Здесь и сейчас

      Свет. Много света. Свет бьет в глаза, мигая сотнями разноцветных огней, быстро сменяющих друг друга по цветам, ослепляет, чарует, ведет за собой, погружая в такой же бешеный ритм музыки вокруг, которая долбит по ушам — чтобы услышать друг друга, приходится повышать голос до крика. В ритме музыки на танцевальной площадке движется море людских тел, в каком-то едином гипнотическом трансе. Воздух мутный, густой и вязкий, кисло-сладкий от запаха пота и дыма кальянов.       Макс стоит возле стойки бара, прислонившись бедром к высокому стулу и зачарованно наблюдает за тем, как в его стакане с цветным — желто-красным — коктейлем плавают кубики прозрачного льда. Макс выпил уже достаточно для того, чтобы легкий шум в голове перетек в состояние вакуума, а мир перед глазами начал слегка покачиваться. Максу хорошо — по крайней мере, лучше, чем было два с половиной часа назад, во время очередной ссоры с отцом, когда Макс вынужден был снова выслушивать бесконечные претензии. Основной проблемой, как и несколько раз до этого, стала, конечно, его ориентация. Йос ни за что не желал принимать как факт то, что его сын — гей. Правда, в этот раз конфликт вышел на новый уровень, повлек за собой легкий ущерб, в виде разбитой Максом кружки, и закончился тем, что с громким: «Пидор!» — Ферстаппен-старший вытолкал сына на крыльцо и захлопнул за ним входную дверь, ясно давая понять, что отныне на порог отчего дома тот может не возвращаться. Ну, и ладно, Макс все равно уже полтора года жил отдельно. Правда, осадочек все же остался.       Дойдя до своей квартиры и обнаружив, что Даниэль — его парень, уже уехал, Макс принял, как ему тогда показалось, самое верное решение — ничего не сообщив Дэну, поехать в клуб. В настоящий момент эта идея все еще казалась Максу прекрасной. Он был свободен от деспотичного отца, жил с лучшим парнем, которого только можно придумать, и в конце-концов, он был молод и пьян и жизненные неурядицы плавно отошли на второй план, оставив место только для «здесь и сейчас». Макс часто был склонен к подобного рода недальновидным решениям. Молодость и горячность в нем в неравной схватке со здравым смыслом зачастую перевешивали, и хоть несколько раз Максу пришлось столкнуться с некоторыми, весьма неприятными последствиями своих действий, это все же не могло напугать его настолько, чтобы заставить в штатном режиме думать головой, отодвинув эмоции на второй план. Ничего непоправимого с ним, к счастью, еще не случалось.       Заказав еще один коктейль, Макс повернулся спиной к стойке, несфокусированным взглядом оглядывая зал. Вокруг него была такая же молодежь, наслаждающаяся выпивкой, громкой ритмичной музыкой и танцами. Из-за дыма обстановка в клубе казалось еще более расслабляющей, а фиолетовый мигающий свет превращал все в подобие некой психоделической, извращенно-идеальной картины. Здесь была некая иллюзия свободы, обстановка безнаказанной вседозволенности, когда можно легко было идти на поводу у собственных желаний, не боясь последствий. Макс успел неплохо изучить это место за несколько прошлых посещений, его устраивала и ценовая политика, и контингент заведения, который, впрочем, включал в себя несколько приличных людей, но они явно не скакали бы по танцполу, как умалишенные, а предпочитали наслаждаться выпивкой в вип-зале клуба. — Эй, Макси! — знакомый голос откуда-то слева позвал Ферстаппена, и через секунду толпа, вместе с облаком сладкого дыма выплюнула взъерошенного Шарля — одногруппника Макса и известного на весь институт тусовщика.       