«Любовь, боль и похоть».

Корделия никогда не была примерной матерью, да и женой, по большей части, тоже. Хотя, если так подумать, то роль жены она исполняла чуть лучше: она была неверной супругой, но, несмотря на это, все же любила своего законного мужа. По-своему, но любила, желая как можно больше внимания Карлхайнца. Наверное, именно из-за его нехватки женщина и вела развратный образ жизни, меняя партнеров, как перчатки. Ее натура не поддавалась объяснению и самое печальное, что в этот круг ввязались и невинные дети: Аято, Канато и Райто. Каждый пострадал по-своему от действий равнодушной матери, но кто же знал, что ее далеко не невинные интересы перенесутся и на собственное, еще не сформировавшееся дитя, что просто желало самой обыкновенной материнской любви? — Поистине грустный случай. Когда Райто начал взрослеть, Корделия не смогла не заметить расцветающую привлекательность сына: стройный юнец с красивыми чертами лица, приятным голосом и пока что не испорченным мышлением — идеальный экземпляр, учитывая то, что, скорее всего, мальчик без вопросов согласиться на что угодно, лишь бы получить внимание столь любимой матери. Женщина не ошиблась: Райто с непониманием, но согласился, думая, что это вполне нормально. Он тогда еще не знал, что этим прописал себе билет прямиком в Ад, который вначале будет казаться для него истинным Раем. Он еще не знал, что будет собственными руками убивать любовников неверной возлюбленной и чувствовать боль. Еще не знал, что этим разрушит себя, получив «любовь» Корделии, бывшей мамы, что превратилась в его обожаемую любовницу. Он многое не знал, поэтому не мог ничего изменить: невинный со сверкающими глазами ребенок превратился в зависимого, испорченного, как и его родительница юношу. Дороги назад уже не было — юный вампир сам ее разрушил, посчитав ненужной. Можно ли его в этом винить? — Не думаю: в конце концов, это последствия «воспитания» женщины, а не выбор чистого, не затуманенного рассудка. Чем больше ночей — тем больше глубина бездны и ближе день незаслуженного наказания. Чем больше ночей — тем меньше взаимности и больше боли, пробирающий до самых костей. История, которой не было предусмотрено хорошего конца с самого начала — лишь тлен, осколки чувств и отголоски прошлого удовольствия. Райто было больно, а Корделии все равно: для нее сын был всего лишь игрушкой, что может принести ей удовольствие в ночи. Ей было все равно, когда Карлхайнц посадил Райто в темницу, узнав об их необычной связи. Ей было все равно, когда юноше пришлось наблюдать, как она занимается любовью с его дядей Рихтером. Ей было совершенно все ровно — она наслаждалась зависимостью и болью родного сына, словно бокалом хорошего вина. Но, меж тем, она забыла об Аято, с которым у них были совершенно иные отношения, чем с Райто: если второй нездорово любил развратную мать, то первый жутко ненавидел, желая одного — отмщения, смерти своей родительнице. И, как она надеялась, никто ей не помог, даже любовник, что сбросил ее вниз, доказав этим искренность своих чувств. Почему? — Потому что она сама говорила, что дарование смерти — лучший показ любви у вампиров. Чему научила, тем и поплатилась — забавная ирония. От колыбели до могилы один шаг, да? — Что ж, наш герой не согласиться: для него эти грани давно стерты, начиная с первого акта и заканчивая последним вздохом женщины. Он убил ее, доказав этим свою любовь и уничтожив часть своих проблем, но в то же время остался в той же бездне, как раньше: Корделия завела его туда, не собираясь вытаскивать. А теперь, когда ее нет, просто некому помочь в прошлом невинному мальчишке. Просто некому подать руку. Да и не факт, что он захочет схватиться за нее в ответ: слишком глубоко, слишком размыто, слишком привычно и неправильно. Лишь порой, поднимая глаза на еле видное небо из бездны, Райто вздыхает и, как когда-то та женщина, тащить к себе очередную девушку, разрушая чужое сердце вдребезги, упиваясь чужой болью, что соединяется с совместным плотским удовольствием. Ему до сих больно: он заставляет страдать других, но и сам не остается в стороне. Эта боль настолько привычная, что, кажется, всегда была. Всегда будет, покрытая вздохами, стонами и вспышками удовольствия. Закрытая от чужих и его собственных глаз колыбель, что теперь уж точно ему не принадлежит. А принадлежит ли ему хотя бы его жизнь? — Спорный вопрос. В конце концов, он давно ее даровал ненадежной возлюбленной, чье сердце еще где-то стучит. Будет ли он рад этой новости? — Тоже спорный вопрос, но он знает, что если увидит Корделию вновь, то улыбнется шире, испытывая противоречивые чувства. Ненависть ли это? — О нет, он не Аято. Любовь ли это? — Да, но совмещенная с болью, желанием убить вновь, чтобы доказать ее и…пустота. Съедающая заживо пустота, что давно поглотила его личность с головой. Плохо ли это? — Райто без понятия: другого он просто не знает. Все, что было — это его мир, и с иным он просто не знаком. Не знаком настолько, что видит во всех женщин развратных особ, а обычную похоть — «истинной любовью». Просто жизнь вокруг таких же садистов, как и он сам — отлично вписывается. Но это не отменяет того, что боль, какой она и была, такой и останется до конца его долгих дней. Останется, разрушая и заставляя вспоминать ту, от которой он когда-то хотел материнской и искренней любви: очень давно, настолько, что юноше даже не вспомнит. Этот период уже не имеет значения, прекратил иметь значения с самого первого судьбоносного проникновения внутрь…