Один день в деревне

Поначалу Олег побаивался оставлять Сережу без присмотра: Птица и Тряпка — не то чтобы у Тряпки вообще были какие-то амбиции, но, в целях дальнейшей успешной социализации, его мнение тоже назвали важным — приняли главенствующей личностью Разумовского, пообещали не занимать тело без предупреждения и не устраивать в голове пародию на «60 минут» или любое другое политическое ток-шоу на телевидении. Сергей, в свою очередь, обязался прислушиваться к желаниям обоих соседей, не подавлять волю субличностей и время от времени отпускать погулять. Мировую приняли полюбовно и очень быстро: сурово зыркающий из-за окошка двери карцера Олег хриплым голосом пообещал при первом же симптоме подавления Сережиной личности запереть их общее тело в подвале и напичкать таблетками под завязку. Тряпка сразу же заблеял, что ни за что и никогда, чем заслужил скептические взгляды всех присутствующих: все понимали, из-за кого возникла необходимость прописывать «Домострой» для одной конкретной рыжей головы. Не сразу, но, огромными усилиями Сережи, личности влились в повседневный быт. Не без проблем, конечно: иногда перед сном он жаловался, что чувствует себя родителем-одиночкой двух очень проблемных детей, вынужденным совмещать воспитание с работой. Волкову стало даже совестно — но только немного — что он оставляет Серого с ними наедине, однако он твердо решил стать лучшей версией себя и воспитать независимость хотя бы от Сережиной шизы. «Воспитал, блять,» — подумал Олег, готовя три разных шашлычных маринада: томатный для себя и Сережи, считающих его самым душевным для дачной атмосферы; красновинный для утонченного (читай: зажравшегося) Птицы и кефирный для Тряпки, предпочтения и желания которого Сережа чуть ли не выпытывал и стремился исполнить в первую очередь. Волков признался сам себе, что план самоперевоспитания провалился, когда начал залипать на то, как Разумовский общается сам с собой. В начале их семейной жизни на четверых Сережа аккуратно намекнул, что его квартиранты тоже хотели бы пообщаться с другими людьми (других людей, кроме Олега, в условиях бегства от международного розыска не имелось), на что Олег отказал. Возможно, Сергей посчитал этот отказ более резким, чем было задумано. Постоянная глухая хрипотца голоса Волкова действительно теперь подводила и слушателей, и его самого. В любом случае, с тех пор Разумовский даже не проговаривал вслух ответы своим субличностям, что было одновременно и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что Олега не нервировало и позволяло сосредоточиться на своих задачах по сохранению их всех живыми, сытыми и, что самое главное, не найденными; плохо, потому Птица уже однажды подавил Сережу, будучи без контроля, и закончилось это партией нетрадиционных шахмат. Так что Олег краем глаза следил. И со временем начал замечать закономерности. Чаще всего Сережа хмурился и морщил нос. Иногда, наоборот, замирал и будто прислушивался, стараясь даже не дышать. Время от времени дергался, как если бы его касались, или тянулся, будто хотел коснуться сам. И все молча; если Волков был замечен за просмотром этих нехитрых пантомим, то и их старались прятать, чтобы не смущать и не провоцировать. Именно поняв, что старается подглядывать как можно незаметнее, чтобы не лишаться хотя бы этой толики взаимодействия со всем Сережей, какой он есть, Олег принял собственную капитуляцию. Чем дальше время шло, тем очевиднее становилось, что никто (Птица) не собирается нарушать соглашения, так что Волков решил сменить гнев на милость. Убедить Разумовского в своей готовности начать общение с Птицей и Тряпкой было сложно, особенно после первого (и единственного) «нет». Пришлось самому подлавливать моменты, когда личности перехватывали управление телом, и у Серого оставалось меньше рычагов опекания Олега от собственной шизы. С Тряпкой сойтись оказалось просто: во-первых, потому что от него никто не ждал подвоха, а во-вторых, потому что у него были простые потребности: забота, защита и ласка. Это Олег мог и готов был давать. Во время одной из их посиделок с горячим чаем и тортом, Волков даже запустил акцию, неожиданно затянувшуюся на долгие года: придумать Тряпке адекватное имя, не оскорбляющее его честь и достоинство. Сережа подхватился сразу же и с большим энтузиазмом, выстреливая очередями вариантов разной степени кринжовости, от «Толика» до «Котенка»; Олег пытался подобрать имя по значению — с «Агафона» ржали всей семьей; Птица лишь однажды предложил «Люся» — Волков с Серым недоуменно пытались понять, когда, а главное зачем он посмотрел «Ворониных» — а потом попросил смириться с тем, что гениален во всем, в нейминге в том числе. С Птицей же было и сложнее, и интереснее. Поначалу Сережа даже полный контроль телом в присутствии Олега отдать боялся, постоянно маячил на периферии и смазывал собой каждое чересчур резкое, по его мнению, движение. Поэтому Волков решил предложить активность, не предполагавшую большого количества энергичных шевелений, — просмотр фильмов. Для первого заседания киноклуба были выбраны «Мстители», которые Птица разнес в пух и прах, некоторыми своими комментариями доводя Олега до слез от смеха (и до хриплого кашля; Олег заметил, что дергание рук, характерное для вмешательства Серого, и виноватое выражение в глазах, появлялись одновременно). Спустя дюжину фильмов, десятки всратых песен, от которых Сережа плевался, а Тряпка старался укрыться как можно глубже в подсознание, и вереницу совершенно восхитительных книг типа «Эльфа-танкиста», Волков совершенно точно мог описать их отношения тем самым мемом «некрасиво — мне тоже не нравится»; а описывать свои отношения с кем-то мемами — это точно что-то на дружеском. Утопив все мясо в три разных контейнера, Олег пошел искать Сережу, надеясь, что он потерялся где-то снаружи, а не сидит, завязавшись в три узла, за древним ноутбуком, вбивая коды в блокнот, потому что предустановленных компиляторов, разумеется, на него не установили (да и вряд ли бы полуржавое железо потянуло бы что-то сложнее бейсика), а интернет в деревенскую глушь до сих пор не провели. Рыжей макушки на участке не наблюдалось: Олег на всякий случай обошел дом по кругу, но даже полюбившийся всем трем личностям гамак, натянутый между яблонь, пустовал. Дальше стоило проверить дом; на столике на веранде стоял открытый ноутбук, мерцающим экраном отчаянно демонстрирующий окно блокнота с крупно напечатанным в нем сообщением «ушли на реку». Со временем природа отчистилась настолько, что Серый начал позволять сожителям пользовать свой рот и отвечать звуком. Коммуникация резко упростилась, когда главенствующей личности больше не приходилось пересказывать реакцию соседей; процесс взаимопритирки пошел гораздо бодрее. Олег быстро адаптировался, собирая информацию, кто когда активничает, что любит поесть, какие интонации в речи использует — в общем, учился сходу определять, с кем имеет дело и к чему быть готовым. И преуспел, но немного увлекся и упустил важные изменения. Начались они довольно безобидно: Сережа начал меньше времени (едино)лично проводить с Волковым. Они