Интервью

– Присаживайтесь. – Камере обязательно быть прямо напротив? – Я могу сдивнуть её немного вбок, если так вам будет комфортнее. – Да, пожалуйста. Юнги нервно потирает ладони и выцветшие джинсы. Ему неспокойно. Казалось бы, он столько раз прокручивал в голове все произошедшие события, что его уже не должно это так волновать. Он надеялся, что воспоминания замылятся, станут блекнуть и перестанут его беспокоить. Но прошло почти полгода, он всё ещё просыпается по ночам от кошмаров и фантомных прикосновений. Психолог говорит, что нужно время, проработка тех событий, просто так это не отпустить. Юнги понимает. Понимает, но легче ему от этого не становится. Единственное, что его сознание сделало во благо спасения оставшейся психики - напрочь стëрло лицо этого человека. Невольно он погружается в омерзительное прошлое. Последние два года были кошмаром. По-другому тот ад, что происходил с ним, назвать нельзя. – Юнги-ши. Мужчина дергается. Он отвык от того, чтобы кто-то звал его по имени. Оно непривычно и немного режет слух. Последний год его называли либо крошкой, либо крошкой Бэтти. Ах да, ещё конечно же вагон нелицеприятных оскорблений. О, теперь его словарный запас точно обогащен новыми изощренными ругательствами. – Пожалуйста, расскажите всё с самого начала. Юнги тяжело собраться с мыслями, особенно когда перед ним, буквально в нескольких метрах, сидит яркое пятно желтого цвета, выделяющееся на фоне кофейных стен офиса. Этот мужчина, журналист, долго пытался убедить Юнги дать ему интервью. О, сколько раз Мин посылал его, но тот упорно продолжал звонить и настаивать на встрече, убеждая, что после одно единственного интервью он оставит Мина в покое. За последние полгода его нормальной (если можно так назвать) жизни ему наскучило столько различных журналюг и жёлтых газетенок, что он и по пальцам не пересчитает. Конечно, все хотят поднять рейтинги за счёт прогремевшей на всю страну истории. Первое время он просто игнорировал их, позже - когда журналисты становились всё настырнее и беспринципнее (где таких только находят) - просто слал далеко и надолго в особо грубой форме. А что они ожидали от него услышать? Радостное "Да, с огромным удовольствием я расскажу вам о том, как меня год держал взаперти какой-то маньяк"? Что ж, Юнги никогда не умел оправдывать надежды. Но где-то около месяца назад Юнги познакомился с Намджуном. Тот сразу сказал, что является журналистом и хотел бы взять у Мина интервью. Конечно же, Юнги послал его так же, как и всех предыдущих. На что Ким дал свою визитку и вежливо попрощался, предложив как-нибудь выпить кофе. Юнги плевал на это кофе с высокой колокольни, но через несколько дней обмозговывания этой мысли решил, что отделается одним единственным интервью, и, может быть, от него наконец-то отстанут. В конце-концов, все гнались за подробностями произошедшего, и услышав их, могли наконец-то отъебаться от него. Как итог: Юнги сидит в студии напротив камеры и Ким Намджуна, с которым они буквально пару дней назад обсуждали подробности будущего интервью. Красный огонёк на камере уже горит, Намджун сидит в расслабленной позе рядом с ней так, что его не видно в кадре. Юнги нервничает. У него немного подрагивают руки, и слегка дергается правая щека от волнения. Он старается не смотреть в камеру, вообще забыть о её существовании, опускает взгляд на