А так можно было?

      — Минори, я понимаю твои чувства, и мне тоже порой сложно сдерживать свои. Но ты всерьез намерена заниматься этим со мной… вместе с ним?       Тобирама был не только всерьёз озадачен таким предложением своей старой подруги, в которую он уже не первый год был влюблён, но и несколько разозлён им. Он практически не воспринимал Мадару, как равного соперника, по крайней мере, когда это касалось его ухаживаний за Минори. Он был убеждён, что девушка непременно откажет наглому Учихе и рано или поздно обратит на него самого внимание, но, как оказалось, в голове у неё все было совсем иначе. Тобираме сложно было смириться с этим. Он не мог и представить себя в одной кровати с этим... выскочкой.       — А-а, так вот для чего ты нас сюда позвала? — с довольной ухмылкой Мадара сложил руки на груди. — Я так и знал, что не чай пить. Неужели тебе так сложно отказать Тобираме, в страхе, что это разрушит твою дружбу?       Насмешливый смешок, обращенный прежде всего к Сенджу, сорвался с его издевательски изогнутых в улыбке губ. Тобирама, сохраняя невозмутимое лицо, парировал:       — А ты не думал, что это тебе она боится отказать, Учиха? Мы были помолвлены много лет назад, а ты вообще откуда взялся, а?       — Не неси чушь! – воскликнул тот, нахмурив брови. — Ты должен знать, что эта глупая традиция, когда девушку венчают еще до того, как она научится разговаривать, принесла Минори много страданий! — усмехнувшись вновь, он едко добавил, отвернувшись демонстративно от мужчины: — Если тебе безразличны её чувства, ты так и скажи.       — Ты.. — вспыхнув лицом, Сенджу с бешеной силой схватил Учиху за плечи его хаори, наверняка готовясь бить его по лицу за его дерзость.       Кто знает, что ещё могло случиться в просторной гостиной загородного дома Минори, если бы его хозяйка не вмешалась в учинённое мужчинами безобразие, приказав им прекратить немедленно.       — Я объявила вам обоим о своих чувствах! — задыхаясь от волнения, но внешне стараясь выглядеть наиболее уверенно, сказала она. — Проявите хотя бы немного уважения.       Минори не до конца была уверена, что это правильно — то что она сказала им о своём желании быть с ними двумя одновременно, а не выбирать кого-то одного. Она была почти уверена, что из её замысла ничего не выйдет и мужчины просто поубивают друг друга.       Вопреки этому, её новоиспеченные «мужья» присмирели и замолчали. Мадара, всё так же надменно улыбаясь и опираясь широкой спиной о стену, загадочно поглядывал то на Тобираму, то на Минори. Мысль о том, что ему придется делить свою любимую (а девушку он действительно искренне любил) не слишком, как можно было ожидать от Учихи, претила ему, но и не внушала дикого восторга. Он всё ж таки был собственником, и желал обладать ею полностью и бесповоротно. Но, хоть он и издевался над Сенджу (полушутя, но всё же), Мадара прекрасно понимал чувства Минори и не хотел давить на неё, заставляя выбирать между ними. Представляя, что он вдруг окажется с проклятым Тобирамой в одной постели, Учиха не взрывался от ярости, но и большого энтузиазма у него это не вызывало. Можно даже сказать, что он задумался, а так ли ему мерзко от мысли об обнаженном Сенджу, рядом с которым он будет брать свою возлюбленную.       Хотя, сказать по правде, он однозначно предпочел бы убрать его из этого любовного треугольника.       