Алые перья

Только сейчас Томми признает, что это могло быть плохой идеей. Только однажды его заставили встать на колени перед зеленым ублюдком, с этой нарисованной улыбкой, смотрящей на него, с мечом, приставленным к его горлу. Он уже был порезан этой долбаной штукой, теплая кровь течет по его шее из-за его попытки извиваться и кричать, его руки отведены назад, что угрожает вывихнуть их, если он будет слишком сильно сопротивляться. Его крылья мало что сделали в его попытке побега, хватка за руки легко тянула его вниз, колено на спине сбивало его с ног. Они трясутся и подергиваются, пока он сдерживается, надутые, как будто это заставит его выглядеть еще устрашающе, когда он смотрит в бесполезные глаза, свирепо глядя. Из-за предательства Эрета всего за несколько дней до этого Томми знал, что им нужен какой-то рычаг. Уилбур воспротивился, заявив, что, если уж на то пошло, битва теперь равняется, учитывая мощную тактику бегства, которую Уилбур и Томми могут использовать. Но Томми не хотел равной борьбы. Он хотел высокого положения, он хотел победить и не оставлять шансов Дрим и его группе на возвращение. Итак, он ускользнул ночью, когда был уверен, что ни Уилбур, ни Дрим не проснутся, в попытке шпионить за ними и, возможно, забрать некоторые из их вещей на благо Лманберга. Он даже не успел так далеко, как его руки вытащили с обеих сторон, в результате чего он оказался в такой ситуации. Он понимает, что даже с маской, которая намного жутче при слабом освещении, Томми может почувствовать веселье Дрим. На самом деле это ощутимо, и становится только хуже, когда Дрим действительно говорит. — Томми, — начинает он, делая небольшой шаг ближе, заставляя Томми вытянуть шею, если он хочет сохранить зрительный контакт. И не Томми будет первым, кто покажет первые признаки слабости. Даже с учетом его нынешней должности. Так он и делает, кусая щеку, когда меч режет еще немного, углубляя порез. Он практически может видеть ухмылку Дрим за маской. — Хорошая ночь для прогулки, не так ли? — он размышляет, и Томми плюет ему в ноги, нахмурив брови. — Это было бы, если бы мне не пришлось видеть твое глупое лицо, — он возражает, и его встречает чистый нейтралитет. Это почти остро, учитывая мрачное веселье, исходившее от Дрим волнами, но Томми достаточно хорошо знает, насколько маловероятно, что он на самом деле заморочил человека. — Не могли бы вы рассказать мне, что вы делали? — спрашивает Дрим, и его голос резче, хотя и не обязательно раздраженным. Просто более формально. Достаточно того, что Томми не отвечает — он быстро убеждает себя в этом скорее из злости, чем из нервов. Дрим дает ему минуту или около того, дольше, чем это действительно необходимо, и делает воздух между ними еще более напряженным. Томми смотрит в глаза. — У меня есть предложение, Томми, — говорит Дрим, хотя в его голосе нет ничего доброго. Томми инстинктивно извивается еще немного в своей хватке, но это только заставляет его руки сжиматься сильнее. — Изначально мы планировали ночную атаку, чтобы уничтожить вас и ваших друзей. Чтобы забрать ваши ресурсы и сжечь вашу землю. Но… — он делает еще один шаг ближе, и Томми больше не может вытянуть шею, поэтому вместо этого он поднимает взгляд изо всех сил, — если вы примете мое предложение, я ничего из этого не сделаю. Есть еще одна короткая пауза, вероятно, Дрим дает Томми время подумать. И, честно говоря, он это делает. Если бы у них не было своих ресурсов, они были бы практически беззащитны против них. Лманберг уже подвергался нападениям снова и снова, каждый раз заставляя их сосредотачиваться на восстановлении, а не на битве. И хотя битва редко бывает постоянной, Томми по опыту знал, что это может быть больно. — Что ты предлагаешь, Дрим? — спрашивает он, и сквозь темное пятно его напряженного зрения ему кажется, что он видит ухмылку из-под маски. Руки утвердительно сжимают его руки, хотя теперь он вздрагивает от ощущения рук на своих крыльях, придатков, дрожащих и стучащих от прикосновения. — Твои