***
Когда растешь на улице, твое выживание часто зависит от того, настолько хорошо ты умеешь замечать, когда становишься объектом чужого внимания. Поэтому Уэйд ужинает со своими парнями под настенными трофеями в виде голов оленей и буффало в дорого обставленной и более тихой части салуна, зарезервированной для самых состоятельных гостей, — и не подает виду, что заметил. Седеющий аккуратный мужчина в черной шляпе на другом конце зала сперва ест суп, а потом задумчиво курит трубку, не сводя с него задумчиво сощуренных глаз. Уэйду не нужно встречаться с ним взглядом, чтобы знать, что именно у него за глаза: жестокие и мудрые; глаза того, кто больше не видит в других людей, только свою добычу. Но хоть Уэйд и держится непримечательно, Чарли, сидящий рядом с ним, как и положено «правой руке», улавливает его смену настроения и быстро определяет причину. В какой-то момент, когда парни расходятся, застучав оставляемыми за собой пустыми стаканами об стол, Чарли поворачивается к Уэйду так, чтобы Куряка не смог прочитать по губам. И услужливо и многозначительно спрашивает его: — Хочешь, чтобы я позаботился о нем? Уэйд отпивает виски, выдыхает. — Нет. — Приподняв брови, он иронически добавляет: — Если джентельмену нужен будет автограф, он подойдет сам. Уэйд уверен, что Куряке будет достаточно того, что его окружают его ребятки, чтобы рассудительно воздержаться от любых действий. Но даже если Куряка решит рискнуть, Уэйд хочет успеть выяснить, какой у его интереса характер — личный, обусловленный контрактом или случайный. Но до тех пор, он не собирается давать портить себе вечер в Додже и отправляется приятно проводить время, мимоходом советуя Чарли сделать то же самое. Уэйд присоединяется к некоторым из парней в игровом зале заведения и весьма успешно делает ставки в фаро и у стола с рулеткой, но его мысли продолжают возвращаться к Куряке. Уэйд понимает, что это связано с тем, что он уверен, что с Курякой что-то не так. И еще — что какая-то его часть ожидала, что тот последует за ним, вступит в игру и завяжет разговор, и что эта же его часть разочарована. Уэйда вырывают из его мыслей, когда он подходит к барной стойке сделать еще один заказ. — У вас исключительно стильная шляпа. То, как это произносят, наводит Уэйда на мысли, что говорящий сознательно, с намеком, как бы приобщая к шутке, опускает напрашивающиеся слова о том, что его шляпа еще и очень легко узнаваема с объявлений о награде. Уэйд оборачивается, не ошибаясь в своем подозрении о том, кого именно увидит. Сделав это, он облокачивается на барную стойку с показной пьяной беспечностью. И поправляет свой жилет, тем самым приближая руку к кобуре. — Ну, что же, спасибо. А у вас, судя по всему, хороший вкус. — Вы не ошиблись, мистер Уэйд, — отзывается охотник за головами с чем-то похожим на веселье в голосе. Он уже избавился от своей трубки. Непонятный позабавнный настрой его собеседника действует Уэйду на нервы гораздо сильнее, чем демонстративное использование его имени, — и потому он тоже обозначает свою осведомленность: — Я не помню, чтобы мы представлялись друг другу. А ведь с тем, как вы смотрите на меня весь вечер, я бы имел право потребовать у вас отвести меня под венец. Уэйд проговаривает эту едкую шутку, не теряя внешнего спокойствия, но с безошибочно распознаваемым предупреждением под поверхностью его беспечных интонаций. Что-то, что он не может понять, держится в воздухе, раздражая все сильнее. Издевка, которую он упорно упускает. — Моя персона не стоит того, чтобы заострять на ней внимание. — Охотник чуть-чуть наклоняется к нему и конспиративно добавляет: — Гораздо важнее, кто вы. И вместе со следующим вдохом, Уэйд понимает, зачем ему была нужна трубка. Горькой запах табака может замаскировать его от бет, но не от Уэйда, не на таком расстоянии. Уэйд пристально смотрит на своего нового знакомого. Не моргая, и раскрыв рот в недружелюбном оскале, он проводит