_____________
Судя по тому, что Гермиона сказала Тому, ничего из этого не должно было происходить. Во-первых, Гермионы не должно было быть в тысяча девятьсот сорок втором году; она перескочила через пятьдесят пять лет, чтобы добраться до него, использовав смерть и магию в тайном ритуале, который она нашла. Она не должна была найти Тома Реддла, стоящим над трупом Миртл Уоррен в ванной комнате для девочек на втором этаже, увлеченным успехом создания своего первого крестража. И она не должна была появляться из воздуха перед ним, шатаясь и хватая ртом воздух, прежде чем врезаться в него, сбив их обоих на пол. И ей, определённо, не следовало прикасаться к его дневнику и позволять ему высасывать разорванную часть её души. Она призналась, что совсем не ожидала, что её душа разорвётся. Она не осознавала, что убийство невинных может разорвать душу, и она не знала, что беззащитный человек, использующий Аваду Кедавру, каким бы злым он ни был, считается убийцей невинного. Она не ожидала крика, воющей боли в животе, которая прожгла её после того, как зелёный свет охватил её с ужасной болью от того, что что-то не то кипело внутри неё, когда она кружилась во времени и пространстве. Она вздрогнула, когда описывала свои чувства, и Том поморщился. Она описала это довольно точно, ведь тогда Том тоже на тот момент разорвал себе душу. Том как раз закончил создавать свой крестраж, когда появилась Гермиона. Ритуал всё ещё был активен, часть его души заняла свое место на страницах его дневника, а затем Гермиона появилась из воздуха, неся с собой ещё одну только что оторванную часть души, как вдруг она врезалась в него… И следующее, что он осознал, — отчетливое ощущение, что кто-то устроился рядом с ним, внутри него, и его крестраж теперь стал домом для двух душ. Его первым желанием после выявления случившегося было убить её. Гермиона ловко уклонялась, крича ему, чтобы он успокоился, ведь у его ног уже было одно мертвое тело, и он сам в тот момент почувствовал, как она сотворила крестраж, так что он всё равно не смог бы убить её должным образом, не так ли? В тот момент они оба сбежали из ванной. Гермиона затащила его на седьмой этаж, а затем в загадочную комнату, которая появилась из ниоткуда, чтобы спрятаться, пока не было найдено тело Миртл. Том был в ярости, столкнувшись с этой девушкой, появившейся просто из воздуха, ведущей себя так, будто она знала о нем всё. Она пряталась в Выручай-комнате, как она это называла, в течение нескольких недель, пока Хогвартс не закрылся на лето и Том успешно не переложил вину за инцидент на этого болвана Рубеуса Хагрида. Она была заучкой и очень уверенной в себе. И с ней было бы совершенно невыносимо, если бы она не была всегда права. Когда она снова появилась в начале его шестого курса, изображая из себя студента по обмену из Шармбатона, бежавшего от Грин-де-Вальда, старый Армандо Диппет не моргнул и глазом на очередного студента-беженца войны. Распределяющая шляпа крикнула «Слизерин», и Гермиона села рядом с ним на приветственном пиру. Вот так всё и произошло. С тех пор они были неразлучны._____________
— Идея того, что Дамблдор в чём-то меня подозревает просто потому, что я смеялся, – абсурдна, — возражал Том. — Все смеются. — Нормальные люди смеются, Том, — отметила Гермиона. — Ты не совсем нормальный, так? — Я хочу, чтобы ты знала, что я совершенно… — Нормальные люди на известие о том, что «директор подозревает тебя» не реагируют, как «мы можем отравить ему лимонные дольки», словно это что-то само собой разумеющееся, — многозначно сказала Гермиона. — Нормальные люди не злые психопаты. — Социопаты, — поправил Том, и Гермиона отмахнулась от него. — Неважно. У большинства людей есть эмоции, Том, — счастье, грусть, гнев, радость, сожаление, любовь и всё остальное. Но за то всё время, что Дамблдор знает тебя, твой диапазон эмоций был слишком ограничен. — У меня были эмоции, — возразил Том. — Раздражение, отвращение, амбициозность, удовлетворение, ненависть, злость, презрение… — Ты