не сразу вернулись к тем же близким отношениям, в которых были до ухода Олега в армию, но вернулись: Разумовский, потрепанный жизнью, в сути своей остался тем же рыжим мальчишкой из детдома, искренним, тонко чувствующим, решительным и честным. Он все еще был Олегу домом, самым родным и близким во всех смыслах, и Волков не мог себе простить того, что в тюрьме сразу не увидел подмены. Сложнее всего было вернуться к сексу: Разумовский боялся шрамов, а Волков — Сережиного ментального эскорта. Однако, как говорил классик: «если присутствует желание, его сложно побороть», и долгие разговоры (и, возможно, легкое форсирование событий Птицей, требующим доставать ему вибраторы разных форм, цветов и размеров) помогли вернуться к полной и безоговорочной открытости друг другу. Тем больше Олег злился на себя за то, что не заметил, как от добытой тяжелым совместным трудом близости остался лишь сон в одной кровати. Следующим звоночком стал изменившийся список покупок Тряпки. Чтобы лишний раз не оставлять электронный след, раз в пару недель Олег собирал желания всех жителей дома и выезжал в ближайшие от убежища городки закупаться. Сережу лишний раз не отвлекали: существовала вся семья на его деньги, зарабатываемые на фрилансе под фейковым именем и слоями vpn’а, а список необходимых ему вещей Олег знал наизусть. В этом, собственно, и была причина Сережиного самоустранения — почти все время своего контроля над телом Серый посвящал работе, стараясь уменьшить дефицит состоящего из Олеговых сбережений (и стремительно тающего под натиском хотелок Птицы) бюджета. История, в общем, не новая и весьма напоминающая студенческие времена, раз уж весь быт строился вокруг идеи возвращения к старому-доброму. Изменение крылось в масштабе, который Олег не осознавал, а чуткий Тряпка очень даже. Поэтому однажды он запросил бомбочки для ванн, масла для лица/тела/пяток, скрабы, массажную мочалку, гель для душа с эффектом бани и еще миллион приблуд для заботы о теле (бюджет благодарил за то, что оно хотя бы одно на всех). Олег — совсем не дурак — сообразил, в чем замысел, и потянулся было внести свой вклад в виде крутой согревающей смазки, но вынужден был констатировать, что это пустая трата средств: прошлая стояла почти не тронутой. Какое-то время протянули так: Сережа работает, Тряпка в свою очередь управления телом следит за ним и балует как может, Птица на киновечерах пьет вино и хмурится, Олег играет в великого слепого, выполняя данные субличностями поручения. Не то чтобы Олега устраивала эта ситуация, однако он надеялся, что Серый до сих пор не виснет на нем с нытьем «я не вывожу, Олеж» лишь потому, что вывозит. Надеялся, когда Птица в течение месяцев укладывал хотелки в сумму на пару порядков меньше обычной; надеялся, когда вместо Серого к нему с просьбой подстричь подошел Тряпка; надеялся, когда к их кровати тело приводил не Сережа (по договору в постели только главный), а кто первый спохватился и не дал общему сосуду спать лицом в клавиатуру. Надежда умерла, когда Олег, принеся приготовленный специально для Серого обед, нашел за рулем тела Птицу. Птицу, который сидел, протянув ноги, в кресле и кодил по одному из Сережиных проектов. Птицу, который прокаркал благодарность и сходу начал есть еду, сделанную не для него. Волков понял: дело швах; не возмущаясь несанкционированной приватизацией тела, он вышел, твердо решившись тем же вечером вызвать Разумовского на серьезный разговор. Так и родился деревенский отпуск: в диалоге, переросшем в небольшой форум, решили пожертвовать текущим убежищем и таки грабануть какого-нибудь завравшегося чиновника, а на полученные деньги уехать на месяц в глушь без средств связи. Тряпка робко попросил выбрать глушь в России и был поддержан всеми: в российском средневековье и безопасней — уж точно сеть не ловит, — и роднее. Олег выдохнул, поняв, куда делись его бедовые, и решил не спешить к ним, а сперва прибрать учиненный за три дня пребывания беспорядок. На веранде, не считая батареи стаканов из-под лимонада и бокалов вина, полной Олеговой пепельницы и мятого клубка из пледов и одеял на диванчике, было прилично; только посуду прямо сейчас мыть не хотелось: в доме без канализации это не самое простое мероприятие. Сережа наверняка начал бы ворчать, что Волков не бережет больное плечо, таская тяжелые ведра колодезной воды. «После шашлыков еще больше наберется», — справедливо рассудил Олег и отнес стаканы на кухню, чтобы складировать в предназначенный для мытья ржавый таз. На кухне — запретной для любого управляющего телом Серого зоне — педантичный Волков сохранял порядок. Зато в соседней с кухней гостиной интервенция была необходима. С печи, полюбившейся Тряпке, Олег выкинул кучу конфетных фантиков и стянул поеденный молью, но сохранивший мягкость плед, чтобы вытряхнуть его от крошек. От печи пошел к столу, заваленному книгами: когда они только приехали, на нем стояла шахматная доска с приглашающе расставленными фигурами. Выкинули ее моментально. Теперь за столом (закинув на него ноги и качаясь на стуле, на самом деле) отдыхал Птица, изучая шедевры советской пропагандисткой литературы, выставленные на книжных полках. Ставить их на обратно Олег не решился — мало ли, зачем они Птице все нужны, — но решил хотя бы организовать тома в стопки, явя миру посеревшую от старости ткань некогда симпатичной белой скатерти. Остался лишь уголок Сережи — кресло-груша, привезенная с собой и уложенная в углу у книжного шкафа. Помимо скомканных блокнотных листов с перечеркнутыми фрагментами кодов и пары смятых пакетиков сока, мусора там не нашлось: хлам, скорее всего, хранился в ноутбуке, но тут полномочия Олега всё. Последней локацией была единственная в доме, но просторная жилая комната. Стоя в дверях, Олег обвел ее взглядом. Широкая двуспальная кровать — на пружинах, как в детдоме — расстелена; на тумбочке рядом — кружка с недопитым кофе, принесенным Сереже с утра, пачка обезболивающих и тюбик (наконец использованной!) смазки. У кровати куча одежды, нетерпеливо стянутой друг с друга вечером; у добротного платяного шкафа — такая же, но явившаяся результатом утреннего спора Серого и Птицы, какую из всратых рубашек надеть. На стоящем под подоконником журнальном столике, окруженном двумя креслами в вязанных чехлах, огарок свечи, чтобы лишний раз не заводить генератор, раскиданные карандаши и ластики и альбом Тряпки. Олег сел в одно из кресел и, зная, что можно, решил посмотреть, над чем он работал, пока Волков не закончил дела на кухне и не попросил вернуть Сережу к рулю, чтобы закончить день развлечением в горизонтальной плоскости. Тряпка рисовал талантливо, с большой степенью достоверности перенося на страницы виды из окна их бывшего уже убежища, зачем-то зацветший после вылитого в него чая кактус, Олега, увлеченного готовкой, какие-то абстракции и много чего еще. На последнем же рисунке была вся семья, все четверо. Улыбающиеся Олег и Сережа, Тряпка, изобразивший себя в растянутом свитере и с длинными волосами, в их совместных объятьях, и Птица, покровительственно нависающий сверху с хитрой, но доброй ухмылкой (и в следах