Зомбо-Апокалипсис

Я резко выдохнул, удар пришелся, как я и предполагал, прямо в «солнечное сплетение». Отлетев на метр назад я со шлепком врезался в стену, которая примерно на полутораметровой высоте была обшита дешевым пластиковым сайдингом. В глазах сверкнули сотни искр, облако которых разрезала удивительно причудливая молния. Дышать первые пять секунд было совершенно невозможно, еще десять – попытки сделать полный вдох вместо коротких конвульсивных подергиваний мышц пресса и ребер. Три минуты, чтобы прийти в себя, для того, чтобы еще раз увидеть эти красивые рисунки на обратной стороне век. Короткие и самодовольные смешки этих ублюдков уже не вызывали никаких эмоций. Улыбки с этих рож не сходили уже сорок минут. Так наши бравые старшие по званию товарищи развлекались – построили молодых ребят вдоль стенки, свободной от двухэтажных коек, и отрабатывали удары. Когда приходила чья-нибудь очередь, один из этих козлов со смехом как бы поправлял свою «грушу» за плечи, при этом не гнушаясь дать увесистую пощечину или «проверить» пару болевых точек. Перед тем, как ударить, улыбка пропадала с мерзкой физиономии этого подобия людей, – я их так ненавидел, что порой не мог элементарно сдержать злого взгляда или заставить кулаки разжаться, но ведь прекрасно знал, что за это получу лишь добавку к тычкам в лицо, – и тут обнажалась вся их суть. Неоправданно злая, будто у буйных с психическими отклонениями, гримаса мелькала последним кадром перед светопреставлением в голове. Глаза этих недоносков в такие моменты были совершенно звериными; глаза бездомной бешеной собаки, которую всю жизнь пинали все кому не лень и которая теперь загнала в угол одинокую жертву, заручившись поддержкой своих, столь же безумных собратьев, сбившихся в стаю. Мало того, что «дедов» в нашей казарме было много, так они еще и смогли буквально выбить всю злобу и ненависть из большинства тех молодых парней, которые стояли сейчас вместе со мной вдоль стены, подменив ее лишь страхом перед еще большей болью и унижениями. Будь у всех «духов» столько злости внутри, сколько я всегда держал про запас для всех этих бойцов, мы бы просто перегрызли им глотки, всем и каждому, в прямом смысле, я бы получил от этого неимоверный кайф. Хотя прекрасно понимал, что ответь я хоть на один тычок ударом, пусть даже самым сильным, который только мог произвести, все что меня ожидало – избиение до полусмерти ногами в керзе, под безмолвные взоры моих товарищей по несчастью. Так продолжалось уже полтора месяца. По любому поводу, который пьяные солдаты находили с легкостью, все мы, бесправные духи, дружно получали свою порцию физического и психологического насилия после отбоя. Говорить о прочих лишениях, издевательстве и тому беспределу, что творился у нас в части кому-либо в самой части, было бы, пожалуй, самой большой глупостью. Офицеры были явно отбитые на голову, и я даже слышал, что некоторые из них знают все подробности происходящего, но не просто не вмешиваются, а порой и принимают участие в подобных «мероприятиях». Нормальному человеку в этом богом забытом месте работать не представлялось возможным. Тут образовался устойчивый коллектив схожих по представлениям о жизни людей (я их за таковых, конечно, не считал). Новички из офицерского и прочего старшего состава тут либо не приживались, либо вливались в эту помойку, либо оставались безучастными, естественно под давлением старших по чину и ждали перевода, лишь бы не видеть всего дерьма, что тут происходит. Проверки у нас почему-то не проводились и не смотря на несколько цинковых гробов, ушедших в родные города тех самоубийц, что в них лежали. А, может, и не только самоубийц – никто уже не узнает. Редко, но мне все же удавалось, порой, более или менее нормально поспать, когда мне снились хорошие сны, просыпаясь, я держался из последних сил, чтобы не завыть, ведь осознание происходящего