Макс отлип от стойки, направляясь в сторону Леклера и стараясь не запутаться в ногах, которые внезапно стали слишком длинными, какими-то несуразно-неуклюжими и не очень хотели держать молодого человека. Он выпил сегодня достаточно, чтобы забыть о ссоре с отцом, однако это опьянение было приятным, хоть и слегка путало мысли в голове. Он уже думал о том, чтобы через пару часов сменить место дислокации на нечто более спокойное, или же вовсе, поехать домой, чтобы на следующий день, как следует выспавшись, провести счастливо с Дэном его выходной. Однако, с появлением в его поле зрения Шарля, точнее, с его попаданием под прицел цепкого взгляда Леклера, планы грозили измениться в корне. — Шарль, — Макс неловко приобнял его одной рукой, в тот время как монегаск на короткое мгновение обвил руками его талию, отчаянно стараясь удержаться в вертикальном положении, в противном случае, над обоими нависла опасность оказаться на полу. — Какими судьбами? — Налаживаю новые связи, — хихикнул Шарль, хитро сверкнув изумрудными глазами, и откинул со лба пряди влажной от пота челки. — Пошли к нам, нам как раз не хватает третьего!       Шарль довольно настойчиво потянул Макса за собой в сторону вип-зала, куда в обычный день таким, как они вход был заказан. Охранник, узнав видимо кивнувшего ему Леклера, без проблем пропустил молодых людей, и Макс, открывший было рот для того, чтобы спросить, какого к черту третьего не хватает монегаску, тут же его захлопнул. Мысль воспротивиться идее шального одногрупника умерла, не успев даже четко сформироваться — с Шарлем было спорить бесполезно, а вот возможность стать вип-гостем хоть на один вечер выпадала не часто. И этим нужно было пользоваться — не в правилах Макса было отказываться от того, что самовольно плыло ему в руки, тем более, если это заключалось в каких бы то ни было преимуществах.       В этом зале столики были отгорожены друг от друга тонкими непрозрачными стенами, а от основного прохода их отделяли темные занавески, как в примерочных. С уверенностью танка и с поразительной для нетрезвого человека четкостью Шарль, с Максом на буксире, направлялся к самой дальней кабинке, которая, по всей видимости, превосходила по размеру все остальные. Кое-где курили кальяны — Макс чувствовал, как в нос бил сладковатый запах дыма, не такого, впрочем, синтетического, как ощущался в общем зале. Тихие, приватные разговоры не достигали посторонних ушей, а официантки, снующие мимо него и Шарля, разносили гостям алкоголь, стоимость которого явно превышало сумму всех коктейлей, которые Макс заказал за вечер. — А вот и мы! — громко объявил Шарль, отодвигая штору и плюхаясь на мягкий диванчик. — Я посчитал, что нам как-никогда необходим еще один участник, — он хихикнул и похлопал по месту рядом с собой, предлагая Максу сесть. — А наша принцесса довольно смышленая, — протянул тихий бархатный голос с сильным испанским акцентом, а затем обратился к Максу: — Проходи, малыш, не стесняйся. Мы не обижаем симпатичных мальчиков.       Преодолев первоначально проснувшуюся природную робость, Макс сел рядом с Шарлем, уползшему в сторону красивого молодого мужчины, ладони которого нашли свое место на колене юноши. Приветственно отсалютовав сидевшему напротив Джорджу, Ферстаппен с интересом принялся разглядывать двух новых знакомых.       У мужчины, с которым, не стесняясь, заигрывал Шарль, были светлые волосы, расстегнутая до середины груди явно дорогая полупрозрачная рубашка, отливавшая в мигающем свете серебром и немного надменное выражение лица, которое, впрочем, уже успело смениться на соблазняюще-сладкое. Ему было около тридцати, навряд ли больше, и всем своим видом он демонстрировал наличие на своем банковском счету внушительной суммы. Одной рукой Шарль опирался на его бедро, обтянутое светлой джинсовой тканью, и когда мужчина наклонялся к нему, что-то говоря, то непременно задевал губами ушную раковину монегаска. Шарль, впрочем не возражал, пьяно хихикая и, как он думал, незаметно для остальных присутствующих, пытался сесть так, чтобы чужие ладони оказались на его промежности. — Это Нико, — снова заговорил сидящий рядом с Джорджем испанец, заметив пристальный интерес Макса к заигрывающей паре, — Я Фернандо, но ты можешь называть меня просто Нандо, малыш.       