Чего, конечно, не скажешь о самом Тобираме. Все его мысли сейчас составляли одно: ни при каких обстоятельствах. Он не только не собирался раздеваться с Мадарой в одной постели, не только не допускал, что Минори разденется с ним в одной постели, но и вообще отказывался думать о нём иначе, чем как о противнике. Пусть вражда с Учихой была не кровной и убивать его он совсем не желал. Но позволить ему хотя бы пальцем коснуться его любимой… И в этот момент, когда ярость захлёстывала его с головой от картин, где Мадара осмеливается трогать Минори в таких местах, в каких даже сам Тобирама пока не позволял себе её трогать… В момент, когда он представил себе это и ему хотелось убивать, он вспоминал о самой Минори. И о её чувствах, а они, обращённые со всей теплотой и страстью к Учихе тоже, были очевидны. Тобираме было тяжело думать об этом, но он так же размышлял и о другом. «Ведь она всё же любит меня. Пусть это было очевидно, но она осмелилась сказать об этом при Мадаре. Значит, она настроена серьёзно. Неужели я не готов принять её чувства только из-за того, что она любит также и его?». И, хоть ему и было физически некомфортно рассуждать об этом, Тобирама не мог в своей голове найти достаточно причин отказать.        — Ты в самом деле… нас? — произнес он серьёзно, сделав акцент на последнем слове.       Минори кивнула и светло улыбнулась им обоим, переводя взгляд с одного мужчину на другого:       — Я не могу выбрать кого-то одного из вас, — она встала и, протянув руку Мадаре, взяла другой рукой ладонь Тобирамы. — Поэтому предлагаю вам такие условия. Я буду принадлежать вам обоим. А вы оба — мне. Только так. Ну что, что скажете?       Мадара со свойственной ему невозмутимостью взглянул на Сенджу каким-то двусмысленным, сладко улыбающимся взглядом, а после взял Минори за руку и потянул на себя так, что она сразу же оказалась в его крепких, мощных объятьях. Он не вынудил её вынуть ладонь из хватки Тобирамы, но сгреб её так, что тому только и оставалось смотреть, как Учиха увлекает Минори в долгий поцелуй, пока не слишком увлекаясь, но уже увлекая своим напором девушку. Сенджу фыркнул и со злостью вырвал её из рук Мадары, оттолкнув его, а после сам с пылом и жаром накрыл губы Минори своими губами. Особо не обращая внимание на такое грубое обращение, Учиха сразу же принялся развязывать широкий узел своего кимоно, обнажая широкие плечи и точеный, исполосованный бледными шрамами, торс.       — Дай ей выдохнуть, идиот, — дыхание Мадары уже сбилось, и он с трудом произносил слова невозмутимым, суровым голосом. — Не увлекайся. Она не только твоя, но и моя тоже.       Оказавшись в стальных, но донельзя нежных объятиях Тобирамы, сама виновница торжества ухмыльнулась сквозь поцелуй, запуская пальцы в белоснежные волосы возлюбленного и взъерошивая их в попытке приободрить. Минори прекрасно понимала, что новость о её любви к обоим мужчинам сильнее всего заденет именно Сенджу — тот с самого детства был отчаянно жадным до внимания подруги, едва ли не отпугивая от неё остальных детей, что жили с ними в поместье. Но тогда они были всего лишь детьми, воспитывавшимися по возможностям вместе, и между ними не было возникшего действительно неожиданно Мадары, что с первого взгляда заставил Минори обратить на себя внимание.       Когда их кланы враждовали, а девушке оставалось наблюдать за Учихой лишь на поле боя, всё было проще. К своему стыду, Минори уже тогда испытывала к старшему из наследников «красноглазых демонов» не те чувства, которые он вызывал у остальных. Его справедливо боялись, называли монстром, и молились, чтобы в схватке никому, кроме, разве что, Хаширамы, не пришлось столкнуться с Мадарой. Возможно, и её собственный страх, как тогда утешала себя Минори, выражался весьма своеобразно, но всё усугубилось, как только Сенджу и Учихи заключили мир, закрепив его основанием Конохи и выдачей младшей сестры Тобирамы и Хаширамы за младшего брата Мадары.       