midnight

      I       сегодня будет очередной стрессовый день в жизни ранбу.       намечался один из финальных концертов их с группой огромного тура, и последними остановками, как бы это не было комично, была россия. конечно, упрашивать туббо поехать с ними было не особо большой проблемой, да и как таковой гид им очень сильно пригодился бы.       они остановились в городе, который имел слишком длинное название для того, чтобы нормально его выговорить, даже с приличным для начала знанием русского языка у ранбу. русский же пояснил, что его можно просто называть «питер». с этого все очень долго шутили, но кого это волновало.       воздух здесь был довольно прохладным даже в мае. хоть температура и была, по всей своей сути, такой же, но это ощущалось… по-другому. взять тех же людей, что иногда могли быть безумно добры, а в другую секунду повалить на пол. с одной стороны, это даже было смешно.       туббо был прекрасным гидом, хоть и постоянно говорил, что в питере был безумно мало и не знает доброй половины интересных мест, что тут есть. но, как думает, в принципе, вся группа, без него они бы здесь не выжили, ведь по-английски даже понимать их некоторые пытаются с трудом.       но да, некоторые люди, что были заинтересованы в зарубежной музыке, подходили к ним и общались, что получалось довольно хорошо. несмотря на совершенно другую страну, другой язык, любители такой музыки находились везде.       и это было приятно, честное слово.       уже через два дня они снова окажутся в англии, уставшие от постоянной смены обстановки, но довольные. только вот сегодня кроме того, что ранбу снова выступал и без очков, и без маски, была ещё одна вещь, надёжно спрятанная в одном из шкафов дома.       но это дело для того времени, когда концерт пройдёт.       он просыпается под лучами солнца, что так бьют в глаза утренним сиянием. ранбу, не успев даже сфокусировать зрение, закрывает глаза обратно и зарывается носом в чьи-то волосы, из-за чего слегка улыбается. прошло уже так много времени… но ощущение было такое, что он и туббо признались друг другу буквально вчера, а не почти два года назад.       почти два года… было безумно странно осознавать это. три года с того момента, когда он впервые увидел это солнышко, что сейчас мирно сопело рядом с ним, сонно обняв его и уткнувшись носом грудь.       а ведь его сейчас могло здесь не быть. он помнит, как в тот самый октябрьский день хотел сброситься откуда-то, но сейчас всё, что ему нужно для счастья и ребяческих визгов находится в его бледных руках. он невзначай целует его в макушку. мягко и бесследно, чтобы не разбудить.       этого сделать не удаётся, ведь туббо ёрзает во сне, просыпаясь. это мило. открывать глаза и видеть самое любимое существо на всей земле было прекрасно до боли в сердце.       — доброе утро, — шепчет американец, снова аккуратно целуя его в волосы.       — доброе, — мурлычет русский, устраиваясь поудобнее и крепче обнимая своего парня. — но если ты снова разбудил меня в шесть утра, то уже злое.       — сейчас около девяти или десяти, не бей. нам сейчас и так нужно вставать.       — ещё пару минуточек…       ранбу лишь хмыкнул на это, запуская руку в волосы малого, просто гладя его по голове. тот на это тает и чуть ли не мурлычет, словно кот, улыбаясь старшему в шею. в воздухе витает спокойствие и тишина, которая не казалась напряжённой. просто два человека, понимающие друг друга без слов.       такие дни были очень редкими. обычно один из них просыпался гораздо раньше и тихонько вылезал из столь уютного места за ноутбуком, чтобы начать работать, усаживаясь обратно в кровать. с какого-то момента они стали типичными трудоголиками, что, в принципе, было обосновано — жить на что-то надо было.       — ты так похож на огромного плюшевого медведя, — туббо поднял голову к ранбу, полусонно улыбаясь.       — это хорошо или плохо?       — хорошо конечно! — тут же воскликнул русский, чем вызвал у высокого смешок.       старший переносит руки к лицу малого и максимально нежно берёт его лицо в свои руки. он улыбается ему.       — не думаю, что плюшевые игрушки умеют вот так, — он поцеловал туббо в лоб, — или вот так, — ещё один короткий поцелуй в нос.       