языком по зубам, встречая столь же пристальный взгляд смеющихся сощуренных глаз на лице напротив. Звуки салуна вокруг них как бы отдаляются; и бормотание голосов, и смех, и стук посуды и приборов блекнут; и беззаботная мелодия, которую наигрывает пианист, уже едва долетает до слуха. Уэйд думает о том, что потянись они сейчас к оружию, это наверняка было бы далеко не самым легким противостоянием в его жизни. И он не мог бы сказать, сколько времени они проводят в обоюдном напряжении неопределенного, смешанного происхождения, пока официантке с подносом не оказывается нужным протиснуться между ними. Но когда Уэйд приходит в себя, то понимает, что между ним и Курякой гораздо большее расстояние, чем ему показалось в оцепенении. — Я боюсь, что мне сегодня еще нужно успеть заключить новое знакомство, мистер Уэйд, — говорит охотник, будто они только что были прерваны за долгим и важным разговором. — Может быть, мы сможем поболтать в другой раз. Я остановился в Денвер Инн, если вам захочется похвастаться мне своим знаменитым пистолетом. — Уэйд наблюдает за тем, как другой протягивает сложенные в щепотку пальцы, один из которых искалечен, и снимает пушинку с его плеча. Охотник показывает ему эту самую пушинку, широко улыбнувшись редкими зубами. — Я столько слышал о вашей «Божьей длани». Уэйд медленно растягивает губы в ответной улыбке. — Значит, слышали и что она проклята. Впрочем, это последнее, о чем приходится беспокоиться большинству, когда я ее достаю. Охотник за головами только посмеивается в ответ. Уэйд наблюдает, как его несостоявшийся противник теряется среди игроков, охотников, рабочих дороги, ковбоев, солдат, бродяг и прочих, — но уже буквально через несколько секунд сам Уэйд оказывается окружен знакомыми лицами. Его парни очевидно обеспокоены, о чем ему прямо и дает знать Сазерленд: — Мы все видели. Кто это был? Уэйду требуется несколько секунд, чтобы внутренне собраться и ответить именно тем голосом, которым он хочет звучать. — Охотник за головами. — Уэйд скорее чувствует и угадывает, что парни переглядываются, чем действительно видит это. Он командует: — Стойте. Не трогайте его. Он ничего не сделает. — Это он тебе сказал? — с неверием и загустевшим от алкоголя акцентом тянет Джексон. Уэйд поворачивается к нему и напоминает ему, что его пьяное тело забыло, с кем разговаривает: — С учетом того, что вокруг меня все мои парни, ему не требовалось, Джексон. Но если бы он знал, насколько ты медленный, то наверняка попробовал бы попытать удачу. Это замечание и его, как Уэйд догадывается, возвращающийся к нему вместе с самообладанием бешеный взгляд, заставляет Джексона тут же немного протрезветь. Медленные парни живут с гораздо большим риском покинуть банду, и не тем образом, который предполагает пенсию. Уэйд ожидает, что Чарли тихо засмеется над его замечанием или отпустит ехидный комментарий, чтобы поддержать его, но этого почему-то не следует. Уэйд знает, что его заместитель тут же рядом, и хочет убедиться в этом, чтобы успокоиться, но в продолжающемся смятении чувств и ощущений не может заставить себя поднять на Чарли глаза, и это странным образом похоже на стыд. Громко бьющая ключом ночная жизнь Доджа вдруг воспринимается им тягостно и Уэйд идет в свой номер раньше, чем планировал. В одиночестве. И к тому времени, как он делает это, коридор начинает качаться у него перед глазами, но не от выпитого.***