когда-нибудь чувствовал себя счастливым до того, как я появилась? — перебила Гермиона. — Ты когда-нибудь смеялся искренне, потому что что-то сделало тебя счастливым? Том глубоко задумался. — …Нет, — произнёс он. — Не смеялся. — Дамблдор узнает, — простонала она. — Он поймёт, что твоя душа смешалась с моей, и именно поэтому ты вдруг стал проявлять эмоции, которые раньше никогда не испытывал. Он просто узнает это. — Нет, — раздражённо сказал Том. — В любом случае он должен быть доволен, что я стал более уравновешенным. И мне нравится чувство счастья. Это… Он замолчал. Трудно было описать, что он чувствовал под «быть счастливым». Когда он наблюдал, как Леогранд Селвин получает наказание в зельях, он чувствовал это легкое, воздушное ощущение, словно пузырьки радости полопались внутри него. Ему пришлось спросить Гермиону, что с ним не так, только для того, чтобы она объяснила ему понятие «счастье». Совершенно другое дело, что он почувствовал это на чужих страданиях. Возможно, он больше не был полным безэмоциональным социопатом, но он всё ещё оставался злым. Столько эмоций было для него новым опытом. С их общим крестражем казалось, что часть личности Гермионы интегрировалась в него. Том надеялся, что часть его личности постепенно переместится и в Гермиону, заставляя её принять его более жестокие наклонности. — Он также должен с подозрением относиться к тому, что мы всегда вместе, — сказала Гермиона, искоса взглянув на него. — Я полагаю, раньше у тебя никогда не было настоящего друга в Хогвартсе? — Что такое друг, как не одна душа, обитающая в двух телах? — процитировал Том, а Гермиона поморщилась. — Это высказывание не похоже на то, что две души обитают в одном теле, — поправила она. — Я цитировал Аристотеля. — Том закатил глаза. — У тебя нет чувства поэзии или романтики. — Оно неточно, — пренебрежительно сказала Гермиона. — Оба фрагмента нашей души находятся в одном дневнике. Кстати, этот дневник… — Мой блокнот, — прошипел Том. — Не могла бы ты перестать называть его дневником, как будто я какая-то плаксивая девочка-подросток? — …Это ещё одно свидетельство против нас, — закончила Гермиона. Она посмотрела на него. — Ты носишь его с собой повсюду, Том. Я уверена, что Дамблдор уже это заметил. Том заерзал, чувствуя себя неловко. По правде говоря, он знал, что ему не нужно постоянно держать при себе свой крестраж. Он знал, что будет безопаснее спрятать его под надежной защитой. Он знал это… …Но ему нравилось держать его поблизости. Было что-то приятное в том, что он был рядом. Если он проведёт по нему рукой, то сможет слабо почувствовать, как часть его души из дневника натыкается на часть души Гермионы – двое отдыхают и прижимаются друг к другу; два разных создания, несмешиваемые, но все же свободно перетекающие друг в друга. И было приятно. Это было умиротворяющее чувство, которое заставляло Тома чувствовать вещи, приятные вещи – и было труднее чувствовать эти новые бессловесные вещи, когда его крестраж был заперт. — Мне все равно, — сказал Том. — Если Дамблдор уже с подозрением относится и к этому, то со мной блокноту будет безопаснее. Если я оставлю его в комнате, то, вероятно, он пришлёт за ним домашних эльфов. Гермиона вздохнула, и Том подавил желание протянуть руку и похлопать её по плечу. — Значит, Дамблдор подозревает меня… в чём-то. На самом деле, нас в чём-то, — резюмировал Том. — У него уже есть свои подозрения. Вопрос в том, что мы собираемся с этим делать? — Это ведь вопрос? — Гермиона покрутила в руке перо. — Я полагаю, мы должны это обсудить. Она написала «Идеи» на куске пергамента. — Первым запиши отравление, — сказал Том. — Я все ещё считаю, что это хорошая идея. — Я не собираюсь считать убийство директора отличной идеей, Том… — Отравление не совсем похоже на убийство, — возразил Том. — Не то чтобы я предлагаю ворваться в кабинет Дамблдора, разбрасывая Аваду. — Он сделал паузу. — Но если нас двое, возможно, это неплохой вариант. Запиши это ниже. Гермиона