Уже тогда Минори гадала, отчего же глава Учих отвергал все предложения о женитьбе, поступающие ему как от старейшин его собственного клана, так и от в дальнейшем старейшин самой Конохи, но спросить, даже не смотря на их зародившуюся внезапно дружбу, так и не смогла. Ответ нашёлся спустя несколько лет, когда Мадара, в весьма свойственной ему манере, раскрыл своё сердце девушке, совершенно не волнуясь о её помолвке с Тобирамой.       А Минори, не зная, что чувствовать ей самой, когда оба мужчины, чувства к которым крепли всё сильнее с каждым днём, не нашла ничего лучше, кроме как собрать их в своей маленькой загородной резиденции, где никто точно не помешает, и сказать всё, как есть. Почему она никак не может собраться и сыграть с Тобирамой свадьбу, почему так часто пропадает в районе, где живут Учихи, и почему сбегает с горизонта каждый раз, стоит ей столкнуться с Мадарой и Тобирамой одновременно.       Она действительно боялась этого разговора. Ей не хотелось отталкивать обоих мужчин от себя, она опасалась этого больше всего в жизни. И, приготовившись к самому худшему, Минори не сразу нашлась, когда мужчины, пусть и не бросившись сразу убивать друг друга, отреагировали куда спокойнее, чем она ожидала. Точнее... Они отреагировали вполне в своём духе.       Даже когда по очереди сгребли её в свои объятия и вовлекли в весьма недвусмысленные поцелуи. Минори зарделась, едва почувствовала, к какому продолжению разговора склоняет её Мадара, но так ли против она была? Возможно, это грубое нарушение всех традиций — ведь она не замужем ни за одним из них, но Минори нарушила всё что только можно уже тем, что отдала своё сердце сразу двоим мужчинам одновременно. К тому же... Даже если у неё и были какие-то сомнения, то все они покинули её мысли, стоило обнажившемуся по пояс Мадаре прижаться к девушке со спины, опаляя её шею своим горячим дыханием и прижимаясь к светлой коже губами, а Тобираме еле слышно простонать Минори в губы, когда девушка чуть оттянула его за волосы, вынуждая тем самым запрокинуть голову. На лице второго наследника Сенджу проступил еле заметный румянец, а дыхание его сбилось, но девушка всё равно чувствовала напряжение Тобирамы, обострявшееся с каждым новым поцелуем-укусом Мадары, от которого Минори еле слышно постанывала.       Девушка не могла продолжать, видя, как одному из её возлюбленных становится всё более некомфортно, и хотела было остановить процесс для нового разговора, но троицу вынудило остановиться далеко не это.       Громкий стук в дверь и требовательное «Минори-сама!», раздавшееся с веранды резиденции, чуть не заставили хозяйку дома вздрогнуть. Она в ужасе уставилась сначала на нахмурившегося Тобираму, а затем на Мадару, явно готового придушить нарушителя спокойствия своими руками.       Так дело не пойдёт. Чакра Сенджу и Учихи настолько сильна, что даже идиот почувствует, что оба мужчины находятся здесь, а Минори совершенно не хотелось, чтобы об этом стало известно. Мало ли, о чём начнут болтать... Даже несмотря на то, что она не собиралась держать отношения с ними в тайне и поставить об этом в известность как Хашираму, так и старейшин, ей бы не хотелось, чтобы слухи начали гулять по деревне раньше времени.       — Скройте свою чакру и подождите меня, — недовольно пробормотала Минори, с большим неудовольствием выпутываясь из объятий мужчин и поправляя юкату.       С ещё большим неудовольствием девушку выпустил Мадара, продолжая буравить входную дверь неприветливым взглядом. Минори хихикнула, мягко взяла мужчину за подбородок, вынуждая посмотреть на себя, и оставила на щеке Учихи лёгкий поцелуй, большим пальцем поглаживая по нижней губе. Тот перехватил ладонь девушки и чуть прикусил указательный палец, нахально улыбаясь. Минори сглотнула, покрываясь румянцем.       — Или накинь на себя что-нибудь, — пробормотала девушка, скользя голодным взглядом по исполосованному шрамами крепкому торсу, — или занавесьте шторы, — добавила она, переведя всё внимание уже на Тобираму, нахмурившегося пуще прежнего. — Мало ли, вдруг кто больно любопытный решил испортить мой выходной.       Тобирама лишь кивнул, буравя тяжёлым взглядом далеко не входную дверь, в которую до сих пор стучал слишком настойчивый гость. Минори покачала головой, совершенно не зная, что ей сделать, чтобы Сенджу расслабился и не выглядел так, будто они на поле брани, а не в её гостиной.       — Пожалуйста, — тише произнесла девушка, поглаживая Тобираму по щеке, — если ты хочешь злиться на кого-то, то злись на меня. Мадара здесь ни при чём.       Оставив на губах Сенджу мимолётный поцелуй, Минори быстрым шагом преодолела расстояние от гостиной до прихожей, отворяя дверь, за которой оказался один из шиноби, которого девушка часто видела в компании Хаширамы и Тобирамы, когда навещала их на рабочем месте.       — Добрый день, Такао-сан, — поздоровалась Минори. — Что-то стряслось? Вы едва не выбили мою дверь, — улыбнулась девушка.       — Прошу прощения, Минори-сама, — протараторил парень, покраснев и опустив взгляд. — Хокаге-сама искал своего брата. Предложил начать поиски с вашего дома, потому что вы... Вы...       — Дело срочное? — прервала заикающегося Такао Минори. Тот неопределённо пожал плечами, и девушка вздохнула. Если она сейчас отпустит Тобираму к Хашираме, то ещё не скоро выловит его на повторную встречу с Мадарой. — Я не видела Тобираму с самого утра, — солгала она, напуская на лицо маску искренней задумчивости, — но ты можешь поискать его в семейной резиденции Сенджу. Либо на полигоне. Не исключено, что он мог отправиться в патруль, — усмехнулась девушка, припоминая любовь Тобирамы к внеплановым уходам из деревни до границ.       — Благодарю, Минори-сама, — искренне произнёс Такао и удалился, скрываясь из виду за считанные секунды.       Девушке на мгновение стало стыдно, что она пустила парнишку по ложному следу, но это чувство прошло, стоило ей вспомнить о том, что сейчас Тобираму ждёт разговор куда более важный и не терпящий никаких отлагательств. Вернувшись в гостиную, Минори застала обоих мужчин, к счастью, не убивших друг друга, но напряжённо молчавших. Даже с лица Мадары исчезло всё веселье, и это заставило девушку не на шутку взволноваться. Неужели она даже на пару минут не сможет их оставить, чтобы эти упрямцы не наговорили друг другу гадостей?       Она нахмурилась, переводя недовольный взгляд с одного мужчины на другого. Но долго злиться у неё просто не получалось. Она ведь знала всё об их отношении друг к другу и к ней самой, разве она не ожидала, что будет сложно? Да и имеет ли она право обвинять их в том, что они сейчас чувствуют? Имеет ли она право просить их ломать себя ради своих собственных чувств, поступая, как последняя эгоистка?       Минори тихо подошла к мужчинам и снова взяла обоих за руки, поглаживая пальцами их крепкие, мозолистые ладони. Девушка не знала, как ей поступить и что сказать, но если она промолчит, то сделает лишь хуже.       — Я скажу это ещё раз, — стараясь держать голос ровно и уверенно, как её учили, начала Минори. — Я люблю вас обоих. И я не смогу выбрать, как вы меня ни просите. Вы оба безумно дороги мне, и мне даже думать не хочется о том, что будет, если я потеряю хотя бы одного из вас. Но, — лёгкая дрожь всё же проскользнула между слов, и Минори мысленно дала себе оплеуху, — я пойму, если вы не захотите ввязываться в мои... Не захотите опозорить свою честь на всю деревню тем, что... Будете меня делить. И я не буду останавливать вас, не буду умолять остаться. Только, пожалуйста, — она крепче сжала их ладони и улыбнулась, чувствуя ответные сжатия в ответ, — не ненавидьте друг друга из-за меня. Это всё, о чём я вас прошу.