Уэйду кажется, что он запирает дверь за собой, когда входит в свою чужую комнату на одну ночь, но, на самом деле, он не делает этого. Его шатает и, кроме того, о том, что Уэйд не в порядке, свидетельствует спешность, с которой он расстегивает верхние пуговицы своей рубахи. В любой другой момент каждое его движение было бы проникнуто плавностью, ведь Бен Уэйд — человек, который не спешит жить, потому что не спешит умереть. Уэйд не слышит, что не запер дверь, потому что так и не прозвучавший щелчок замка от него скрывает его шумное дыхание и поднявшийся звон в ушах. Тяжесть во всем его теле. Смятение внутри него. Уэйд давно уже не мальчик и не пугается своих ощущений, когда усаживается на стул и пытается справиться с приступом глубоким дыханием. Он закрывает глаза. Выругивается сперва про себя, затем вслух. Бродячий альфа-охотник за головами сбил с толку его организм. Не теряя юмора, Уэйд хмыкает, отстраненно думая о том, что его новый знакомый с выразительно хищной внешностью обладает потрясающей фертильностью, раз одного разговора с ним было достаточно, чтобы натравить на Уэйда все его плохо приручаемые ощущения. Под влиянием этих мыслей Уэйд против своей воли обращается к воспоминаниям обо всех когда-либо встречавшихся ему альфах, сравнивая. Вельвет, героиня его историй-«дочь морского капитана», тоже была альфой. С их встречи его тянуло к альфам-женщинам очень долгое время. Пока поблизости не появился другой типаж. Впрочем, это не совсем справедливая оценка; Уэйд положительно уверен, что других таких, как его верный заместитель, не снискать ни в одном уголке Территории. Дальше Уэйд, как и всегда, хвалит себя за осмотрительность, с которой он принимает варево, которое закупает у китайской карги. Без него ему сейчас было бы совсем тяжко. И произошедшее сегодня — это напоминание о том, что ему пришло время скоро снова наполнить флягу медикаментом. Но то будет потом, гораздо позже, а прежде, — Уэйд морщится и поджимает пересохшие губы, — он еще должен перетерпеть бурю. ...Все еще во власти головокружения и прочих неприятных переживаний, Уэйд принимается вспоминать Библию. Строки, отложившиеся наизусть в его существе с детского возраста, не заставляют себя ждать. Долгое время Писание было его единственным спутником и потому множество раз повторенные слова даже не требуют от него полного их осознания, а просто напоминают о возможности покоя и ясности, когда всплывают в его уме. Он не может отследить, сколько времени проводит таким образом. Возможно, Уэйд даже успевает задремать, потому что оклик Чарли становится для него полной неожиданностью. — Босс? Босс! — за этим следует еще больше голоса Чарли, проникнутого страхом, и его расторопные шаги к нему: — Что случилось?! Кто это был? Это был тот подонок? Что он сделал? Босс! Уэйд открывает глаза. Чарли нависает над ним, заслоняя собой свет потолочной лампы, и из-за детского испуга в его широко распахнутых зеленых глазах и во всем выражении лица, Чарли выглядит даже моложе, чем он есть, — несмотря на его отрощенную для солидности медовую бороду. Чарли протянул было к нему руки в беспальцевых перчатках, но так и не решается коснуться. Уэйд с удовольствием отмечает его доказанную уже не раз дисциплинированность. Чарли снова зовет его, не сдерживая нервную и признательную за проявленное внимание улыбку: — Босс? — Он справляется еще раз, негромо и мягко, кое-как обуздывая свою тревожность: — Босс, что с тобой? Уэйд вздыхает, моргает несколько раз. Он собирается с мыслями и выносит решение. — Все в порядке, Чарли, — весомо, бодрясь, отвечает Уэйд и слышит, как его собственный голос звучит хрипло, будто он не смачивал горло уже несколько дней. — Но, я думаю, мне потребуется твоя помощь. Уэйд притягивает Чарли к себе одной рукой. Приютившись так, с носом за поднятым воротником куртки Чарли, вплотную к его голой шее, Уэйд чувствует, как постепенно его собственные вдохи становятся все осознаннее, а сердце бьется все спокойнее. Где память его происхождения берет начало, там рождается запах, который— В один из моментов этого со-переживания Уэйд замечает, как Чарли аккуратно кладет руку ему на спину в робком защищающем объятии. Уэйд допускает это. Отстраненно, будто сквозь сон, он размышляет о том, что Чарли не осмелился бы, если бы не его, Уэйда, собственный окутывающий Чарли запах сейчас и не их беспрецедентно близкий контакт. Ведь Чарли прячет и бережет свои чувства, хотя они оба прекрасно все