No One's Listening // Никто Не Слушает

Крики Вальбурги гулко отдавались в каждом углу дома на площади Гриммо, пробивая постоянные Заглушающие чары на кабинете Ориона и гремя в его голове. — …НЕ МОГУ ПОВЕРИТЬ, ЧТО НАШ СЛАВНЫЙ ДОМ ТАК ОСКВЕРНИЛ ЕГО СОБСТВЕННЫЙ НАСЛЕДНИК! ТЫ НЕМЕДЛЕННО ПОЙДЕШЬ К ДИРЕКТОРУ И ПОТРЕБУЕШЬ, ЧТОБЫ ТЕБЯ ПЕРЕВЕЛИ В СЛИЗЕРИН, ГДЕ ТЕБЕ И МЕСТО, МАЛЕНЬКАЯ УГРОЗА… Орион потер виски, взмахнул палочкой и наложил еще несколько, менее чем законных, заслонов вокруг своего убежища. Голос Вальбурги затих, когда он опустился в кожаное кресло за своим столом. Она, без сомнения, готовила кричалку в ответ на письмо, которое они получили от своего старшего сына этим вечером. Он не знал, чего они ожидали. Практически с самого рождения мальчика Сириус бросал вызов строгим правилам, по которым жило общество чистокровных, нарушая правила приличия на каждом шагу. Он был неуправляем до такой степени, что Орион уже давно отказался от отцовства и закрывал глаза на его проступки, будь то тяжкие или мелкие, делая все возможное, чтобы заглушить неизбежные приступы Вальбурги. Ужин сегодня начался спокойно. Вальбурга ворковала над Регулусом, который выглядел таким маленьким за большим дубовым столом в их столовой. Орион не смог полностью подавить неприличную улыбку, которая промелькнула на лице при виде его младшего сына. В отличие от Сириуса, Регулус походил на Ориона не только внешне. В своих личных мыслях Орион часто соглашался с самым громким и часто высказываемым мнением Вальбурги: их жизнь была бы намного проще, если бы Регулус был их первенцем. Легкость ужина испарилась в тот момент, когда Регулус был отнесен наверх в постель одним из измученных домовых эльфов. Орион неуютно устроился в кресле в гостиной, с тревогой наблюдая, как его жена расхаживает взад-вперед по ковру, ожидая вечерней почты. Письмо Сириуса было доставлено с блеском, а Вальбурге его вручил смущенный домовой эльф. Орион не успел даже взглянуть на письмо, как она взорвалась вулканом пронзительных криков и проклятий. Теперь, благополучно расположившись в своем кабинете, Орион хмуро смотрел на письмо, которое он спас от гнева Вальбурги. Вызывающие каракули его сына придавали грязному листу бумаги дерзкий вид, противопоставляя его элегантной каллиграфии, которой, как Орион точно знал, учились оба его мальчика. Распределили в Гриффиндор, говорилось в письме, и после того, как мальчик сообщил эту важную информацию, он стал поэтично рассказывать о своем новом доме, заполнив всю оставшуюся страницу. Орион недовольно фыркнул и шлепнул письмо на стол. Орион не понимал своего сына. Когда он был мальчиком, он знал свой долг; что именно ему выпала честь продолжить род их Древнейшего и Благороднейшего Дома. Как бы ни раздражали его окружавшие его невидимые указы, он никогда не вел себя так, как вел себя Сириус. Он никогда даже не думал о том, что его могут распределить куда-либо, кроме Слизерина. Он даже не задумывался о том, что его собственный сын, наследник Блэков, может быть распределён куда-то, кроме Слизерина. Мерлин. Гриффиндор. Он был неудачным отцом, Орион об этом знал, — знал с самого первого бала Сириуса, когда его поймали за тем, что он спускался будто на санках по главной лестнице хозяйского поместья на подносах. Возможно, именно эта неудача не позволила ему спуститься по лестнице и выжечь имя сына на семейном гобелене. Голова Ориона пульсировала, хотя он уже не слышал тирады Вальбурги. Осторожными, размеренными движениями он отодвинул письмо Сириуса в сторону и достал чистый лист бумаги и перо. Гриффиндор. Он покачал головой, начиная свой ответ на письмо. Единственным настоящим потрясением, подумал он, было то, что они с Вальбургой были удивлены тем, что бунт его сына забрался в самую его душу, выжигая из него Блэка. Сириус, — писал он, — несмотря на неудачное распределение, ты все еще являешься членом Дома Блэков. Я ожидаю, что ты будешь вести себя соответственно. Пожалуйста, включи в свое следующее письмо список одежды и школьных принадлежностей, которые могут тебе понадобиться. Подпись: Орион Блэк ~~ Вальбурга должна была задохнуться от собственных криков, а Сириус должен был смеяться, глядя, как она задыхается. Он получал нечестивое удовольствие от того, как вздувались вены на ее висках, а связки ее горла вытягивались, как