застонала, уронив голову на стол перед собой. Глаза Тома расширились, и он посмотрел на неё. — …Гермиона? Гермиона ничего не ответила. — Гермиона? — он похлопал её по плечу. — Гермиона? — Что? — рявкнула Гермиона, откинувшись на спинку сиденья, и её внезапная ярость застала Тома врасплох. — Разве я не могу хотя бы одну секунду отдохнуть и не быть твоим личным помощником, который должен обуздывать твои склонности к насилию? Том почувствовал, как его ударили: резкая боль пронзила его сердце. Это было новое чувство — в последнее время он стал получать их намного больше, особенно проводя больше времени с Гермионой, — но это ему не нравилось. Это больно. — Я просто хотел убедиться, что с тобой всё в порядке, — тихо сказал он. — Я не знал, что ты отдыхаешь. Я ведь только что увидел, как ты ударилась головой об стол. Лицо Гермионы смягчилось, и её реакция воодушевила Тома. — Тогда давай подумаем об этом, — предложил Том. — Что может случиться от подозрений Дамблдора, которых мы опасаемся? — Что он поймет, что у нас есть крестраж, — сразу сказала Гермиона. — Если он узнает о крестраже, он может исключить нас обоих и выгнать из школы. — Ты больше боишься, что он узнает, что мы храним части нашей души в моём блокноте, или быть изгнанной? — спросил Том, приподняв бровь. — Моего исключения, — сразу сказала Гермиона, и Том ухмыльнулся. Гермиона закатила глаза, но улыбнулась ему в ответ. Минутой позже Том и Гермиона тихо смеялись и улыбались. Том чувствовал себя странно свободным. — Если нас волнуют подозрения Дамблдора, то мы могли бы дать ему еще один повод заподозрить наши действия, — предложил Том, — чтобы все его доводы привели его к неправильному выводу. — Например? — Гермиона застонала. — Что заставит его думать, что у тебя произошел внезапный, фундаментальный сдвиг в поведении, который каким-то образом отразился и на моём загадочном внешнем виде, и он не подумает?.. — Любовь, — быстро сказал Том, и глаза Гермионы в изумлении метнулись к нему. — Если Дамблдор подумает, что мы влюблены друг в друга, он будет приписывать мне и смех, и радость. Это также объяснит, почему мы неразлучны. Гермиона одарила его медленным оценивающим взглядом. — …А дневник? — Ясно, что я хотел бы знать, что никто не сможет прочесть мои самые сокровенные, неловкие мысли, — сказал Том, у него пересохло в горле. — Я представлю, что хотел бы защитить такие компрометирующие доказательства того, что у меня есть какие-то нежные влечения в моей жизни. Гермиона засмеялась, и ее глаза весело заблестели. Том почувствовал, как в ответ на его собственных губах появилась легкая улыбка. — Это действительно может сработать, — признала Гермиона. — Дамблдор… Дамблдор убеждён в том, что «любовь побеждает всё». — Вот видишь? — сказал Том, нежно коснувшись ее локтя. — Не нужно паниковать. У нас всё под контролем. — Я не паниковала. Я волновалась. — Гермиона надменно посмотрела на него. — Есть разница. Том закатил глаза, но склонил голову, соглашаясь с ней. — И я всё ещё волнуюсь, Том, — продолжила она. — Я имею в виду, у тебя есть хоть малейшее представление о том, как вести себя так, будто ты в кого-то влюблен? Том заколебался. — …Я не думал об этом, — сказал он. Гермиона оценивающе посмотрела на него. — Нет, — вздохнула она. — Я так и думала. Её лицо снова потускнело, и Том почувствовал физический дискомфорт при виде её эмоций, словно что-то сжало его горло при виде этого зрелища. — Тогда помоги мне, Гермиона, — призвал он. — Если я не знаю, каково это, я не смогу подделать это с какой-либо степенью искренности. Каково это — быть влюбленным? Выражение лица Гермионы приняло задумчивый вид. — Это… будто мир движется по своей оси, — сказала она. — Это чувство сильной эмоции, похожее на счастье или радость, но гораздо более мощное, и внезапно ты понимаешь, что твой мир полностью вращается вокруг одного человека. Ты хочешь быть рядом с ним всё время, и ты больше всего наслаждаешься жизнью, когда находишься рядом с ним. Гермиона тихо