***

      Нечаянно гостиная комната Минори стала полем боя между невиданными по силе чувствами, сотрясавшими двух мужчин. Пусть первоначально страсть взяла над ними верх, вскружив им всем голову и сорвав все тормоза. Даже у хладнокровного Тобирамы, привыкшего контролировать не только свои действия, но и эмоции, сорвало крышу, и он чуть ли не через Мадару тянулся к своей любимой, желая урвать у неё ещё поцелуй-другой. Про самого Учиху и говорить не приходилось — все точки невозврата он в своей голове давно прошёл. Едва он услышал томные, с трудом сдерживаемые стоны Минори, которые та издавала, вжавшись в его губы, Мадара понял, что готов согласиться на любые условия, целовать чуть ли не самого Тобираму, лишь бы быть с ней, иметь возможность обладать ею, забыв начисто чувство собственничества. Девушка вводила их в какое-то странное трансовое состояние, удивлявшее даже их самих, когда они не мыслили разумно, отвергали здравый смысл, были готовы на любую авантюру и отдавались одной только эмоции.       Желание обладать этой восхитительной женщиной сейчас было для них превыше всего, превыше любой чести, любого эгоизма.       Однако, длилось это только до тех пор, пока Минори была с ними. Стоило ей удалиться, задержаться у дверей, чтобы отвадить назойливого посетителя; стоило мужчинам остаться одним, как сразу же этот удивительный, волшебный эффект улетучился. Тобирама, не спуская с лица нахмуренного, недовольного выражения, бросил взгляд на обнажённого по пояс Мадару, обвел им его упругий, мощный торс и, поджав губы, зарделся и нахмурился ещё пуще. Первая мысль его была: «Какого чёрта этот индюк разделся?». Но вдруг вспомнив, что Учиха также собирается принимать участие в соитии (о чем свидетельствовал подмеченный Сенджу огромный бугор, оттопыривавший полы его кимоно на приличное расстояние от паха), пришел тотчас в недоумение. «Я творю какое-то безумие, — думал он, прикрыв глаза и тронув их от досады пальцами. — Брат, деревня, клан… Я — самый настоящий позор для них. Но я ничего не могу сделать». Несмотря на такие плачевные мысли, он даже как-то приободрился, отпустив свою вину тем, что полностью её признал. Ему подумалось, что теперь, когда он окончательно признал за собой такой дикий грех и позор, ему не было пути назад, а это придало определённости.       «Видимо, — хмыкнул Тобирама, думая про себя, — мне придется как-то мириться с этим… Учихой. — Он обвел взглядом фигуру Мадары, нагло расправившего плечи и опершегося руками о подоконник, сминая ладонями шторы. — Понятия не имею, как я буду это делать. Но я буду».       Мадара с некоторой насмешкой глядел на куксящегося Сенджу, видя все его мысли, точно они были его собственными, читая их по хмурому, как январское небо, лицу. В конце концов, он чувствовал практически то же самое. Ответственность, возлагаемая на него его кланом, была ничуть не меньше, а потому и позор ему светил ничуть не хуже. Но Учихе (по крайней мере, именно этому Учихе) были свойственны импульсивные, непредсказуемые поступки, за которые потом всему клану было стыдно. Он сам к себе давно привык. Желание обладать этой женщиной, всегда быть рядом с ней было столь навязчивым, что он не мог от него избавиться. «Видно, это чувство и называется любовью», — размышлял Мадара про себя. Все эти безумства не были для него в новинку. Единственное, что смущало его — молчаливость грозового облака-Сенджу. Он совершенно точно не располагал на романтический лад. Мадара не обманывал себя и прекрасно понимал, что ужасно хочет, чтобы Тобирамы здесь не было. Но, во-первых, после слов Минори, брошенных ею перед уходом, он перестал про себя злиться на него и сильно противиться его присутствию. Во-вторых, он почувствовал за собой моральную ответственность за состояние Тобирамы, которого Минори вообще-то очень любила.       А Учиха ужасно не любили разочаровывать своих любимых, кого бы эти любимые не любили.       — Знаешь, Тобирама, — серьёзно протянул Мадара, сурово взглянув на Сенджу, — я уверен, что ты достаточно большой мальчик, чтобы понять чувства нашей любимой. Будет так, как она хочет. Если ты и дальше будешь заставлять её чувствовать себя виноватой, — он понизил голос, сделав его ужасающе угрожающим, что только подтвердили его сверкнувшие алым глаза с узором шарингана у зрачка, — то в полной мере познаешь мой гнев.       Тобирама взглянул бесстрастно на Учиху и, сощурив глаза, так же неприветливо, даже холодно, отозвался, сложив руки на груди:       — То же касается и тебя, Мадара. За Минори я уничтожу любого, и ты не исключение. Так что будь паинькой, прошу тебя. Не вводи в искушение.       На это Мадара только зло рассмеялся и, пряча улыбку, внутри облегченно вздохнул, испытав что-то вроде облегчения. Тобирама тоже взглянул чуть погодя на своего злейшего врага и с удивлением заметил, что напряжение между ними явно дало трещину. Пусть атмосфера в гостиной всё ещё висела мрачная, оба мужчины почувствовали, что вместе с этими пререканиями сказали очень важные слова, на самом деле примиряющие их между собой: они признали друг друга как равных, как равноправных любовников и возлюбленных одной женщины. И это несколько успокаивало их.