множества стираний; видимо, сильно придирался к перенесению своего пернатого великолепия на бумагу). Волков положил альбом обратно на столик; глубоко вздохнул, наслаждаясь сплетенным ароматов их одеколонов, и с легкой улыбкой решил, что оставит все как есть. *** Перед тем, как идти на реку и звать своих бешеных помогать накрывать поляну и готовить шашлык, Волков взял с собой банное полотенце: интуитивно почувствовал, что пригодится. С участка к берегу вела протоптанная тропинка, не боящаяся никаких препятствий — через кусты напролом, лужи переплывай, с берегового склона к пойме, видимо, подразумевалось съезжать на жопе. Олег меланхолично думал, сколько суммарно водки было выжрато людьми, некогда этот путь проторившими. Идя по нему в первый раз, почти сразу после приезда, Серый проклял не только всех жителей ныне мертвой деревушки с момента ее основания, но и всех, кому не посчастливилось просто когда-либо проезжать мимо. На обратном пути нашли и адекватную дорожку, ведущую через перелесок, но делающую большой крюк — если бы Олег сам пошел по ней, а потом и обратно с Сережей, мясо бы жарили впотьмах. Уже на подходе к спуску к воде, Волков заслышал звуки человеческой деятельности. Голос (а) — с такого расстояния речь было не разобрать, но кто-то определенно громко спорил (очень вряд ли Тряпка) — и, почему-то, отчаянный скрип дерева. Олег решил не сразу спуститься, но сверху высмотреть, чего пытались добиться трое в теле, не считая Волка. Совсем у воды рос тополь. Раскидистый, явно старый, и очень высокий. Одна из веток вздрагивала, видимо, шокированная происходящим на ней. Чем ближе Олег подходил, тем больше мог расслышать из разговора: — Да прекрати уже лезть под руку, пингвин, я без тебя умею! — если Сережа в споре называл Птицу разными несуразными пернатыми представителями, значит, спор точно несерьезный. Волков расслабленно усмехнулся и продолжил медленно подходить, вслушиваясь. — Сам пингвин, дай я сделаю нормально! — Птица явно не сдавался в своих попытках перехватить управление, заставляя ветку трястись сильнее. — Если и было что-то полезное в этой совковой агитации, которой наполнено наше жилище, так это советы по выживанию! — Зачем нам совковые советы по выживанию, если мы научились выживать современно еще в детдоме? — Олег подошел достаточно близко, чтобы, наконец, увидеть, что происходит: Сережа, усевшись на ветку верхом, пытался завязать вокруг нее веревку в хитроумный узел. Судя по второй такой же веревке, пока смотанной и перекинутой через плечо, и прислоненной к стволу у земли доске с двумя дырками в ней, ребята мастерили качели. Начинание благое, и ветку выбрали замечательную: толстую, растущую параллельно воде; если раскачаться, пролетишь прямо над рекой, но всегда будет возможность тормознуть о землю. — Пожалуйста, осторожнее! — взмолился Тряпка, — Мы просто грохнемся отсюда, если вы продолжите бодаться! Олег оценил расстояние от земли: бесконтрольное падение действительно может привести к травмам. — Тряпка прав, — Сережа тоже это понял. Или ему не хотелось по новой взбираться по почти гладкому стволу. — Пеликан, дай мне спокойно завязать, как я умею, а деревяшку привяжешь своими узлами. — И увидим, чей метод лучше! — Птица явно воодушевился. — За пеликана мне потом ответишь, но я согласен. Без мешающего рукам фактора Серый быстро закончил с обеими веревками и ловко спрыгнул на землю, приземлившись ровнехонько перед успевшим подойти Олегом. — Ой, Олеж, ты уже закончил с мясом? — Сережа заозирался, заметив, что солнце клонится к закату. В его красиво подсвеченных волосах запутались несколько вялых листков, и Олег не стал препятствовать желанию смахнуть их, зарываясь рукой в рыжую шевелюру, — Прости, мы тут заигрались немного, — ластясь к Олеговой ладони, он махнул на две свисающие веревки и доску. — Закончил, — Олег, улыбаясь, огладил большим пальцем Сережину щеку, — Вы тоже заканчивайте, интересно, чем кончится ваш спор. — Моей победой, очевидно, — Птица, перенявший у размякшего Сережи управление, за палец укусил, намекая убрать руку. Олег хохотнул, но отстранился, чтобы дать возможность проявить себя в воспроизведении хитроумных узлов из желтостраничных талмудов. Буквально через десять минут качели были собраны; осталось только их опробовать. Технику вязания узлов Волков с позиций армейской выучки решил не комментировать, но про себя отметил, что оба способа вполне надежны и вряд ли подведут в скором времени. — Я могу взять тело? — по-видимому, качели мастерились по просьбе Тряпки, и теперь он уточнял, может ли использовать их по назначению. — Нет-нет-нет, подожди! Мистер орнитолог подвергает нас опасности своими узлами, так что пусть он и пробует. — Мои узлы выдерживали и наше тело, и Олега, когда мы по простыням из детдома сбегали! К твоим советским приколам доверия куда меньше! — Сережа раздраженно тряхнул головой, закончив работу Олега по растрепыванию, — Сам бери тело и пробуй, раз повыпендриваться решил. — Может, мне попробовать? — предложил Олег, наблюдая эту перепалку, облокотившись на тополь и скрестив руки на груди. — Нет! — в одном этом выкрике проявились все трое: Тряпка взглядом, Сережа голосом, Птица взмахом рук. Зная, что Олег может продавить идею логичными аргументами, Серый решил действовать быстро, — Хорошо, я опробую, но, чайка, если из-за тебя мы слетим, будем весь вечер слушать Меладзе, и я не позволю тебе свалить спать. — Как хорошо, что этого никогда не будет. А вот тебя ждет большое разочарование, когда ты наконец столкнешься лицом к лицу с фактом, что со времен детского дома весовая категория нашего тела изменилась драматически. — Это ты нас толстым назвал сейчас? — уже умостившись на доске, Серый обернулся на Олега, ища поддержки, — Олеж, я толстый? — Абсолютно точно нет, — Волков с содроганием вспомнил, насколько Разумовский болезненно худой был сразу после Сибири. Каждый добавившийся с тех пор килограмм ощущался благословением. — Вот видишь, индюк, все у нас хорошо с весом. А теперь, — он взял небольшой разбег, — поехали! Ветка скрипнула, но ни один из узлов под напором слабины не дал. Оба старались ради безопасности Тряпки, поэтому не халтурили в работе; однако перекинутое через шею Олега полотенце будто потяжелело, намекая, что точно сегодня пригодится. Серый быстро раскачивался, насколько позволяла веревочная конструкция, и радостно смеялся, наслаждаясь ощущением полета. Волков не мог не улыбаться, любуясь им. Опасность крылась совсем не в узлах. В очередной раз взмыв над водой, Сережа воскликнул: — Ну что, съел, селезень? — и ровно в этот момент под ним проломилась полностью гнилая внутри доска. Восклик сразу перерос в испуганный; по инерции Серый полетел дальше, к центру реки. Олег рефлекторно рванул в его сторону, влетев с крутого берега в воду сразу по колено. Тут же по изменившимся движениям он понял, что управление телом перехватил Птица, привыкший спасать их от физических угроз: он сгруппировался в воздухе и зажал нос пальцами, чтобы минимизировать урон от падения. С громким всплеском тело плюхнулось в реку с головой, вызвав кучу брызг. На