верю себе. Слова, что льются — ложь. Времени у неё до старости, а мы поляжем в бою. Светиград не собирается сдаваться, осада будет долгой, сложной, затяжной.       Виделись ли мы в последний раз — загадка, ответ на которую знаю. Знает и она, знает и он. Предчувствие большого и злого дышит в спины, но она должна знать, чувствовать, быть. Пусть хоть один в жизни миг проведёт с тем, кого по-настоящему любит, с кем хотела, даже если это не я.       Прости, что был вспыльчив. Прости, что говорил то, что думал. Что жил тобой, хотя ты во мне не нуждалась. Ты — единственный человек, кто скрасил моё пребывание во дворце.       А ты для неё очередной пленный мальчик, убогий сирота, мешающийся под ногами хвостик. Как был обузой, недостойной и взгляда, так и остался, пока тюльпан набирал цвет. Из безродного кутёнка стал жалким подобием пса, когда бутон по одному раскрывал нежные лепестки. Слишком поздно понял, что потерял.       Спасибо, Лале, за время, за храбрость, за честность. Я никогда тебя не забуду, ласточка.       Дверь скрипнула, вынуждая погасить свечку пальцами.       — Подъём, выдвигается через десять минут, — пока мальчики судорожно ищут мечи и форму, успеваю лишь дописать:       Я тебя никогда не любил и сейчас уже точно не буду. Прощай.

***

      Руки не слушаются, распечатывают то, что осталось от маленького клочка бумаги. Помятый, оборванный, проткнутый вражеским кинжалом листок дрожит в ладонях. Алые разводы полыхают на месте букв, остаются на пальцах багряными пятнами, вонзаются тысячью осколков.       — Где ты это нашёл, Влад? — голос срывается на шёпот, а ощущение горя встаёт поперёк горла.       Угрюм и необычно молчалив. Холодные глаза пропитаны болью. Читал? Конечно, ведь понял, кому отдать.       — Скажи, — тихо, но настойчиво.       Не смотрит, лишь морщится, уклоняется, когда тяну руку. Страшно.       Бегло скольжу по абзацам, выцепляя по слову из множества важных. «Никогда не любил… Предатель… Справлюсь… Прощай». Смысл меж строк рассыпается прахом, ударяя набатом в сплетение рёбер.       — Аслан…       Нет. Не мог. Он тут, в отряде дворцовой стражи, получает чины не в боях, а служением в столице, в безопасности, дома.       Письмо выпадает из рук. Стелется по полу отчаянным криком. Дыхание не слушается, но всё сразу встаёт на свои места. Немыслимо.       Ледяные руки прижимают к груди, не позволяя вырваться. Вдавливают, окружая заботой, но нет.       — Как ты мог? — Встречаюсь с ним взглядом. Прямой и холодный, он вонзается тысячью иголок. — Как допустил? — Перед глазами всё плывёт, всполох памяти Влада порождает картины сражения. Реки крови, топот гвардии, бессилие, крик и…       Кулаки ударяют его снова и снова, пока есть силы на борьбу, пока злость и отчаяние владеют телом. Боль души терзает и вырывается наружу горькими каплями. Одна за одной они оставляют на одежде Влада пятна. Они высохнут и исчезнут, о них никто и не вспомнит, но Аслан…       Его нет. Нет больше вечно улыбающегося, солнечного, юного. Он больше не будет учиться при дворе, в любую минуту бросаться на помощь, восхищать такой редкой серьёзностью.       Его тело сейчас там, далеко-далеко, на поле среди груды подобных. Золотые кудри рассыпались на обезображенных, плоть сгнила под палящим солнцем, а хвоя взгляда устремилась в небо. Ему сейчас одиноко? Холодно? Страшно?       — Ты ему не поможешь, — словно прочтя мысли, шепчет Влад. Осторожно гладит волосы, как гладил Аслан, пытается быть сильным и смелым, каким был Аслан, пробует поддержать и согреть, как это делал он.       Тысяча слёз будет ещё выплакана, сотня бессонных ночей пронесётся скорее, чем наступит весна, а он не вернётся. Будет лежать и становиться почвой для нового мира. Наступит день, и бесконечное поле тюльпанов взойдёт на месте кровавой битвы. Не будет больше ни болезней, ни войн, ни врагов, ни недругов. Но не будет и его — самого храброго, сильного и смелого воина, которого носила земля.