Фото

В этом мире никогда не бывает темно. Инфинити – сумасшедшее игровое поле, парк развлечений, который мог бы напоминать Эдонис, вот только развлечения здесь совсем иного рода. Кровавые шахматные партии – только одно из них. Сияющие огни рекламных щитов, шум центральных улиц и тяжелый воздух, от которого хочется отгородиться толстыми бетонными стенами и пластиковыми стеклопакетами. Аромат странных благовоний в барах – в одних курительные палочки жгут, чтобы клиенты могли подольше не пьянеть, в других они напротив усиливают эффект от выпитого. Чаще всего это не только спиртное. Весь мир Инфинити такой же черно-белый, как и игра, в которой они участвуют. Иногда кажется, что других оттенков в нем нет и быть не может. Иногда кажется, что все прочие цвета попали сюда случайно, вместе с их странной четверкой. Алый – цвет глаз хмурого воина и цвет его крови, сапфировый – взгляд мага, золотистый – вампира. Этот мир постепенно выпивает их души – то, что осталось после кислотного Токио, после миров, разрушенных мальчишкой с ясным взглядом и упрямой складкой у губ. Они почти не разговаривают между собой. Им нечего ответить на встревоженное «Как вы?», когда они возвращаются после очередного турнира. Победы не приносят ни радости, ни удовлетворения, внутри – все та же горькая пустота. Не проиграть – для них это так просто, слишком просто по сравнению с тем, что творится у каждого на душе. Иногда воин жалеет, что поединки проводят так редко, раз в неделю, а иногда и две – если бы чаще, чаще можно было бы отвлекаться от муторных мыслей. Иногда вампир жалеет, что эти победы нужны его принцессе – если бы не она, он мог бы позволить, чтобы его ранили. Он чудовище, он не смеет жить, но после битв на нем ни единой царапины. «Все замечательно, Сакура-чан». Живые шахматы – не только возможность для игроков померяться силами. Это еще и великолепное зрелище, до которых так охочи жители черно-белого мира. Их команда не только уверенно идет к финалу, их еще и любит публика. В этой популярности нет ничего удивительного – далеко не в каждой команде все участники так хороши собой. Далеко не в каждой команде мастер – юная девочка с серьезным взглядом и потрясающей силой духа. В тот день поединок был особенно напряженным. Команда-противник была не слишком сильна, но правила с каждой новой игрой становились все свободнее, все меньше оставалось запретов. Нигде не прописано, что игрокам запрещено пытаться нанести вред мастеру противника. Дротик, который метнул один из «белых», своими движениями и манерой драться напоминающий Фая, метил в здоровую ногу Сакуры. Разумеется, у него не было ни единого шанса. Разумеется, черные победили. Вот только после игры напряжение так и не отпустило. Курогане еще больше, чем обычно, напоминал взъерошенного сторожевого пса, и, пожалуй, мог бы и оттолкнуть неожиданно вынырнувшую невесть откуда девчонку, если бы у этой девчонки не было изумительных фиалковых глаз. Конечно же, это не его Томойо, но он верил, что душа этого хрупкого создания в любом из миров не может нести хотя бы крупинку зла. Только поэтому он позволил ей подбежать к Сакуре. Томойо оказалась фотографом одного из популярных журналов. Вы же знаете, как вас любят зрители? Но вы себе не представляете, как они хотят вас увидеть на страницах прессы. Вам не нужно будет ничего рассказывать о себе – если у вас есть какие-то тайны, мы сами напишем для каждого историю – любую, какую пожелаете. Мне нужно только, чтобы вы согласились на фотосессию – формально девушка обращается ко всей команде, но смотрит только на Сакуру. Принцесса чуть растерянно улыбается – у воина щемит сердце от того, как эта улыбка напоминает прежнюю Сакуру – и оборачивается к своим спутникам: - Я вообще-то не против… - Разумеется. - Как пожелает Сакура-чан. Ниндзя только пожимает плечами. Ему, в общем-то, все равно, и протестовать он не будет.