а потом долгий поцелуй в губы. в сердце вливается то тёплое, приятное ощущение того, что ты любим, и перед тобою сейчас открыт весь мир. и это было каким-то необоримым желанием или чем-то подобным, это вошло в какую-то неизменимую традицию просыпаться вот таким образом.       они улыбаются, словно дети, смеясь в поцелуй.       — чего?       — ты просто безнадёжный романтик, — хихикает русский.       — сам-то меня плюшевым медведем называешь, — хмыкнул американец.       — заткнись…              II       пекарни всегда были особым местом для обоих.       с того момента, когда туббо оставил работу в кофейне, пока что на некоторое время, чтобы передохнуть — у него дел с группой по горло, да и остальные факторы присутствуют — он яростно скучал по запаху кофе и редкой выпечки, что появлялась на стендах. это состояние держалось около недели, после чего он смирился, что так надо.       поэтому ранбу невзначай сказал, что он стал заглядывать в одну из пекарнь, что находилась довольно далеко. и туббо верил, что это просто плюшки покупные, а американец лишь тихо хихикал.       часто, когда русского часами не было дома из-за того, что он пропадал в студии за редактированием и работал как фрилансер, ранбу искал разные рецепты и готовил сам, что было хоть и трудно, но вполне окупаемо, ведь туббо говорил, что булки-то вкусные.       только вот однажды он не рассчитал со временем.       американец, как обычно, был в наушниках, заполняя давящую на уши тишину дома приятной мелодией. тесто плясало в его руках, превращаясь в булочки с корицей и яблоком — рецепт был до безумия прост. вкусно и полезно.       возможно, в прошлой жизни он был пекарем. и отрицать этого не было смысла. его всегда интересовала кулинария, пусть не так, как музыка, но если бы с музыкой всё пошло крахом, он пошёл бы в те же кондитеры, честное слово.       он не слышит, как открывается входная дверь.       ранбу отдаётся процессу, мыча себе под нос под сладкую мелодию от «tally hall», ненароком двигаясь в такт музыке. очередная булка с корицей готова, и она ложится на противень к остальным товарищам.       не слышит, как кто-то идёт по дому.       кухня пахнет целым набором из сладких и пряных запахов, будь то сладость спелых яблок, то лёгкая горечь корицы, то свежее, податливое тесто. и это было прекрасно. будто ты находишься в каком-то своём мирке.       но чувствует, как чьи-то руки обвиваются вокруг него.       высокий дрогнул всем телом, до сих пор припоминая события пары лет назад, но, повернув голову, лишь замечает своего парня. сначала он успокаивается, но тут же краснеет, понимая, что его затея раскрыта. и он пойман с поличным — тесто в руках, мука на столе и его одежде, разогретая духовка и противень ещё не выпеченных булок.       — я думал, что у тебя встреча, — смущённо произнёс ранбу, поворачиваясь к низкому. тот лишь сиял глазами, глупо улыбаясь.       — отменили, — так же хитро и улыбчиво произнёс туббо, не отпуская американца. — а ты что делаешь, мистер «это из пекарни»?       — это должен был быть маленький сюрпр…       договорить он не успевает, ведь русский поднимает руки к его воротнику и тянет вниз, после чего мягко целует.       это приятно. даже осознавая, что так секретничать он больше не сможет, раскрытие не такое уж и плохое.       хочется сделать что-то с руками, ведь они тупо висят в воздухе, но пачкать мукой парня не хочется, поэтому он лишь подносит свои руки к подбородку парня и просто позволяет туббо делать всё, что он хочет — главное, чтобы духовка не перегрелась.       на вкус как корица и какие-то другие пряности, и это напоминает русскому о доме и кофейне. а сейчас его дом стоит прямо перед ним.              III       туббо стоял на кухне. на настенных часах показывало без пяти минут два ночи, а он наливал очередную кружку крепкого чёрного чая.       фриланс съедал его живьём, но зарабатывать и заполнять пустоту в своём графике надо было. русский берёт кружку и садится на один из кухонных стульев, ставя кружку рядом. пальцы начинают танцевать по клавиатуре, печатая очередной нотный документ, который его попросили отредактировать.       