Головная боль

      Это утро не обошлось без горячих споров, убеждений и интересных рассказов про чай. Если говорить по порядку, то началось всё с обычного, ничем не отличающегося от остальных завтрака. За исключением некоторых деталей: мы завтракали под открытым небом прямо на свежей траве.       Прошлой ночью нас здорово потрепало, так что пришлось сделать внеплановую остановку в степной зоне заброшенных земель. Оценив масштабы поломки, Сузуки-сан, наш главный механик и мастер своего дела, заявил, что на починку уйдёт немало времени и в лучшем случае мы двинемся дальше только завтра с утречка.       К счастью, по словам некоторых самураев, эта местность была вполне безопасной и относительно спокойной, если держаться настороже и быть готовыми ко внеплановой атаке. Хатори, вопреки моим уговорам пойти поесть и немного отдохнуть, решил, что будет благоразумнее остаться на посту. Дозорный приветливо махнул мне рукой, чуть не уронив при этом бинокль. Я шутливо показала ему кулак, на что он, кажется, только рассмеялся и продолжил смотреть вдаль.       — Попробуй! Я же не пересолила? — от созерцания дозорного меня отвлекла Мумэй. С завидным энтузиазмом она протянула мне ложку бульона, глядя прямо в глаза и ожидая вердикта.       — Совсем немного. Но не страшно, чуть-чуть разбавим кипятком.       Девушка разочарованно вздохнула, помешивая бульон уже без особого энтузиазма. Я мягко схватила её и за плечи и поспешила подбодрить, сказав о том, что она быстро учится, несмотря на маленькие ошибки, и что овощи, ко всему прочему, у неё получается резать куда аккуратнее, чем у меня. Это немного приободрило её, и она тут же принялась с особым усердием очищать чеснок.       — Ещё бы у неё не получалось резать овощи, — как-то едко заметил рыжеволосый мальчишка, сидевший недалеко от нас на траве. Он точил кухонные ножи. — Она же шинковала мертвецов направо и налево. Да и не только их, как я слышал.       — Такеши, — я осуждающе нахмурилась, не убирая рук с плеч уже успевшей разозлиться Мумэй, — я разрешила тебе помочь нам, чтобы ты не доставал самураев своими глупостями.       Такеши пополнил наши ряды совсем недавно. Это был мальчишка лет тринадцати. Мы подобрали его на заброшенной станции к северу отсюда. Он был единственным, кто уцелел. Прятался под обломками крыш и почти не высовывался, пока его не нашли. Как-то за ужином, когда я кормила самураев, они рассказали, что он выжил только благодаря тому, что вовремя заметил приближающуюся опасность и, не предупредив никого, бросил продовольственный склад, где работал со своими товарищами, кинувшись к самой высокой точке станции. Гакаку ещё со смехом рассказывал, как его чуть не хватил удар, из-за того что мальчишка направил на него ружьё, настолько тот был напуган.       Он был совсем ещё ребёнком и мне было его искренне жаль, так что я постаралась отнестись к нему по-человечески. Сытно накормила и уложила спать на своё место. Он, видимо, испытывал некую благодарность, поэтому старался во всём помогать и очень скоро стал «своим». Однако это не даёт ему права кидаться беспочвенными обвинениями только из-за того, что он наслушался всякого от местных сплетников.       — Не зазнавайся, шкет. Ты выжил только благодаря своей трусости, — Яхаги, один из механиков, сидевший за низеньким столиком и доедавший свой хлеб, окинул рыжего равнодушным взглядом.       Такеши нахмурился и вскочил с места. Видимо, его это сильно задело. Он резко положил на стол уже заточенные ножи и угрюмо прошипел:       — Да лучше я превращусь в труса на какое-то время, чем стану трупом навсегда. — В его глазах было столько злобы и обиды, что я невольно поёжилась. Поджав губы и помолчав немного, он неожиданно повернулся ко мне и удивительно спокойным голосом спросил: — Есть ещё что-то, с чем я могу помочь?       Я не смогла отказать ему и, слегка растерявшись, всё-таки попросила принести ведро воды, чтобы позже вскипятить её и помыть посуду. Он ушёл, ничего больше не сказав, — только бросил недоверчивый взгляд в сторону моей подруги.       — Похоже, ты ему нравишься, — ехидно шепнула мне на ухо Мумэй, когда парень отошёл на достаточное расстояние.       — Глупость какая! Он же ещё ребёнок! — Хотелось смеяться, но очень некстати я почувствовала, как загорелись мои щёки. Вот беда, и кожа бледная. Пришлось отвернуться и поспешно налить Яхаги ещё чаю, игнорируя кабанэри, бубнящую под нос что-то про свой собственный возраст.       — Спасибо, Каджика, обещаю, после этой кружки сразу побегу к остальным! — пообещал механик, неловко поправляя очки и совсем не обращая внимания на моё красное лицо, за что я была очень ему благодарна.       — Яхаги! Если уж отлыниваете, то не втягивайте в это нашу милую housewife, — откуда ни возьмись к нам подскочил главный механик. Выглядел он непривычно сердитым и слегка взволнованным.       — Сузуки-сан, Вас что-то тревожит?       — Бронепоезд по швам трещит, вот что меня тревожит! — не без недовольства отметил голландец, не глядя помечая что-то у себя в чертеже, который он принёс с собой на нашу импровизированную кухню под открытым небом. — И как мы до сих пор оставались on the move, понять не могу!       — Что ж, это поможет Вам лучше думать, — я поспешно протянула Сузуки кружку ароматного зелёного чая, должна сказать, довольно приятного на вкус. Я выторговала драгоценную матчу у скупого торговца на позапрошлой неделе почти за бесценок и очень-очень гордилась. Всё-таки чай — это то, что позволяет хоть немного расслабиться в наши неспокойные дни, а значит, имеет огромную ценность. Так я считаю.       — Горячо. Но вкусно! Конечно не Earl Grey, но тоже весьма приятный.       Услышав незнакомые слова, я посчитала нужным спросить, но меня опередила Мумэй:       — «Эру Грей»? Что это?       Услышав вопрос, который он, по-видимому, с нетерпением ожидал, Сузуки будто весь засветился подобно тысяче сигнальных огоньков. Что и говорить, он особенно любил рассказывать нам что-то, о чём мы раньше не никогда слышали. Детям очень нравилось проводить с ним время, слушая невообразимые вещи про Санту Клауса и песенки про Янки Дудля, которую они уже выучили наизусть и каждый раз напевали трёхголосным хором к несчастью особых любителей спокойствия.       — Это special kind чёрного чая у нас в Европе. Знаете, он отличается таким… Как это сказать… Освежающим taste.       — Чёрный чай? — меня очень удивило подобное, ведь у нас в Хиномото привыкли заваривать исключительно зелёный. Я живо расспросила Сузуки о разных сортах, потому что мне до одури надоело пить один и тот же чай, безумно хотелось чего-то нового. Я подумала о том, что могла бы попробовать приготовить какую-нибудь альтернативу нашему привычному питью, и, раз мы очень кстати сделали остановку в местности, прилегающей к лесу, можно было бы и воспользоваться этой возможностью.       Стоило мне поделиться этой мыслью с главным механиком, как он тут же начал рассказывать мне всё, что знает. Любопытно было не только мне, потому что Мумэй, забыв про бульон, присела рядом с Яхаги, подперев бледную щёку маленьким кулачком. Механик же продолжал доедать хлеб с перетёртыми бобами, слушая при этом своего начальника.       — Ого, чай правда бывает жёлтым? — удивилась кабанэри, меняя положение и теперь обеими руками опираясь о стол. — Хотела бы я попробовать!       — …И знаете, я давно не пил липовый. Он пахнет как honey, хорош от простуды и лихорадки, к тому же у него приятный цвет. Я пил его в детстве, когда гостил у моего great-grandfather, — предавшись воспоминаниям, он задумчиво обернулся в сторону зелёного леса. — Я слышал, у вас здесь растёт особый сорт липы. Вот бы try to make из неё травяной чай.       Мысль приготовить какие-нибудь необычные чаи из ягод и цветков деревьев прочнее закрепилась во мне, и я немедленно заявила, что хочу сейчас же отправиться за ингредиентами в чащу леса. Если в наличии нет другого чая, почему бы самой его не сделать? Я никогда до этого не пыталась самостоятельно сделать какой-нибудь чай, но, если высушить лепестки цветов и смешать их с обычными листьями нашего чая, должно получиться. Это, конечно, будет не высшее искусство в лучших традициях чайной церемонии, но уж точно лучше порядком приевшегося обычного зелёного… Сидевшие за столом приняли мою идею неоднозначно, но я всё равно всё для себя решила, так что принялась быстро убираться, чтобы не оставлять всё на других женщин.       — Не думаю, что это того стоит, Каджика, — помрачнел Яхаги. — Местность, может, и спокойная, но в лесу есть свои опасности. От скоплений кабанэ до каких-нибудь беженцев-головорезов.       — Не бойтесь, я пойду с ней и защищу её в случае опасности! — Мумэй тут же подскочила и начала мне помогать. Кажется, её эта идея воодушевила так же, как и меня, так что я благодарно улыбнулась ей.       Чуть позже, поделившись своими планами с Тай-сан, настойчиво убедив её в том, что мы не уйдём далеко и всё-таки получив её одобрение, мы с кабанэри убежали в пятый вагон переодеваться. Там была только Сагео, штопающая ярко-красное хаори. Она показалась мне необычайно бледной в этот день, и я уже собиралась спросить о её самочувствии, как Мумэй тут же начала с воодушевлением делиться нашими планами, натягивая привычную обувь. Я тем временем уже успела переодеться в более удобную для долгой ходьбы одежду и начала освобождать корзинки для чистого белья. Они должны были подойти.       — Я пойду с вами, — неожиданно заявила Сагео, отбросив в сторону работу.       — Ты уверена, что хочешь? Выглядишь неважно.       — Я в порядке! А сидеть здесь просто пытка. Меня уже тошнит от этого поезда, хочу наружу.       Её слова тяжёлым звоном отозвались в сердце, ведь я прекрасно понимала её чувства и всем сердцем поддерживала её стремление вырваться из «клетки». Размышляя об этом, я вдруг вспомнила о детях.       Что и говорить, всё-таки некоторых новость о внеплановой остановке очень даже обрадовала. Например, моих непоседливых подопечных, самых маленьких обитателей Крепости. Очень уставшие от бесконечного путешествия, они были крайне рады возможности побеситься на травке и побегать вокруг поезда. Я могу их понять. Даже взрослым тяжело даётся дорога от станции к станции, что уж говорить о детях, таких как та же Сагео, которая, как ни крути, всё равно была ещё ребёнком.       Надевая поверх белой блузки светло-зелёное хаори, я вдруг улыбнулась, вспомнив забавное утреннее событие: Ичиношин, самый старший из мальчиков, возился с Ниноске, стараясь научить того понемногу ходить, и превратил весь процесс в милую детскую игру. Котаро, маленький чертёнок в обличии непоседливого мальчишки, тоже пытался принимать активное участие в этом ответственном деле, но ему быстро надоело, так что, найдя среди травы довольно красивую палку, он закрепил её за пояс и начал весьма похоже изображать одного небезызвестного грозного самурая. Он то подходил ко всем и начинал демонстративно ворчать, то внезапно доставал импровизированную катану и замахивался на прохожих, которые, по его мнению, отлынивали от работы. Подобные воспоминания, хоть и свежие, грели сердце. Несмотря на все пережитые события, они всё равно оставались детьми и умели прекрасно проводить время, словно самая обычная детвора со станции.       — Хорошо, пойдём втроём, — в конце концов я решительно кивнула, и, вооружившись довольно объёмными корзинками, мы покинули вагон под недовольное замечание Мумэй о двух её хвостиках, которые она в спешке косо завязала и не может теперь поправить.       Прежде чем отправиться в лес, я оглянулась на полянку прямо перед бронепоездом и с облегчением вздохнула. Саё была в порядке. Стоило ей сойти с поезда, как она сразу же убежала к Санме-сан, со всей серьёзностью намерений убедив меня в том, что хочет сплести веночек для «братика Кибито». Это было настолько очаровательно, что я решила довериться её энтузиазму, однако попросила Санму присмотреть за ней. Всё-таки Саё ещё маленькая.       — Подождите, я же не сказала Икоме! — внезапно девушка-кабанэри так и подскочила на месте, и я тут же хитро прищурилась.       — Ох, ну да, твой ненаглядный будет переживать, если не найдёт тебя перед обедом, — я шутливо ткнула её локтем, а потом приложила обе ладони к щекам, изображая смущение. Это была моя маленькая месть за сегодняшнее.       Мумэй словно по щелчку пальца вспыхнула, подобно маленькой спичке, и, выкрикнув возмущённое «Каджика!», убежала в сторону столпившихся механиков, крича нам на ходу, чтобы мы её подождали.       Я была совсем не против и завела с Сагео разговор о закупках, которые мы сделали на позапрошлой неделе. Моя душа до сих пор кипела, вспоминая безбожные цены на хлеб, однако мою гневную триаду о качестве льна в этом году оборвал чей-то громкий голос, звавший одного из моих подопечных. Я обернулась и узнала в кричавшем вечно чем-то недовольного самурая. Курусу. Он стоял на мостике четвёртого вагона, и до него было немногим меньше трёх хиро. До неприличия ровная спина, широкие плечи, скрещённые на груди сильные руки и взгляд, никогда не предвещающий ничего хорошего. Жуть какая.       — Подойди сюда, мелкий дьявол. — Сначала я ничего не поняла, но в следующую секунду увидела, как Котаро, слегка напуганный, но в большей степени недовольный тем, что прервали его затянувшуюся игру, пристыжено приблизился к этому хмурому мужлану, семеня ножками по не очень устойчивой лестнице мостика. Я напряглась всем телом, но решила пока не двигаться с места. Котаро, возможно, переборщил, весь день пародируя мужчину, и ему следует держать ответ.       — Объяснись, — коротко отчеканил Курусу, всем своим видом выражая недовольство, уже после того, как ребёнок приблизился на достаточное расстояние.       — Я просто игрался! — начал было возмущаться мой мальчик, но стоило ему встретиться взглядом с парой грозовых туч вместо глаз, как он тут же стушевался. — Я больше не буду, честно! Это шутка была!       — Хотелось бы верить, но ты уже не в первый раз так проказничаешь. Так нравится расстраивать людей? — проговорил он низким голосом, меняя положение рук и угрожающе наклоняясь к ребёнку. — Что ж, раз эта наглая девка не может вас нормально воспитать, я сам преподам тебе урок.       