вздохнула, глядя в пространство. Том с усмешкой посмотрел на Гермиону. — Гермиона, — медленно произнес он, и она снова посмотрела на него. — Чем это отличается от того, как мы сейчас с тобой живем? Глаза Гермионы тревожно расширились. — Подожди, что? — Несомненно, ты понимаешь, что наши миры вращаются вокруг друг друга, — довольно сказал Том. — Я знаю, что в этой школе тебе не легче переносить всех кретинов, чем мне, и мы наслаждаемся обществом друг друга больше, чем кто-либо еще. Мы проводим жизнь бок о бок от рассвета до заката. — Я думаю, ты не совсем понимаешь всей глубины, которая связана с этими эмоциями, — возразила Гермиона. — Когда ты влюблен, всё, что делает или говорит твой возлюбленный, приобретает для тебя огромное значение. Тебе важно, что он думает и что говорит, и малейшее слово пренебрежения или поддержки может в мгновение ока погрузить тебя в глубокую депрессию или нарастающую радость. Том задумался. — Например, когда ты назвала меня страдающим манией величия, и я держал обиду на тебя целую неделю? — предложил он. — Или когда я сказал тебе, что твоя дуэль была необычайной, и ты весь оставшийся день светилась и была счастливой? Лицо Гермионы вспыхнуло. — Это… другое, — горячо сказала она. — В любви обычно присутствует элемент физического желания. Желание быть рядом друг с другом, держаться за руки, целоваться и тому подобное. — Я никогда ни с кем не целовался, — заметил Том. — Как я узнаю, хочу я тебя поцеловать или нет, если никогда раньше не пробовал? Гермиона смотрела на него с удивлением, её рот издавал непривлекательные рыбьи звуки, и Том почувствовал, как его губы приподнялись от удовольствия. — Я собираюсь поцеловать тебя сейчас, Гермиона, — предупредил он, и её глаза закрылись, когда он прильнул к ней, чтобы захватить её губы своими. Сам поцелуй прошел довольно хорошо, предположил Том: её губы были мягкими, касались его, а движения губ в поцелуе были приятными и не оскорбительными, как он полагал. Но всё остальное — то, как его грудь согрелась, когда она поцеловала его в ответ, волна гордости, когда она расслабилась в нем, и как только её рука поднялась и коснулась его щеки, его охватило внезапное ощущение жаркого пламени, струящегося по его венам… Гермиона очнулась, задыхаясь, и Том самодовольно заметил, что её глаза стали немного остекленевшими. — …Отлично, — признала она. — Мы… мы сможем показать, что мы… что мы, по крайней мере, встречаемся, я думаю. Гермиона, казалось, избегала мысли о том, что они любят друг друга. Позже это потребует более глубокого изучения. — Тогда мы пока просто будем показывать, что мы встречаемся, — серьезно кивнул Том. Он встал, протягивая ей руку. — И мы начнем с того, что я буду сопровождать тебя на ужин. Гермиона взглянула на него, но тем не менее взяла его за руку и плавно встала. — Ты каждый день провожаешь меня на ужин, — пожаловалась она. Том ухмыльнулся. — Верно. На этот раз Том взял её под руку, сжимая её ладонь в своей, когда они выходили из библиотеки, теперь он сопровождал её более формально. Гермиона выглядела удивленной, но она сжала его руку, и Том почувствовал прилив тепла от этого жеста. — Я не думаю, что буду возражать, если буду твоим парнем, — сказал он ей. — Мне нужно что-то делать? Целовать тебя? — он подогревал тему. — Дарить тебе романтические подарки? — По случаю, — осторожно сказала Гермиона. — А что? — Например, голова Антонина, — сразу сказал он. — Я знаю, что он тебе не нравится, Гермиона. Гермиона рассмеялась – свободно и просто, а Том наблюдал за ней. Её смех был очаровательным, и она печально похлопала его по руке, когда закончила. — Я полагаю, что, как твоя девушка, я должна предложить тебе другой выход из твоих изменчивых желаний, не так ли? — размышляла она. — Или встречающееся подростки не делают этого в наши дни? Когда они вошли в Большой зал, Том засмеялся, а Гермиона покраснела, но улыбнулась, и даже после явного подозрения Дамблдора, написанного на его лице, Том не мог унять трепет внутри себя.