крылья, Томми, — Дрим отвечает, и снова инстинктивно он сопротивляется, его крылья сильнее бьются о похитителей. Они явно не очень довольны его реакцией — руки тянут, тянут и крепко сжимают, пока они тоже не впадают в неловкое состояние неподвижности. — Твои крылья для временной безопасности Лманберга, — Дрим продолжает, как только Томми становится по-настоящему неподвижным, — в противном случае я не против продолжить то, что мы запланировали. — Ну, я не могу просто снять их… — протестует Томми, его голос звучит немного недоверчиво, слегка охваченный паникой. Однако он останавливается, когда видит, как рука Дрима тянется к топору незерита, который у него есть на боку, и лениво сжимает рукоять. Его голос перехватывает горло, и он быстро втягивает воздух, глаза практически прикованы к оружию. — Но мы можем. Первый ответ Томми — немедленное «нет», но Дрим дает ему время. И, к сожалению, время идет, и Томми не видит особого выбора. Он знает, что они уничтожат его, если он откажется, а затем просто продолжат уничтожать Фанди, Уилбура и Таббо. Это в значительной степени отбросит их назад, и после того, как они проиграли раньше, они не могли себе позволить что-то подобное. Кроме того, думает Томми, он все равно исчезнет от потери крови. Он просто восстанет. Одна потеря, по большому счету, была гораздо менее значительной, чем потеря всего. Даже если эта потеря была для него самой личной. Он боится даже согласиться, слова застряли у него в горле, и он не может найти выхода. Его грудь напряжена, ладони покрываются холодным потом, но он не пытается сопротивляться, не пытается вырваться. И по прошествии значительного количества времени Томми опускает голову. — Отлично, — он бормочет и хочет ненавидеть за то, как жалко он звучит — он делал что-то хорошее. Он делал что-то правильное для Лманберга. Для своих друзей. Следующие несколько мгновений выглядят немного размытыми. Его руки опущены, но он не пытается отомстить. Его крылья вытягиваются и отводятся назад, когда он заставляет себя расслабиться, заставляет их не бороться, не биться и не дергаться. Хватка их крепкая и непоколебимая, что вызывает легкую нагрузку на его лопатки. Томми утвердительно закрывает глаза, поэтому, когда рука Дрим проводит по его волосам в притворной нежности, или жалости, Томми не может сказать, это заставляет его дрожать. Топор, какой бы мощный он ни был, не проходит с одного взмаха. Он опускается тяжело, заставляя Томми крикнуть, а из его спины вырывается стук и невыносимо жаркое ощущение. Его крылья пытаются биться и хлопать, но хватка снова усиливается, удерживая его ровно настолько, чтобы Дрим смог совершить второй взмах. Раздается громкий треск, когда падает топор, за которым сразу же следует что-то, что Томми охотно признает, было криком. Белая горячая боль исходит из места, настолько сильная, что он, вероятно, даже не заметил бы третий удар, если бы не то, насколько легче он почувствовал себя. В его ушах стучит, запах свежей крови затуманивает его чувства. Он чувствует головокружение, тошноту и ужас, и в таком ужасающем сознании, когда Дрим вздыхает и замахивается другим своим крылом. Боль смешалась в этот момент, шок и паника настолько затопили чувства Томми, что, когда Дрим медленно, слишком медленно отделял ему другое крыло, он едва мог это почувствовать. Он знает, что это сделано, только когда его отпустят, его голос хриплый и задыхающийся, когда он падает вперед. Он дрожит, его разум слишком затуманен, чтобы что-либо осмыслить. Ничего, кроме ударов в груди, огненной боли в спине и запаха горячей крови. Он не знает, сколько времени прошло, но уверен, что Сапнап, Джордж и Дрим оставили его. И часть его — часть его надеется, чтобы он исчез от потери крови до того, как ночные монстры достигнут его. Прежде, чем кто-либо еще сможет его увидеть. Ему не совсем дана эта милость. Как только он теряет сознание, понимая исчезновение, которое его наверняка ожидает, он слышит крик и приближающиеся к нему шаги. Он не видит остальной реакции.