Это меня разозлило. Что значит «наглая девка»? Я поняла, что обязана вмешаться. Не позволив себе думать, я в три шага оказалась около лестницы, с вызовом глядя на самурая снизу вверх.       — Не разговаривай так с ним! — я резво зашагала вверх по железной лестнице, чтобы наша разница в росте не была такой внушительной. Особой пользы от этого не было: я всё так же смотрела на него снизу вверх, но всё равно приняла как можно более хмурый вид, сведя брови к переносице и копируя его недавнюю позу.       — Хочешь, чтобы он и дальше делал всё что в голову взбредёт? — мужчина даже не посчитал нужным взглянуть на меня, лишь повернул голову. — Никакой дисциплины, никакого чувства уважения. Чему ты вообще учишь этих оборванцев? — он скривился словно от отвращения и теперь уже полностью переключился на меня. Оперевшись одной рукой о перила, он повернулся всем корпусом и грозно навис надо мной.       — Какая ещё дисциплина? Они дети, а не твои солдаты! Ты в своём уме? — я слегка отодвинулась, прижимая к себе обиженного, сжавшегося Котаро, и поглаживала его по голове в попытках успокоить. — Посмотри, ты напугал его! Может, Котаро немного заигрался, но это не значит, что ты можешь его вот так отчитывать и уже тем более наказывать. А ты, — я обратилась уже к мальчишке, — быстро извинись.       Ребёнок начал было что-то мямлить, но после моего строгого взгляда всё же сдался и, зажмурившись изо всех сил, выпалил:       — П-прости меня! — и тут же со всех ног забежал внутрь вагона. Я осталась на месте. Курусу, уже собиравшийся что-то сказать, придирчиво осмотрел меня с ног до головы, словно ища, за что зацепиться, чтобы сделать едкое замечание, но в конце концов без особого интереса спросил:       — Куда это ты вырядилась? Мы даже не на станции.       — Тебя это не касается, чёрствый мужлан.       — Мы в лес! Каджике нужны цветочки для чая! — за моей спиной раздался бодрый крик внезапно вернувшейся Мумэй. Стащив меня с мостика, она потянула меня в сторону уже заждавшейся Сагео.       — Ты в своём уме, женщина? — крикнул самурай нам в след. — Вы совсем страх потеряли? В лесу может быть опасно, а я не собираюсь искать потом ваши трупы.       — Тебе и не придётся, — самодовольно бросила Мумэй, даже не оборачиваясь. Я только тихо позлорадствовала, ведь на это Курусу нечего было возразить. Каким бы занудным он ни был, он признаёт Мумэй и её силу.       — Ну? Мы когда-нибудь уйдём? — недовольно пробурчала Сагео, протягивая нам наши корзинки, которые всё это время держала. Впрочем, её настроение быстро улучшилось, когда Мумэй начала в подробностях описывать всё негодование, тревогу и возмущение на лице Икомы, который долго пытался убедить её отказаться от этой затеи, а вместо этого спокойно играть в сёги и разминаться, пока он и другие механики решают проблему с баками.       — Он слишком сильно опекает тебя, — заметила девушка, пока мы спускались вниз по склону, двигаясь в сторону леса.       — В этом весь Икома.       Весь наш путь прошёл в весёлых разговорах и безобидных подтруниваниях друг друга, но не успели мы оглянуться, как уже добрались до места назначения. Примерно половину пути — даже чуть больше — мы преодолели довольно быстро, благодаря широкой тропе. Дальше же, увы, нам пришлось пробираться через цепкие заросли маленькими вагончиками, осторожно следуя друг за другом. Мумэй шла впереди, за ней вышагивала я, а Сагео с трудом обходила кустарники в попытках выйти к тропинке и не отстать от нас. Наша с ней физическая форма оставляла желать лучшего — пришлось делать три короткие остановки. Девушка-кабанэри терпеливо ждала, пока мы отдышимся и придём в себя.       Было стыдно тормозить всю нашу скромную процессию, ведь именно я была инициатором этого своеобразного похода. Тряхнув головой и поднапрягшись, я с огромным трудом, но доползла-таки до нужного нам леса, раскинувшегося у подножья и до самой вершины широкой горы, уходящей вдаль и закрывающей горизонт. Вдохнув поглубже восхитительный запах свежести и земли, я с восторгом заявила, что весь сложный путь того стоил. Даже если не брать в расчёт цветы липы, которые я так хотела здесь найти, можно было прийти сюда хотя бы ради этой нетронутой человеком завораживающей красоты.       Мы отправились на поиски нужного нам дерева. У нас его называли simonkai. Искали мы раскидистые деревья с гладкой буровато-серой корой. У него должны были быть почти округлые тёмно-зелёные листочки. Цветки жёлтые, душистые, скопившиеся «кустиками» на ветках.       Очень скоро мы наткнулись на нужное нам дерево. Пока девочки спорили о необходимости залезать наверх, я аккуратно срывала те цветки, до которых могла дотянуться, и складывала их в большую корзину. Мой взгляд зацепился за растущие около внушительного булыжника маленькие белые соцветия. Они заставили меня невольно улыбнуться: я вспомнила о том, как любила в детстве слушать от бабушки разные легенды о цветах.       Ненароком я вспомнила её сказки про ромашку. В далёкие времена лесная фея полюбила молодого пастуха. В знак своей любви и преданности открыла она ему тайны врачевания травами. Пастух стал пользоваться своим даром ради обогащения, стал лечить людей за большие деньги, а о фее своей позабыл. Ждала она, ждала, а он так и не пришёл. Стала фея плакать, и каждая её слезинка превращалась в ромашку. Так и превратилась фея в поле ромашек. С каждой слезинкой таящей феи терял пастух свою волшебную силу врачевания. Вспомнил он о своей фее, пришёл к ней, но увидел лишь поле ромашек. С тех пор ромашки дарят людям свои целебные силы в память о чистой и бескорыстной любви доброй феи к пастуху.       От воспоминаний, которые должны были меня расстроить, на душе стало настолько тепло, что на некоторое время я и забыла, зачем мы пришли сюда. Если мне не изменяет память, из ромашки тоже можно сделать прекрасный на вкус и запах чай, так что я решила насобирать и её. Оставив липу на двух всё продолжающих спор девушек, я двинулась к правой части леса, откуда виднелись белоснежные шапочки нужных мне цветов.       Ползая на корточках по земле, я слишком уж увлеклась срыванием бутончиков ромашки, сама того не заметив прошла вглубь леса и потеряла из виду девочек, хотя до меня всё ещё доносились их голоса. Самих их от моих глаз скрывали густые заросли кустарника.       И тут меня прервал чей-то резкий крик. Я замерла. Это была Сагео. Неужели они подрались? Досадно вздохнув, я оставила корзинку на траве и вернулась к подругам.       Передо мной развернулась такая картина: Сагео сидит на земле вся в слезах и изо всех сил сжимает живот, а над ней стоит перепуганная Мумэй.       — Каджика, с ней что-то не так! Мы просто разговаривали, как вдруг она вскрикнула и села на землю! Я ничего ей не сделала, правда! — начала тараторить маленькая кабанэри.       — Успокойся, Мумэй! — я тут же кинулась к плачущей девочке и приобняла её за плечи. — Сагео, в чём дело? У тебя что-то болит?       — У меня… Сегодня у меня… критические дни, — смутившись, с трудом проговорила она. — Я не стала говорить… потому что иначе ты бы не взяла меня с собой. А я очень… Ой! — тут же скорчилась она от боли и начала хныкать. — Я не думала, что мне будет так бо-ольно.       — Разве так можно?! — я растерянно начала оглядываться, а потом твёрдо решила: нужно отвести её обратно. Нельзя ей в таком состоянии оставаться здесь. — Мумэй, вы с Сагео возвращайтесь. Скажите Тай-сан, в чём дело, — она поможет.       На лице маленькой кабанэри отразилось возмущение:       — А как же ты? Останешься здесь одна? Дура что ли?       — Не беспокойся за меня, я почти закончила и быстро догоню вас.       Всё ещё сомневающаяся Мумэй одной рукой взяла ношу с цветами, а другой стала придерживать совсем слабую Сагео, чтобы та не упала. Они осторожно двинулись вперёд, изредка опасливо оглядываясь на меня. Я ободряюще кивнула им вслед и быстро вернулась на полянку.       «Надо закругляться», — промелькнула в голове тревожная мысль. С Мумэй было совсем не страшно, ведь я знала, что она защитит нас в случае опасности, но сейчас я осталась одна, и мной овладел неприятный липкий страх. Одна в лесу. Где можно нарваться на скопления кабанэ. Почему-то именно сейчас эта мысль пугала и с каждой секундой тревога лишь усиливалась.       Только я хотела встать с земли с полной корзинкой ромашек и пуститься догонять девочек, как чья-то грубая ладонь зажала мне рот. Не успев толком среагировать и понять, что происходит, я попыталась высвободиться и громко замычала в руку напавшему, но меня крепко обхватили сзади и потащили в противоположную от девочек сторону.       Мысль о том, что это не кабанэ, сначала позволила вздохнуть с облегчением. Если бы это был упырь, он бы, скорее всего, разорвал меня на месте. Но в следующую секунду я осознала весь ужас происходящего: человек может оказаться в тысячу раз хуже.       Понимание паршивости ситуации пулей врезалось в мозг: меня похищает человек. Явно нехороший. И он способен сделать со мной всё что угодно.       Я всё ещё не видела нападавшего: он тащил меня спиной вперёд и сам, скорее всего, шёл так же. Попытка вырваться из захвата не принесла ничего. Разве что меня обозвали «сучкой» и резко встряхнули. Протащив меня ещё немного в сторону дубовой рощи, он остановился и, достав острый нож, прижал его к моей шее, царапая кожу.       — Один звук — и ты мертва. Поняла? — приглушённо, словно сквозь воду, до меня донёсся охрипший и явно прокуренный голос. От этого голоса меня охватил дикий ужас. Было страшно даже дышать. Лучше бы меня разорвал кабанэ. Я медленно кивнула, и головорез убрал ладонь с моего лица.       Выкрутив мне руки за спину, он повёл меня вперёд, всё дальше уводя от шанса на спасение. Мумэй. Если этот мужчина всё это время был рядом, почему она не почувствовала его? Почему он появился так внезапно? Почему? Почему? Почему?       Почему мне вообще пришло в голову притащиться сюда?!       Мысли скакали в голове с бешеной скоростью. Я понятия не имела, куда меня ведут и что со мной будет. Один ли он здесь или с кем-то? Надо было придумать, как убежать, или хотя бы дать понять Мумэй и остальным, где меня искать. Меня или мой труп…       Та корзинка, полная цветов, могла бы спасти меня. Я могла бы оставить дорожку из ромашек или ещё чего-нибудь, как своеобразный ориентир, но из-за выходки этого отвратительного мужлана я выронила её… Какой бесславный конец. Курусу был прав на мой счёт: я всего лишь наглая девка, которая всё это время была жива из-за того, что её защищали другие. И почему в, возможно, последние минуты перед смертью я вспоминаю именно его?       Не знаю, сколько мы шли, но к тому моменту, как послышались другие голоса, у меня резко ослабли ноги. Эти голоса будто резко появились из ниоткуда, сбрасывая с меня фату самобичевания. Я с ужасом поняла, что мы, наконец, дошли. И впереди меня ждёт неизвестность. Меня продадут? Надо мной надругаются? А может меня… съедят? Сукари часто рассказывал жуткие истории про разные группировки каннибалов, крадущих людей и терроризирующих население. Повезло же нарваться на одну из них.       Раздвинув густые ветви кустарника, державший меня мужчина очень грубо вытолкнул меня вперед, на небольшую поляну. Споткнувшись, я приземлилась точно перед горящим костром и тут же поспешно отползла от него. Я затравленно сжалась в комок, подобно лесному зверю, осторожно потирая онемевшие и саднящие запястья.       — Смотрите, кого поймал, — как-то слишком радостно воскликнул похититель, сложив руки в карманы и развязно пиная валявшиеся на земле камешки. Один из них улетел прямиком в костёр, заставляя его возмущённо шипеть.       — Шиндо, везучая паскуда! — засмеялся второй, сидящий спиной к большому раскидистому дереву. Он был очень грязным и очень бородатым. Я невольно поморщилась. — Урвал хороший товар.       Третий из их банды внушал тихий ужас. Выглядел он даже внушительнее, чем Кибито. С бельмом на правом глазу, с жутким шрамом в половину лица, напоминавшим паутину, и с огромным мачете, который он не выпускал из рук. Мясник. Пугающий жестокий мясник. Посмотрев на меня лишь мельком, он медленно, вкрадчиво спросил у Шиндо:       — Тебя видели?       Заметно оробев от такого резкого вопроса, притащивший меня сюда мужлан пробормотал:       — С ней были ещё две девчонки, но меня они не видели. Да клянусь тебе, я был остор…       — Замолчи, мразь, — перебил его лидер банды. — В прошлый раз мы чуть не попались зевакам из Овари. Продадим её сейчас — выдадим своё местонахождение.       — Да они и не подумают искать нас в лесу западной части Мино. Если пойдём с утра на восток, выйдем к станции с нашими постоянными покупателями, — осторожно изрёк этот противный бородач.       Главарь призадумался, а я слушала их, боясь даже дышать. Боже, я попала в руки к работорговцам. То, как хладнокровно они обсуждали мою судьбу, приводило меня в тяжело скрываемый ужас.       — Ладно, пока переночуем здесь, а с утра отправимся в путь, — принял решение главарь, откладывая мачете в сторону. Вооружившись ножом, он принялся потрошить селезня. — «Нейтрализатором» обмазались? Не хватало ещё, чтоб нас учуяли эти разлагающиеся мрази.       Я облегченно выдохнула: до утра меня найдут. Должны найти. Мумэй поймёт, что что-то не так, и поднимет всех на уши. Они обязательно успеют. Я была так рада, что и не обратила внимания на фразу про некий «нейтрализатор». Это последнее, о чём мне бы хотелось сейчас думать.       — Вы хоть свяжите эту бабень, ублюдки тупорылые, — сурово бросил главарь, ощипывая птицу кровавыми руками. От подобного зрелища меня затошнило. — Связался на свою голову. Надо было вас кокнуть ещё тогда.       Тем временем притащивший меня сюда бугай поспешно, суетливо схватил меня за волосы и потянул чуть в сторону от костра. Пытаясь ослабить его хватку, изворачиваясь, я не удержала пронзительного крика.       — Заткни её. Или выруби! — донеслось до меня. Чужой кулак со всей силы врезался мне в скулу, заставляя лишь громче кричать. Я попыталась прикусить щёку, чтобы заглушить крики, всерьёз опасаясь, что они решат не возиться с истеричной пленницей и убьют прямо на месте. От боли потемнело в глазах, и последнее, что я помнила перед тем, как отключиться, — это острая боль в затылке.

