Бой продолжается

Они всегда сражались вместе, и это было важно для обоих. Но теперь всё изменилось... Киллуа старался не смотреть в окно палаты реанимации, но взгляд неизменно возвращался к тому, чего он не хотел видеть. Кровать за занавеской из мутной полупрозрачной плёнки. За ней едва угадывался силуэт пациента, который находился на грани жизни и смерти. Гон лежал неподвижно, и Киллуа порой казалось, что время навсегда застыло. В его мире наступила тишина, нарушаемая лишь глухим и неровным писком датчика сердечной деятельности. На тёмном экране то и дело менялась тонкая изломанная линия — сердце ещё билось. Надолго ли? Врачи опасались давать какие-либо прогнозы, но в их глазах Киллуа видел безнадёжность. — Мы делаем всё возможное. — Сделайте и невозможное тоже! — Кое-кто уже сделал... Киллуа сжал виски, вспоминая последний разговор с местным медицинским светилом. Это было правдой: то, что сотворил Гон, не укладывалось в голове. — Дурак! — он едва удержался, чтобы не стукнуть кулаком по стеклу. — Почему ты меня не подождал? Гон вряд ли слышал обвинения. И к лучшему — Киллуа знал, что винить в первую очередь стоит не его, а себя. Это ведь он пришёл слишком поздно, когда друг уже принял роковой бой. Киллуа помнил всё до мельчайших подробностей. Он бежал на пределе возможностей и вдруг услышал неприятный режущий звук. А потом — словно в воздухе лопнула струна. Он увидел незнакомца, который казался слишком знакомым... Тёмный силуэт взмыл в воздух и ударил врага, лежащего на земле неподвижно. Брызнула кровь. В черепе зияла огромная дыра, осколки костей вдавило внутрь. Полумёртвый Неферпиту дёрнулся и замер — теперь уже навсегда. Даже химеры не могут жить, когда им одним махом снесли полголовы. Незнакомец обернулся к нему, стряхивая с кулака желтоватые остатки чужого мозга, и в этот момент Киллуа узнал Гона. Сомнений не осталось — это был его друг. Только почему-то ставший старше на десяток лет. Высокий, мускулистый, весь в потёках своей и чужой крови, с нереально мощной аурой. Киллуа ужаснулся: он не мог представить себе цену, которую Гон заплатил за такую силу. Одно было ясно: сделавший с собой такое вряд ли когда-нибудь сможет пользоваться нэн — он выложится полностью и умрёт. От этой мысли Киллуа задохнулся, в глазах потемнело от ужаса. Он не успел увидеть, как от мёртвого тела Неферпиту метнулась тень. Сущность, которую мог призывать враг, действовала даже после смерти носителя. Гон не уклонился. Оторванная правая рука взмыла в воздух, разбрызгивая кровь, и шлёпнулась под ноги Киллуа. Не до конца осознавая всё происходящее, он уставился на отломок плечевой кости, торчащий из разодранных мышц, потом поднял безумный взгляд на Гона — и увидел спокойное улыбающееся лицо. — Я в порядке. Мне не больно. Мне даже... немного радостно. Киллуа оцепенел. Всё происходящее казалось ему кошмарным сном. Нужно проснуться. Ущипнуть себя за щёку — и проснуться. Скорее... Гон спокойно подхватил оторванную конечность, поудобнее перехватил оставшейся рукой и повернулся к противнику. — Забирай мою правую руку! Подобравшись для прыжка, он полыхнул тяжёлой безумной аурой и бросился вперёд. Вонзив свою жуткую ношу во врага, пригвоздил его к земле, и мир содрогнулся. Спустя мгновение Киллуа увидел вспышку взрыва, и его оглушило. — Не смей больше использовать эту силу! — заорал он, не слыша собственного крика. — Ты что, не понимаешь, что с тобой будет?! Гон обернулся. В его глазах была обречённость: он прекрасно знал, что делает. В этот миг Киллуа ощутил жгучую ненависть. Он ненавидел Гона — за глупость, себя — за беспечность, Неферпиту — за то, что посмел довести друга до отчаяния, а ещё всех тех, кто мог бы прийти на помощь, но не пришёл. Когда Гон стал оседать на землю, прикрывая глаза, Киллуа подставил руки — и не удержал, упал вместе с ним, обдирая спину о камни... По небу плыли облака. В траве у самого лица стрекотал глупый кузнечик. Бой был закончен. Киллуа вздрогнул, выныривая из воспоминаний. Сердечный датчик снова зачастил, ритм сбился. На мониторе пошли зигзаги и волны — будто кто-то неаккуратно расписывал ручку. Послышался сигнал тревоги, забегали доктора. Киллуа сжал кулаки, вонзив ногти в ладони до крови. Его попытались увести, но он только дёрнул плечом и продолжил смотреть. За мутной полиэтиленовой занавеской суетились четверо. Резкими толчками давили на грудь Гона так, что хрустели рёбра. Вводили что-то в вену. Сквозь непрерывный писк датчика Киллуа слышал короткие команды: — Дефибриллятор! — Двести! — Триста! — Триста шестьдесят! — Всё, пошёл... Линия выправилась, писк датчика замедлился. Киллуа шумно вдохнул, чувствуя, как лёгкие горят от недостатка воздуха. Чья-то рука легла ему на плечо. Он сбросил её, резко обернулся и встретился глазами с уставшим взглядом врача. — Тебе лучше уйти, — сказал он. Киллуа недовольно мотнул головой. — С ним такое впервые? — Второй раз за сегодня. — Это очень плохо? Доктор кивнул. — Ладно, — Киллуа расправил плечи, потянулся, хрустнув костяшками пальцев, — я, пожалуй, и правда пойду. Он чувствовал, как его провожают удивлённым взглядом. Наверное, думали, что придётся упрашивать, уговаривать, объяснять. Но Киллуа понимал, что, сидя в больнице, он ничем не может помочь Гону. Устал переживать, злиться, раз за разом проигрывать в голове то, что могло случиться, но не случилось... Бой не закончен, он продолжается. Его друг решил бороться один — тогда и сейчас. Что же, это был его выбор. А у Киллуа — другой. Он знал способ спасти Гона. Рискованный, но действенный. И раз всё было настолько плохо, пришла пора задействовать все возможности. Какую цену за чудесное спасение друга отдаст сам Киллуа, он предпочитал не думать. За всё надо платить, это закономерно. Он поставит на карту их дружбу и своё будущее, чтобы ещё хоть раз услышать звенящий радостный голос Гона. И пусть этот придурок только попробует не извиниться!