Макс слегка вздрогнул, понимая, что неприлично пялится, и переключил вся свое внимание на Фернандо. Он был заметно старше Нико, и был явно менее гламурным и эпатажным, но не менее богатым и властным. У него были темные, довольно длинные волосы, в которых в данный момент прижимающийся к боку испанца Расселл путался пальцами, выразительное скуластое лицо, с темными глазами и квадратный подбородок. Высокомерия в его взгляде было меньше, чем у Нико, зато в этих глазах читалась какая-то плотоядная похоть, и в купе с тем фактом, что большая ладонь мужчины лежала на боку Джорджа между поясом его джинсов и краем поднявшейся футболки, потирая большим пальцем кружочки на голой коже, вызывало у Макса легкую дрожь по спине. Второй его товарищ вел себя менее развратно, отдако по блаженному выражению лица Джорджа было понятно, что его также все более, чем устраивает.       Третий мужчина сидел в самом углу, и из-за того, что свет туда не проникал, Макс не мог видеть ничего, кроме множества золотых браслетов на его руках и цепочек на шее, зловеще поблескивающих в темноте. В один момент мужчина поднял руку, по всей видимости убирая с лица прядь волос, и его блеснувшие в неверном свете браслеты создали впечатление дьявольски сверкнувших из темноты глаз. Макс вздрогнул и отвел от него взгляд. В животе у него начал затягиваться противный скользкий узел беспокойства. Он бесспорно был достаточно пьян, однако поведение его друзей не настораживать не могло, но как только он хотел извиниться и уйти, Шарль оторвался от Нико, полностью поворачиваясь к Максу. — Хэй, ты чего? — Шарль резко наклонился к нему, хлопнув по плечу, глядя немного сверху вниз. — Расслабься, нас никто не обидит! — Леклер забрал из рук Макса его стакан и подтолкнул к нему свой.       Под внимательным взглядом Фернандо, Ферстаппен сделал два довольно больших глотка, тут же чувствуя, как по венам растекается приятное тепло. Дорогие коктейли заметно отличались на вкус от дешевых, да и монегаск, выглядящий хоть и довольно пьяным, но явно отдающий себе отчет о том, что творит, успокоили поднявшуюся было паранойю в груди Макса. Откинувшись на спинку дивана, Макс взъерошил одной рукой волосы и робко улыбнулся Нандо. — Понравилось? — хитро улыбаясь, спросил испанец, и дождавшись утвердительного ответа, кивнул в темноту: — Лью, закажи нашим мальчикам еще выпить.       Названный мужчина зашевелился в углу, нажимая кнопку вызова официанта. Он так и не попал под слабый фиолетовый свет, и Максу только оставалось гадать, почему же он не принимает в вечере почти никакого участия. Пришедшая с подносом девушка принесла еще три коктейля, которыми, по видимому, довольствовались Шарль и Джордж до этого, и три стакана с янтарной жидкостью: виски или коньяком — Макс в них не разбирался — для мужчин. Один из них Фернандо передал в темноту, и Макс, пристально глядя в ту сторону, увидел, как мужчина отсалютовал ему, прежде, чем выпить. Макс, в свою очередь, подарил темноте кривоватую, пьяную, робкую улыбку.       После выпитого разговор медленно потек в нужное русло. Опьянение мягко обволакивало Макса, расслабляло, словно утягивая в воздушно-пуховое забвение. Музыка здесь была слышна довольно тихо, поэтому компании ничто не мешало спокойно общаться. Макс многое узнал о новых знакомых, однако информация по большей части не задерживалась у него в голове. Говорил в основном Фернандо, не забывая, впрочем, уделять внимание и Расселлу, который, в какой-то момент, изогнувшись под каким-то невероятным углом, перекинул обе ноги через ногу Фернандо, и старший мужчина беззастенчиво водил руками от острых коленей до худых бедер юноши. Шарль в какой-то момент вообще оказался сидящим на коленях у Нико, его руки — на плечах Росберга, а ладони самого мужчины — у монегаска под футболкой, на его пояснице, мягко касающиеся теплой загорелой кожи. Макс почувствовал, что еще немного, и он прицельно поползет в дальний темный угол, за своей порцией ласки.       