***

      Я медленно приходила в себя, постепенно восстанавливая в мозгу последние события, будто собирая воедино лоскутки будущего одеяла. Судя по ощущениям, я лежала на боку, мои руки были туго перевязаны тонкой веревкой, а ноги, кажется, были свободны. Слегка приоткрыв глаза, я попыталась осмотреться. Обстановка, слава Богу, не изменилась. Банда работорговцев всё так же сидела у своего костра, неспешно переговариваясь и попивая что-то явно алкогольное из одной бутылки. Кажется, я пробыла без сознания не очень долго. По крайней мере, вечер ещё не наступил.       Я попыталась как можно более незаметно ослабить верёвки, но лишь ранила себе запястья. Оглядев доступное мне пространство, я наткнулась взглядом на небольшой топор, воткнутый в поваленное дерево. Добраться до него и остаться незамеченной, увы, было просто невозможно.       Неожиданный шорох в кустах заставил меня замереть, замерли и эти отморозки. Приложив палец к губам, главарь кивком головы указал в том направлении, откуда донёсся звук. Кивнув, те двое медленно поднялись с мест, подходя поближе к источнику взволновавшего их шороха, вглядываясь в заросли. Вслед за ними поднялся и их босс, доставая свой мачете, но пока не двигаясь с места. Он медленно и бесшумно спрятался за деревом, выжидая подходящего момента. Может, Мумэй и ребята уже успели добраться сюда? Меня сейчас спасут? Или же это был просто пробегающий мимо заяц, или ещё что-то такое? Я затаила дыхание, напряжённо всматриваясь в кусты, и не смогла сдержать судорожного вздоха, когда раздался выстрел.       Пуля удивительно точно прострелила колено бородатому, заставив его пронзительно завыть и упасть ничком.       Выстрел заставил остальных замешкать. Воспользовавшись этим, мой спаситель молниеносно выскочил из зарослей и кинулся на моего похитителя. С громким мальчишеским воплем он врезался ему в живот мешком картошки, заставляя Шиндо от неожиданности потерять равновесие.       Я с ужасом узнала в своём спасителе Такеши! Этот шкодник притащился сюда совсем один, никого не предупредив? О, Боги, почему он не сказал самураям, почему не предупредил Мумэй?       Такеши тем временем подрагивающими движениями отбил в сторону клешни замахнувшегося ножом Шиндо, заставив его выпустить оружие из рук, и изо всех впился обеими руками в шею моего похитителя, будто бы даже обнимая его, но было понятно: он пытался заставить его потерять познание. Шиндо беспомощно барахтался под весом Такеши, который всё это время очень громко выкрикивал проклятья:       — Подонки! Вы все подонки! Сдохните! Сдохните! Сдохните все! Отправляйтесь в Ад!       От этого вопля мне стало плохо. У меня закружилась голова, но я не позволила себе терять сознание. Краем глаза я увидела, как корчился на земле бородатый, как главарь этих отморозков выходит из-за дерева и мучительно медленно направляется к барахтающимся на земле двум телам, видимо, опасаясь, что из зарослей может выскочить подкрепление. Я не позволила себе думать о том, что будет, и рывками начала ползти к нужному мне топору. Нужно успеть. Нельзя дать этому ублюдку навредить моему мальчику.       Наконец ослабевший от дикой хватки этого до смерти напуганного зверька, Шиндо перестал так сильно сопротивляться. Тогда Такеши с пугающим воплем смог одной рукой нашарить его нож и вогнать лезвие в грудь головореза, вызывая у того беспомощный хрип. Мужчина даже не успел понять, что произошло, с каждой секундой хрипя всё реже и ослабевая ещё более стремительно.       Мальчишка тяжело задышал и приподнялся, всё ещё сидя на своей жертве. Он повернул было голову ко мне, как тут же заметил застывшего перед ним главаря этой банды и вскочил с места, тут же упав обратно. От пережитых им эмоций ноги перестали слушаться его, но Такеши попробовал встать снова.       — Сучий потрох, ты понимаешь, что сейчас сделал?! Да я тебе все кишки выпущу, подонок мелкий.       Сглотнув ком, я быстро доползла до топора, стараясь как можно быстрее разрезать верёвки. Не видя, что делаю, спеша и паникуя, я напоролась на лезвие ладонью, и по пальцам потекла горячая кровь. Я зашипела сквозь зубы, ругаясь себе под нос, пытаясь не расплакаться.       — Ай, не надо! — донёсся до слуха наполненный отчаяньем крик Такеши, и я перевела взгляд на него.       На секунду всё замерло, время остановилось, и по моим щекам побежали горячие, обжигающие кожу слёзы. Бугай замахнулся ногой на Такеши. Удар пришёлся моему мальчику прямо в ухо, его откинуло в сторону. Мальчик потерял ориентацию в пространстве, судорожно мотая головой из стороны в сторону, выискивая вокруг себя что-нибудь, что могло бы сгодиться в качестве оружия.       — Чёртов щенок, — выплюнул этот отморозок, только что причинивший вред ребёнку, желавшему меня защитить. Мужчина направился к нему, замахиваясь топором. Гнев захлестнул меня, стоило воспалённому мозгу осознать мысль, что сейчас этот монстр убьёт мальчишку у меня на глазах, пока я сижу, глотая слёзы. Резко дёрнувшись назад, я быстро нащупала топор, чудом ничего себе не оттяпав, принялась тереть верёвкой о лезвие, разрезая её, выпутывая кровоточащие руки из обрывков бечёвки. Слух резанул безумный крик, наполненный болью. Мачете этого одноглазого наполовину вошло в предплечье прикрывшего рукой голову Такеши, почти разрубив лучевую и локтевую кость, и мальчик упал на землю от удара в живот. Он скрутился, прижимая к себе поврежденную конечность и тихо подвывая себе под нос. На мгновение встретившись с ним взглядом, видя в них выплёскивающуюся наружу боль, затапливающую всё вокруг себя, видя в нём мольбу то ли о помощи, то ли о желании, чтобы я скорее уходила, спасаясь сама, я выпала из реальности. Перестала соображать, хватая обеими руками тяжеленный топор. Я не помню, как смогла одним рывком оказаться за спиной этого отморозка, как смогла поднять над головой топор, с яростным воплем попасть ему в шею так, что он завалился на землю. Раз за разом я вколачивала в него лезвие топора, пока не превратила всё его лицо в одно сплошное кровавое месиво. Выронив, наконец, топор, я попятилась спиной назад на несколько шагов от только что убитого мной преступника, обессиленно падая на колени.       Я содрогалась в истерике, ломая ногти, истошно, надрывно крича от переполняющих меня эмоций. Только что я убила человека. Пусть и последнего ублюдка, но человека. Я лишила его жизни, с кипящей от радости душой вколачивала его голову в почву… Прямо сейчас я ненавижу себя, но одновременно с этим чувствую такое облегчение, какое ещё ни разу не испытывала! Чёрт бы всех побрал, я убила его! Почувствовав волну поднимающейся где-то изнутри истерики, я поспешила себя хотя как-то успокоить. Нельзя было иначе. У меня не было выбора. Он бы убил меня и Такеши! Ох, Такеши…       Наконец, придя в себя, вспомнив про мальчишку, лежащего в трёх метрах от меня, я быстро подползла к нему, на ходу вытирая пальцы о грязные от крови и земли штаны, и впилась взглядом в его побледневшее лицо. Я должна собраться, взять себя в руки. Нельзя позволить ему умереть. Только не сейчас. Я обязана спасти его. В сторону всё так же корчившегося от боли бородача я старалась не смотреть. С его-то простреленным коленом я не видела в нём угрозы.       Крепко зажмурившись, я вздохнула и открыла глаза, возвращая внимание лежащему передо мной мальчику. Под его головой натекла небольшая лужица крови, и, аккуратно повернув её, я чертыхнулась себе под нос. Он разбил голову. Я пощупала под волосами края раны — кажется, кость цела. Взгляд пока избегал его искалеченной руки. Осмотревшись вокруг себя, я приметила довольно объёмную флягу с водой недалеко от костра. Схватив её, я сразу вспомнила о бутылке с алкоголем, который распивали эти сволочи. Остаётся надеяться, что в ней хоть что-то осталось. Найдя её около корней дерева, под которым сидел главарь, я поблагодарила каждого японского Бога за то, что в бутылке осталась примерно половина выпивки.       