знают не первый год. Уэйд так же слышит, как Чарли едва слышно выдыхает, но больше никак не выражает, как много для него значит этот момент. Уэйд благодарен ему. Действительно благодарен. Сам Уэйд боится задумываться о глубине чувств своего заместителя, потому что догадывается: Чарли, не дрогнув, спустился бы за ним в преисподнюю. Простил бы ему любое предательство. И стоит Уэйду поверить в это, как сейчас, ему начинает казаться, что это может спасти его, Уэйда, душу. Эти мысли опасно подводят его, пропащего, загрубевшего внутри грешника, к горячей влаге в глазах, поэтому Уэйд направляет свои мысли по другим рельсам. Он не может не отметить про себя, не в первый раз: чрезвычайно иронично найти любовь и всепрощение в одном из самых безжалостных людей, которых он когда-либо встречал. Его пути и впрямь неисповедимы. Взяв как можно больше от интимного момента, Уэйд позже говорит: — Спасибо, Чарли. Его тон безошибочно подразумевает, что Чарли может его отпустить. Чарли медлит, прежде чем послушаться, будто не слышит его сразу. Не пришедший в себя от шока, какое-то мгновение Чарли смотрит на него так, будто Уэйд — это звезды в диком небе в ясную ночь, а Чарли — первый человек, который видит их в первый раз за всю историю с момента сотворения мира. Затем, Чарли стыдливо отводит глаза и хрипло выговаривает: — Тебе нужно отдохнуть... Для этого придется лечь, потому что ты не сможешь проспать на стуле. Можешь стоять или мне поддержать тебя? Я уложу тебя и пойду за врачом. Уэйд опускает голову и смеется, чем тут же заставляет другого замолчать. Снова подняв голову после паузы, Уэйд произносит: — Я солгал тебе, Чарли Принц, — его слова звучат твердо и многозначительно и Уэйд смотрит на Чарли испытующим взглядом, когда обращается к нему. В его виде и голосе таится опасность. — Я надеюсь, что ты понимаешь, почему. Уэйд рассуживает для себя, что пусти он все на самотек, ему придется выносить беспокойное молчание Чарли, который не задаст ему вопросов, но станет теряться в версиях и переживать. Неразрешенные вопросы отвлекают от дел, могут стоить секундной задержки реакции и, уже вследствие этого, разных потерь. Как любой бизнесмен, Уэйд привык сокращать свои риски. — Я не в обиде, босс... — Скажи мне, ты понимаешь? — надавливает Уэйд. Он чувствует, как веко на его левом глазу подергивает от внутреннего напряжения, когда неотрывно смотрит на Чарли исподлобья. В комнате сгущается вся тяжесть его тайны и то, что она была удержана от Чарли, — но вовсе не из-за недоверия к нему или... непринятия. Уэйд подозревает, что должен выглядеть бескомпромиссно, жестко и даже убийственно. Он проверяет своего заместителя и в то же время рассчитывает на то, что Чарли поймет его и отреагирует должным образом. Чарли молчит какое-то время. Затем, хмыкает и мягко отзывается, пытаясь улыбнуться ему: — Конечно, босс. Я никому не скажу, мои губы запечатаны. Уэйда поражает легкость, с которой Чарли говорит ему это. Так Бен Уэйд окончательно убеждается: секрет того, как обходиться с секретами, прост — не не иметь их, что маловозможно, но найти тех, кто не задействуют их против тебя. Из-за своего удивления Уэйд не сразу находится со словами дружеской благодарности или покровительственной усмешки, а уже вскоре он напрягается, потому что Чарли принимается разоблачаться. Но прежде чем Уэйд успевает отреагировать агрессивным оскалом, Чарли уже протягивает ему свою любимую куртку из светлой кожи, оставаясь в бордовой рубахе и такого же цвета выгоревшем на солнце шарфе. Он смотрит не на Уэйда, а в сторону, слегка склонив голову набок и часто моргая. Уэйд понимает еще до того, как Чарли объясняется ему: Чарли Принц быстро соображает и особенно когда речь идет о том, чтобы как-либо помочь ему. И он не подводит его и сейчас. — Я могу оставить тебе свою куртку. Или шарф. — К своим словам Чарли тихо добавляет: — Чтобы было спокойнее. Уэйд задирает подбородок и