Однако, этого не случилось. Разговор Макса с Фернандо и Джорджем прервал внезапный громкий стон — Шарль выгнул спину так, что хрустнули позвонки, касаясь грудью груди Нико, разрывая влажный поцелуй. Одна рука Росберга крепко держала Шарля за талию, другая уже в заднем кармане его джинсов, сжимала крепкую задницу через плотную ткань. Шарль заскулил, обвивая шею Нико руками и беззастенчиво потираясь о него пахом. — Такая нуждающаяся принцесса, — засмеялся немец, легко прикусывая кожу на шее Леклера.       Макс завороженно смотрел на это, не в силах оторвать взгляд. Ему самому становилось неудобно в джинсах, однако зрелище, которое грозило развернуться у него прямо перед глазами было сильнее собственного возбуждения. — Итак, предлагаю перемещаться, — наконец, хрипло сказал Фернандо, вставая со своего места и подавая руку Джорджу.       Как только оба оказались на ногах, Расселл тут же наклонился, чтобы поцеловать мужчину. Нандо довольно оперативно подхватил его под бедра, заставляя обхватить себя ногами, и они первыми вышли из кабинки. За ними последовали Нико и Шарль. — Пойдем, Макси, тебе понравится, — тихо говорит Росберг, на мгновение останавливаясь перед Максом и проводя пальцем по его нижней губе. Одновременно с этим Ферстаппен чувствует на своей заднице чьи-то большие ладони.       Шарль утаскивает Нико за собой, как только Макс отвлекается на стоящего позади него Льюиса, которого видит впервые за вечер. Шоколадная кожа, покрытые множеством татуировок руки, с болтающимися на них золотыми браслетами, косички — Макс глядит на мужчину во все глаза, а алкоголь в крови давно затуманил юноше голову. Льюис хищно улыбается и блестит хитро темными глазами — этого достаточно, чтобы Макс понял, что хочет этого мужчину прямо сейчас.       Льюис целует первым. У него мягкие теплые губы и шустрый влажный язык, который Макс без раздумий пропускает в рот. Льюис немного ниже Макса, и Ферстаппену приходится слегка наклонится — мужчина не опускается до того, чтобы самому тянуться к мальчишке. Британец бесспорно хорошо целуется, и Макс, проводя языком по кромке его зубов и чувствуя небольшую щербинку между двумя передними, неожиданно для себя стонет, обнимая мужчину за шею. Большие ладони Льюиса ложатся юноше на талию, прижимая ближе, и Макс непроизвольно трется своими бедрами о него, вызывая у мужчины хриплый смешок. — Пойдем малыш, не будем терять время, — и голландец послушно следует за мужчиной с этими темными колдовскими глазами.       Они поднимаются на второй этаж по темной лестнице, на которой Макс несколько раз спотыкается, совершенно не ориентируясь в кромешной тьме, однако сильные руки мужчины, идущего позади, ни разу не дают ему упасть. Макс слышит тихое звяканье украшений на руках Льюиса, и чувствует его ладони у себя на пояснице, стоит только им подняться на площадку. Длинный коридор уходит куда-то в темноту, по обе стороны расположены двери, ведущие, должно быть, в некое подобие комнат отдыха, где гости могут расслабляться в максимально приватной обстановке. Стены здесь тонкие, поэтому Макс слышит громкие стоны, доносящиеся из-за ближайшей к лестнице двери. Макс может ошибаться, но почти уверен, что в этой комнате уединились Нико и Шарль.       Руки Льюиса оперативно перемещаются за пояс джинсов Ферстаппена, дразняще поглаживая горячую влажную кожу. Но перед тем, как толкнуть отвратительно-красную дверь Льюис замирает, разворачивая Макса к себе лицом и тихо серьезно говорит: — Если для тебя будет слишком — скажи мне сразу. Хорошо, малыш? — Макс кивает, завороженный больше движением губ, которые его так неистово целовали, нежели реальным смыслом сказанных слов. Он чувствует отчаянное возбуждение и хочет, чтобы Льюис взял его как можно скорее, потому что стояк, упирающийся в ширинку джинсов, очень сильно мешает мыслительному процессу.       