Смыв грязь с рук водой, я растёрла в ладонях алкоголь, зашипев от боли в порезе, и, вернувшись к Такеши, как можно более осторожно промыла его рану на голове. Её надо было чем-то перевязать, остановить кровотечение, а у меня нет стерильных бинтов под рукой — где я возьму их в лесу?! Остановив накатившую панику, я заныла от своей глупости, одним рывком снимая с себя лёгкое хаори. Раздался треск разрываемой ткани. Сморгнув непрошеные слезы, я сложила оторванный рукав, полила его алкоголем и приложила к голове мальчика, туго обматывая её остатками одежды.       Я услышала тихий стон Такеши. Он слегка приоткрыл помутневшие глаза, стараясь смотреть прямо на меня.       — Всё хорошо… я не дам тебе умереть… Всё закончилось… — бессвязно бормотала я, гладя его по лицу.       — Ка… Каджика… — прохрипел мальчик, с трудом выговаривая моё имя, — Я же… не трус? Я же… спас тебя?       Я сжала его здоровую руку, с трудом сдерживая рыдания, и не позволяла себе показывать ему всё своё отчаяние.       — Такеши, ты самый храбрый мальчик на свете… Нас найдут, слышишь? Потерпи совсем чуть-чуть…       — Моя рука… болит… — прохрипел мальчик, и я перевела взгляд на рану, уже не сдерживая рыданий. Торчащая из предплечья кость поселяла в моём сердце дикий ужас. Из раны всё ещё струилась кровь. Даже я понимала, что если не остановить её, ребёнок просто умрёт от кровотечения. Нужно прижечь. Но как? Боже, я никогда этого не делала! Что если я сделаю только хуже, и он умрёт?       Взяв себя в руки, я встряхнула головой и быстро попыталась обмотать вторым рукавом оборванного хаори рану на чужой руке, надавливая на неё и пытаясь остановить кровотечение. Ткань быстро пропиталась кровью. Я вспомнила про жгут и, чертыхаясь, оторвала от левой штанины длинный кусок ткани, туго перетягивая руку над раной. Взгляд всё же наткнулся на потухающий костёр… Нет, нет… Боже, только не это. Я должна это сделать… должна… Схватив злополучный мачете, отмыв его от крови остатками воды, я закинула его прямо в огонь и подкидывала ещё дров, не давая пламени потухнуть.       — Идиотка! Какая же я идиотка!       Я должна прижечь рану. Если я этого не сделаю, он умрёт от кровопотери. А если я это сделаю, он может умереть от болевого шока. Зарывшись пальцами в волосы, я проклинала себя, проклинала за то, что решила прийти с девочками в этот злополучный лес. Если бы не я, этого всего бы не случилось! Это всё по моей вине! А теперь я должна сделать выбор. Если я не остановлю кровь, он точно умрёт. Если я прижгу Такеши рану, он, может быть, тоже умрет! Но у меня нет времени на размышления. Подскочив на ноги, я разорвала на лоскуты правую штанину. После того, как я сделаю это, мне ещё придётся обвязать чем-нибудь руку.       Аккуратно вытащив из огня раскалённое докрасна мачете, нагревшаяся ручка которого обожгла мою ладонь, я подбежала к мальчику и села рядом с ним на колени. Осторожно, почти невесомо погладив его по голове, я прошептала:       — Такеши, ты меня слышишь? — Он распахнул свои зелёные глаза, мутным взором смотря на меня. — Мне надо прижечь твою рану… Ты потерпишь?       Он напрягся всем телом, видимо, готовый ко всему. Ребёнок, повзрослевший за один день на тысячу лет.       Усевшись на него, коленом прижав руку выше локтя к земле, я крепко сжала его руку выше раны, плотно прижимая раскалённое лезвие к обрубку. Такеши резко дёрнулся, взбрыкнулся всем телом, едва не скинув меня с себя, и закричал так громко, так страшно… Я никогда в жизни не слышала такого мучительного крика, какой издал он.       Я зажмурилась, ещё сильнее прижимая металл к ране, глотая беззвучные слёзы. Расслабляясь, мальчик перестал дёргаться. Я испугалась, что он не выдержал. Ужас охватил меня, стоило подумать, что он в эту секунду мог умереть. Откинув в сторону чёртово мачете, я поспешно вскочила, пытаясь нащупать пульс. Услышав тяжёлое, прерывистое дыхание, я не сдержала облегчённого вздоха, быстро замотала его руку обрывками ткани и, рухнув рядом, притянула ноги к груди. Обнимая их, я уткнулась лицом в колени и горько разрыдалась.

***

      Не знаю, прошел ли час, два или десять. Прошло ли вообще какое-то время с момента, когда всё затихло. Не знаю, сколько я просидела рядом с умирающим у меня на руках мальчишкой. Я потеряла счёт времени, почти ничего не осознавала, не заметив, как уже наступила ночь, как почти догорел костёр. Я не чувствовала холода, сидя на голой земле в каких-то лохмотьях. Я лишь вслушивалась в хриплое дыхание Такеши, так и не пришедшего в сознание, время от времени проверяя его пульс и моля Богов, чтобы он выжил. Отрешившись от всего происходящего вокруг, я пропустила момент, когда нас с ним окружили люди, и, испугавшись, когда дотронулись до моего плеча, резко дёрнулась в сторону, краем глаза заметив, как кто-то наклоняется над Такеши. Не думая, что творю, не всматриваясь в того, кто трогает моего ребёнка, я схватила лежащий рядом мачете и с рыком кинулась на незнакомца, готовая защищать этого тринадцатилетнего мальчика хоть от всех демонов на Земле. Стоявший за мной человек, чью руку я мгновение назад скинула с себя, схватил меня за запястье, сдавливая, заставляя выпустить нож из ослабевшей ладони. Подняв голову, я наткнулась на очень знакомые, широко распахнутые глаза цвета самых тучных аметистов.       Я задрожала всем телом, слёзы потекли по опухшим щекам. Курусу разжал хватку на моём запястье, медленно опуская мою руку вниз. Крепко сжимая мои ледяные пальцы в своей горячей ладони. Делая шаг навстречу, становясь почти вплотную ко мне, оставляя между нами считанные сантиметры. Я почувствовала на коже лица тёплое дыхание и судорожно вздохнула, прикрывая уставшие глаза.       — Что здесь произошло? — ошарашено пробормотал Бокка. Небольшая группа самураев осматривала залитую кровью поляну. Кто-то нависал над бородатым мужчиной, который давно отрубился, не в силах бороться с болевыми ощущениями. Кто-то шарил в окрестностях, проверяя на наличие затаившейся опасности.       Закрыв глаза, отрешившись от всего, я не видела, как аккуратно перекладывали на своеобразные носилки из ткани, боясь причинить ему ещё больше боли, Такеши. Я не знала, сколько самураев пришли нас спасти, не знала, кто именно это был и была ли среди них Мумэй. Вдали слышались выстрелы и чьи-то истошные вопли: кабанэ. Но их не существовало в этот момент. Только тёплые руки, сжимающие мои. Не осталось никого, кроме человека, стоящего передо мной, и лежащих в поглощающей темноте ночного леса мёртвых тел.       — Пошли, — сказал Курусу своим привычным безэмоциональным и холодным голосом, потянув меня следом за молчаливо покидающими поляну самураями.       Всхлипнув, я затряслась, вырывая руку, и прикрыла ладонью глаза, уже не сдерживая громких рыданий.       — Курусу? — тихо позвал Кибито-сан. — Мы здесь закончили. Надо помочь Икоме с Мумэй.       — Идите вперёд, я догоню, — холодно бросил он, не оборачиваясь к лучшему другу, не сводя с меня взгляд. Послышались быстрые, торопливые шаги самурая. — Успокойся, женщина. Сейчас не время для твоих тупых истерик.       Пренебрежение в его голосе стало для меня последней каплей. Резко оттолкнув самурая, я с яростью посмотрела на него и закричала:       — Пошёл ты к чёрту, слышишь меня? Пошел ты к чёрту, паскуда! Я сегодня убила человека, понимаешь?! Я убила этого подонка, расколола ему череп, вбила его голову в землю! Да я не только его убила, я и Такеши чуть не убила! Это я! Это моя вина! Я во всём виновата! — мне сейчас стоило заткнуться, остановиться, но я не могла. Да и не хотела. Весь испытанный ужас, напряжение рвалось наружу непрерывной истерикой.       — Хотя, откуда такому куску льда знать о чувстве вины? Ты же тоже убийца! Скольких ты убил по приказу своих господ? Как будто ты можешь меня понимать, ха! Да я тебя ненавижу! И себя я ненавижу тоже. Я теперь монстр. Кровожадная убийца, вот кто я! — почти что шептала я под конец, давясь рыданиями, обхватив себя руками, прокусывая губы до крови. Он просто молчал, смотрел на меня, пока я билась в истерике. Только что-то вроде как даже изменилось в его глазах.       — Тебе хватило? — спокойно, будто я не орала на него секунду назад, спросил Курусу. — Или продолжишь?       Мои глухие всхлипы сменились судорожными вздохами. Воздух перестал попадать в лёгкие. Я покачнулась, падая и одновременно задыхаясь. Курусу вцепился мне в предплечья, пытаясь удержать от падения, но в этот момент я повалилась на спину, больно стукнувшись головой, потянув не ожидавшего этого самурая за собой. Он упал на меня, придавил всем весом своего тела к земле, выбивая остатки кислорода из моих лёгких. Я беззвучно распахнула рот, пытаясь сделать вдох, и паника накрыла меня с головой, вытесняя из неё все остальные мысли. Я задохнусь. Сейчас я умру.       — Эй, девчонка! Слышишь меня? Не смей тут умирать, дыши давай! — прохрипел мужчина, заставляя меня смотреть в его потемневшие глаза. Я пыталась, безуспешно пыталась, издавая сиплые звуки, с трудом шевеля губами… Почти теряя сознание, так и не в силах побороться ещё за глоток кислорода, внезапно ощутила, как чужой рот прижался к моему, выдыхая воздух, проталкивая его в меня. Не отрываясь от моих губ, шумно втянув в лёгкие ещё один поток воздуха через нос, Курусу смог наконец заставить меня дышать самостоятельно.       Сжав плечи мужчины, я отстранилась от разгорячённых губ, отворачиваясь и жадно глотая воздух, слишком уж накалённый для ночного времени. Самурай прислонился лбом к моему виску, восстанавливая дыхание, бормоча что-то про глупых девчонок, от которых у него непрекращающаяся головная боль. Я делала вдох за вдохом, постепенно успокаиваясь и приходя в норму.       — Прости… Нам пора, дай мне встать, — тихо прохрипела я, немного отодвигая от себя самурая. Он опёрся ладонью слева от моей головы, слегка приподнимаясь, внимательно всматриваясь в моё лицо, медленно скользя каким-то странным, лихорадочно блестящим взглядом то к моим губам, то к шее. Почувствовав неладное, я попробовала его позвать. Когда это не помогло, я легонько пихнула его в плечо, затем в живот, а когда и это не возымело нужного эффекта, хлестнула его по щеке.       Курусу напрягся всем телом, словно очнувшись от этого безумного наваждения, резко отшатнулся от меня и, вставая, чертыхался сквозь зубы. Я быстро села, подтянув колени, и обняла себя руками.       Я отрешилась от всего, что со мной происходит, от окружающего меня мира, при этом ощущая что-то тёплое на своих плечах. Одолжив мне свою накидку, Курусу поднял меня на руки, неожиданно аккуратно прижимая моё продрогшее тело к себе, помог умостить голову на своём плече, и понёс в темноту уже ненавистного мной леса в том же направлении, в котором ушли остальные самураи. У меня не было сил сопротивляться или идти самой. Я сделала лучшее, что было сейчас сделать. Я потеряла сознание, отключилась, дав себе возможность провалиться в спасительный сон…

***

      Я никогда не задумывалась над тем, как устроен этот мир и что делать, если он рушится на глазах, казалось бы, такой привычный и нормальный. Сейчас же, лёжа на кровати в складском вагоне, мне приходится приучать себя к мысли, что раньше я просто плыла по течению, не замечая очевидных вещей: этот мир полон боли и жестокости. Он насквозь пронизан удручающей человеческой ненавистью, каждый глоток воздуха отравлен злобой, готовой задушить тебя в любую секунду. Я была слепа и до невозможности глупа.       «Глупая девчонка» — очень кстати прозвучало в голове. Прозвучало почему-то ледяным голосом, из-за которого, впрочем, теперь становилось слишком душно. Я поёжилась и слабо закашляла.       Прошло уже больше суток с того момента, как нас с Такеши нашли самураи. И всё это время я будто пребываю в дурном сне. Иногда кажется, будто и не было всего этого кошмара, будто я и не убивала никого, не замарала свои руки кровью… Хотела утопать в этом самообмане, внушая себе, что всё так же, как прежде, что ничего не менялось.       Это был путь к сумасшествию. Мне хотелось жить в своих сладких грёзах, в которых всё хорошо. К сожалению или к счастью, мне не давали окунуться в себя полностью. Мумэй с детьми часто забегали проверить, как я себя чувствую. Они подолгу рассказывала о чём-то будничном, пытаясь заставить меня отвлечься от того кошмара, от которого я, наверное, уже никогда не избавлюсь. То о смешной причёске Санмы, то о пропавших из общих запасов зёрнах чечевицы, то о совсем невкусной крови Кибито.       При упоминании крови я всегда невольно вздрагивала, так что Мумэй поспешно уводила разговор в другое русло.       Один раз мы всё же поговорили на эту тему. Маленькая кабанэри расчёсывала мне волосы, когда я неожиданно спросила о том, как долго им пришлось искать меня. Выяснилось, что она забила тревогу спустя где-то час после своего возвращения. Все подумали, что я могла запросто заблудиться, поэтому решили собрать небольшой поисковой отряд. Тут неожиданно вмешался Сукари, твёрдо настаивавший на возможной опасности, которая мне может грозить от орудующих в этой местности головорезов. Госпожа Аямэ сразу же велела прочесать всю местность, где мы собирали злополучные цветы, и найти меня, а заодно, возможно, и преступников, промышляющих работорговлей.       Небольшой отряд таки добрался до нужного места: маленькой полянки, усеянной уже увядающими цветками ромашки вперемешку с липой. Цветы, которые я теперь ненавижу всем сердцем. Мумэй с Икомой быстро учуяли мой запах и смогли понять, куда меня уволокли. Наверное, ребята бы успели намного раньше, если бы не стая кабанэ, с которой им пришлось разбираться довольно долгое время. Всё упиралось во время, которое прямо сейчас лишь нагнетало, вместо того чтобы лечить меня. Я не уверена, что когда-нибудь смогу забыть об этом. Не уверена, что когда-нибудь прощу себя за то, что подвергла опасности совсем юного мальчика, который прямо сейчас находится на грани жизни и смерти.       Когда я спросила о Такеши, выяснилось, что после нашего ухода он тоже куда-то смылся. Догадка возникла сама собой: ему стало скучно, и, узнав, куда мы отправились, он улизнул вслед за нами. Позже понял, что я в опасности, и пошёл мне на выручку. Совсем один. Маленький герой. Он вовсе не трус, каким его считали.       Такеши… Я так и не смогла заставить себя заглянуть за ширму, скрывающую койку мальчика, раз за разом подходя к ней, но не решаясь пройти дальше. Он до сих пор находился в тяжёлом состоянии, так и не очнувшись… Шизука-сан боялась, что мальчик умрёт во сне, не придя в сознание. По моей вине. Если бы я просто осталась дома доваривать суп с клёцками.       Нет, всё то, что происходило со мной сейчас, сложно описать или объяснить словами. Я сама не смогла бы дать названия тому апатично-истеричному состоянию, в которое впала. В моей голове были лишь сожаления и мечты, ненависть к самой себе, от которой я не знала, куда скрыться, и, как ни странно, дикая жажда жизни. Который раз в этом мире я стояла на пороге смерти и который раз мне не позволяли умереть другие люди.