соглашается. — Я не откажусь. Куртка и шарф нужны тебе самому, так что, оставь-ка ты свою шляпу. Чарли кивает и передает ему запрошенный предмет своего гардероба. Уэйд перенимает его, избегая соприкоснуться пальцами. За этим наступает неловкость. — Ты уверен, что все окей? Может… может, я могу сделать что-нибудь еще? Сходить к аптекарю? Уэйд слышит, что Чарли предлагает с пониманием, что он откажется, но не может не предложить. Уэйд улыбается. — О, ты уже очень помог. — Уэйд со значением поднимает брови. — Я больше не стану тебя задерживать. Напоследок Чарли оборачивается в двери. — Босс. Пожалуйста, постарайся хорошо поспать. Уэйду по старой привычке хочется зарисовать его лицо выносливого человека, его преданный взгляд в этот момент. Он утешается тем, что его блокнот закончился и ему бы в любом случае не хватило художественного таланта. Уэйд ухмыляется. — Не беспокойся, Чарли. Завтра я уже буду как новая монетка. Оставшись один за закрытой дверью, Уэйд перелезает на кровать, задействуя свои новообретенные силы для борьбы с качкой. Он забрасывает скрещенные ноги на изножье, а руки за голову, и думает о том, что хотя Чарли ничего не сказал на этот счет, он точно будет сторожить снаружи. Позаботится о том, чтобы выдумать историю для парней. Устроит ему завтрак в номер и, может быть, что-нибудь еще, о чем он сам еще не подумал. Уэйд берет в руки оставленную ему широкополую черную шляпу. Сейчас этот предмет внушает ему надежность, как и металл «Божьей длани» в его руке, — но надежность эта совсем другого рода. Уэйд вздыхает и расслабляется, доверяя Чарли сделать все, как подобает. Он усмехается и вслух цитирует отрывок, прежде никогда не понимавшийся им в полной мере, но весьма уместно ложащийся в пространство комнаты сейчас: — И, как брат, явится во время несчастья.***
— Мистер, у вас есть брат-близнец? Мортимер поворачивает голову к обратившемуся к нему мужчине за стойкой. Он терпеливо ждет, пока бармен не выложит причину, по которой он его побеспокоил. Как и всегда, под его невпечатленным взглядом такое объяснение не заставляет себя ждать. — Видите ли, мне вроде бы и кажется, что я видел вас здесь вчера, — признается бармен, замявшись. — Но что-то мне говорит, что я могу и ошибаться. Выражение лица Мортимера над трубкой немного меняется. Привыкший к одиночеству в своих странствиях, он решает вознаградить бармена за то, что тот решился заговорить с ним. Он хмыкает. Руки бармена крепче стискивают бутылку, когда Мортимер вместо ответа тянет руку под свой плащ. Но достает он оттуда всего лишь флакон с прозрачной жидкостью, который и опускает на барную стойку перед барменом. — Мы не всегда видим глазами, — говорит Мортимер. — Так что, вчера вы в определенном смысле действительно видели меня иначе. Вот, кого вы видели. — Бармен непонятливо хмурится и Мортимер добавляет с ноткой юмора: — Мистер Мускусная Эссенция. Вздумай вы надушиться им, этот раствор заставит окружающих принять вас за альфу. Бармен разглядывает диковинку и, все еще не понимающий, но безусловно впечатленный, не удерживается от следующего, напрашивающегося вопроса. — Но… зачем вам это? Мортимер сперва выпускает дым изо рта и лишь потом отвечает ему. К тому моменту бармен поднимает взгляд от флакона к его обладателю, возвращающему его к себе во внутренний карман плаща. — Альф обычно обходят стороной. Людям привычно сомневаться в своем зрении, но не в обонянии. Они даже не осознают воздействие на себя. Последние несколько лет я нахожу этот трюк весьма удобным. В голосе и во всем виде Мортимера сквозит интеллектуальное самодовольство. Он даже немного признателен бармену за возможность наконец-то рассказать кому-то о своей уловке. — Но на этот раз я еще и тестировал одну гипотезу. — Мортимер закусывает трубку, одновременно приподнимая уголок рта в многозначительной усмешке. Он смотрит на лестницу, ведущую на второй этаж салуна. — И она прекрасно доказала себя.