лианы. Ее глаза выпучились в глазницах, когда она доводила свой голос до предела, делая его выше и громче, чем кто-либо мог подумать, что это возможно для женщины ее возраста. — ПОЗОР ДЛЯ ДОМА — МЕРЗОСТЬ — КАК ТЫ СМЕЕШЬ ОСКВЕРНЯТЬ НАШЕ ПОЧИТАЕМОЕ ПОМЕСТЬЕ ПОДОБНЫМ — КАК ТЫ СМЕЕШЬ… Сириус честно не мог сказать, что оскорбило ее больше: то, что он повесил в своей комнате плакаты с практически обнаженными женщинами, или то, что женщины, помимо того, что были в основном обнажены, были магглами. В любом случае, она дошла до того, что уже не ругала его за его проступки, а лишь выкрикивала повторяющиеся оскорбления, связанные с бесчестием, которое он якобы принес их «древнему и благородному» Дому. Он сносил это так же, как и всегда, со свирепой ухмылкой на лице. Ее оскорбления скатывались с его кожи, и он чувствовал, как внутри него нарастает тошнотворное ликование, когда он смотрел, как она кричит до хрипоты. Оставалось надеяться, что, учитывая этот переполох, отец разрешит Сириусу отправиться в дом Поттеров поскорее. У него будет такое выражение лица, такой прищуренный, слегка возмущенный взгляд, который не переставал уязвлять Сириуса — но он скажет «да», когда Сириус попросит. Отец не выносил оглушительных диатриб Вальбурги. Сириус уже давно научился использовать это в своих интересах. Он чувствовал себя странно отстраненным от происходящего, а ругательства его матери звучали будто из-под толщи воды в его ушах. Это было старо; это было устало. Сириус сделал что-то, что не вписывалось в жизнь чистокровных, которую семья так отчаянно хотела, чтобы он прожил, — кричала Вальбурга и неизбежно начинала повторять. Сириус не знал, почему они просто не отказались от него и не отдали его Поттерам. Поттеры были всем, чем должна быть семья, по мнению Сириуса. Тетя Юфимия управляла мужем и сыном — и Сириусом — не повышая голоса, а Флимонт и Джеймс проводили поразительно много времени в обществе друг друга. Сириус не мог себе представить, чтобы его собственный отец пробыл с ним дольше двух минут. Джеймс был для него как брат. Они вместе смеялись, вместе устраивали розыгрыши, но, несмотря на легкомыслие в их отношениях, Сириус знал, что Джеймс всегда прикроет его спину — в отличие от его младшего брата, грязной змеи, который при каждом удобном случае вставал на сторону кровных пуристов и благородных снобов в их семье. — Мама. Регулус появился в дверях Сириуса, позади кричавшей с пеной у рта Вальбурги, выражение его лица было непримиримым. Он был отвратительно похож на Ориона. Вальбурга захрипела, когда ее речь неожиданно оборвалась, но она никогда не стала бы перечить любимому сыну. — Тетя Друэлла и дядя Сигнус скоро придут на ужин. Я подумал, что ты захочешь узнать время, — сказал он, бросив холодный взгляд через всю комнату, мимо Сириуса. Его губы бесконечно кривились при виде плакатов, наклеенных на стене и потолке рядом с кроватью. — Спасибо, дорогой, — сказала Вальбурга, и Сириус не смог сдержать дрожь от сладости ее голоса. Это звучало неестественно. Сириус почувствовал глубокую усталость в борьбе с желанием сказать что-нибудь зажигательное, чтобы снова вывести ее из себя. Не в его характере было успокаиваться и позволять ссоре просто утихнуть, но они ссорились практически с тех пор, как он вышел из Хогвартс-экспресса, и Сириус устал. Он ничего не сказал, но когда Вальбурга снова взглянула на него, он уставился на нее со всей ненавистью, которая кипела в его крови. — Тебе повезло, что я не спустилась вниз и не сожгла тебя с семейного гобелена», — шипела она. Сириус вздрогнул, но она уже выметнулась из комнаты, слава Мерлину, и не заметила. — Пойдем, Регулус. Регулус остановился в дверях и на мгновение встретил взгляд Сириуса своими одинаковыми серыми глазами. Когда Сириус видел брата, ему казалось, что он смотрит в искаженное зеркало. Глаза, острые скулы были теми же, но все остальное искажалось. Не осталось и тени того маленького мальчика, которого Сириус так хотел защитить, когда Регулус прервал свой взгляд и вышел из комнаты. Сириус откинулся на кровать, его челюсть сжалась, когда он смотрел на нарядно одетых маггловских женщин, украшавших его потолок. Прощальный выстрел Вальбурги все еще звучал в его голове. Он знал, что означает удаление из семейного гобелена — он видел это на примере