Дверь открывается беззвучно, и Льюис, кажется, хочет еще что-то спросить, но Ферстаппен не дает мужчине достаточно времени, и сам прижимает его к двери, которая захлопывается за ними, и целует. Большие мягкие ладони британца моментально оказываются у юноши под футболкой. Льюис на пробу скребет ногтями светлую кожу и усмехается в поцелуй, когда Макс отчаянно стонет ему в рот.       Макс чувствует туман в голове, собственное ноющее возбуждение и горячие прикосновения, будто поджигающие каждую его клеточку. Льюис стягивает с него футболку, гладит с нажимом слегка выступающие ребра и целует-целует-целует. Мужчина, кажется, ни на мгновение не может оторваться ото рта мальчишки, а Макс смелеет, запуская руки в задние карманы его джинсов и слегка сжимает твердые ягодицы. — Наглый, — шипит Льюис, целуя острую линию подбородка, и кусая нежную кожу прямо под нижней челюстью. Макс издает странный звук — что-то между возмущенным взвизгиваем и нытьем, и тянется к пряжке чужого ремня.       Льюис настойчиво подталкивает его к кровати, бесцеремонно роняя на жесткий матрас и тут же усаживается ему на бедра, ограничивая движения Макса и прижимая своим весом к постели. Ферстаппен подталкивает бедра вверх, желая получить минимальное трение но Льюис не позволяет ему сделать этого, целуя беззащитную шею и оставляя на ней россыпь болезненных укусов, которые почти сразу наливаются цветом. Макс скулит и вскидывает руки в слепой попытке оттолкнуть мужчину, и едва ли заставить его не кусаться, однако обе его руки британец тут же прижимает к матрасу высоко над головой Ферстаппена и после этого отстраняется.       Глядя на распростертое под ним юное тело Льюис не может не усмехнуться — мальчишка весь его, такой горячий, встреппаный, возбужденный. Он может мучить его так долго, как только захочет — целовать, кусать, трогать. Макс смотрит в ответ мутным взглядом, приоткрывая влажные красные губы, припухшие от поцелуев, и тихо хнычет, легко дергая руками и ерзая. Он тоже хочет целовать, хочет касаться — мужчина над ним, произведение искусства с дьявольскими темными глазами, и Макс не может позволить себе упустить возможность почувствовать под ладонями бархат темной кожи или крепость мускулов. — Постарайся держать руки здесь, малыш, — шепчет Льюис, склоняясь ниже; рассыпавшиеся косички красиво обрамляют его лицо с мягкой линией скул и кажущимся острым подбородком.       Он больше не держит Макса, но Макс хочет сделать все, чтобы угодить этому мужчине.       Кончиками пальцев Льюис мягко ведет по его рукам, обводит округлые плечи, а затем полностью кладет ладони на грудную клетку Макса, накрывая соски, синхронно потирая темные горошины. Влажные поцелуи, начавшиеся с подбородка, перемежаются с жалящими укусами, щетина британца легко царапает нежную кожу. Пощипывая правый сосок мальчишки, Льюис прижимается ртом к левому, легко посасывая его, а затем внезапно осторожно чуть сжимает зубами. Макс вскрикивает, крупно вздрагивая всем телом и кончает в собственное белье.       Льюис замирает, глядя снизу вверх, замечая, как румянец медленно ползет по лицу голландца, а затем медленно и глубоко целует Макса, поглаживая его щеку. — Такой отзывчивый, такой чувствительный мальчик, — шепчет он, глядя в светлые, почти прозрачные глаза напротив.       Он резко встает с постели, а у Макса нет сил даже на то, чтобы поднять голову и посмотреть, куда направился Льюис. Макса захватывает мучительный стыд от осознания того факта, что он кончил в штаны как подросток, вероятнее всего, разочаровав мужчину. Внутреннее возбуждение, однако, не проходит, и Макс чувствует, что может довольно быстро снова стать твердым, и в этот же момент руки Льюиса оказываются прямо на его ширинке.       Макс резко садится, едва не сталкиваясь с Льюисом лоб в лоб и тут же стыдливо отводит взгляд. Льюис — полностью обнаженный — присаживается на край кровати и обеспокоенно смотрит на Ферстаппена. — Все в порядке, Макси? — спрашивает он серьезно и тихо.       