одно долгое мгновение стало тихо: только потерявшие синхронность половинки качелей рассекали воздух. Волков задержал дыхание. — Ила речного я съел, идиот! — Птица вынырнул и тут же начал ругаться. — Гений инженерной мысли, твою мать, не додумался даже деревяшку простучать! — Да ты ее и нашел, мудак, чего сам не простучал?! — Олег бессовестно заржал, отпуская напряжение; Птица хмуро на него зыркнул, — Плыви к берегу давай, пока нас пиявки не сожрали. Птица плавал хорошо: быстро одолев течение, через пару минут он уже стоял, мокрый и яростно стреляющий глазами, перед утирающим слезы от смеха Волковым. — Смешно тебе, Волче? — он ткнул Олега в грудь, оставив на темно-серой футболке влажный след, — В сарае еще доски стоят, в следующий раз тебя в полет отправим. — Я же это с самого начала предлагал, — кое-как подавив смех, Волков снял с шеи полотенце и развернул, приглашая закутаться. Птица дернулся было вырвать его и вытереться самостоятельно, но управление резко забрал Тряпка, повернувшись спиной и предлагая не только завернуть его махровой тканью, но и обнять. Олег не стал сопротивляться, прижав к себе подрагивающее от прохлады тело. — Спасибо большое. Как ты догадался взять полотенце? — Тряпка откинул голову на Олегово плечо, открывая лицо. На секунду взгляд сменился на Сережин: он хитро подмигнул и потерся головой, вытирая назойливо капающие с волос капли Олегом. Захотелось в отместку куснуть его за ухо, но Серый уже скрылся обратно, а Тряпка был создан для нежности. — Интуиция подсказала, — Волков поцеловал Тряпку в лоб, игнорируя холодные мокрые волосы и вкус реки на губах, — Пойдем в дом. Скоро похолодает, простынешь. — Скорее опыт, а не интуиция. Каждое начинание заканчивается фиаско, — Сережу точно задела неудача, оставалось надеяться, что не сильно. Он выпутался из объятий и побрел вниз по течению, где берег был более пологий, чтобы выбраться на землю. Волкову осталось лишь пойти за ним. *** Олег не спешил выдавать опровергающую речь. Серый, понятно, сказанул на эмоциях — на них же будет слушать контраргументы, принимая их за пустые утешения. В таких случаях лучше дать пространство самому успокоиться и настроить самооценку: без приступов вины у Разумовского она адекватно-высокая. Так что Волков был готов, что занятый рефлексией Сережа в дороге разговором его не развлечет. Птица, обиженный, понятно, самоустранился. А вот почему Тряпка не занял рот, непонятно. — Серый, а где Тряпка? Странно как-то так молча идти… — Он наказан. Олег опешил. Тряпка? Наказан? За что? — Тоже ржал, — вылез так же немногословно пояснить Птица. — Только до дома. Внутри моей головы он толкает голубю успокоительный стендап. — Погоди-погоди. Тоже? То есть эта молчаливая прогулка и для меня наказание? — Птица считает, что да, но по мне — ты просто жертва обстоятельств, — Сережа поправил полотенце и обезоруживающе взглянул Олегу в глаза, — Просто насладись природой в тишине, пока у тебя есть такая возможность. У нас все хорошо. Волков вздохнул и решил довериться, надеясь, что ему сообщат, если понадобится интервенция извне. — Лучше тобой в этой природе наслажусь, — не прерывая зрительного контакта, оставил легкий поцелуй на губах Сережи, — Ускоряй шаг, не хочу готовить с фонарем. Разумовский засмеялся, откинув голову и разбрызгивая красиво блестящие в закатном солнце капельки с волос, но действительно пошел быстрее. «Боже, спасибо тебе за него», — подумал Олег, сдаваясь без боя под напором переполняющей его любви, — «Спасибо за такого, какой он есть.» Бог ответил теплым ветерком, подгоняющим в спину. *** Когда, наконец, добрались на участок, уже сгущались сумерки. Серый сразу же убежал в дом переодеваться; Олег же, чтобы не терять последние минуты нормальной видимости, пошел разжигать мангал и собирать шампуры. Общее количество замаринованного мяса резко превышало возможности их желудков, но на спизженные деньги не жалко и шикануть немного — да и в глубоком холодном погребе, скорее всего, пару дней переживет. На переносном столике умостились овощной салат со сметанной заправкой, нарезанный еще с утра, миска с ягодами, ободранными с соседского пустующего участка, несколько бутылок вина и пластиковые стаканы к нему. Олег уже закончил со всеми приготовлениями, когда Сережа выбежал из дома к машине, припаркованной у разваливающихся ворот, со свертком в руках и криком «сейчас подойду, Олеж!». Он открыл багажник их джипа и залез в него по пояс, агрессивно что-то ища среди запакованных в связи с их будущим переездом вещей. Пять минут шуршания пакетами ему понадобилось, чтобы найти искомое; Волков в это время высыпал угли в мангал и начал рвать газету, взятую из дома. — Всё, нашел! — Серый, переодевшийся в джинсы и стянутую им же вчера с Олега футболку, выложил на стол свои трофеи: завернутые в пергамент толстые восковые свечи и коробку «Активити», — Ты же не против поиграть в настолки? — Не против, если вы все восстановили боевой дух. — Тупая гнилая деревяшка не способна сломить меня, — насуплено буркнул Птица, доказывая скорее обратное. Настольные игры как форму совместного времяпрепровождения предложил Тряпка, справедливо отметив, что для них не всегда нужно иметь отдельные тела. Начали с простых карточных игр, но они оказались не слишком удобными: даже в простом дураке Сережа концентрировался больше не на игре, а на борьбе с постоянно пытающимся заглянуть в его карты Птицей. По той же причине пришлось отмести уно. Дальше Олег притащил монополию, чем чуть не создал горячую точку у Разумовского в голове (ему и самому не понравилось: со своей чудесной удачей, он всю игру провел в тюрьме, каждый ход выбрасывая дубли). Следующим шагом стал манчкин: в ход пошли грязнейшие манипуляции, бесстыдный обман и угрозы физической расправой. Первая же партия прервалась на середине перевернутым столом; после этого Олег пообещал себе не приносить в дом настолки, предполагающие конфронтацию всех со всеми. Первой действительно хорошо прошедшей игрой стала «500 злобных карт». В какой-то момент даже азартный Птица забил на подсчет баллов и позволил себе просто ржать над составленными шутками типа «любовь приходит и уходит, а Большой Черный Член хочется всегда». Волков просек, что формула успеха — игры, в которых помимо соревновательного элемента можно веселить себя самим, и купил «Активити», требующей и объяснения словами, и рисунки, и пантомимы. Угадал прекрасно: в обратной связи все трое удивились тому, насколько три части одной личности по-разному воспринимают мир и насколько хорошо Олег их всех понимает. С тех пор ни один настолочный вечер без нее не обходился. — Чувствую, его ассоциации сегодня будут язвительными, — прокомментировал Сережа, распаковав свечи, — Давай, Олежа, жги угли, я от них свечи клеить буду. — Прямо романти́к, — зажигалкой подпалив уложенную в угли газету, Олег стал наблюдать, как Серый подтапливает свечкам попки, устанавливает в центр пластиковых тарелок и утянутой с края стола зиппо поджигает, — Надо будет на свидание тебя сводить, когда в цивилизацию вернемся. — Ему просто лень заводить генератор, — не сдающийся в своем