***

Антураж такой же черно-белый, как и все остальное. Костюмы, приготовленные для них Томойо, не слишком отличаются от тех, в которых они сражаются – впрочем, именно этого и жаждет публика. Все идет почти гладко – не считая тех моментов, когда Сакура на мгновенье замирает, прежде чем опереться на руку Шаорана, прежде чем подойти и позволить ему слегка себя приобнять. Томойо меняет их местами, фотографирует отдельно Шаорана и Курогане, Сакуру и Фая – кажется, количество снимков успевает перевалить за несколько сотен. От вспышек, непривычного света, постоянной необходимости повернуться-опустить руку-поднять подбородок-да, вот так, замрите в голове туманится и время пролетает незаметно. Когда Томойо ахает и виновато предлагает своим моделям кофе, они обнаруживают, что уже вечер и за окном сгущаются сумерки. - Нет, спасибо, - вежливо отказывается Сакура. – Простите, но я, кажется, слишком устала. Нынешняя Сакура научилась говорить нет – прежде она бы непременно приняла приглашение, пусть даже потом клевала за столом носом и норовила задремать посреди разговора. Теперь она слишком хорошо знает, чего хочет и чего не хочет, но как же иногда недостает ее стеснительной вежливости. Они уже собираются уходить, когда Томойо осторожно касается рукава Курогане: - Простите, вы позволите задержать вас на минутку, - она смотрит на Фая, - и вас тоже. Фай улыбается – все так же фальшиво, отмечает про себя ниндзя. - Да, разумеется. Я думаю, Курогане тоже не будет возражать. - Если можно, с глазу на глаз, - фотограф виновато смотрит на Сакуру и Шаорана. - Да, конечно, - отвечает принцесса, - но если вы не против, я сразу поеду домой. Мальчик и девочка уходят, и Курогане и Фай остаются наедине с Томойо. Вид у девушки немного смущенный, но в глазах скачут бесенята – судя по всему, «разговор с глазу на глаз» им предстоит… интересный. - У меня для вас предложение. Понимаете, у вас обоих очень интересная внешность, и вместе вы смотритесь просто замечательно. Не согласились бы вы позировать мне только вдвоем? Курогане и Фай удивленно замирают. Ни один из них не ожидал подобного предложения – и каждый ждет от другого категоричного отказа. На какое-то время в студии повисает неловкое молчание. - Значит, вы согласны, - резюмирует Томойо. Курогане продолжает молчать. Кто-то был очень рассержен на него за привычку самостоятельно принимать решения – что ж, теперь он и не будет. Но тем сильнее его изумление, когда слышит тихий голос Фая: - Да, мы не против. Когда вам будет удобно? - Завтра в три вас устроит? Вы же понимаете, что это я готова подстраиваться под ваш график. - Завтра в три, отлично, - снова фальшивая улыбка. – С нетерпением жду новой встречи с тобой, Томойо-чан. Девушка смеется – ей нравится легкий переход мага к неформально-приятельскому тону. - Я буду ждать вас! В машине по дороге домой Курогане очень хочет спросить Фая, с чего он вдруг решил согласиться на подобное предложение, но маг старательно отворачивается к окну, делая вид, что ему безумно интересны сверкающие улицы вечернего Инфинити. В ушах у него бусины наушников, и, прислушавшись, воину удается разобрать мелодию. Снова и снова его спутник слушает, как Оруха поет: «Уведи меня в Город Ветров…»