со мной возвращалось. Я хотел домой до истошного крика. В голове все чаще крутилась одна мысль: «За что?». За что меня привезли в кокой-то вонючий городишко, бросили с двумя десятками таких же, как и я, не готовых к подобному парней? На съедение тринадцати бугаям, которых, видимо, били и унижали не меньше, а может и больше, чем нас все эти недели. Но эта мысль меня ни капли не согревала. Думая об этом я жалел, что всех их не убили в свое время. Порой даже удивлялся, ну как таких ненормальных мудаков, как наши будущие дембеля, не зарезали, где-нибудь в их зассаном городишке, в какой-нибудь потасовке? Ведь они неадекваты. Или они стали такими уже здесь? Я в этом сомневался. Скорее этот дивный дар в них открыла вседозволенность. Значит, они такими были всегда, возможно только, что раньше так не «расцветали». Хотел бы я присутствовать при том, как, например, нашего сержанта толпой затопчет молодежь за сельским клубом в его же родном селе, в которое он несомненно вернется после службы, за все его «понты» и высокое самомнение, которое ни в одни ворота не проходит. Или как подрежут нашего невезучего «черного дембеля» какие-нибудь бандюги, за его страсть к «пацанским» разборкам и тяге построить из себя альфа самца, надоедая окружающим своей тупой манерой общения и скудным запасом цензурных слов. Я все чаще стал обращать внимание на то, что в голову мне лезут мысли о убийстве обидчиков. Не отпоре, нет, именно убийстве. Жестоком, с выдумкой и садизмом. Я давно стал наслаждаться минутами таких фантазий, упиваясь еще не пролившейся кровью. Кровью и болью, их искаженными лицами. Мне нравилось представлять, как неведомая сила разрывает их на части, разбрызгивая все то дерьмо, что они скопили внутри себя на пол и стены. Как кого-нибудь из них пронзает огромный зубчатый шпиль, или всей тяжестью обрушивается на голову здоровенный молот, отделяя ее от тела вместе с этой мерзкой ухмылкой и пустым злобным взглядом. Со временем я стал уходить в эту сладкую нереальность все чаще, выдумывая все новые и новые методы лишения жизни тех, кого так ненавидел, применяя для этого самые разные приспособления. Иногда я ловил себя на мысли, что просто улыбаюсь своему воображению. Сцены, происходящие в моей голове, действительно веселили меня. – Ну все, пидрилы, на горшок и спать! Сегодня вам выходной сделаем. Голос главнюка этой шайки убогих прозвучал в этот момент как песня дивной девушки. На сегодня все. И только я об этом подумал, уже направляясь в сортир к умывальнику, как какой-то мимо проходящий «дед» с истошным криком «ки-йа» и гримасой пьяного дауна продемонстрировал на мне лоу-кик. Получилось у него, как я потом узнал, довольно неплохо. *** В чувство я пришел только на утро. Медсестра сказала, что я умудрился заснуть не приходя в сознание. Последним воспоминанием была та самая рожа, и чувство, будто мои ноги взлетают вверх, к потолку, стремясь запрокинутся на мои же плечи. И все. Пустота. Но в моей голове было много места для боли, куда больше, чем для воспоминаний о том, что со мной случилось после падения, кто меня сюда притащил и прочих подробностей. В голове бил Царь-Колокол и сейчас я жалел, что вообще могу видеть. Палата, наполненная светлыми тонами, вызывала желание закрыть глаза ладонями поверх век. – Проснулся, фигурист? - Неласковый голос медсестры сейчас звучал довольно грубо. – Скажите, доктор, я смогу продолжать кататься? – Умник, если не будешь смотреть под ноги, то и говорить скоро не сможешь. Ты помнишь что-нибудь? – Вопрос был явно наводящим. – Нет, ничего не помню. Может, расскажете? – Тебя приволокли «зеленые» уже за полночь. Повезло мне на ночное дежурство попасть сегодня. Скоро мне меняться, кстати. В общем, сказали, что тебя в луже возле душевой нашли. Оскользнулся, мол. Сменщице я все передам, не беспокойся. У тебя сотрясение. Особого лечения не нужно, так что тут лежать