сжатые в замок руки. В помещении довольно тепло, на Юнги красная толстовка, но мороз всё равно пробегается по коже. Отлично, если его начнет знобить, шанс возникновения очередного приступа панической атаки повысится примерно на 30%. – Юнги-ши? Вы в порядке? Намджун смотрит на этого человека, сутулого и нервного, всё ещё болезненно худого. Мин Юнги испуганно дергается каждый раз, когда к нему обращаются по имени (и не только), практически не поддерживает диалог, ограничиваясь стандартными и лаконичными ответами. На него тяжело смотреть. Намджуну нестерпимо хочется создать для этого человека зону комфорта, посмотреть на него в расслабленном состоянии, не дергающимся от каждого шороха и движения. – Да, всё в порядке. Сейчас, дайте мне секунду. Юнги думает о том, что когда-нибудь это всё закончится. Когда-нибудь он сможет более-менее спокойно говорить о случившемся. Когда-нибудь. Но не сейчас. Сейчас его начинает потряхивать так, что это становится видно невооружённым взглядом. Мужчина старается дышать под счёт, как учил его психолог, пытается не думать ни о чём. Его дома ждёт трёхмесячный котёнок, подаренный братом на день рождения. Маленький серенький комочек. Пушистый и ласковый. Намджун было подрывается с места, видя состояние мужчины, но всё таки удерживает себя на месте: Юнги предупреждал, чтобы Намджун не лез к нему, если Мин будет находиться на грани паники. Юнги справится сам. Пока он, Намджун цитирует, "не будет извиваться в конвульсиях на полу, не смей ко мне прикасаться", Ким не будет ему мешать. Он видит, как мужчина напротив постепенно успокаивается и приходит в себя. Всё нормально. – Я... Вроде готов. Можете вырезать всю часть до начала моего рассказа? – Как скажете. Начинайте. Глубокий вдох. – Это началось два года назад. Я заканчивал университет, писал диплом, ссорился с родителями из-за... Впрочем, это не так важно. В общем, у меня было много проблем. Я психовал, уставал, был измотан учебой и прочими проблемами. За всем этим я не особо следил за своей жизнью. Всё плыло по течению, – Юнги вздыхает, словно ему не очень хочется вспоминать те, теперь уже незначительные, проблемы, когда-то казавшиеся ему нерешаемыми. – Я словно спал. Знаете, дом, универ, работа, дом и так по кругу. В какой-то момент я так измотался, что даже не мог вспомнить, какой сегодня день недели... Юнги прикрывает глаза. – В какой-то момент я стал замечать, будто за мной наблюдают. Знаете, такое неприятное чувство, будто кто-то лезет в мою душу, насильно выведывая подробности моей жизни. Мне казалось, что на фоне усталости и стресса у меня появилась паранойя. Я стал рассеянным, почти перестал общаться со старыми друзьями. Я чувствовал, что за мной наблюдают. Постоянно. Даже дома... Даже там меня порой преследовало это чувство. Я стал замечать какие-то подозрительные тени, перестал выходить куда-либо помимо универа и работы. Отказался от вечерних смен, из-за чего мне урезали зарплату. Я не мог есть, просто потому что... Не знаю, кусок в горло не лез. Я в конец разругался с родителями. Я всё пытался убедить себя, что мне кажется, просто кажется. Ходил к психологу, но знаете, не каждый из этих людей обладают действительно необходимыми навыками и опытом. Как вы понимаете, мне это не особо помогло. Это... Это было лишь верхушкой того айсберга, что ждал меня впереди. Юнги вздрогнул.