это стало обычным делом, не спать ночью. днём стало появляться больше времени, и это время он заполнял сном, а ночью все его клиенты за океаном просыпались и были вовсю готовы работать с ним. можно сказать, что он слегка перевёл себя на другой часовой пояс.       это длилось уже около недели. с тех пор, как они оба стали нормально спать, подразумевая под этим отсутствие каких-то нереальных снов и невозможность разбудить друг друга утром, туббо стал часто вылезать ночью работать. пока прокатывало.       ранбу спит крепко. по крайней мере стал, спустя долгое количество времени. нельзя сказать, что бессонница ушла окончательно, но теперь он хотя бы отдыхает. очень жаль, конечно, выбираться из его хватки тёмной ночью, только чтобы повздыхать над очередным проектом.       но это ощущается правильно. не будить же его, говоря, мол, я работать пойду, спокойной ночи.       глаза слегка закрываются. хочется спать, но туббо поставил себе цель — он закончит этот документ сегодня и завтра будет нормально спать. сонность при этой мысли только усиливается, и он думает, что сейчас просто уснёт на кухне.       пальцы бегают по клавиатуре, печатая сообщения одно за другим, иногда переключаясь на важный документ и делая пометки там и тут.       кажется, что за окном поют птицы. ещё слишком рано для этого, но этого достаточно, чтобы намекнуть о том, что то, что сейчас делает туббо — не самая лучшая идея, и ему лучше поспать.       и, будто в оправдание его мыслей, вокруг тела оборачиваются чьи-то длинные руки, холодными пальцами падая на плечи. русский помнит, какие раньше были у ранбу ледяные руки. сейчас они теплее, но всё равно холодят разгорячённую чаем кожу.       американец что-то неразборчиво бубнит, видно, что только что проснулся. стало слегка стыдно.       — я тебя разбудил? прости, — выдохнул туббо, кладя свою руку на руку высокого. а ранбу не ответил, лишь зарываясь носом в волосы русского. кажется, он чего-то ждёт.       туббо сохраняет документ и закрывает ноутбук. а потом старший просто поднимает его со стула, будто он весит всего пару граммов, на что русский удивлённо пискнул, но не дёргался. кажется, он давно не спал, раз уж смог поднять его.       вот они, плюсы низкого роста. это классно, когда тебя носят на руках, хоть и не в безумно удобном положении, но всё же.       и всё это проходит не слишком быстро, не слишком медленно. подниматься по лестнице в полумёртвом состоянии, у ранбу, получилось, в принципе, нормально, хотя туббо и успел похихикать над некоторой неуклюжестью действия.       его опускают на кровать, обратно под тёплое одеяло. в темноте почти ничего не видно, но хорошо чувствуется. особенно то, как ранбу ложится рядом, обхватывает его двумя руками и прижимает к себе, по-ребячески перекидывая ногу через низкого. он как бы не давал ему даже мысли на то, чтобы выбраться из его «капкана».       — спать, — проговорил в подушку американец. — не пущу.       — хорошо, ладно, понял, — хмыкнул русский, закрывая глаза и устраиваясь поудобнее в руках его возлюбленного.              + I       отличительным признаком металлов является блеск.       поэтому наблюдать за тем, как переливается золото при лунном свете из окна — завораживающе и прекрасно.       он был готов. был готов встать перед своим возлюбленным на одно колено, произнести чётко отрепетированную перед зеркалом речь и остаться в его объятиях навсегда, так, чтобы ни один из них не хотел отпустить.       в руках ранбу лежало кольцо, что так долго пряталось в бархатной коробке в каком-то потайном шкафчике, ожидая своего нового хозяина. было странно держать этот холодный предмет, понимая, что с ним вся его жизнь может измениться.       и не важно сколько ты потеряешь, сколько ты отпустишь и примешь. любовь туманит разум светлой и приятной сердцу пеленой, заставляя думать только о том человеке, к которому ты готов расцеловать руки, стоя на коленях.       сегодня он сделает это.       по спине прокатывается холодок. страшно. а вдруг ещё слишком рано? вдруг три года — мало?       