будешь. Но лежать не мало придется. В принципе, я думаю, ты не против. – А кто принес-то меня? – Да мне откуда знать? Я их медкарты не спрашивала. Уложили тебя на кушетку и смылись. Ну да, тут я вспомнил, что настоящих друзей среди новичков у меня и нет. Деды кого-то послали меня оттащить после того, как я башкой пол вспахал, и все. – Так сколько мне тут лежать, говорите? – Я спросил максимально недовольным тоном. Сам не знаю зачем. – Нормально тебе лежать, не гоношись. От строевой пока свободен. Дальше подробное обследование покажет. Сотрясение не самое легкое, но череп в порядке, так что не комиссуют, не переживай, патриот. Вот тут я понял, что надо было сильнее головой вперед нырять. Вдруг повезло бы. Серьезная черепно-мозговая. Комиссия. Досрочный запас. Родной город. Даже какое-то чувство обиды появилось на самого себя. Будто шанс упустил. Про шанс получить супер силу в виде менингита или комы я тогда не задумался. Медичка уже вышла из палаты. За дверью я слышал ее шарканье, она собиралась домой. Глаза я так и не открыл - смотреть все еще больно. Интересно, могут быть какие-нибудь последствия этой травмы? Странно, но мне и не страшно вовсе. Раньше, на гражданке, я частенько пугался разных болячек, шанса подхватить туберкулез, травм и прочего, а сейчас как-то все равно. Удивительно. *** В санчасти я пролежал уже больше недели. Жизнь текла размеренно и относительно спокойно. Головные боли стали утихать. Вскоре они были уже редкостью. Кормили регулярно, и не в общей столовой, что не могло не радовать. У меня наконец-то появилось много свободного времени. Я читал книги, правда только на стареньком телефоне, который выпросил у молодой медички. Она была куда сговорчивее, чем ее коллега постарше. Правда и для этого пришлось не мало постараться, как оказалось – всем попавшим в санчасть категорически запрещалось пользоваться телефоном, вот так «сюрприз». За это отвечали как раз медработники, поэтому симку я получал редко и только после получасового нытья о том, что мне нужно скачать что-нибудь почитать. В общем, я чувствовал, что на какой-то промежуток времени моя жизнь, кажется, немного наладилась. Только вот из казармы никто не навещал, это было обидно… шутка. Мне было абсолютно похер, не смотря на то, что без товарищей тут рано или поздно совсем хана будет и это понятно – после такой житухи и «свои» сожрут, не заметишь. Зато отношения с Юлей у меня вышли вполне на равных. Она была довольно молодой девушкой, хоть я и не знал ее возраст. По ее приходу на дежурство я даже чувствовал какое-то облегчение, иногда мы с ней болтали, но не долго. В основном лишь когда она приносила мне всякие пилюльки. Она почему-то считала, что так не положено. Но в последствии я ее разговорил. Рядом с ней я чувствовал себя очень свободно, с языка постоянно слетали уместные и на удивление, неплохие шутки. Она часто улыбалась мне, и вскоре мне стало казаться, что она, порой, даже ищет лишний повод заглянуть в мою тесную палату. Но я скорее хотел, чтобы так было. Одновременно с этим я к ней ничего не испытывал и был в этом уверен. Всю мою жизнь я не мог сказать девушке, которая мне нравилась, хоть предложение, состоящее более чем из пяти слов. А тут такая раскованность в общении. Так бывало только с теми девушками, к которым меня и не тянуло. Да и, честно говоря, я никогда не стремился узнать, что прячет за трусиками каждая первая. И я вас уверяю, так было еще до того, как я узнал про катоев и Таиланд. И все было тихо и гладко. До тех пор, пока ко мне в палату без стука не вошел один перец из старшего офицерского состава. – Здравствуй, боец. – Здравия желаю товарищ… Он оборвал меня, улыбаясь. – Себе пожелай, я смотрю у тебя нехватка как раз. – Так точно. – В общем, проведать тебя пришел. Жалобы есть? Я молчал. Он понял, что до меня сразу дошло. Видимо, это на мне читалось. – Отлично. Чувство юмора, я