Макс молча кивает, и неуверенно кладет ладонь на чужое обнаженное бедро. Кожа под его пальцами мягкая и гладкая, и видимый контраст невероятно нравится Максу. Он старается не смотреть на возбужденный член мужчины, длинный и толстый, с блестящей капелькой предэякулята на головке. Льюис мягко убирает его руку, толкая обратно на постель и вновь нависая сверху. Удерживая собственный вес одной рукой, другой он все-таки расстегивает джинсы Макса, из которых юноша довольно ловко выворачивается, откидывая их куда-то в сторону.       Льюис целует его снова, мягко поглаживая от острой бедренной косточки до ребер. Макс обнимает его за плечи отвечая на поцелуй со всем неистовым жаром, на который способен. Льюис улыбается ему в губы. Его ладонь спускается между ног Макса, обхватывая уже полутвердый член, и за пару движений вновь доводит Макса до полной готовности.       Руки Льюиса вновь переходят на бока Макса, а жадный горячий рот — на мелко подрагивающую грудную клетку. Британец оставляет влажные поцелуи и маленькие красные пятнышки колючих укусов, наслаждаясь тем, как под ним ерзает Макс, буквально разваливаясь на части под умелыми прикосновениями. — Льюис, — тихо скулит Ферстаппен, когда острые зубы особенно ощутимо сжимаются на его выпирающей бедренной косточке. Темная макушка в районе его паха смотрится соблазнительно и горячо, но Макс хочет, чтобы его поскорее уже трахнули, хочет почувствовать внутри себя этот внушительных размеров член. — Что случилось, малыш? — британец резко вскидывает голову, отрываясь от бедер Макса; в темных глазах одновременно плещутся похоть и беспокойство — Макса ведет от этого зрелища.       Ферстаппен дотягивается до прикроватной тумбочки — единственного предмета мебели, помимо кровати, который есть в комнате, и достает из верхнего ящика предусмотрительно подготовленные персоналом клуба смазку и презервативы, молча протягивая их Льюису, надеясь, что у него достаточно просящее выражение лица, чтобы его поняли без слов. Губы Льюиса растягиваются в такой плотоядной улыбке, что Максу хочется поежится под внимательным взглядом темных глаз, хотя его член заинтересованно дергается, уже плотно прижимаясь к животу. — Предлагаешь мне себя, малыш? — британец нависает сверху, уперев руки по обе стороны от головы Макса. — Хочешь, чтобы я тебя поскорее трахнул?       Макс высоко скулит, зажмуриваясь, и чувствует, как жар медленно расползается по его лицу. Ферстаппен ничего не отвечает, лишь раздвигая ноги шире, давая молчаливое согласие. Льюис едва слышно фыркает, устраиваясь между его разведенных ног, медленно поглаживая внутреннюю часть бедер. Макс слышит, как открывается колпачок на тюбике смазки, и едва заметно дрожит от предвкушения.       От ощущения влажных прохладных пальцев у себя между ягодиц Макс легко вздрагивает, но Льюис тут же легко целует впалый живот голландца и он расслабляется под умелыми руками. Открыть глаза Макс решается только после того, как в него входит второй палец. Льюис не спешит, тщательно смазывая и растягивая своего новоиспеченного любовника, а Макс может лишь издавать тихие хныкающие звуки, самостоятельно насаживаясь на двигающиеся в нем пальцы.       Льюис мурлычет себе под нос, нахваливая Макса, говоря, какой же он красивый, послушный, податливый, как красиво он выгибается под руками, отчаянно прося большего. Больше половины сказанных слов Макс не слышит — он глубоко дышит, хватая ртом воздух, чувствуя, как уже три ловких пальца свободно двигаются в нем, дразня и распаляя еще больше. Когда пальцы внезапно исчезают, он скулит, но слышится звук разрываемой обертки презерватива, Льюис снова горячо и влажно целует, а его член, наконец, заполняет Макса так, как он хотел. Макс стонет в рот британцу, тот ненадолго замирает а затем начинает размеренно двигаться, постепенно ускоряя темп. — Такой отзывчивый мальчик, такая тугая задница, — шепчет Льюис, цепляя острыми зубами мочку его уха и одновременно сжимая его ягодицу, а Макс, в свою очередь, не может наглядеться в эти черные колдовские глаза, которым, сейчас, кажется, душу продать готов.       