Андромеды. Это означало, что у тебя нет семьи. Это означало, что они забыли тебя так же основательно, как если бы ты никогда не существовал. Сириус фыркнул, ухмыляясь. Он приклеил маггловские плакаты к потолку с помощью постоянных липких чар, которые даже он не знал, как снять. Как бы они ни старались, Блэки никогда не смогут его забыть. ~~ Вальбурга кричала до хрипоты, снова и снова пытаясь достучаться до непутевого наследника дома Блэков. Никто не оценил, какая трудная задача была возложена на нее. Орион, бесполезный глупец, каким он был, отводил от нее свои глаза всякий раз, когда она упрекала его за то, что он позволяет своему наследнику продолжать плохо себя вести, и никогда не отвечал. Она сделала все, что могла, никто не мог этого отрицать. Сириус был непокорным зверем с самого рождения, доставляя семье только неприятности на каждом шагу. Это была лишь соломинка, сломавшая спину верблюда. Сириус был Блэком; Блэки поддерживали идею чистокровности. Блэки поддерживали восставшего Лорда Волдеморта, того, кто должен был вернуть миру законный, естественный порядок. Сигнус уже отдал дочь, чтобы быть отмеченным ради этого дела, а у него не было сыновей — Вальбурга родила двух сыновей для Дома Блэков, и ее не превзойдут. Как посмел Сириус отказаться от этой великой чести? Как посмел Сириус отказаться поддержать свою семью? Ярость Вальбурги была несравненной. Вместо того чтобы облачиться в прекрасные мантии, которые она приготовила для его ужина в честь Отметки, неблагодарное создание собрало чемодан и улетело, использовав своего собственного домового эльфа, чтобы увековечить свой обман. Ее ликование, когда Орион наконец согласился, что этот проступок заслуживает отречения от Сириуса, было беспредельным. Она была удостоена права самой совершить этот поступок. Семья уже собиралась на ужин по случаю Отметки; только теперь это было уже совсем другое торжество. Теперь они будут праздновать то, что Регулус стал истинным наследником Дома Блэков. Вальбурга стояла в центре комнаты, лицом к гобелену. Орион находился слева от нее, а Регулус занял свое место справа. Сигнус и Друэлла, Нарцисса и Люциус, Беллатриса и Рудольфус образовали кольцо вокруг комнаты, и все они наблюдали за происходящим с напряженным ожиданием. Она почувствовала свирепое удовольствие в груди, когда направила палочку на семейный гобелен. Теперь, подумала она, теперь все будет идеально. В конце концов, Регулус был образцовым наследником — единственным настоящим успехом Вальбурги. Он добровольно согласился принять метку, и он продвинется в рядах пожирателей смерти. Он восстановит честь древнейшего и благородного Дома Блэков после того, как своенравная дочь Сигнуса и Сириус нанесли ущерб его доброму имени. Нет, теперь ничто не могло пойти не так. Регулус никогда не разочарует ее. Регулус был безупречен. ~~ Разглагольствования матери никогда не были направлены в сторону Регулуса. Еще ребенком Регулус знал, что никогда не сможет пойти по стопам Сириуса. Он никогда не смог бы так открыто бросить вызов матери, никогда не смог бы вынести ее тирады с такой дикой ухмылкой на лице, никогда не смог бы быть достаточно смелым, чтобы попасть в Гриффиндор. Регулус всегда знал, подозревал в глубине души, что его семья непоправимо разрушена. Мать приберегала все свои добрые и ласковые слова для Регулуса, выплескивая ругательства на Сириуса всякий раз, когда он попадал в поле ее зрения, и откровенно игнорируя отца. Отец замкнулся в себе, не реагируя даже на самые язвительные оскорбления. Однако до матери это не доходило, пока она не поставила его на колени перед человеком, источавшим темную магию, словно это было его родовое право. Это не укладывалось в голове, пока она практически держала его за руку, а человек, который был слишком Темным, чтобы быть настоящим, выжигал свое клеймо в душе Регулуса. Регулус потерял сознание от боли. Последней мыслью, которую он помнил перед тем, как поддаться агонии, была бредовая, истерическая: «Сириус все время шёл по правильному пути, не так ли? Когда Регулусу было десять лет, Сириус уехал в Хогвартс. Регулус был в ужасе от мысли, что ему придется остаться в доме с молчанием отца и истериками матери в одиночестве, без Сириуса, чтобы отвлечь их внимание. — Пиши мне, — сказал Регулус, когда вцепился в Сириуса, пытавшегося