плохом настроении Птица решил сбить настрой. — Не без этого, — улыбнулся Сережа закатившему глаза Олегу, — Но на свидание лучше Тряпку своди, ему понравится. У меня с тобой романтика каждый день с самого пробуждения и до отбоя продолжается. — Это совсем не обязательно! То есть, ты же любишь Сережу, а не меня, нормально, что ты не хочешь таких взаимодействий. «Ага, еще одна непроработанная проблема вылезла, » — подумал Волков, начиная составлять планы по исправлению ситуации. — То, что я люблю Сережу, и значит, что я люблю вас каждого по отдельности и всех вместе, разве нет? Иначе бы мы здесь не оказались. — Но ведь… А, ладно, — Тряпка скрылся, но за ним тут же вылез продолжающий говниться Птица: — Он про секс. Картинка сложилась: действительно, «в постели только главный», вот, где корень зла. Столько послаблений к изначальному договору со временем появилось, что впору было вспомнить парадокс корабля Тесея, а они все еще боялись оспаривать потерявшие свою актуальность положения. Олег собрался было заявить, что вовсе и не против таких изменений, но Сережа, обойдя мангал, встал к нему вплотную и положил палец на губы: — Не отвечай сейчас. Обдумай. Я на их стороне, но решение полностью за тобой. — Сереж… Я думал, они тоже получают удовольствие, когда мы вместе, — Олег отвел в сторону закрывающую ему рот руку. Разумовский переложил ее на плечо, намечая объятья, — Пожалуйста, говори мне о таких вещах. Я хочу делать счастливыми все грани тебя. — Они получают. Но, — он красноречиво обвел взглядом четыре шампура с по-разному замаринованным мясом, ждущие, когда пламя спадет и угли начнут тлеть, — у нас не всегда совпадают предпочтения. И я предлагал им поговорить с тобой. Они посовещались и решили, что лучше — враг хорошего, и не стоит подвергать опасности то, что уже есть, — пресекая возможное сопротивление, довел объятие до полноценного, устраивая голову Волкову на плечо, говоря теперь в самое ухо, — Пойми меня, Олеж, я тоже не хочу давить на них. Меня назвали главным, но главный я над самим собой. Если они решили не говорить с тобой, значит, это я́ боюсь показывать другие грани себя, не будучи уверенным, что ты готов и хочешь этого. — Будь уверен: я готов и хочу. Хочу всего тебя, — Олег воспользовался положением и умостил ладони Сереже на ягодицы, сжимая их, — Но не раньше, чем мы поедим. Мне не понравился разговор про лишний вес. — То есть сам лишний вес тебе нравится? — Птица, не способный долго выдерживать искренние разговоры, занял тело и, освободившись от захвата, пошел к другому краю стола за штопором. — Только не сажай нас на диету! — взмолился Тряпка одновременно с вопросом Олега: — С чего ты взял вообще, что у вас есть лишний вес? Птица предпочел не отвечать, но вернулся Серый: — Помнишь, в период великой атаки на сексшопы он попросил колготки в сеточку? — и, дождавшись подтверждающего кивка, продолжил, — они тогда оказались малы и выглядели, как веревки на колбасе. Волков засмеялся, живо представив себе эту картину. С другой стороны, мысль о Сером в колготках, не обязательно в сеточку, возбуждала, как и тогда: возможность дразнить через ткань, рвать ее зубами на всей протяженности ног, даря неожиданные ласки открытой коже, самому сходить с ума от контраста… — Ты десять минут потратил на рекламу нашей с Тряпкой сексуальности, чтобы моментально уничтожить ее, да? Восхитительная идея, молодец, прекрасная работа. — Птиц, можешь подойти и потрогать мой стояк, если сомневаешься, что я оценил затею с колготками. Куплю такие же эмку, и можешь меня хоть удушить вашими шикарными бедрами. Вторая за вечер личность смущенно спряталась в глубинах сознания, выпуская смеющегося Сережу. — Я бы предложил помочь, но единственный белок, который сейчас хочется, — это мясо. Не пора его еще укладывать? — поочередно открывая белое полусладкое и сразу две бутылки красного сухого. Неэкономно, но Птица хотел свою собственную порцию, а не делить стакан с пьющим такое же Сережей; Олег — третий потребитель того же напитка — тактично не комментировал тот факт, что количество личностей не расширяет возможностей тела, пьянеющего в три раза быстрее обычного. — В принципе, можно. Начнем играть сейчас, или сначала приготовим? — Давай сейчас. А то ты какой-то хорни, надо менять атмосферу, — и хитро добавил, через небольшую паузу, — Начнешь меня соблазнять, а я могу и не отказаться. — Пиздец ты помогаешь, рыжик, — Волков укоризненно на Серого взглянул, тут же, впрочем, улыбнувшись. Взял четыре собранных шампура и уложил над перешедшими в стадию тления углями. Разумовский в это время разложил карту и установил на ней колоды карт с вопросами. Предстоял первый этап комедии: разбивка по командам и выбор цвета представляющей ее фишки, — У кого-то есть пожелания по партнеру на сегодня? — Я хочу тебя, но к настолке это имеет мало отношения. Вообще ни у кого нет, можем решить салатом. «Решить салатом» — домашняя вариация кидания монетки, родилась, когда в убежище не нашлось монет, а Олег преследовал цель откормить Сережу. Заключалась она в последовательном слепом накалывании ингредиентов салата из огурцов и помидоров. — Давайте так. Ты первый. Сережа взял вилку и послушно закрыл глаза. Олег перемешал салат и поставил миску перед ним. Сориентировавшись по звуку, Разумовский сходу цепанул помидор и отправил его в рот. — Отлично, я помидорка. Можешь тренировать на мне поцелуи. — Это была третья шутка с намеком с тех пор, как ты сказал, что надо сбивать градус возбуждения. Пожалей, Сереж, я ж не железный! — взмолился он, усевшись в складной стул с противоположной от Разумовского стороны и зажмурившись в ожидании своей очереди. — Нечего было обещать новые колготки. Не тебе одному они нравятся, — Птица, судя по голосу, потешался над ситуацией, в которой два откровенно жаждущих друг друга человека боролись с желанием потрахаться здесь и сейчас, — Перемешал, вилка у правой руки сантиметрах в десяти правее. Легко нащупав по инструкции столовый прибор, Олег наугад ткнул в так же поставленный перед ним салат. Обнаружил себя жующим помидор. — Никаких. Больше. Шуток. Про поцелуи. Птица, отошедший картонкой раздуть угли, заржал. — Ох, Тряпка, нас сегодня ждет цирк с конями. Фишку красную берем? — Желтую, может? Сергей хочет фиолетовую, будем отличаться. — Оранжевую давай. Победим их ярко. — В твоих мечтах. Олеж, ты же не против фиолетовой? — все еще управляющий телом Птица, не дожидаясь ответа, поставил на клетку старта оранжевого и фиолетового человечка. — Не против. Кидай кубик, — шестигранник был добавлен в коробку специально: в их коллективе высокоинтеллектуальных личностей все по умолчанию брали карты с самой высокой сложностью и легко их угадывали, поэтому для интереса добавили элемент удачи: при выпадении единицы или двойки игралась самая легкая карта, три-четыре — средняя и, соответсвенно, пять-шесть — сложная. Олегу кидать запрещалось: своей суперспособностью он ломал игру. Взамен его команде давалось право первого хода, поэтому Сережа забрал у Птицы управление руками и кинул кость. Выпала единица: чертыхнувшись, он взял «тройку» и, дождавшись, когда