***

Это был очередной самый обычный день Юнги. Очередной день постоянной нервотрепки и паранойи. Сегодня она особенно обострилась, Юнги отчаянно казалось, что кто-то буквально шëл за ним по пятам. В кафе, где он подрабатывал, сегодня было много народа, и парню постоянно казалось, что за ним следят. Он пытался отыскать человека так упрямо пялящегося на него, но всё было безуспешно – он просто не успевал рассматривать всех посетителей, людей было слишком много и сменялись они чересчур быстро. Он утомился, а постоянный стресс на протяжении полугода окончательно извел его психическое состояние. Когда он возвращался домой, было уже довольно поздно, но людей на улице, казалось, с наступлением темноты стало только больше. Юнги сливался с серой массой людей, уставшей амёбой плетясь домой. Проходя мимо какого-то переулка, он чувствует, что кто-то хватает его за правую руку и с силой тянет в него. Юнги не успевает среагировать: к носу прикладывают вонючую тряпку, и через пару секунд он уже погружается во тьму.

***

Юнги прервался. Намджун видит его пустой запуганный взгляд, смотрящий ровно в одну точку на полу. Спина мужчины сгорбилась ещё сильнее, будто на него давит незримый груз. Намджун вздыхает. Он изначально был не в восторге от этой идеи, но начальство не стало слушать ни единого его довода против всей этой затеи, просто вручив камеру, номер телефона и адрес Мин Юнги. И вот сейчас он здесь, наблюдает за этим маленьким человеком, что с трудом выдавливает из себя слова. Намджун знает, почему Юнги согласился на интервью, тот сам сказал ему. Тем не менее, Намджун в любой момент готов прекратить съемку и отправить мужчину домой. – Юнги? Если вам тяжело продолжать... – Нет, всё в норме. Юнги спешно перебивает журналиста. Он должен закончить это интервью, чтобы больше не вспоминать эту историю (насколько это будет возможным). Все эти люди, желающие узнать подробности его жизни, его кошмара, слишком сильно давят на воспоминания, волей-неволей заставляя вновь и вновь всё вспоминать. Он устал от этого. И хочет покончить с этим раз и навсегда. – Я продолжу.

***

Голова болит. Она трещит так, будто по ней долбанули сраным молотком. Юнги хотел было потянуться к своим зажмуренным глазам, но не тут-то было: его руки связаны. Внезапное осознание бьёт по голове не хуже наковальни из Тома и Джерри: его паранойя не была не обоснованной. Твою мать! Юнги вертится, пытаясь выпутаться из веревки, но безуспешно. Предплечья начинают болеть от неудобного положения, коленки бьются о корпус багажника. О, Юнги уверен, что это именно он: темно, воняет бензином и узко. Ему до истерики смешно. Это нереально. Нереально. Просто очередной кошмарный сон на фоне стресса. Его никто не похищал. Юнги слышит шаги. Неспешные, томительные шаги. Словно паук подкрадывается к своей мушке, серой и маленькой, уже давно запутанной в этой кровавой паутине. Страшно. У Юнги начинает болеть живот от переживаемого стресса, парень удивляется, какого хера он вообще очнулся, когда самое время грохнуться в обморок. Шаг. Тишина. Полная, оглушающая тишина. Настолько громкая, что Юнги кажется, будто он слышит дыхание по ту сторону машины. Страх сковывает его, а в голове продолжает биться надежда на то, что это какой-то идиотский розыгрыш. Ну кому он нужен, обычный студент, коих тысячи? Денег с его родителей похитители явно вытрясут немного, так на кой черт всё это? Щелчок. Яркий искусственный свет ослепляет. Юнги жмурит глаза до боли, пытаясь отвернуться в тень. Ему не дают. Холодные руки касаются его лица, удерживая на месте и не давая отвернуться. – Вот мы и встретились, крошка. Так давно хотел прикоснуться к тебе, ты бы знал. Но теперь я наслажусь тобой вдоволь, – эти слова врезаются в память Юнги на всю жизнь. Точка невозврата, после которой вся его жизнь катится к чертям. Юнги не дышит.

***

– Я не помню его лица. Врач говорит, что эта защитная функция мозга, он пытается ограничить меня от травмирующих воспоминаний. И... Как же я благодарен ему за это, – прерывистый выдох. Пауза. Ему необходимо собраться.

***

Юнги не знает, сколько времени находится в этом помещении. Он совершенно потерял счёт времени. Его глаза настолько отвыкли от света, что когда он приходит, чтобы покормить Юнги (а делает он это дважды в день? Сутки? Юнги не знает), и включает свет, его глазам настолько больно, что кажется, будто из них вот-вот вместо слёз пойдет кровь. Ему холодно, у него разбиты губы, а на рёбрах и животе сверкают отвратные чëрно-лиловые гематомы. Его опять вырвало после еды. Он будет недоволен. Комок рвоты снова подкатывает к горлу, когда Юнги вспоминает всё, что произошло с ним с момента похищения. Его бросили в какой-то подвал, стилизованный под девчачью комнату. Долгое время Юнги провёл со связанными руками, пока похититель не решил-таки освободить его, видя, что Юнги перестал дергаться и вырываться, пытаясь сбежать. Он никогда не отвечал на вопросы Юнги о том, какое сегодня число, день недели. Юнги совершенно потерялся. Ему казалось, что прошла неделя или около того, но он не мог знать наверняка.