***

      В утопающей в сумерках тишине помещения, освещаемого лишь тусклой лампой, раздался противный скрип железной двери. Кто-то молча шагнул в вагон, оставляя давящий на уши стук тяжёлых сапог, и остановился прямо напротив моей кровати. Я осторожно и нехотя приподнялась, вглядываясь в силуэт, и узнала в нём последнего человека, которого хотела бы сейчас видеть.       Нет, я не должна ненавидеть Курусу. Но каждый раз, думая о нём, я сжимала, стискивала зубы в бессильной злобе. Стоило вспомнить, как он смотрел на меня в ту злополучную ночь… Наверное, легче ненавидеть других именно за те отвратительные черты характера, которые есть в нас самих, за те грехи, которые мы совершали сами… Умом я понимала, что его вины в моём падении нет и не может быть. Понимала, как мерзко я мыслю, как мерзко поступаю, но ничего не могла с собой поделать. Ведь ненавидеть кого-то всегда легче, чем ненавидеть себя.       Возможно, нам следовало поговорить. Может, ему хотелось поговорить о том, что произошло. Вот только я не хотела слушать никаких объяснений, а он был не из тех, кто стал бы что-то объяснять.       Я нахмурилась и неосознанно подтянула одеяло повыше, крепко прижимая его руками к груди. Устав ждать от него хоть каких-нибудь слов, я спросила:       — Что тебе надо? Ты пришёл добить меня? — облизывая вмиг пересохшие губы, я непроизвольно заострила на них внимание парня.       — Нет, — спустя время ответил он, смотря на меня долгим, нечитаемым взглядом, переводя его с моих губ на глаза. Затем — обращая внимание на что-то ещё во мне. — Не видел, чтобы ты раньше распускала волосы. Выглядит… неплохо.       Чувствуя себя крайне неуютно и не зная, что сказать, что сделать, я выпалила:       — Ты за этим пришёл? Мне что, поблагодарить тебя этот недокомплимент?       Резко дёрнув плечом, парень раздражённо выдохнул, складывая руки на груди, впиваясь пальцами в свои предплечья. Это были те самые маленькие, неприметные мелочи, которые так сложно заметить, но из которых складывается картинка настроения человека, состояния, в котором он пребывает. Курусу не изменился в лице, почти сохраняя свой равнодушный ко всему вид. Только очень долго молчал, как-то непривычно пытливо, что ли, всматриваясь в меня, будто ища ответы на одному ему известные вопросы. Наконец, немного дёрнувшись в нерешительности, всё-таки опустился на стоявший рядом с кроватью стул и спросил:       — Как ты?       Этот короткий, обыденный вопрос перевернул всё во мне с ног на голову, заставив вспомнить всё произошедшее. Я с каким-то отрешённым удивлением осознала, что почти забылась, перестала гнобить, уничтожать саму себя, пока разговаривала с ним. Этот короткий, хоть и пропитанный странной напряжённостью диалог помог мне ожить ненадолго, перестать корить себя. Я просто забыла о том, что должна ненавидеть и презирать себя. Из одного безумия в другое… Подавив тяжкий вздох, я честно ответила:       — Сказать по правде, не очень… Я не знаю, что мне делать. Как теперь жить с этим? Я убила человека, — голос дрогнул, но я не позволила себе разрыдаться в его присутствии. Только не снова. — Чуть не стала причиной смерти ребёнка… И мне страшно, так страшно, что он может умереть… — прошептала я, вновь стискивая, комкая одеяло. — Как мне дальше жить?       Курусу молчал. Только сверлил меня тяжёлым нечитаемым взглядом, скрестив руки на груди. Прямо сейчас, в тишине мрачного вагона, он казался палачом, хладнокровно размышляющим над моей дальнейшей судьбой. Наконец он заговорил, но на этот раз я смогла разобрать в его голосе едва заметную… Мягкость?       — Знаешь, я всегда думал, что ты надоедливая девчонка, которая не способна защитить себя сама, — было видно, что слова даются ему тяжело. Он бегал глазами по вагону и старался не смотреть на меня. — Но когда я увидел тебя там, в лесу, всю растрёпанную, с горящими глазами… И когда ты накинулась на меня с ножом, как разъярённая валькирия… Я хочу сказать…       Курусу демонстративно кашлянул в кулак и, строго скрестив руки на груди, продолжил более привычным мне голосом, наконец посмотрев мне в глаза:       — Да, ты виновата в том, что пошла в этот лес, а я виноват в том, что пустил тебя. Мумэй виновата в том, что оставила тебя там одну, не попробовав уговорить вернуться. Такеши виноват в том, что не пошёл за помощью… Все мы в этой истории несём в себе вину за что-то. Но виновного в смертях многих людей убила именно ты, — его голос снова смягчился. Он дёрнул рукой, словно бы хотел что-то сделать, но после остановился. Рука застыла в нерешительности и вскоре опустилась. Он продолжил: — Да, ты убила его. Но не сделай ты этого, погибла бы сама, погиб бы и тот пацан. Пойми наконец: у тебя не было выбора. В этом мире либо ты, либо тебя.       Он замолчал. Его лицо, обращённое ко мне, чуть ли не впервые отражало что-то кроме безразличия. Было видно, что внутри него идёт борьба. Самурай словно никак не может заставить себя сделать что-то. Сказать кое-что важное. Тусклая лампа отчаянно заискрила, прежде чем медленно погаснуть, на секунду то включаясь вновь, то выключаясь, словно бы извиняясь с каждым разом за то, что вынуждена оставить нас без единственного источника света.       — …И я рад, что ты, а не тебя.       В этот момент меня словно ледяной водой окатили. Ощущение было такое, будто внутри что-то забарахталось, зашевелилось и тяжёлым грузом упало куда-то вниз. Курусу рад, что я выжила. Ему было небезразлично то, что со мной могло случиться в ту ночь. Зажмурившись, еле сдерживая слезы, я отчаянно прошептала:       — Я… не знаю, это только звучит красиво. Почему тогда мне так плохо? Если я всё сделала как надо, почему же так тошно? Почему я хочу ненавидеть себя?       В ту же секунду я осознала. Этот сильный самурай, сам не раз сталкивавшийся со смертью, сам приносящий смерть другим, внимательно смотрел в мои глаза и понимал меня. Лучше других, лучше, чем кто бы то ни был, даже лучше меня самой понимал, о чём я говорю. Что именно сейчас чувствую.       — Потому что ты человек. И тебе будет плохо. Со временем чувства притупятся, но ты уже никогда не сможешь забыть.       Его слова породили бурю в душе, прорвали плотину. Я громко и горько рыдала в одеяло, орошая ткань жгучими слезами. Щёки горели неистово, щипало кожу, болели опухшие глаза. Я потеряла счёт времени, не зная, сколько так сидела перед самураем. Он же молча давал мне выплакать всё отчаяние, всю боль, весь страх, что я испытала. Терпеливо ждал окончания истерики, не издавая ни звука, только изредка потирая виски и морщась будто бы от головной боли. Пожалуй, в тот момент я и была его головной болью. Спустя бесконечное количество минут, устав морально и физически, я смогла, наконец, успокоиться, лишь тихо всхлипывая время от времени. Подняв голову, я быстро стёрла остатки слёз с уголков глаз. Мне стало очень неудобно перед ним за то, что я уже второй раз не смогла сдержать свои эмоции. Потупившись и отведя взгляд к стене, я пробормотала:       — Извини… Мне стыдно.       — Не извиняйся за то, что чувствуешь, — сказал он, вставая с места и собираясь уходить. Я с удивлением обнаружила у себя в душе нечто, похожее на лёгкую грусть и… разочарование?       Напоследок он неожиданно как для себя самого, так и для меня, легонько погладил меня по голове, слегка растрепав и без того спутавшиеся и мокрые от слёз волосы. Я с удивлением подняла на него взгляд и столкнулась с подобием полуулыбки, совершенно искренней и тёплой, а потом удивилась ещё больше, когда поняла, что улыбаюсь в ответ.       — Из-за тебя у меня в последнее время болит голова. Как поправишься, будешь мне каждое утро приносить ча… — Курусу запнулся и замолчал, впервые в жизни, видимо, проклиная в душе свою неосмотрительность и прямолинейность. При этом он даже не думал убирать руку, напротив, слишком уж бодро похлопал мне по макушке, словно нашкодившего ребёнка, и наконец выдал: — В общем, будешь мне должна. А пока приходи в себя.       Самурай широкими шагами поспешил к двери, словно боясь, что, если останется ещё ненадолго, произойдёт что-то непоправимое и неправильное.       Когда дверь за ним осторожно закрылась, я тут же спрятала лицо в подушку и сдавленно замычала, дёргая босыми ногами вперёд-назад. После этого разговора на душе стало как-то даже легче.       Иногда хорошо быть чьей-то головной болью.