Она открыла глаза. В больничном отсеке свет был приглушён, наверное, из-за позднего времени суток. Повернув голову, Элизабет обнаружила рядом сидящего на стуле Чарли, который дремал, облокотившись левым боком о стену. Она умилилась такому зрелищу и улыбнулась, но улыбка с её лица исчезла, как только она вспомнила то, что с ней произошло совсем недавно. За страшными и грустными воспоминаниями сам собой пришёл вопрос о том, почему она ещё жива и её не убили какие-нибудь автоматизированные машины больничного отсека. Элизабет не верила, что фабрика могла так быстро остыть и сдаться после первого поражения, ведь обычно такими вещами, как серьёзное желание убить, не кидаются! Но, быть может, это ей показалось? Может, она просто упала в обморок, скажем, от переутомления, а всё, что было до этого, включая воскрешение отца, обычный сон?
Элизабет села в кровати и спустила ноги на пол. Она хотела проверить, сон это был, или правда. Проверить просто — она запомнила местонахождение той секретной комнаты и способ входа, и если пройти не получится, а эта стена окажется обычной, то значит, что это всё было сном. Но тут Чарли дёрнулся и открыл глаза, видно, его разбудило шуршание простыни и одеяла.
— Элизабет! Ты очнулась! Это хорошо, — улыбнулся он.
— Да, — улыбнулась она в ответ. К ней в голову пришла идея. Она помнила, что всё начало темнеть перед глазами в той комнате с сердцем фабрики, соответственно, её кто-то нашёл, значит, если это не сон, то этот кто-то тоже должен был зайти в эту комнату — Чарли, — позвала она.
— Да?
— А кто меня нашёл?
— Я.
— Скажи, а где ты меня нашёл? — Её сердце начало биться быстрее. Она не понимала, почему волнуется, ведь это ясно, как Божий день, что это всё её выдумка, в реальности такого быть не может.
— В какой-то комнате. Я её раньше никогда не видел, она большая и со странным механизмом по центру. — Сердце Элизабет пропустило удар. А почему? Потому, что фабрика действительно живая, и она хочет убить её и всех остальных. — Кстати, Элизабет, а что это произошло? Я не понял ничего. Я увидел тебя стоящей у перил, рядом с тобой стоял мистер Вонка. Я, конечно, привык к его ненормальности, но разговаривать разными голосами и противоречить самому себе — по-моему, это уже слишком! А потом он вообще растворился в воздухе, будто его и не было, со страшным криком! Я бы ещё постоял в ступоре, вот только ты чуть не упала, пришлось ловить тебя. — Последнюю фразу мужчина произнёс с улыбкой.
— Чарли, — начала Элизабет очень тихим голосом, — дело в том, что… Это не совсем был мой папа.
И она рассказала ему всё, что тогда произошло, и что она услышала от самой фабрики. Чарли слушал очень внимательно, с каждой минутой его выражение лица становилось всё более удивлённым, иногда пробегала тень страха. И вот наконец Элизабет закончила свой рассказ.
— Ну что, идём собирать вещи? — Встал со стула Чарли.
— Собирать вещи? Но зачем? — Удивилась Элизабет.
— Как это зачем?! Ты живёшь не то, что бок о бок, ты живёшь В здании, которое ХОЧЕТ и МОЖЕТ тебя убить! Причём не только тебя, но и всех нас!
— Ну и как ты собираешься уходить отсюда?
— В смысле?
— Ты же понимаешь, что раз фабрика хочет нас убить, то вряд ли выпустит.
— Есть разные варианты. Можно перелезть через стену, можно позвонить в полицию. В конце концов, сломать ворота можно. Так что всё, идём. — Чарли встал со стула.
— Чарли, я… Я остаюсь. Вы можете уходить, но я остаюсь. — Тихо сказала она.
— Что?! Элизабет, ты с ума сошла?!
— Возможно, — пожала плечами она. — Но, я тут подумала… Мало того, что я здесь родилась и здесь мой дом, так ещё и сомневаюсь, что наш уход сильно поможет. Думаю, убийство нас — это лишь вопрос времени.
— О чём это ты?
— Ну вот смотри. Она нас всей душой ненавидит. Почему? Потому, что ей не доставалось внимания. Ведь, по сути, она терпела всех и каждого, пока не появилась я и не стала отбирать всё время и внимание своего отца, да и, в общем-то, всех остальных тоже. То, что она может дотянуться до нас, куда бы мы не бежали, я думаю, это лишь вопрос времени, ведь если она смогла «оживить» человека, то, наверное, ей и не такое по плечу. И вот я подумала — может, если ей уделять время и внимание, заботиться и думать о ней, то, быть может, мы сможем помириться с ней.