***

– Это было ужасно. Я понятия не имел, что происходит за пределами подвала, ищут ли меня. Всем сердцем я надеялся поскорее сбежать, подгадать подходящий момент. Я надеелся, что меня найдут, спасут от этого психопата. Каждый день... Каждый день он... Намджун выключает камеру, решая сделать перерыв. У Юнги в глазах, совершенно не моргающих, стоят слёзы, а взгляд настолько забитый, будто всё это происходит с ним сейчас. Он протягивает мужчине салфетку и стакан с водой, что тот поспешно принимает. Юнги откровенно трясёт. Вспоминать это подобно возвращению в то пекло. Зажившие шрамы нещадно чешутся, а фантомная боль от ударов ощущается по всему телу. Правую руку жжëт.

***

Боль. Больбольболь. Ему больно. Он не знает, сколько уже продолжается эта пытка. Он вернулся с работы раздраженным и злым, рассказывал что-то про нерадивых и тупых сотрудников, злился, зверел. И, о, как кстати Юнги попадается под руку для вымещения злости на весь белый свет. Не зря этот псих называет Юнги "мой мир". Этот человек ненавидит людей, и злость выплескивает на Юнги. Насилует, бьёт. Иногда, ради забавы, решает не кормить какое-то время, объясняя это тем, что:" Моя Крошка поправилась, тебе необходимо похудеть, иначе все эти прекрасные наряды придётся выкинуть, а ты же знаешь, я не люблю тратить деньги на ветер". О да, Юнги знает. Каждый раз, когда его организм не может принять пищу, выталкивая её наружу, этот человек жестко избивает Юнги, грозится, что если тот не перестанет "выкидывать эти капризы", он отрежет ему пальцы. В такие моменты Юнги, с огромным усилием контролируя себя, глотает пищу просто не жуя. Ему противно жрать эти каши, будто он шавка какая-то. Хотя почему будто? Однажды этот псих принёс ему собачий корм. – Это награда для моей девочки, что не пыталась сбежать, как делали этот все до тебя, крошка. Ты такая умница, – мужчина треплет запуганного Юнги по отросшим волосам. – Никто не слушался меня так же хорошо, как ты. Умная девочка. Юнги вздрагивает, когда мужчина достает перочинный нож из заднего кармана. О, он уже знаком с ним: два глубоких пореза под ребрами, "крошка Бэтти" под ключицами, прямо над сердцем. Юнги с содроганием вспоминает тот случай: его хозяин решил присвоить Юнги "подобающее имя". Юнги сорвал голос, а на руках ещё надолго остались следы от ногтей. Паника накрывает его. Он не может. Он больше не может. Он так смертельно устал терпеть эту боль, издевательства. Ему кажется, что она начинает забывать себя. Забывает о том, кто такой Мин Юнги. – Что такое, милая? Тебе не нравится подарок твоего господина? – на лице мужчины скользит недовольство вкупе с нарастающей злостью. Юнги начинает паниковать и мелко-мелко мотать головой. Он не смеет говорить. Ему не разрешали.

***

– Никогда, ради всего святого, никогда не перечьте таким людям. Делайте всё, что они говорят. Иначе... – Юнги опускает взгляд на обрубок мизинца правой руки.