смотрю, у тебя имеется. Значит так, нашей части выпала честь наконец-то поработать, а не протирать штаны. Телека у тебя тут нет, я полагаю ты ничего не знаешь? – Никак нет, не знаю. – Что, совсем нихера не знаешь? – офицер снова улыбнулся, у него явно было хорошее настроение – Это нормально в наше время. Школу сейчас не каждый осилит. Ну да ладно. На улицах последние четыре дня творится что-то с чем-то. ОМОН и полиция не справляются, как нам пожаловались, с беспорядками, мародерами и тому подобным. И это не совсем футбольные фанаты на этот раз, хотя, и они там, не сомневаюсь. – офицер облокотился на дверной косяк, судя по виду ему явно было нужно просто передохнуть, а не втирать мне про жизнь за забором. – Большая политика много кого не устраивает, вот палка, видимо, и выстрелила. Тебе подробности ни к чему, но общую картину ты знать должен: все пошло с недавнего митинга, который кончился стычкой с органами. Под шум в городе появились мародеры, всякий сброд почувствовал себя вольготно. И тут началось… – Видимо дело совсем плохо, раз армию зовут. Эта новость меня особо не смутила, тем более город был не мой, чего тут такого? Ну буянит народ, ну задают ментам жару. И что? В Англии, помнится, такое творилось, когда я еще на гражданке был. Правда, по поводу привлечения армии… Видимо, тут и правда жарко. – Дела у них хорошо никогда и не были. Официально мы еще не привлечены, но руководство (он ткнул пальцем в потолок) дало понять, что пора готовиться. А значит, скоро кому-то выдадут не летальные боеприпасы и поставят к зданию администрации города. А может и боевые применить разрешат. – Он вновь оскалился. – Тебе я советую перестать прикидываться идиотом и выписываться, а то все веселье пропустишь. – Так точно, я понял. – Вот и молодец. Короче, будь готов, иначе в почти пустой части окажешься. Если приказ будет, то весь состав выделят на подавление бунта. Значит ты останешься тут с кучкой неудачников, которые не попадут на праздник. И еще, рядовой – его голос стал очень спокойным, ровным, – за забором не шутки шутят, особенно к вечеру ближе. Ходит слушок, что и в соседней области буянят, но там спокойнее, не то, что у нас. А у нас не просто «дела плохи», у нас – жопа полная. Тут-то в глуши что?.. А в городе, там да. У нас многие офицеры уже родных втихаря свезли сюда, у кого они есть вообще. На последней фразе он резко развернулся и вышел, не до конца закрыв дверь в палату. Первое время меня сильно смутило то, что старший офицер пришел в санчасть поделиться с салагой последними новостями. Но в конце разговора все стало понятно. Дело, значит, и правда серьезное, раз все так выходит. И он уже точно знает, что они пойдут и будут стрелять в любом случае. Что за человек этот офицер я не знал, но понятно, что происходящее ему далеко не в тягость. Да и каким он еще может быть человеком? Он ведь тут работает. Минут через пять после ухода моего первого и единственного посетителя в палате незаметно появилась напуганная медсестра Юля. – Он сказал что весь медперсонал в случае распоряжения пойдет с солдатами. И это приказ свыше. Что, мол, в городе свободных врачей уже и так нет. Даже перевязывать некому, представляешь?! – Ну и чего ты такая перепуганная, стрелять не заставят, не бойся. – Ты нормальный?! – Она явно наплевала уже на все «не положено». – У нас под боком крупный город, где творится такое, что местных врачей не хватает! Ты думаешь, их там мало? Мало больниц? И все они, оказывается уже забиты, и медработников катастрофически не хватает! – Она из пригорода, я так и думал, сейчас это читалось в ней как никогда. – А по телевизору только пару хулиганов с дымовыми шашками показали, да толпу, разворовывающую магазин! – Хорошо, хорошо. – Я невольно сделал серьезное лицо. – Почему бы тебе сейчас не отправится домой? Или чуть позже? Ты ведь не в самом городе живешь? Как будто тебя искать