***

- А теперь, пожалуйста, обнимите его за талию. А вы, Фай, поверните к нему голову. Ну, так, как будто вы собираетесь поцеловаться. От такой прямолинейности юного фотографа Курогане заливается краской. Он сердито думает, что этот румянец будет отлично смотреться на снимке и, возможно, Томойо нарочно говорит так, чтобы смутить их посильнее. Оказалось, что позирование «только вдвоем» не ограничивалось просто присутствием в кадре. И если сначала позы, которые предлагала им девушка, были вполне безобидны, то теперь фотограф явно вошла во вкус. Странно другое: они оба послушно делают все, что говорит им девочка с фиалковыми глазами. Впрочем, Курогане соврал бы, если бы сказал, что ему неприятно. Только сейчас он начинает понимать, как ему недоставало возможности прикасаться к Фаю. Все эти шуточные объятия мага, все его ничего не значащие заигрывания - оказывается, он успел ко всему этому привязаться. Поэтому, наверное, и не осознавал, откуда берется какое-то странное чувство потерянности, почему в обществе нового, замкнутого, холодного Фая ему постоянно хотелось что-то сделать – вот только он не понимал, что. Зато теперь, когда одна его рука лежит на бедре мага, а достаточно чуть опустить голову – и можно уткнуться носом в копну мягких светлых волос, воин отчетливо понимает, как ему не хватало этих легких прикосновений. И уже не вполне осознавая, что он делает, Курогане наклоняется и осторожно касается губами виска своего «ручного» вампира. Он не видит, как изумленно распахиваются светлые ресницы и как мгновенно вспыхивает Фай. Еще одна череда щелчков камеры и «Отлично!» Томойо приводят его в чувство, и он смущенно опускает руки. Фай не оборачивается. - Спасибо вам, вы замечательно поработали! Курогане хочет хоть что-то сказать, но чувствует, что у него пересохло в горле, а Томойо продолжает щебетать что-то лестное в их адрес о том, как с ними легко и приятно работать, и как она надеется, что когда-нибудь им удастся снова посотрудничать. - Непременно, Томойо-чан, - улыбается Фай. – И спасибо тебе. Я надеюсь, фотографии будут удачными. Девушка лукаво грозит ему пальчиком: - Вы сами непременно придете и посмотрите. Думаю, они будут готовы уже завтра, мне самой не терпится увидеть, что получилось. Она провожает их до самой машины. И когда Курогане, уже попрощавшись, немного невпопад говорит девушке «Спасибо», Томойо легко касается его руки, и взгляд у нее серьезный и печальный. Воину кажется, что и здесь его принцесса – вернее, та, кто так похожа на нее – понимает его лучше, чем он сам.