Тряпка заглянет в карточку, чтобы его команда имела возможность контролировать легитимность исполнения, вооружился вложенными в коробку блокнотом и ручкой: слово предстояло рисовать. Олег перевернул песочные часы и приготовился угадывать. За полминуты на бумаге появилась схематичная подушка с воткнутыми в нее иголками. — Игольница, — Серый угукнул и перетащил человечка на три поля вперед. Очередь объяснять перешла Птице. Он выбросил шестерку и злорадно хохотнул: объяснения словами давались ему легко. Однако после прочтения задания с карточки смеялся уже Сережа: — Ну удачи тебе, брат, — карточку передали Волкову. Он округлил глаза, вообще не представляя, как можно объяснить «улицу в Куала-Лумпур», если не знать, что это столица Малайзии. — Тряпка, готов? — дождавшись подтверждающего кивка собственной головы, Птица начал отсчет времени, — Рубинштейна, Садовая, Гороховая — это всё что и где? — Улицы в Санкт-Петербурге? — Да, но город другой. Созвучно с коалой и лемуром, в котором все гласные — огубленные заднего ряда верхнего подъема. — Коала-Лумур? — Тряпка нахмурился, шевеля губами, но тут же вспомнил, — А, Куала-Лумпур! — Все вместе говори! — песок в часах, рассчитанных на минуту, подходил к концу. — Улицы в Куала-Лумпур. — Одна! — Улица в Куала-Лумпур! — Мой же ты хороший, — песка оставалось на пару секунд, но ответ был получен. — Волч, а где это вообще? — Серый вернулся и в небольшую паузу между раундами перевернул мясо, чтобы прожарилось равномерно, — Я слышал в новостях про землетрясения, в Азии где-то? — В Малайзии. Столица ее. Кидай кубик. Выпала четверка, снова рисование. Олег вытянул карточку средней сложности — изобразить светлячка. Тряпка — Птица следил, чтобы Серый не подглядывал — забрал карточку, быстро в нее заглянув. Волков перевернул страницу блокнота и, дождавшись сокомандника, установил часы. — Муха? Пчела? Оса? Бабочка? — Разумовский сыпал всем, что приходило на ум, глядя, как на листе появляется кривоватое летающее насекомое. Олег начал быстро штриховать пространство вокруг него, чтобы обозначить свет, — Светлячок! Не быть тебе энтомологом, конечно, они вообще не так выглядят. — Ну извините, никогда не видел. В любом случае, ты угадал. Тряпка тоже выкинул четверку. Олег, увидев их задание, сразу передвинул чужую фишку на четыре поля вперед: объяснить вербально систему координат можно за одно слово. — Декартова… — Система координат. Почему это вообще за четыре? Элементарщина. — Выигрывает и возмущается еще, дятел, — прежде чем кинуть кости, Серый разлил вино по стаканам: по традиции пить начинали после первого круга. Кость остановилась на пятерке. Разумовский, а потом и Тряпка, заглянул в карточку и встал, готовясь показывать пантомиму. — Два слова, — покачивая жидкость в стакане, Олег начал расшифровывать движения, начиная с «виктории». Серый быстро потряс головой и покрутил пальцами у висков, — Головокружение? — подняв большой палец, он начал показывать последовательно танец, питье напитков и игру в карты, — Праздник? Дискотека? — Сережа ткнул сначала на запястье, потом на темное небо, — Вечер. Головокружительная вечеринка? — Умница! — Да что за легкотня сегодня попадается? — Птица вернулся за стол, глотнул вина и бросил кубик. Выпала единица, — Потрясающе. Волков наблюдал, как с кислой миной он подтянул к себе блокнот и взял задание. — Ооо… а интересно, — на карточке красовалась надпись «подопытный кролик». Птица начал рисовать: — Заяц? Заяц в клетке? Зоомагазин? — прошло двадцать секунд. Тряпка отчаянно не понимал, поэтому на рисунке добавился контекст: мужик в халате и медицинской шапочке с поднятым шприцем, — Ветеринар, ветеринарная клиника, — у мужика появилась злая гримаса, — живодер? Услышав, что Тряпка на правильном направлении, Птица нарисовал стрелку, указывающую на кролика, но поздно: — Время вышло, — Олег прервал художества с паскудной улыбкой, — Довыебывался? Птица набрал было воздуха в грудь, чтобы наорать на Волкова, но его намерение пресек Тряпка: — Прости, прости, пожалуйста, я не понял! Что это было? — Подопытный кролик, — Сережа вернулся и выбил тройку, стараясь как можно быстрее оставить злого мужика в халате на голое тело позади. Олег поддержал намерение и быстро прочитал тему своего рисунка. У него было несложно: Серый угадал «сломанный лифт» как только на дверях обычного лифта появилась табличка (без текста, все по правилам), чем вывел их команду в огромный отрыв в семь полей. Дрожащими руками Тряпка выкинул шестерку и потянулся за заданием. Разумовский остановил движение на середине: — Может, прервемся ненадолго? Мясо, наверное, уже готово? Видимо, ему не понравилось, насколько его соседи по телу напряжены. Олег задумку понял, но шашлыку надо было еще минут пять жариться. — Еще нет, но можно пока поесть салат, — догадываясь, что есть будут без большого энтузиазма, Волков начал судорожно придумывать тему для отвлекающего разговора. Сережа его опередил: — Тогда расскажешь, чем ты занимался, пока мы мастерили катапульту в реку? Мы видели, ты даже прибраться успел. — Собрал ягоды, которые вы не едите, — он выразительно бросил взгляд на миску, полную смородины, крыжовника и малины. Тряпка, только что сделавший глоток вина, впечатлился и моментально употребил горстку ягод в качестве закуски, — сходил прогуляться в поле, подрался там с воронами, решившими, что я посягаю на их кукурузу. Они, кстати, правильно решили, завтра буду варить. — Робин Гуд прямо. Отбираешь у богатых птиц и отдаешь бедным. — Птиц, у нас на счетах сейчас буквально сотни миллионов. Вряд ли это можно назвать «бедностью». — Зато меня, бедного, никто не любит, не холит и не лелеет. Я настолько несчастен, что готов принимать сатисфакцию даже едой. Серый закатил глаза, Олег расслабленно хохотнул: если ворчит шутливо — катастрофы не случится. — Будем работать над качеством твоей жизни. Короче, вернулся с кукурузой, приготовил мясо и убрался, прежде чем пойти за вами, — перебирая в памяти сделанное за день, он разродился идеей, — Я тут подумал. В комнате альбом лежал, я в него заглянул. Раз уж мы не можем все вчетвером сфоткаться, может, сделаем вчерашний рисунок Тряпки семейным портретом? Вставим в рамку и поставим на тумбочку, как в фильмах. Тряпка долго смотрел на него, замерев, нечитаемым взглядом. Олег даже начал сомневаться, правильно ли сделал, что упомянул альбом, мало ли, эта страница была не для его глаз. Медленно встав со своего стула, Тряпка так же молча подошел к Волкову и… крепко обнял, умостившись на бедрах и лицом уткнувшись в шею рядом с одним из шрамов. Внезапно ситуация обрела смысл. Олег был готов поклясться, что в эти десять секунд немой сцены внутри рыжей головы Серый доказывал, что предложение — не звуковая галлюцинация, не шутка, и Волков имел в виду ровно то, что сказал. Реакция на такую незамысловатую идею вышла больше, чем кричащей: в совокупности со словами Птицы стало кристально ясно, что действительно — оба сильно недолюблены. Ну что ж, у них было все время мира (до первой ошибки в бегах) на исправление, и Олег счел момент удачным, чтобы начать прямо здесь и