станут. А потом придумаешь что-нибудь. – Не выйдет, Ларин меня об этом предупредил. Любу тоже вызвали. Она сюда едет. Всем тут приказано быть до распоряжений. И тут в голове у меня появилась мысль к которой нельзя было оставаться равнодушным. Мысль, которая сожрет меня потом, если я отброшу ее сейчас. Она просто не даст мне покоя. – Слушай, Юль, у меня есть отличная идея… *** Ларина мы нашли на своем рабочем месте, дверь в его кабинет была распахнута, и, прежде чем постучать, я увидел его тушку, бегающую от шкафчика к шкафчику с какими-то бумажками в руках. Юля постучала по дверному косяку и боязливо спросила: «Можно?» – Входи. Чего хотела? Только быстрее, времени у меня – как видишь. Офицер даже не взглянул в нашу сторону, видимо дела у него и правда крайней важности. Неужели генерал позвонил и объявил-таки приказ? Интересно. – Товарищ майор, разрешите обратиться! – Ну, обращайся уже! – Петр Анатольевич, мне нужно вот этого солдата с собой взять, когда мы в город двинемся. Растерянная Юля ткнула в меня пальцем и ее рука застыла на уровне моей груди. Сейчас я заметил насколько сильно у нее трясутся руки. Майор наконец-то заметил и меня. Он пару мгновений переводил взгляд поочередно с меня на мою спутницу. – Может весь лазарет с собой прихватишь? – Я ждал и боялся этих слов, но они звучали насмешливо и это внушало оптимизм. – Никак нет, он один на лечении остался, все остальные были выписаны… вами. Но у них ничего серьезного, по сравнению с этим бойцом. – Так пусть тут и лежит, в чем проблема? – Проблема в том, что медперсонала в части не останется. Он может ходить, – она осеклась – то есть, он сейчас даже боеспособен, но должен находится всегда рядом со мной. Последнее слово она произнесла по слогам, запинаясь и смотря ему прямо в глаза. Он же смотрел в глаза ей. Пристально, издевательски, с выражением лица а-ля «ну что же ты так, в штаны опять наложила». – То есть пойти он должен с тобой, а не со своими боевыми товарищами? И пойти должен, так? – Так точно, у него небольшое осложнение после травмы – приступ может начаться, тут ему не помогут, ведь всех медиков тоже забирают. Штабные не смогут правильные действия предпринять и он погибнет. Эти слова ей тоже дались с трудом, но звучали куда увереннее на этот раз. – Так, я понял. Значит, рядовой, берешь под опеку наш «красный крест». Щас дуй за своей формой а потом в оружейку, как сбор объявят. На плацу встанешь позади строя – с медиками, приказ ясен? – Так точно! – А теперь пошли на хрен отсюда, у меня еще дел по уши а времени в обрез! Свободны. Мы козырнули и живенько смылись из поля зрения майора. Теперь у меня был приказ, идти с медперсоналом в город. И мы туда, судя по всему, скоро выдвинемся. Моя идея с осложнением оказалась крайне удачной. Так еще и Ларин не успевал что-то там с документами своими. Все сложилось просто отлично, а могло бы быть иначе. – Вот видишь, а ты боялась чего-то, все отнекивалась! Все так просто! Ему сейчас не до нас, ему вообще не до кого. – Мы уже выходили из здания и направлялись за моими вещами, обратно в лазарет. – Нам просто очень повезло, понимаешь? Он ведь мог что-нибудь заподозрить, расспрашивать начать, понял бы и… Она замолчала. Что за «и» я интересоваться не стал. И так видно, что она его очень боится, зачем ворошить плохие воспоминания, связанные с ним. Они ведь, скорее всего, были. Пока мы возвращались за моей уставной формой нам пришлось лицезреть удивительную картину по пути: весь старший офицерский состав, чьи погоны я только мог разглядеть, носился по территории части кто с чем. Кто с папками, кто с листками, кто с пустыми руками. Когда один пробежал ближе к нам, меня насторожила одна особенность. Из нагрудного кармана офицера торчала рация. И она была включена, судя по шипению, доносившемуся от туда. С одной стороны в этом нет ничего странного, с другой – интуиция подавала