Льюис красив, чертовски красив. Его бархатная темная кожа, покрытая вязью чернильных линий, складывающихся в узоры, которые Макс так и не рассмотрел до конца. Все, что он видит — это лев, на груди слева, компас на солнечном сплетении и фраза 'Powerful Beyond Measure', как причудливая цепочка, протянувшаяся через всю грудь. Макс слегка приподнимается и скользит языком по черным линиям вбитой под кожу краски, чувствуя, как под влажной от пота, соленой коже перекатываются мышцы.       Член Льюиса так хорошо и правильно двигается в нем, растягивая и наполняя, что Макс не стесняется стонать во весь голос, подаваясь бедрами навстречу сильным глубоким толчкам, с каждым из которых удовольствие, словно ток, пронизывает его до самых кончиков пальцев. Ладонь Льюиса протискивается между их животами, чтобы плотным кольцом обхватить член Макса, надрачивая его в такт движениям бедер, становящимся все более хаотичным.       Макс чувствует, как пружина удовольствия, закручивающая у него в животе готова вот-вот сорваться, и издав нечто среднее между долгим стоном и воем, зародившимся глубоко в груди, он кончает, пачкая собственной спермой и себя, и Льюиса. Британцу хватает одного вида затраханного и измученного мальчика под ним, чтобы мышцы его живота судорожно сократились, и он кончил, еще раз глубоко и грязно целуя Макса, дрейфующего на волнах посторгазменной эйфории.       Сил у Льюиса хватает только на то, чтобы выскользнуть из податливого тела Макса, стянуть с себя презерватив, бросив его на пол, и, прижав липкого от пота и спермы мальчишку к себе, натянуть на них обоих тонкое одеяло. Макс чувствует, как на его животе начинает подсыхать сперма, но тело кажется таким свинцовым и неподъемным, что он решает оставить все, как есть. В конце-концов, если такой презентабельный мужчина, как Льюис, после почти случайного траха позволяет себе расслабиться и, кажется, даже проваливается в полудрему, то Максу определенно не о чем беспокоиться.       Лишь когда он почти погружается в сон, на периферии замутненного алкоголем сознания вспыхивает последняя мысль: Даниэль

***

      С выветриванием паров алкоголя из головы, рассеиваются и ночные чары. Макс сидит на отвратительно белой постели, закутавшись в простынь, глядя перед собой и мучаясь от накатившего похмелья и до омерзения бодрой совести.       Он. Изменил. Даниэлю       Никаких других мыслей в его голове сейчас нет.       Ему было ошеломильтельно хорошо накануне вечером, его сводил с ума алкоголь и колдовские глаза Льюиса, но с первыми лучами солнца, свет которого полз узкой полоской из-под двери, и сухим хлопком этой самой двери, который, как раз, и разбудил Макса, все волшебство кончилось. На Макса свалилась серая неприглядная реальность, с которой ему очень не хотелось сталкиваться лицом к лицу, и которая в качестве весомого аргумента оставила ему все красочные воспоминания о вчерашней ночи.       Корить себя и посыпать голову пеплом было поздно. Ничего изменить уже невозможно, и виноватым в этом Макс считал только себя — одновременно и несчастная жертва, и палач. Кое-как заставив себя слезть с кровати, собрав раскиданную по комнате одежду и пригладив торчащие в разные стороны волосы — зеркало все равно здесь предусмотрено не было — Макс выскользнул из комнаты, спустился по крутой лестнице вниз, и, увидев открытую дверь черного выхода, вышел на улицу.       Утро, раннее, отвратительно солнечное, раздражает. Свет режет глаза, а в голове тяжко перекатываются свинцовые мысли, словно шары в деревянной коробке. Чем ближе Макс подходит к дому, тем сильнее понимает, что его мутит. Он заворачивает в узкий проулок между двумя домами и, опираясь на шершавую кирпичную стену, тяжело дышит. Он понимает, что его всего крупно трясет, а лоб покрывается холодной испариной. Макс стонет сквозь плотно стиснутые зубы, сгибается пополам и его рвет. После этого становится чуть легче. Похмелье уже не такое одуряющее, хотя в голове теперь стучит, наоборот, сильнее.       