Чарли смотрел на неё, как на ненормальную и умственно отсталую.
— Элизабет, ты понимаешь, что то, что сейчас ты предложила, это примерно тоже самое, что и попробовать упросить маньяка, который напал на тебя, отпустить?!
— Нет, это не тоже самое!
— Да, ты права.
Это ещё хуже, ведь в отличии от маньяка, который тоже является человеком,
это — машина, внутри которой ты живёшь, и которая имеет полную власть над тобой, пока ты тут! — Чарли уже почти кричал.
— Всё равно, — тихо, но твёрдо сказала Элизабет. — Я не смогу уйти. Я останусь здесь. Чарли, ты можешь уйти, я всё пойму и не обижусь. Я остаюсь здесь. Даже если меня убьют, то я умру там, где и хочу — здесь, дома.
Она встала с кровати, надела свои туфли и вышла из больницы, оставив Чарли стоять и ошарашенно смотреть ей в след.
***
Прошли три дня. Три дня, полные рисков и щекочущие нервы лучше, чем американские горки. Потому, что очень часто автоматизированные двери, через которые проходила Элизабет, могли закрываться очень быстро и тогда, когда она ещё была в их проёме, таким образом пытаясь её убить превратив в лепёшку. Теперь она проходит через дверные проёмы очень быстро, едва успевая проскочить, но всё же один раз её волосы прищемило дверью. Из этого всего Элизабет сделала вывод, что фабрика может контролировать все механизмы, которые были автоматизированы. Именно этим она и объяснила то, почему сломалась машина в противоположном конце фабрики, и почему впервые за всю историю лифт перестал работать именно в то время, пока она мило беседовала с фабрикой: первое — чтобы Чарли был далеко; второе — чтобы шёл пешком, а, соответственно, пришёл намного позже, чем нежели поехал бы на лифте.
Друзья были в шоке, когда Элизабет рассказала им о фабрике и о том, что она собирается остаться, но всё же решили остаться вместе с ней. Чарли, с очень недовольным лицом и ворчанием под нос, тоже согласился остаться. Теперь все шестеро, когда проходили в дверные проёмы автоматизированных дверей, играли с фабрикой в игру «Кто быстрее», и, пока что, слава Богу, выигрывали люди. А ещё машины стали чаще «ломаться» — могли перегореть какие-нибудь электрические провода. Но Чарли тут же понял, что к чему, поэтому разбирались с машинами теперь только умпа-лумпы, ведь убивать их сильным ударом тока фабрике не было смысла, к ним она не чувствовала неприязни.
Помимо кординальных изменений образа жизни больших обитателей фабрики, изменилось ещё кое-что — подражание Элизабет отцу ослабло, она уже не вела себя в точности, как он. Конечно же, пятеро друзей обрадовались этому, но они не понимали, что такого произошло. А произошло то, чего Элизабет не хватило двух с половиной лет назад — она попрощалась с отцом, услышала его последние слова и была рядом с ним. Казалось бы, ничего такого, но для Элизабет это было важно.
***
— А знаешь, пап, — она сидела около могилы отца уже около пятнадцати минут и изливала душу, — я и раньше это замечала, но сейчас Чарли стал ещё красивее, хоть другие этого почему-то не замечают. И когда он узнал о том, что фабрика живая, сначала хотел поступить умно, но зачем-то послушал меня и остался. Сказал, что я ему как младшая сестра, которую он не может бросить. Но я не знаю, почему мне не понравилось, когда он назвал меня сестрой. Может быть я хочу, чтобы я была ему не просто сестрой, а кем-нибудь другим? Кем-нибудь… Ну я даже не знаю. Любимой что ли? Да, наверное. Подожди… — Её глаза округлились — Так это я что, получается, влюбилась? Странно… Странно то, что я с ним живу бок о бок с самого рождения, а влюбилась только сейчас. Да и не только я странная, но и Верука с Майком. Они тоже знакомы с Августом и Виолеттой уже очень давно, но полюбили только сейчас. Но, странные ли мы? Ведь, по сути, бывает разное. Может быть, к сорока годам мы все как-то изменились, и внутри нас что-то щёлкнуло. Ведь возможно всё.