***

Когда нет игр, дети обычно ложатся спать довольно рано – Инфинити не располагает к ночным посиделкам. После ужина Сакура сразу уходит к себе. Шаоран еще где-то полчаса проводит на кухне, убирая посуду, а потом тоже идет спать. Мокона напросилась к Сакуре, и Курогане совершенно не с кем пить сегодня вечером, а напиваться в одиночку совершенно нет настроения. Какое-то время он сидит за столом и рассматривает этикетку на бутылке. На что здесь нельзя пожаловаться, так это на алкоголь – разнообразие спиртных напитков впечатляет. Потом ниндзя резко поднимается и выходит в гостиную – чтобы замереть в дверях. У окна стоит Фай. В том районе, где находится их гостиница, практически нет увеселительных заведений, поэтому по ночам на улице почти темно. В комнате тоже не горит свет, но на какое-то мгновенье воину кажется, что от силуэта возле окна исходит чуть заметное сияние. Из бусин наушников, которые почему-то просто болтаются на шее мага, снова доносится песня Орухи. И от этой песни, от этой темноты он сейчас кажется невероятно одиноким. Курогане бездумно делает несколько шагов в сторону окна и обнимает Фая – осторожно, словно хрупкую фарфоровую статуэтку. И уж точно он не ожидает, что волшебник резко повернется к нему и поцелует. Губы у мага сухие, холодные и искусанные, его поцелуй – неловкий, но полный отчаянья и какой-то безысходности. Ниндзя прижимает его к себе, запутывается пальцами в волосах, гладит по спине. Это именно то, чего ему так долго не хватало – прижать к себе это невозможное создание и не отпускать, жадно целуя губы, подбородок, шею. Курогане понимает, что на бледной коже останутся следы, но сдерживаться нет сил, потому что то, как Фай вздрагивает от его прикосновений, его сбившееся дыхание, едва слышные стоны – от всего этого в голове не остается ни единой мысли. Только здесь и сейчас, и пусть это здесь и сейчас длится вечно. Наконец Курогане отрывается от мага – только чтобы опрокинуть его на диван, стоящий рядом с окном. И тут же чувствует, что Фай напряжено замирает. - Что-то не так? Ты… не хочешь? – воин понимает, что его голос звучит растерянно и почти испуганно, а маг, зажмурившись, мотает головой. - Хочу, - шепчет он, - просто… - Просто? - Просто я никогда не… - и заливается краской, так и не закончив фразу. В эту минуту в нем нет ничего от холодного вампира, к которому Курогане начал привыкать после Токио. Такого его – трогательного, краснеющего, отводящего взгляд – хочется обнять, и баюкать, и шептать ему что-то нежное – чего Курогане определенно не умеет. Поэтому он просто осторожно убирает с лица мага светлую прядь и целует – легко, почти невесомо. Фай расслабляется в его руках, а потом отвечает на поцелуй – поначалу чуть робко, а потом – с жадной нетерпеливостью, прижимается крепче, и Курогане уже не может сдерживаться. Он ведь совершенно невозможный, этот идиот, когда вот так отчаянно впивается в губы, царапает спину, выгибается навстречу, когда его единственный глаз светится в темноте не хищным золотистым, а странной голубизной. Фай судорожно втягивает воздух, чтобы не вскрикнуть, не застонать слишком громко, кусает губы так, что выступает кровь – и, целуя его, Курогане чувствует этот солоноватый привкус. Во время оргазма Фай выдыхает «Куро…» - воин замирает, «…гане» - сердце, кажется, пропускает удар. Ниндзя очень хочет спросить: «Зачем так?» - но это было бы глупо, да и вряд ли он дождется ответа. Поэтому он просто наклоняется и целует мага во влажный от пота висок. Фай отворачивается и, повернувшись на бок, притягивает колени к груди. Как будто хочет закрыться еще крепче. Как будто жалеет о случившемся. Зачем так? Вообще-то следовало бы принять душ. И уж тем более не стоило бы оставаться в таком виде в гостиной, куда может в любой момент выйти кто-то из детей. Но Курогане уже плевать на все, и он осторожно обнимает мага. Молчаливая просьба. Фай не отстраняется, не пытается высвободиться, но через какое-то время воин чувствует, что начинает проваливаться в забытье. Это совсем не похоже на дремоту и он понимает, что, скорее всего, все дело в магии Фая. Он хочет сказать: «Останься», но сонная чернота уже накрывает его.

***

На следующий день Курогане уходит куда-то, впервые оставив Шаорана без утренней тренировки. Он не хочет снова слышать «Доброе утро, Курогане». Только не сегодня. Часам к пяти он, наконец, решается поехать на студию к Томойо. - О, Курогане-сан, - девушка, кажется, удивлена. – Вы что-то хотели? - Ты… вы говорили, что можно будет заехать за фотографиями. Фиалковые глаза изумленно распахиваются. - Но ваш друг уже был здесь сегодня. Правда, он почему-то сказал, что вам нужно только одно фото. - Какое? – кажется, его голос звучит чересчур резко, но девушка смеется. - У него отличная интуиция. Даже не видя остальных снимков, он выбрал самый удачный. Последний. Вот, взгляните. А еще, знаете, он так забавно вас называл… Кажется, Куро-сама. У вас вообще очень веселый друг. Курогане какое-то время просто тупо смотрит на снимок, пытаясь переварить услышанное. Потом кивает Томойо, спокойно – слишком спокойно. - Вы не против, если я возьму это фото? - Да, разумеется, - кивает девушка. - Спасибо. - Да не за что. Возле двери Томойо неожиданно осторожно касается левого локтя ниндзя, и тот почему-то вздрагивает. - Пусть у вас все будет хорошо, - она произносит это почти шепотом, но он, конечно, слышит ее напутствие – и серьезно кивает. Уж очень непохожи эти слова на простое дружеское пожелание. Он уходит, не оборачиваясь. Когда он вернется в гостиницу, то ничего не скажет магу. Он больше не будет пытаться решать за него. Ждать и надеяться – кажется, Курогане никогда этого не пробовал. Но он почему-то уверен, что справится. Ему кажется, что оно стоит того.