О неназванном

Дождь был везде. Во всплывающих на экране смартфона уведомлениях о погоде, в фоновом шуме за голосом Тото, который, видимо, думал, что без его звонка дождь каким-то образом пройдёт мимо Льюиса, в профилях команд в соцсетях — каждый раз, стоило небу разродиться хотя бы парой капель, все без исключения фотографы будто с цепи срывались. И, само собой, дождь был за окном номера. Барабанил по узкому карнизу — настойчиво и достаточно громко, но размеренно. Пожалуй, даже убаюкивающе. Впечатлению способствовали и тёмно-серые тучи — не пропуская солнечный свет, они навевали мысли о предрассветном часе, том самом, когда наиболее приятно проснуться, чтобы понять, что до выставленного накануне будильника ещё на один сон, а то и на два времени хватит. Льюис встал и медленно потянулся. Нагретая кровать манила обратно в свои объятия белыми одеяльными волнами и мягкостью подушки. Соблазн поддаться её зову был велик — окончания дождя в ближайшие пару часов как будто бы не ожидали, а это значило, что призрачная вероятность отмены утренних заездов становилась вполне реальной. И всё же Льюис решил взбодриться чашкой крепкого кофе. Хотелось бы, конечно, чашку чертовски хорошего крепкого кофе, но и местный из бара тоже подходил, пусть до определения «чертовски хороший» и не дотягивал. Вообще говоря, было что-то особенное в том, чтобы стоять на балконе отеля, чувствуя, как голые руки и ноги щиплет дождевой прохладой и как контрастом этой прохладе внутри разливается кофейное тепло. Что-то уютное было во всём этом, даже щемящее, сродни светлой меланхолии, в которую хочется укутаться, как в объёмный, с любовью связанный плед — а потом, когда тепло неторопливо начнёт улетучиваться, сменить объятия меланхолии на прикосновения рук. С последним Льюису повезло. Один набранный номер, пара ворчливых фраз — в том числе и матерных, потому что нечего звонить приличным людям до будильника, и неважно, что приличные люди о своих будильниках не оповещают, мог бы и догадаться, — и вот уже в его дверь стучат в унисон с дождём за окном. Себастьян. Льюис до сих пор не дал определения тому, что было между ними. Больше десяти лет назад это казалось неважным, особенно по сравнению с его первым титулом — и всё-таки было приятно утыкаться носом в рыжие кудри перспективного парня из «Торо Россо», который спал и видел, как переходит в старшую команду и становится чемпионом мира. Позже было так же приятно плавиться под горячим телом и кусать то и дело расплывающиеся в широкой улыбке губы человека, чья мечта от первой до последней буквы воплощается в реальность. Тогда Льюис не искал определения их отношениям принципиально — а если честно, то из-за болезненной зависти, которая пополам с наслаждением разъедала его изнутри. А ещё позже не до определений стало уже Себастьяну — волшебство «Феррари» на поверку оказалось чёрной магией, требовавшей изматывающей борьбы от своих же. Тогда Льюиса всё устроило. Правда, иногда всё же покалывало виной в глубине души — и нет, не потому что в пронзительных взглядах Себастьяна была какая-то претензия. Напротив, выгибаясь в постели под Льюисом, он не требовал ничего. И на подиумах, и поздравляя с очередным чемпионским титулом — ничего. Только искрилось в его голубых глазах то самое, неназванное. Льюис был эгоистом. Он прекрасно знал это и приходил в бешенство, стоило кому-либо об этом заикнуться. Льюис не имел понятия, чем заслужил право вызванивать Себастьяна серым дождливым утром, чтобы стоять на балконе, грея пальцы о кружку с кофе и касаясь локтем его локтя — точечно, но достаточно для того, чтобы между ними пробегали электрические импульсы. — Хочешь кофе? — А я уж думал, что ты не спросишь. Себастьян выразительно, на грани демонстративности зевнул и нахохлился, когда внезапный порыв ветра обдал его дождевой взвесью. Льюис улыбнулся уголком губ, делая последний, самый терпкий глоток из тёплой кружки. — Пойдём в номер, я закажу для тебя. На низкой тумбочке в истерике разрывался уведомлениями смартфон — дождь, дождь, пропущенный вызов от Тото, отмена третьей практики по причине дождя и, разумеется, дождь. Но двоим, чьи вздохи и стоны тонули в перестуке тяжёлых капель по карнизу, не было до этого никакого дела. Льюис принёс Себастьяну кофе в постель, торжественно устроив поднос с кружкой на чуть мятых одеяльных волнах. А потом, когда кружка была опустошена до чёрных разводов на дне, целовал Себастьяна и сквозь полуопущенные ресницы разглядывал в его глазах то, чему они оба по разным причинам так и не дали названия. Оно было. И это было прекрасно.