***

      Когда Минори вернулась и уловила царивший в комнате напряжённый дух, она сразу же рассыпалась в примирительных речах в надежде умилостивить, можно сказать, лёд и пламя. Это мгновенно тронуло их обоих, ведь ни Мадара, ни Тобирама и не думали винить свою любовь в том, что они друг друга не переваривают (в этом Учиха винил Сенджу, а тот, конечно же, наоборот). Мадара понимал, что действия куда больше успокоят Минори, а потому, когда та пожала их руки, вдруг протянул свободную ладонь к ладони Тобирамы и к всеобщему изумлению почти что нежно пожал её, сжав так, чтобы ни у кого не было сомнений, что он это искренне:       — Я не могу обещать, что мы больше никогда не будем спорить или ругаться, — миролюбиво протянул Учиха, обратив улыбающиеся глаза к Минори, — но я клянусь, что не ненавижу его. Ты бы не полюбила человека, достойного ненависти.       Тобирама взглянул на Мадару чуть ли не с раскрытым ртом, но, подавив в себе желание ущипнуть себя, не замедлил слегка улыбнуться в ответ:       — Я думаю точно так же, — он пожал плечами. — В этих стенах, укрытые твоей любовью, — Сенджу взглянул мягко на Минори, моргнув светлыми ресницами, словно бы поставив ими запятую, — нам нечего делить.       Тонко уловив мысль, к которой клонил Тобирама, и окрылённый вновь возникшим чувством успокоения, даруемым присутствием любимой, Мадара протянул к ней свою ладонь, коснувшись мимолетно её тотчас вспыхнувшей щеки (другая рука всё ещё сжимала легко пальцы мужчины).       — Верно ведь? — он ухмыльнулся, а рука его тотчас же устремилась со щеки на шею, а с ней ещё ниже — на ключицу.       Тобирама глядел на руку Мадары, сглатывая слюну и в смущении не очень понимал, что ему уже можно делать, а чего ещё не стоит. Минори, счастливо улыбающаяся им, была рядом, это окрыляло и по новой срывало крышу. Хотелось немедленно сорвать с себя и неё одежду, запутаться пальцами в её тёмных волосах, предварительно распустив их, целовать её там, где только что были пальцы Учихи. Конечно, ему приходили на ум мысли «и никому не отдавать», но он старательно блокировал их, едва они появлялись другой, более сильной: «Ради неё я приму это, она будет с ним так же, как будет со мной». Не успел он закончить это рассуждение, как ошалел: Мадара уже вовсю лапал Минори, забравшись руками ей под одежду. Девушка млела под его прикосновениями, подставляя распаленную кожу под его пальцы, а тот только ухмылялся и с удовольствием впитывал её стоны, постанывая в ответ. Из-за слоёв скрывавших девушку одежд медленно показались белые плечи, в которые Учиха тотчас же впился губами, скользя по ним то вверх на шею, оставляя на ней в порыве страсти укусы, то опускаясь ниже к ключицам, но ещё не проникая слишком далеко, пока не обнажая грудь.       От вида такого совершенно бесстыдного процесса Сенджу окончательно потерял контроль над происходящим и над собой. Маска холодности и суровости ещё была на красивом лице Тобирамы, но его дыхание, его действия, его красные щёки — всё это выдавало высшую степень возбуждения. Он не остался в долгу, хоть и упустил возможность поцеловать Минори первым. Вместо этого он прижался к девушке сзади, обняв её за талию. Его взгляду предстало раскрасневшееся лицо возбужденного Мадары, кусающего кожу Минори