***

– Нет, пожалуйста, умоляю, я всё съем я буду хорошим, пожалуйста, не надо, прошу вас, господин, я никогда не будет отказываться от еды, прошу вас, не надо, –Юнги ревет, у него сильнейшая истерика. Его тащат к столу, на котором расположилась миска с собачим кормом и тот самый злополучный нож. Юнги отказался есть. Он отказов не принимает. – Это будет тебе уроком, сука. Как ты посмела сказать мне хоть слово против без моего разрешения? Ты. Здесь. Никто. Пойми уже, – пугающий, вымораживающий шёпот прямо в ухо, – Мин Юнги больше нет. Есть только Крошка Бэтти. Моя маленькая послушная девочка. Которая принимает всё, что даёт ей хозяин. Мужчина безжалостно сдавливает руку Юнги, крепко фиксируя на столе. – Поиграем, Крошка? Юнги отчаянно мотает головой. Ему плохо. Морально, физически. Он не выдерживает. Голова идёт кругом, в глазах мелькают чёрно-белые вспышки. Мужчина берёт нож, расправляет пальцы Юнги, начиная медленно переставлять нож между пальцев. Детская игра. Юнги знает, он играл в такую когда-то. Только вместо ножа была обычная ручка. Его тошнит. От голода, усталости, перенапряжения. Он не вырывает руку. Знает, что бесполезно. Если повезёт, и мужчина внезапно изменит своё решение (а такие перепады настроения были у него постоянно), то Юнги останется цел. А если нет.... Что ж, может быть его наконец-то убьют. Он так измучался. Так устал. Сколько этот ад длится? Он не помнит, чтобы когда-то не чувствовал голода, усталости или боли. Он чувствует лезвие прямо рядом с указательным пальцем. Холодное. Может, оно к лучшему? Юнги так устал. Прекратите его страдания. Пожалуйста. Визг.

***

– Он, он попал прямо по пальцу, – Юнги плачет, сжимает в левой руке правую, с силой жмурит глаза, пытаясь выкинуть картинки из головы. – Р-резанул прямо по мизинцу, от-отрубил его. Намджуну тошно.

***

Юнги кричит. Так громко и оглушительно, что его мучитель отпускает нож и самого парня. Как же больно. Боль. Перед глазами всё красное, рука будто разрывается. Это гораздо больнее порезов. Это намного хуже побоев. Лучше бы он сдох. Он смотрит на отрезанный палец, на рваную плоть и вытекающую чёрно-алую кровь. Стол ею залит. Юнги падает, не в силах больше смотреть на это.

***

Намджун сидит на стуле, задумчиво смотря на место Юнги. Тот в ванной, пытается привести себя в порядок после срыва. Намджун больше не хочет продолжать интервью. Ему, опытному журналисту, не хватает слов, чтобы описать весь хаос, творящийся внутри. Он представить не может, что пережил этот человек. Как он не потерял себя? Его личность ломали, уничтожали, но он всё ещё Мин Юнги. Он остался собой. Поразительно. Юнги вываливается из ванной комнаты, взъерошенный и бледный. Он молча смотрит на Намджуна, красноречиво намекая, что продолжит. Ему это необходимо.

***

– Он держал моё тело в своих руках. Мы сидели на вонючей кровати, я был в крови. Он шептал мне извинения, просил прощения за то, что сделал, – Юнги невольно вновь легонько касается мизинца на правой руке, – говорил, что не хотел причинять мне вред. Хотел защитить меня от этого ужасного мира, спрятать и оберегать. Хотел, чтобы я был только его. Знаешь, это было похоже на исповедь. Это... Настолько.... У меня нет слов, чтобы описать то, как я его ненавижу. Он заслуживает смерти. Проклятый псих, испортивший мне жизнь. Ты, Намджун, представить себе не можешь, какой жизнью я живу два года. Преследовал, почти полгода он изматывал меня, доводил до состояния паранойи. Затем год я жил в настоящем, истинном кошмаре. Я не помню и дня, чтобы не боялся, чтобы меня не мучала боль. Из меня пытались сделать другого человека, моя психика настолько расшатана, что об этом и говорить не стоит. Я пытаюсь вернуться к нормальной жизни. Если таковая теперь возможна. Я не хочу больше так детально вспоминать всё это. Хватит с меня этого ужаса. Намджун молча смотрит на мужчину перед собой. Его голос вдоль и поперек пропитан такой смертельной обреченностью, что мороз пробегается по коже. Камера давно включена. – Осталось лишь рассказать о том, как я выбрался из этой персональной преисподней.