голос. – Юль, у тебя мобильник с собой? – Нет, в кабинете лежит. Позвонить решил? – Мне-то зачем, да и кому тут мне звонить? Я боюсь ты, например, мобильной сетью уже не воспользуешься. – Почему это? – Она была удивлена моими словами – явно не поняла еще. – По кочану. – Я снова взглянул на убегающего в сторону штаба вояку. – Предчувствие. Добравшись до ставшего мне родным медицинского корпуса мы никого внутри не обнаружили. Сменщица Юли сюда, видимо, еще не добралась. Моя форма была недавно в местной прачечной, что меня крайне удивило. Пахла дешевым порошком и чистотой. Кроме моей боевой подруги отправлять ее туда было некому. Поскольку это не входило в стандартный набор услуг лазарета, я мысленно поблагодарил ее. И лишь я успел зашнуровать свои стоптанные сапоги, как над частью раздался надрывный вой сирены. Переглянувшись, мы, с теперь уже военным врачом, (называться так она имело полное право, все знали, что тревога не учебная) поспешили к выходу. На ходу я схватил со стола вновь забытый ею телефон. Убедившись, что сигнала нет, я все же сунул его в карман – вдруг пригодится. – Так, встречаемся на плацу. Я в оружейную. Без меня далеко не уходи. Прежде, чем отвернуться и побежать со всех ног, я постарался улыбнуться ей как можно увереннее. Но у нее так и осталось выражение лица первоклассницы, которая потеряла из виду свою маму, стоя на линейке. Оборачиваться времени не было, но мне хотелось это для нее сделать. *** На плацу царила атмосфера какого-то базара. Удивляло то, что из части мы забрали практически все возможное оружие. Нас снаряжали в несколько заходов: сначала в оружейной комнате, потом на складах, потом еще и на плацу выдавали оставшиеся патроны, обоймы и гранаты. Подсумков на стареньких разгрузках уже не хватало, а в мои руки тои дело кто-то вкладывал боезапас. Я распихивал рожки по карманам, пристраивал их за ремнем, зная, что они скорее всего выпадут, если придется бежать. За плечами некоторых солдат я видел чехлы под РПГ и реактивные огнеметы. От всего этого действа мне стало не по себе. Вроде бы ничего страшного и не происходило, но адреналин бил ключом. Вопросы вроде «нахрена нам столько» и «где не летальные боеприпасы» не выходили из головы. Что, если в городе не бунт? Вдруг что-то серьезней? Но я служу в Восточном военном округе, что тут может произойти такого? Опять грузины? Это мало вероятно, мягко говоря. Если только они на нас с неба не посыплются. Знакомых лиц вокруг я не видел. Или они впереди, или уже за воротами. Наша часть была довольно большой, и я разминулся со своим взводом уже на складе. Потом отыскал Юлю в месте скопления белых халатов. Напичканный амуницией и с автоматом наперевес я схватил ее за руку и подтащил к себе поближе. Моему появлению она явно обрадовалась, но так ничего и не сказала. Неподалеку, за воротами, уже слышалось гудение дизельных двигателей. Кареты были поданы. Скоро нас затолкают в крытые грузовики и мы по кочкам понесемся к большому городу, где происходит то, чего происходить не должно бы. Мысль о том, что это полномасштабные учения я отбросил дабы не обольщаться лишний раз. – Я не понимаю что тут происходит. – Подала, наконец, голос Юля. – Почему всех снарядили как на войну? Зачем столько оружия?! – Слушай, если бы я знал, я бы сказал тебе обязательно. Но мне решили такую тайну не доверять, как и всем, с кем мне приходилось говорить последние сорок минут. Построенные солдаты медленно, но верно стали продвигаться в сторону ворот, оставляя за собой практически пустую воинскую часть. Они быстро запрыгивали в кузов грузовиков, забивая его до отказа и машина, не заставляя себя ждать, быстро уезжала, освобождая место для пустой. Я подумал о том, что любыми средствами должен попасть в одну машину с Юлей, пусть придется выкинуть кого-нибудь из кузова, но бросить ее вот так я не могу. Она там точно растеряется и ее в конце