Тепло чужой руки

В подтрибунной раздевалке есть неприметная дверь. Она ведет в крохотную каморку, очевидно, предназначенную для короткого массажа игроков в перерыве. На памяти Цзяня И ей никто никогда не пользовался. Ну, кроме него самого. В комнатушке есть страшный массажный стол и за каким-то хером окно, глядящее на баскетбольную площадку. А у Цзяня И есть лисий нюх на подобные местечки, откуда можно невозбранно наблюдать за происходящим за СиСи, не надо лгать себе, только и исключительно — за любименьким Чжанем Чжэнси и минут двадцать до смены команд. На этот раз Цзяню И не выпало оказаться в одной команде с любовью всей жизни, он подулся и решил использовать свободное время с толком. Цзянь И не считает это время свободным. Он считает его безвозвратно потерянным. Время вдали от Чжаня Чжэнси — только такое. Цзянь И понятия не имеет, почему так получилось. Когда. Зачем. Он знает только один ответ — навсегда. От этого и сладко, и больно. Как от звучания имени Чжаня Чжэнси. Как от взгляда строгих серых глаз. Как от ощущения сжатого в кулаке сердца. Цзянь И устраивается на столе, давным-давно придвинутом вплотную к стене, опирается на нее лопатками, чуть сползает, находя самое удобное положение, находя взглядом Чжаня Чжэнси среди остальных игроков. Ему не мешает расстояние, освещение, туман, незнакомая одежда, толпа народу. Он находит Чжаня Чжэнси — всегда. Если спросить Цзяня И, страшно ли ему жить, он рассмеется, как над хорошей шуткой, и скажет — конечно. Только соберешься купить обед, а любимые сэндвичи уже разобрали, и приходится жрать какое-нибудь говно. Страшно. Ему страшно, что в любой момент он может потерять Чжаня Чжэнси. Ну вы знаете, как бывает — случайное столкновение на баскетбольной площадке, взгляд глаза в глаза, тяжелое дыхание, внезапная искра, и кончено. Для Цзяня И все будет кончено. Или на уроке. После уроков. На улице. В автобусе. В парке. Всюду люди — те, которые не Цзянь И. Опасность подстерегает на каждом шагу. Цзянь И живет в постоянном раздрае. Он не знает, что такое покой. Он знает, что такое несильные удары током каждые две минуты — не расслабляйся. Будь готов к кирпичу на голову. Держи лицо. Все думают, что у Цзяня И непреходящая эйфория от любви. Цзянь И улыбается. Теряет разум от непреходящей боли. Его сердце измучено. Избито, как полуспущенная камера баскетбольного мяча к концу тяжелого матча. Его сердце цепляется за артерии, чтобы не рухнуть на пыльный асфальт, где ему, по-хорошему, и место. Самое время подрочить. Чжань Чжэнси красив даже так — на расстоянии в сотню футов. У Цзяня И хорошее зрение и хорошая память. Будто мультиэкран: Чжань Чжэнси на площадке — уверенные движения, стремительные прорывы; и он же из воспоминаний, крупным планом — капли пота на лбу, серьезный взгляд, рука в дрибблинге. Сколько схваток Цзянь И продул, залипая на подобные мелочи, — вспомнить приятно. Он вспоминает — часто. Широкая белая футболка поддергивается вверх, спортивные штаны вместе с трусами приспускаются пониже. Серые глаза, нахмуренные брови, закушенная в напряжении нижняя губа… Член встает как каменный. Цзянь И усмехается ему. Если есть в этом мире что-то неизменное, так это член Цзяня И, мгновенно реагирующий на одно упоминание о Чжане Чжэнси. И правда смешно. Сердце сжимается и секунду раздумывает, что делать дальше. Цзянь И лижет ладонь — полное самообслуживание. Проводит по стволу сверху вниз, от головки к яйцам, сдвигая крайнюю плоть. Расслабляет пальцы — вверх, и снова вниз, сжимая, сдавливая. Цвет головки похож на цвет губ Чжаня Чжэнси. Они бы прекрасно смотрелись рядом. Они никогда не окажутся рядом. Под эту мысль Цзянь И издает первый тягучий, легкий стон. В нем несложно разобрать: «Чжа-а-ань…». Ну а кто же еще-то, господи? Вверх-вниз. Губы Чжаня Чжэнси. Руки Чжаня Чжэнси. Глаза Чжаня Чжэнси. Внутренний мир Цзяня И удивительно неразнообразен. Свет из раскрытой двери. За долю секунды Цзянь И успевает не найти СиСи на