сейчас. Он зарылся носом в отстриженные рыжие пряди и поцеловал в скулу, а затем, чуть наклонившись, в щеку, показывая свое намерение, но не настаивая. В конце концов, Тряпка мог быть не готов так быстро зайти дальше обычных взаимодействий — хоть и дал понять в начале вечера, что хочет этого. Олег явно почувствовал, как напряглось тело в его руках, но, почти сразу же Тряпка развернул голову, подставляя чуть приоткрытые губы. Красноречивое разрешение. Волков не стал медлить, тут же уничтожив расстояние между ними, но не подавляя своей инициативой, давая возможность самому задать настроение и темп. Тряпка словился быстро, прижимаясь еще сильнее, приглашая вести и обласкать его полностью. Поцелуй получился долгим, нежным и до крайности интимным: казалось, что весь мир схлопнулся до их объятий, и нет ни бесконечно глубокого ночного неба, ни шумящих от теплого летнего ветерка деревьев, ни… — Мы есть сегодня будем, нет? — бесцеремонно узурпировал тело Птица, даже не потрудившись отодвинуться прежде чем начать возмущаться. Олег куснул его за нос, вызвав возмущенный вскрик. — Прости, я держал его как мог, но он сделал предложение, от которого я не смог отказаться, — Серый скорчил виноватую рожицу, пока Птица сполз с Олеговых коленей и двинул в сторону дома, — Сервируй пока тарелки, мы сейчас вернемся. Волков понадеялся, что смазанная концовка их первого поцелуя не приведет к дополнительным драмам. Для себя Олег был уверен, что это точно не разовая акция, и Сережа точно это проговорит, но поверит ли Тряпка? Тяжело вздохнув, Олег начал раскладывать мясо по тарелкам: по два куска себе, Птице и Тряпке и один Сереже, желудку которого все это переваривать. Птица вернулся почти сразу, как тарелки были расставлены на столе: он надел поверх футболки толстовку (тоже не свою), а в руках держал еще одну для Волкова, телефон и колонку, которые уложил на край стола к зажигалке. — Пахнет неплохо, — мясо пахло восхитительно, но кем был бы Птица, если бы не стал выебываться. Олег ждал, что его посвятят в детали сделки, но к управлению вернулся Тряпка, спокойно спросивший: — Доиграем, пока будем есть? Судя по всему, за время отлучки внутри головы Разумовского прошел небольшой разбор полетов, и Волкову осталось лишь порадоваться, что он завершился благополучно. Однако настроения доигрывать не осталось. — Давай лучше утром. Во-первых, я бы хотел обговорить, что только что было, чтобы не осталось недопониманий… — А то он никогда ни с кем не целовался и не понимает. — Но я никогда ни с кем не целовался и не понимаю. Серый, ненавязчиво захватив руки, засунул в рот кусок шашлыка с Тряпкиной тарелки, намекая замолчать. Олег невозмутимо продолжил: — …а во-вторых, жопой чую, что сделка Серёги и пернатого касается меня, так что мне бы хотелось быть в курсе дела. Тряпка, сосредоточенно жуя, согласно кивнул, и Волков быстро сфоткал расположение фишек на поле на свежевынесенный, местами сколотый хуавей. В четыре руки они запаковали настолку в коробку и скинули под стол, чтобы не занимала место. Олег плюхнулся на стул; Тряпка устроился напротив, грея в руках свой стакан полусладкого. — Про сделку они тебе после еды расскажут. Она безобидная, не беспокойся. А…— он сделал глоток вина и смущенно отвел взгляд, — Что ты хочешь обговорить? — Самое главное: я не сделал ничего, чего бы не хотел. Очень надеюсь, что не сделал еще и ничего, чего бы не хотел ты. Если это не так, скажи мне прямо сейчас. Словами. — Не сделал. Я… хотел. И мне понравилось. Но если это вдруг влияние момента… — Нет. Я хочу целовать тебя и дальше. Каждый день, если ты позволишь. И не только целовать, но об этом позже, — Волков усмехнулся и тоже слегка пригубил, — В общем, вот. Не аттракцион невиданной щедрости, а восстановление справедливости. Вопросы, замечания, предложения? — А я могу? Целовать тебя сам? — по цвету лица Тряпка приблизился к смородиновой ягоде, которую только что закинул в рот, но найти в себе силы победить робость смог. — Разумеется, да. И говорить мне, если не в настроении, тоже можешь. И экспериментировать можешь. Вообще все можешь. — Спасибо тебе. Мне было важно это услышать, — он поднял, наконец, взгляд на Олега, и у того перехватило дыхание: столько благодарности и любви плескалось в чистых голубых глазах. — Я рад. И пожалуйста, родной. Если что-то не так, не нравится или не хватает — словами через рот, — Тряпка коротко кивнул, и Волков решил брать быка за рога и разобраться разом во всех вопросах, — А теперь, Птиц, можно с тобой тоже поговорить? Появился он моментально, будто его насильно швырнули наружу. Лицо тут же приняло возмущенно-озадаченный вид, что в совокупности с красными щеками выглядело крайне комично. Олег не мог не заржать. — Если разговор заключается в том, что ты будешь сидеть и смеяться надо мной, то прости, мон шер, я сваливаю. — Извини, не сдержался, — кое-как отсмеявшись, Волков смочил вином горло, пытаясь избавиться от противного першения. Птица проследил за этим нечитаемым взглядом и предпочел промолчать, — Итак. С тобой мы и целовались, и трахались, и даже не раз. — И все это было до нашего соглашения, упс. — То есть вчера ты прыгнул на меня, когда я спал в гамаке, и начал щекотать в соответствии со всеми положениями соглашения? — скептично поднял бровь Олег, — Мы об одном и том же соглашении говорим? — С учетом всех внесенных со временем коррективов. Ни один из которых, прошу заметить, не затрагивал половую жизнь. — Справедливо. Но почему ты сам не поднял этот вопрос? Птица закатил глаза, наверняка ставя под сомнение умственные способности Волкова. — Действительно, почему? Так ведь просто ты подпустил к себе хотя бы Серого. Никаких проблем не было, сразу после подвала в койку потащил, — Олег собрался было возразить, но Птица, резко выдохнув, продолжил, — Хорошо, давай начистоту. Я боюсь лишить его того, что у вас есть. Твои шрамы — это мои ошибки, и за них не должен нести ответственность никто, кроме меня. Даже если у нас одно лицо. Я не хочу, чтобы мы вернулись к тактике избегания лишь потому, что я пересек какую-то грань, за которую ты был не готов меня пустить. Помолчали. Тишину летней ночи разбавляли только стрекот сверчков и треск бессмысленно тлеющего в мангале угля. — Слышал наш с Тряпкой разговор? Словами через рот. И это я не только для тебя еще раз проговариваю, — вино в стакане заканчивалось, но сознание оставалось ясным, — самому бы тоже полезно не забывать. Слушай внимательно. Все это соглашение — не нерушимый закон, а временная мера, задача которой была установить минимально приемлемый совместный быт. Его вполне можно было отменить уже в тот момент, когда Серега пошел спать, оставив нас в одиночестве досматривать «Криминальное чтиво». Я сейчас сижу с тобой, выпиваю, — Олег демонстративно одним глотком осушил стакан, — готов позволить любую хуйню, хоть щекотку, хоть свалить на весь день вешать качели, хоть трахнуть меня прямо здесь и сейчас. Птиц, я доверяю тебе. Все попущения к правилам — это не блажь, а осознанное разрешение. Мне жаль, что я не сказал раньше. Помолчали снова. Олег налил себе еще вина. Птица