концов просто затопчут. Когда подошла наша очередь лезть в кузов – задний борт в виде исключения для медперсонала все же открыли. Я полез вслед за взобравшейся девушкой в грузовик, как тут какой-то лейтенант попытался остановить меня, крикнув пару нецензурных слов он подбежал и схватил меня за шиворот так, что я чуть не сверзился на асфальт, под ноги сзади стоящи медикам. Пока он бормотал что-то про «не положено» я погасил желание дать ему прикладом по роже и проорал в столь же нецензурной форме о том, что выполняю личный приказ майора Ларина, но что он округлил глаза (то ли от страха перед майором, то ли от моей наглости) и отступил на шаг. Я неуклюже, под тяжестью всего добра, что имел с собой, забрался в кузов и стал помогать забираться остальным. Вскоре машину забили людьми под завязку и несколько ударов по борту ознаменовали начало нашей недолгой, но крайне неудобной поездки. Я устроился на жесткой скамье, Юлю пришлось посадить мне на колени для экономии места. Понятное дело, что она и не думала возражать. Никого кроме нее из присутствующих «белых халатов» я не знал. Они были из других отделений мед. корпуса. Одеты в стандартную военную форму, имели широкие повязки с красным крестом на правой руке. У наездницы моих колен такая тоже была, с ним она напоминала мне пресловутую медсестру из фильмов про Вторую Мировую. Ее светлые волосы, отдающие серым отливом, были собраны в нехитрый хвостик, свисавший до уровня плеч. Выражения ее лица я видеть не мог, но был уверен, что она как всегда напугана обстоятельствами. У нее красивая и очень женственная шея. Этого я раньше почему-то не замечал. *** Ухабистая дорога кончилась относительно быстро. Наш караван шел на большой скорости, не жалея перевозимых солдат. Уже на загородной трассе водитель нашего транспорта выжимал, кажется, все соки из двигателя машины. Мы неслись по пустой дороге, брезентовый колпак был приоткрыт и я видел как быстро мелькают редкие деревья по обочинам. Позади нас, на почтительном расстоянии, надрывался еще один транспорт, он держал дистанцию, но не отставал, сохраняя высокую скорость. Меня удивлял тот факт, что по соседней полосе, ведущей из города, так никто и не проехал за все это время, будто мы ехали в брошенный город. Все сидящие со мной в кузове были военврачами. Откуда их понабрали я не знал, до этого видеться нам не приходилось. Судя по тому, что они общались меж собой не вовлекая в разговор ту, что сидела у меня на коленях, Юля с ними тоже не была знакома. По-сути она была всего лишь медсестрой и не имела звания, но этот факт в нашей части значил мало. Особенно для старших офицеров, которым вообще много на что было положить. Поэтому на территории части с руководством всех уровней она держалась как младшая по званию. Так, видимо, было проще. А вот ее напарница – другое дело, она имела, на сколько я понял, там вес. Пусть и не большой. Но ее с нами не оказалось. И в машине позади нас, я думаю, ее тоже нет. Компанию нам составили и пара санитаров. Сейчас они были, видимо, как и я приписаны в качестве этакой охраны «на всякий случай». За широкими спинами у них имелись АКСу, но по лицам было видно – эти ребята стрелять не привыкли. – Все внимательно слушаем! – раздался женский голос с противоположной стороны кузова. – Меня зовут капитан Кравцова и я объясню нашу основную задачу. Нас приписали к полевому госпиталю, который сейчас развертывается в северной части города, нас доставят непосредственно туда. Там будем работать с частью персонала из больниц, пациенты у нас будут тяжелые, так что запасаемся терпением и выдержкой. Все вопросы по поводу организации работы – это ко мне. Все вопросы по поводу «что происходит» и тому подобные – это к гадалкам. – Ее голос был довольно сильным во всех отношениях, слова хорошо было слышно и за гулом машины, она производила впечатление волевой женщины. – Скажу откровенно: мне все это не нравится и я знаю, что начальство темнит. Подробностей на «экстренном» нам не раскрывали, ставят только цель. В итоге – мы с вами в госпиталь, он под охраной, там все еще, говорят, сильные беспорядки. Я точно знаю, что там давно стреляют, только кто в кого – не понятно, а эти нам лапшу вешали, якобы там все гладко. Если вы располагаете полезными сведениями – говорите сразу, ясно? Теперь мы в одном котле с вами варимся, и условия работы нас ждут не самые лучшие. Все время, пока она говорила, все слушали и смотрели в ее сторону, как на настоящего лидера. Думаю, что эта женщина явно прошла не хилую школу армейской жизни, возможно служила военврачом в горячих точках и много чего повидала, и явно пользовалась авторитетом у всех, кто находился тут. После ее слов все вокруг изменились, посерьезнели, стали еще более напряженными. И я тоже ощутил в себе это напряжение, исходящее от ее слов. Стреляют. Как часто мы видим выстрелы по телеку, на экранах своего монитора? Можно было бы привыкнуть уже. Забавно, но сейчас, когда я еду прямо туда, где стреляют, а, значит, и убивают, мне стало не по себе. Не по себе от мыслей, что стрелять станут в меня, что стрелять в кого-то нужно будет мне. Что вокруг так много всего: здания, улицы, кварталы. И все не знакомо, чужое. Нахлынуло ощущение собственного бессилия, чувство, будто я так мал, что не в силах что-либо изменить, что враг будет где угодно, но только не там, где я ищу его взглядом – он будет повсюду. Но в скорее прикосновение горячей руки частично вывело меня из этого паршивого состояния. Юля напомнила о себе очень вовремя. Теперь я знаю как рождается паника, – подумал я, – как она отравляет тебя страхом, вызывая дрожь и круговорот ненужных мыслей, которые помешают тебе сделать необходимое. Ее кожа на ладони была такая мягкая, бархатная, я сразу почувствовал себя уверенней. Одновременно с этим транспорт ощутимо сбросил скорость, следовавший за нами грузовик приблизился так, что я смог разглядеть напряженное лицо водителя за лобовым стеклом. Неожиданно для себя я увидел бетонные блоки, перекрывающие дорогу, они стояли по обеим сторонам от нее. Петляя, наша машина протискивалась в освобожденный для проезда проем. На обочине было много солдат, они сооружали какие-то укрепления, укладывали мешки. Я заметил несколько крупнокалиберных пулеметов, когда мы проехали чуть дальше. Рядом с ними, с боку, были БМП. Потом показались еще какие-то баррикады со сложенными шипованными лентами. Рядом стояли несколько солдат и готовились разложить их, после того, как проедет грузовик, который следовал за нами. – Ну вот, – вновь послышался голос капитана, – мы уже практически в городе. Судя по всему его закрыли, причем самым жестким образом. Мои опасения нашли еще одно подтверждение, не удивляйтесь, если дальше по пути, на обочинах, мы встретим сгоревшие остовы машин. Правительство закрыло город «до лучших времен». И после этого они будут мне рассказывать о демократии?! И действительно, тех самых сгоревших машин долго ждать не пришлось. Когда мы отъехали метров на сто наш грузовик свернул с асфальта на придорожный грунт, в проеме кузова я увидел месиво из разбитых и дымящихся машин, некоторые из них были полны пулевых отверстий, почерневшие остовы легковушек все еще горели, испуская запахи горевшей резины, пластмассы и прочую вонь, среди которой удавалось уловить запах жженых волос или ногтей. Через секунду ладонь Юли сжимала мою с такой силой, что я почувствовал не слабую боль, мне захотелось высвободить руку. И еще через мгновенье я забыл про все, увидев прямо на асфальте, на том месте где мы только что проехали, кое-что пострашнее сгоревших машин. От осознания того, почему грузовик затрясло и он сбавил скорость еще больше, от осознания природы того шума, что доносился из-под колес многотонного транспорта, меня охватил приступ тошноты.