сесть в поезд. — Я напишу, обещаю, Реджи. Все будет хорошо. Это всего лишь один год, потом ты тоже будешь в Хогвартсе, да? Нам будет очень весело вместе. Один год, Редж. Я вернусь, обещаю. Потом Сириуса определили в Гриффиндор. Регулус не верил, что он был действительно удивлен, после того как страх выветрился из него, после того как мама продиктовала письмо для Регулуса в ответ на письмо, которое Сириус послал ему, и только ему. Сколько себя помнил Регулус, Сириус без предупреждения выходил на линию огня. Ни одна змея никогда не была бы такой храброй. Регулус не удивился, когда его самого определили в Слизерин. Сириус был храбрецом в семье; Сириус был тем, кто прокладывал свой собственный путь, кто не склонялся и не позволял матери топтать его. У Регулуса не хватало смелости даже прикоснуться к невидимым прутьям клетки жизни, в которой он был заперт. Он знал это достаточно хорошо, даже в одиннадцать лет. Но это ноющее чувство в глубине его сознания не позволяло ему полностью сдаться и позволить матери превратить жизнь Сириуса в ад. Он не мог сосчитать, сколько раз он уводил ее в сторону, прежде чем она обрушивала на Сириуса весь свой гнев, не мог сосчитать, сколько раз он отвлекал ее внимание от его брата, только чтобы в ответ получить ненависть и отвращение Сириуса. Больше всего Регулус не мог отделаться от предчувствия, что Сириус разочаровался в нем. Что когда он попал в Гриффиндор, у него на уме было совсем другое будущее. Будущее, в котором, возможно, его младший брат был таким же храбрым, как и он, и принял предложение распределяющей шляпы о том, что он может хорошо учиться в Гриффиндоре. Будущее, в котором они будут стоять плечом к плечу перед лицом гнева своей семьи. Регулусу не нравилось думать об этом. Разочарование Сириуса резало как нож и делало сиропные похвалы матери еще более тошнотворными. Когда Кикимер вернулся к нему с ужасными описаниями того, что Темный Лорд заставил его вынести, Регулус не мог дышать. Он заставил свою мать гордиться, в этом он был уверен. Он принял метку, он поднялся в ряды избранных Темного Лорда, он совершил бесчисленные невыразимые преступления против человечества и волшебников. И с каждым своим выбором он чувствовал, что все больше отдаляется от того человека, которым он мог бы стать, если бы пошел по стопам брата. С каждым днем он все больше разочаровывался в Сириусе, добром, благородном Сириусе, несмотря на то, что был уверен, что брат забыл его. Кикимер был полумертв и напуган, и Регулус точно знал, что его семья разбита. Что мир разрушен. Что он служит чудовищу. Весь следующий день он провел в оцепенении, но был уверен в том, что должен сделать. Он снова и снова составлял в уме инструкции для Кикимера, просчитывая все возможные лазейки. И после последнего ужина с матерью он приказал Кикимеру отвести его в пещеру. Зелье оказалось таким же ужасным, как описывал его Кикимер. Регулус снова и снова видел, как жертвы умирали по его мановению палочки, их лица менялись с каждой Авада Кедаврой, слетавшей с его губ, пока перед ним не оказался стоящий на коленях брат с тем же вызывающим взглядом, что и у матери. Регулус был готов к рвоте, когда он снова поднял свою палочку — — Хозяин Регулус, дело сделано! Ожерелье у Кикимера! Регулус сел, задыхаясь и неконтролируемо трясясь. Он осознавал окружающую обстановку отрывочно и мельком, каждый миг перед ним снова был его брат. Его горло горело от невыносимой, неутолимой жажды. — Воды, — прохрипел он. — Нет… Хозяин Регулус, мы должны идти… Озеро мерцало совсем рядом, бесконечно более манящее, чем было, когда Регулус только пришел в пещеру. Оно выглядело свежим, прохладным и… — Мертвые руки, Хозяин Регулус… Регулус проигнорировал предостережения Кикимера и прикоснулся к воде, отчаянно желая сделать глоток. В воде забурлили инферналы, потянулись к нему, схватили его, потянули к себе.  — Хозяин Регулус! — завопил Кикимер, и когда он коснулся воды, весь туман, который зелье напустило на Регулуса, испарился. — Иди, Кикимер! Иди! Регулус знал, что не переживет это задание. Он знал, что не вернется домой. Он не сможет объяснить Сириусу, что он сделал, попросить прощения. Но это не мешало ему надеяться. Прости меня, думал Регулус, когда мерзкие руки мертвецов схватили его. Прости, что подвел тебя. Прости меня, брат.