крутил в руках так и отставленный Тряпкин стакан. — Пообещаешь, что из-за меня Серый и Тряпка тебя не потеряют? — Конечно. Обещаю. Еще раз: я люблю вас всех вместе и каждого по отдельности. Вне зависимости от недопониманий и ссор. Появилось, наконец, ощущение абсолютной правильности происходящего. Все нужные слова были сказаны, все гарантии даны; осталось лишь день ото дня подтверждать их действиями. Но это несложно, когда желания твоих возлюбленных резонируют и в тебе тоже. — И еще колготки новые пообещай. И смазку шоколадную, я читал, она вкусная. И… — Э-э, тормози! — поспешил прервать его Олег, пока требования не стали совсем странными. С Птицы сталось бы запросить конюшню и гнедого жеребца в следующее убежище, даже при нулевых навыках верховой езды и ухода за животными, — Как будто раньше я тебе в таких вещах отказывал. Куплю, как из глуши выберемся. — Я пользуюсь твоим благостным настроением. Ладно, у меня там на фоне интересные обсуждения ведутся, хочу поучаствовать. Поужинай пока с Сережей, — сказал он и скрылся, выпуская хитро улыбающегося Серого. — Что еще за интересные обсуждения? Связанные с обещанием пернатого, или вы еще что-то придумываете? — Еще что-то. Меня изрядно вдохновил ваш с Тряпкой разговор, так что… но это не за едой, наверное. — Это называется «возбудим и не дадим», Серег. — Дорогой, ты даже не представляешь, наско́лько это подходящая фраза, — Разумовский подмигнул, откровенно наслаждаясь поддразниваниями, — Но если серьезно, мне кажется, этой идее стоит немного настояться. Для ребят и так сегодня было достаточно эмоциональных потрясений. — Все хорошо? — Олег замер с почти донесенным до рта куском шашлыка, — Я не перегнул? — Все хорошо. Спасибо тебе за сегодня. Нам всем было важно поговорить. — Тогда, — прожевав мясо, Волков поднял стакан, предлагая тост, — за отмену соглашения? — За отмену соглашения, — повторил его действия Сережа. Чокнулись. Выпили, — Все это замечательно, но мне даже в толстовке прохладно. Можно на тебя залезть? — Дерзай, — они вместе передвинули тарелки на сторону Олега, и Серый умостился ему на бедра, прижимаясь боком к теплой груди. Ели молча: Сережа прислушивался к разговору в своей голове и медленно жевал мясо, в выборе вкуса руководствуясь просьбами Птицы и Тряпки, запивая вином; Олег же тихо млел от спокойной уютной близости, абсолютно счастливый. Особого шарма добавляло чувство законченности, будто долго взбирался на крутую гору, стоишь, наконец, не вершине, смотришь на открывающийся вид и понимаешь — стоило того. И пять пуль, и подвал, и горсти таблеток для обоих, и споры, крики, обиды — всё стоило одного этого дня, одного вечера, за который все четверо не испугались поделиться переживаниями, поговорить и исправить ситуацию. — Слушаю я их, Олеж, и понимаю, что в принципе и без настаивания можно обойтись, — Сережа, отложив вилку, за подбородок повернул лицо Волкова к себе и, глядя прямо в глаза, невинным голосом поинтересовался, — Как ты смотришь на секс вчетвером? Олег подвис, со сложным лицом соображая, как это в принципе может быть осуществлено. Если, например, Тряпка будет главным, делать ему минет, чувствуя под руками дрожащие бедра. Птица смог бы, в противовес, грубо тянуть за волосы, задавая темп, а Сережа комментировал бы в своей манере, очень нежно и очень грязно… — Я понял, — смеясь, проговорил Серый, чувствуя, как быстро напрягается член под его бедром. Ответ более чем однозначный, — Не знаю, чего ты там себе напридумывал, но мы это опробуем. Но не сейчас, сначала наша с Птицей договоренность. — «Возбудим и не дадим», Серег, буквально, — Олег страдальчески зажмурил глаза, тут же получая крайне целомудренный поцелуй в губы, — То есть ты ужинал под радио из предложений, как нам четверым интересно поебаться? — Радио? Обижаешь, дорогой, я принимал активное участие. — Пиздец. А я сидел и думал, какие у нас высокие отношения. Разумовский снова заржал, откидываясь назад, не задумываясь, зная, что Волков не даст упасть в любом случае. Такое безграничное доверие поражало, и Олег не стал даже пытаться сопротивляться лавине нежности, накрывшей его с головой: — Как же я люблю тебя, боже. — Я люблю тебя тоже, — отсмеявшись, Сережа оставил еще один поцелуй, на этот раз в небритую щеку, — Ну что, готов узнать, на что тебя подписали? — Удиви меня. Серый легко встал с Олеговых колен, протягивая руку, приглашая подняться вслед за ним. — В общем, дятел предложил потанцевать. Профит в том, что делать мы это будем под мой плейлист, и он не будет возмущаться. — Я уже жалею. Чуть не захлебнулся сахарными соплями, пока вас слушал, — Птица изо всех сил пытался сделать вид, что ему не нравится происходящее, — Сереж, может просто спать пойдем? — Нет, воробушек, я возьму от этого вечера все, что только можно, — Серый уже подключил колонку к телефону и активно выбирал трек, — Кончай выеживаться, там и твоя музыка тоже есть. — И меня искренне возмущает ее соседство с Меладзе. Твой плейлист — оскорбление чувств людей с адекватным музыкальным вкусом. — Как хорошо, что мне плевать. Но, если тебя успокоит, Валерки сегодня не будет. Успокоило не только Птицу: из Валер-представителей русской музыки Олег признавал только Кипелова. — Может, поставить Эда Ширана? У него приятная музыка. — Вот, дельное предложение. Сейчас устроим. Звук из колонки послушно разбавил тишину летней деревенской ночи первыми аккордами «Thinking out loud». Сережа притянул Олега в объятия, спокойно раскачивая их обоих в ритм и прошептывая текст песни. И, дорогой, я буду любить тебя, даже когда тебе будет 70, И, малыш, мое сердце будет замирать так же, как в 23. Без сомнения. Совместное взросление, долгое расставание, катастрофическое воссоединение — никакие испытания не погасили чувств друг другу, и не погасят и впредь. На излете третьего десятка жизни Олег понял это как никогда ясно. Я же влюбляюсь в тебя каждый божий день, И просто хочу тебе об этом сказать. Впереди еще миллион открытий чудных — только-только научились жить вчетвером, а пантеон Сережиных личностей уже выстраивал стратегии новых совместных мероприятий, и Олег ждал в предвкушении, во что эти обсуждения выльются. В конце концов, вместо одного спутника жизни ему досталось аж трое, разных, восхитительных. Кто-то мог бы лить очень важными и несомненно необходимыми советами, типа «вам лечиться надо» или «это стокгольмский синдром», но, упс, Сергей Разумовский и Олег Волков мертвы для всего мира. Кроме друг друга. Так что, милый, возьми меня в свои любящие руки, Целуй меня под светом тысячи звезд. Птица целовался грязно, мокро и грубо, не стесняясь прикусывать губы и язык; Тряпка, напротив, мягко зализывал укусы и не проявлял никакого напора, полностью доверяя Волкову вести. Серый, медиана между ними, целовал медленно, вдумчиво и очень уверенно. Друг за другом, эти перемены совершенно сводили с ума. Послушай мое бьющееся сердце; я думаю вслух О том, что, возможно, мы находим любовь, где бы ни были. В деревенской глуши, посреди ничего. Два сердца, четыре души, и никого, кроме них. Сколько бы пути еще ни пришлось пройти — навсегда вместе.