С трудом Макс наконец добирается до собственного дома и, поднявшись на третий этаж, долго-долго стоит перед дверями собственной квартиры, не решаясь вставить ключ в замок и, наконец, войти внутрь. Из состояния анабиоза его вырывают чьи-то шаги на лестничной клетке этажом выше и, не желая попадаться никому на глаза, Макс спешно заходит в квартиру, стараясь не хлопать дверью.       Вокруг тихо-тихо. Вязкая, сонная, утренняя тишина пронизана тонкими иголочками солнечного света, в которых кружатся полупрозрачные пылинки. Где-то в глубине квартиры тикают часы. Макс беззвучно проходит в кухню, наливая себе стакан воды, желая избавиться от привкуса тошноты во рту и смотрит на мигающие зеленые цифры на микроволновке. Полседьмого утра. Естественно, что Дэн, работающий барменом в ночном клубе — чуть более скромном, нежели тот, в котором был Макс — еще спит.       Макс торопится в ванную, желая смыть с себя сперму, чужие прикосновения, запах пота и рвоты, но не может не остановиться в дверях спальни, глядя на своего парня. Даниэль спит, обняв обеими руками подушку и зажав кусок одеяла между обнаженных бедер. Солнечный свет мягко падает на его оливковую от загара кожу, как будто подсвечивая ее изнутри жидким золотом. У Макса все внутренности сводит от щемящей нежности к этому человеку и от одновременно проснувшегося отвращения к себе. В два шага пересекая комнату, Макс задергивает плотные шторы, оставляя только тонкий желтый лучик свиваться на голом бедре Дэна в причудливый узор, будто бы дополняющий его татуировку. После этого, убедившись, что солнце точно не побеспокоит спящего, Ферстаппен, наконец, запирается в ванной.       Вся одежда, вплоть до белья, отправляется в стиральную машину без разбора, лишь в последний момент Макс вспоминает о бумажнике, в заднем кармане джинсов. Когда стирка с утробным рычанием запускается, Макс ступает под сильные струи горячей воды, в блаженстве прикрывая глаза. Больше всего ему хочется отмыться от нежных прикосновений чутких пальцев, которые его ласкали, гладили и трогали почти везде. Макс долго трет мочалкой грудь, покрытую россыпью засосов, оставленных Льюисом, но безошибочно находит те, которые остались от зубов Дэна. Макс знает, что эти следы не вызовут подозрений — Даниэль сам по себе очень кусачий, поэтому Максу часто приходилось прикрывать шею шарфом или носить что-то с высоким воротом, чтобы избежать ненужного внимания. Внешне его измену отследить невозможно, однако совесть все равно мерзко скребет где-то под грудной клеткой, за ребрами.       Выключая воду и выбираясь на холодный кафель, Макс долго смотрит в запотевшее зеркало, периодически вытирая углом полотенца в нем маленькое окошечко. Он выглядит уставшим и несчастным, влажные волосы тонкими прядками спадают на его лоб. Злости, как таковой, нет, даже на себя. Есть какое-то отвратительное чувство жалости и потерянности. Макс совершил отвратительный поступок и чувство ответственности за него поглощает голландца в полной мере. Дэн не заподозрит ничего — Макс это знает: чужие засосы посчитает за свои, утреннее возвращение — за ночевку у матери. Макс не сказал своему парню про ссору с отцом — никогда не скажет, потому что знает, как трепетно тот относится к детско-родительским отношениям.       Тихо возвращаясь в спальню, Макс аккуратно скользит под одеяло, под теплый бок Дэна, чувствуя, как соприкасается их обнаженная кожа. Даниэль причмокивает во сне, переворачиваясь на другой бок и закидывая руку Максу на талию. Дыхание его парня спокойно и размеренно, грудь ровно вздымается, прижимаясь к спине Макса, а Макс, в свою очередь, чувствует, что не может вздохнуть. Его грудную клетку сдавливает, словно тисками, в горле встает комок, и, едва заметно вздрогнув, Макс чувствует, как по щекам текут слезы.