площадке, впасть в панику, представить, что будет, если тот застанет его за дрочкой, понять, что, ничего, наверно, не будет, выдохнуть и услышать знакомый голос. — Я думал, это моя тайная комната. Цзянь И даже не думает прекращать свое занятие. Стыд он утратил давно — примерно тогда, когда у него первый раз встал на лучшего друга. С тех пор на все остальное — плевать. Тем более на Хэ Тяня. Почти свой же. Они совсем не похожи, но на глубинном уровне знают — оба из одной стаи. И понимают друг друга легче, чем остальные. И одинаково влюбляются не в тех. — Тайная комната для дрочки на малыша Мо? — Цзянь И сдвигается вбок, освобождая место рядом с собой. — Ну не на твоего же СиСи. — Хэ Тянь без проблем устраивается рядом, так же сдвигает одежду, высвобождает член. — О мое рыжее счастье! — гримасничает Хэ Тянь, высматривая среди игроков Мо Гуаньшаня. Найти того проще простого — рыжие искры так и бьют по глазам. Лицо Хэ Тяня меняется. Нет, ухмылка все та же, и взгляд, и четкая линия губ — но Цзянь И видит. Видит те две кисти, которые словно рисуют под первым второй профиль. Боль и нежность. Знакомо. — На скорость? — предлагает он, растирая влагу по головке. — На дальность, блядь, — ржет Хэ Тянь. — Всю романтику портишь. Теперь ржет и Цзянь И. Недолго — в цену шутки. У них немного разный ритм, но схожие представления об уютности совместной дрочки. Никто никому не мешает. Цзянь И плотнее сжимает губы, не сводя глаз со своего СиСи. Хэ Тянь кажется расслабленным, весь, кроме руки, ожесточенно двигающей по стволу. «Передернуть», — наиболее подходящее слово. Они одиноки до ужаса. Первым эта мысль накрывает Цзяня И. Рука неожиданно слабеет. — Пиздец, Тянь, — говорит он в пустоту. — Это — пиздец. — Я в курсе. — Хэ Тянь ничуть не удивлен. — Но как бы — без вариантов? Цзянь И чуть хмурится. — Взаимопомощь? У Хэ Тяня уходит не больше секунды на раздумья. — Давай. Давай, потому что терять нечего. Давай, потому что иначе не выжить. Давай, потому что ты знаешь, почему. Они не близки. Они не станут близки, даже если выебут друг друга во все отверстия без смазки и презервативов. Но тепло чужой руки приятнее, чем собственное. У Хэ Тяня член темнее, немного толще, рельефнее. Рука Цзяня И на нем выглядит чужеродно, но красиво. У Цзяня И, пожалуй, чуть подлиннее, с легким изгибом, охотно льнет к ладони Хэ Тяня. Перекрещенные руки — снизу правая Хэ Тяня, сверху левая Цзяня И — сначала мешают друг другу, но быстро находят общий ритм. Цзянь И постанывает, Хэ Тянь закусывает губу. Душновато. Пот выступает на лицах, дыхание учащается. Хэ Тянь накрывает чужую руку на члене своей, не направляет, просто сжимает. Его взгляд не отрывается от рыжих искр на площадке. Цзянь И толкается в его кулак, глаза плотно зажмурены, в уголках еле заметно поблескивает влага. «Еще, — выдыхает он, — пожалуйста…». «Да-а», — стоном отзывается Хэ Тянь. Воздух сгущается, раскаляется, забивает легкие. По лицу Цзяня И ползет рваный румянец, Хэ Тянь мелко вздрагивает всем телом. Почти одновременно кулаки орошаются семенем. Додрачивают расслабленно, лениво, ловят последние капли удовольствия. Потом Хэ Тянь оглядывается в поисках чего-нибудь похожего на полотенце. — Что бы ты без меня делал? — с превосходством спрашивает Цзянь И, правой рукой вытягивая из кармана пачку влажных салфеток. — Не поверишь — то же самое, — Хэ Тянь берет предложенное, вытирается, бросая влажные комки под стол. — Кстати, ты только что отдрочил на Малыша Мо. Моя рука думала о нем. — Хрен тебе, — тут же отзывается Цзянь И. — Мой член не изменяет Чжаню Чжэнси с тех пор, как впервые встал. — И когда это было? — Придурок, думаешь, я запомнил дату? — Не знаю. Я вот запомнил. Они перекидываются словами все время, пока приводят себя в порядок. Им легко вместе. Возможно, они стали бы парой десятилетия в их сраной школе. Возможно даже, что они были бы счастливы. Но как ни приглядывайся, не горит, не тлеет даже. Все, что есть между ними, — тепло чужой руки.