нескончаемый поток мыслей прерывает скрип отворяющейся двери. ранбу тут же сжимает кулаки, пытаясь скрыть кольцо в его руках, что, он надеется, скоро окажется на безымянном пальце правой руки того, кто стоит в приоткрытой двери. он прячет кольцо в карман и поворачивается к источнику звука.       — бу? — тихо спрашивает туббо.       хорошо, возможно сегодня не самый лучший день. даже одним взглядом можно понять, что единственное, что сейчас наверняка хочет сделать малой — завалиться спать на добрые двенадцать часов.       — да?       — можно на секунду.?       блять.       хорошо, он точно не будет делать этого сегодня раз уж здесь происходит что-то серьёзное, то это подождёт до завтра. тем более, туббо выглядит довольно-таки взволнованно.       русский наконец входит в комнату и подходит к окну, у которого стоял ранбу. и последний может только любоваться тем, как мягко ложится лунный свет на лицо его парня, насколько красиво блестят его глаза, в которых таится кусочек дальнего солнца, что всегда так грело блёклые серые глаза.       русский молчит. пару раз приоткрывает рот, будто бы он сейчас-сейчас что-то скажет, но не издаёт ни звука.       — туббо?       холодные руки медленно поднимаются к лицу малого, легко-легко проводя большими пальцами по щекам. они чуть ли не пылают, что слегка странно, либо руки американца уже совсем превратились в ледышки.       туббо поднимает взгляд к нему, вздыхает и начинает говорить:       — ты знаешь, мы вместе уже сколько, три года? да, целых три, и это были, чёрт возьми, самые лучшие годы моей жизни. и… это так здорово, так хорошо, что у меня есть кто-то такой, кто-то особенный, тот, кого я люблю всем своим сердцем и…       он запнулся, наблюдая за реакцией ранбу. его глаза были слегка распахнуты, а щёки его заметно покраснели, что было заметно, несмотря на полумрак.       — и мне очень хочется быть не просто… не просто возлюбленными, не какой-то там парой, а кое-чем… большим, — с этими словами туббо опускается на пол, на одно, сука, колено, и дрожащими руками достаёт маленькую бархатную коробочку. — ты выйдешь за меня?       губы дрожат, а сердце гулко стучит в ушах. все звуки, что были ранее в комнате, отходят на второй план, и ранбу улыбается. чистой, искренней улыбкой, которую так полюбил туббо за все эти годы.       — да, — он опускается к туббо на пол, и достаёт золотое кольцо, что он прятал так долго. русский тут же распахивает глаза в удивлении. — туббо, моё солнце, мой луч света, я… я так люблю тебя.       сказать что-то ещё он не успевает. да и, в принципе, не хочет. по щекам текут слёзы, но настолько другие по сравнению со всеми остальными.       то были слёзы горя, или жалости к себе, но сейчас — это счастье без примесей.       туббо подаётся вперёд и ранбу встречает его на полпути. и это… прекрасно. ощущение, будто это то самое время, пару лет назад, когда каждое действие являлось абсолютным взрывом для настроения и нервных окончаний в принципе.       это поцелуй полный любви и взаимопонимания. тот единственный и неповторимый, что удаётся получить только в такие роковые моменты.       когда они отстраняются, то они не продолжают и не отходят. просто смотрят друг другу в глаза, плача от радости. ранбу первым надевает кольцо на палец туббо. и оно подходит идеально, переливаясь в ночных лучах из окна.       русский едва охает на эту красоту, снова смотря в те глубокие, словно вода в колодце серые глаза. другое кольцо оказывается на руке ранбу.       оно приятно и холодит, и теплеет кожу. тот самый контраст, напоминающий о том, что это не сон и всё реально произошло. отрепетированная речь идёт на задний план. сейчас они оба подвласны своим эмоциям, и ничему этого не изменить.       — теперь ты мой, — тихо говорит туббо, улыбаясь. это так гулко отзывается в виде дежавю на тот самый день, когда они впервые встретились.       — навсегда твой, — отвечает ранбу и улыбается в ответ.       он снова целует его, не желая оставить этот хрупкий момент между ними. русский не против, переплетая свои пальцы с пальцами американца.       кольца с тоненьким звоном ударяются друг о друга, и этот звон идёт прямиком в сердце, заставляя таять.              всё будет хорошо, всегда говорил туббо. и ранбу верит ему.       всё хорошо, наконец может ответить он.