***

Юнги равнодушно смотрит на дуло пистолета, направленного точно на него. Ему плевать. Он наконец-то выспится без чувства перманентного страха. Отдохнет. Хотелось бы, конечно, съездить ещё к родителям в родной город, попросить прощения за... Всё. Но так уж выходит, что прощается он с ними лишь мысленно. – Прости, Крошка. Но копы сели мне на хвост, всё ищут тебя. Вот и найдут. Правда, уже не совсем живым, – смешок, – но что уж поделать, выхода нет. Последнее слово? - Бам. Выстрел.

***

– Он промахнулся. Выстрелил в плечо. Услышал шаги наверху, в доме, испугался, растерялся, не знаю. Факт остаётся фактом, он промахнулся, а я выжил. Только вот сука, эта тварь сбежала. Его документы были поддельными, так что личность установить не удалось. Вся надежда была на меня, но, вот не задача, – грустный смешок, – я совершенно не помню его лица, – Юнги вздыхает. – Полицейские успели как никогда вовремя. Я действительно благодарен им, от всего сердца. В конце концов, я понял, что до смешного хочу жить. Только когда падаешь, понимаешь, насколько тебе хочется жить. Конечно, так не со всеми. Но чёрт.... – Юнги смеётся. В его глазах стоят слезы, и Намджун не может сдержать своих. – Я прочувствовал это на себе. Они молчат. Долгие минуты проходят в тишине, оба успокаиваются. – Вопрос прозвучит совершенно неуместно, но.... Не хотел бы ты выпить со мной кофе? Юнги смотрит на него как на чумного. В его взгляде так и читается вопрос: "Ты свихнулся или претворяешься? ". Ему смешно. Юнги смеётся от души, легко. Боже. Его пригласил на свидание человек, которому он рассказал про себя всё дерьмо. Удивительно. – Ты что, серьезно зовёшь меня на свидание? Нездоровую жертву манька с кучей психологических травм и развившихся фобий? Юнги веселится. Намджун не может перестать смотреть на его улыбку. Этот человек пережил столько всего. И всё ещё умеет улыбаться. Намджун задерживает дыхание.

***

– Эй, Юнги, всё в норме? – Намджун не открывает дверь без разрешения. Он выучил все повадки Юнги, знает, когда тот бесится, беспокоится, радуется. Знает, что нельзя заходить без спроса в комнату. За дверью слышится шорох. Юнги тихонько открывает дверь, через небольшую щель смотря на слегка взволнованного Намджуна. Они живут вместе почти полгода с того момента, когда Юнги всё-таки согласился на кофе. Юнги сам предложил съехаться спустя месяц их практически ежедневных встреч. – Что-то случилось? Юнги кивает. – У меня плохое предчувствие. Намджун вздыхает. Он верит интуиции Юнги так же сильно, как и сам Мин. Пока что не было поводов усомниться в ней. – Я зайду? Юнги открывает дверь шире, и Джун тут же обнимает его. Юнги плачет. Намджун привыкает к его внезапным слезам спустя несколько месяцев, но каждый раз сердце рвется от боли. Он поражается Юнги до сих пор и не может поверить, что тот подпустил его к себе. Когда он спросил старшего об этом, Юнги, лишь тихо вздохнув, объяснил одним словом: интуиция. Он ей верит. И Ким бесконечно благодарен Юнги за его веру в него, Намджуна. – Твоим родителям и брату обязательно приходить? Намджун ожидал этого. Юнги крайне плохо переносит чужих людей. Намджун был исключением. – Я обещаю, они ненадолго. Старший вздыхает, немного расслабляясь в объятиях. – Ладно, так уж и быть, я потреплю твоих родственников. Намджун посмеивается. По квартире раздаётся трель звонка. – Это, наверное, брат. Можешь пока поставить чайник? Юнги кивает, посильнее сжимая Намджуна напоследок, отправляется в кухню, пока в коридоре раздаются голоса. Юнги дергается, чашка чуть не падает со стола. Эта интонация... Юнги мотает головой. Показалось. Точно показалось. Врач говорил, что слуховые галлюцинации вполне могут присутствовать, даже не смотря на явный прогресс в лечении. - Ох, так это и есть твой Юнги? Какой он миленький...крошка. Звон.