у ключицы. Сама девушка, не зная, куда деть свои губы, развернула лицо к Тобираме и встретила его чувственным, безумным поцелуем. Её рука легла мужчине на шею, прижимая еще плотнее, а сам Сенджу занялся тем, о чем думал еще в момент, когда переступил порог этого дома – он вплел свои тёплые пальцы в сложную прическу Минори и ласково, нежно стал её расплетать, распуская длинные волосы на бледные плечи. Почувствовав очередной яростный укус Мадары, опустившегося ещё ближе к заветной груди, Минори ахнула, отшатнувшись назад, и тотчас же зарделась, как варёный рак: её ягодицы совершенно бесстыдно уткнулись во что-то твёрдое, выпирающее из облегающих тренировочных штанов Тобирамы.       Нахлынувшее безумие и почти осязаемо повисшая в воздухе похоть заставляла их совершать все более и более безумные поступки. Удивительное дело, но мужчины почти привыкли друг к другу и практически не замечали, что терзают девушку своими губами не одни, а друг с другом, можно сказать, в унисон.       Возможно, только у одной Минори хватило бы духу остановить всё здесь происходящее безумие, но с каждым мгновением способность здраво мыслить покидала её, оставляя рассудок помутнённым от пьянящей близости возлюбленных. Она не хотела, да и не желала прекращать всё это, пока не станет поздно — пока она не связала себя с обоими мужчинами узами куда более сильными, которые скрепят их отношения до конца жизни.       «К дьяволу,» — подумала Минори, свободной и дрожащей от возбуждения рукой ослабляя пояс своей юкаты. «Даже если меня нарекут позором клана и всей семьи, отрекутся, я не останусь одна. Они ни за что меня не оставят. А до остальных мне дела нет».       Юката с лёгкостью соскользнула с небольшой груди и бёдер девушки, обнажая её перед стоящим спереди Мадарой, и упала прямо к ногам, в ту же секунду оказавшись отметённой куда-то в угол комнаты самой Минори, что с неудовольствием отпряла от губ Тобирамы в попытке вдохнуть побольше воздуха. Но не успела девушка и вздоха сделать, как её к себе притянул Мадара, бережно взяв возлюбленную за подбородок и накрывая девичьи губы своими пылким, каким являлся и он сам, поцелуем. Тело Минори, покрывшееся мурашками от лёгкой прохлады, что гуляла в помещении, оказалось вплотную прижато к обнажённому крепкому торсу Мадары, и от этого контакта у девушки сорвало крышу сильнее, чем от опьяняющих поцелуев мужчины. Учиха словно являл собой воплощение истинного огня, который мог как спалить тебя дотла, так и со всей бережностью согреть.       И Минори даже не знала, чего она от него хотела больше. Она простонала в губы Мадары, прикусила его нижнюю, уже немного припухшую от поцелуев, и ухмыльнулась, почувствовав металлический привкус крови на языке. Учиха еле слышно прорычал в поцелуй, сжав руку на груди девушки и слегка оцарапывая ногтями мягкую кожу. Минори выгнулась всем телом, чувствуя сзади всё ещё обнимающего её Сенджу, что прижался губами к оголённому и свободному от длинных тёмных волос участку шеи возлюбленной.       Если поцелуи Мадары можно было сравнить с необузданным пламенем, которое оставляло после себя пепелище и уничтожало любую возможность ясно мыслить, то поцелуи Тобирамы приводили всё в порядок, остужали разум и тело, заставляли сосредоточить все чувства лишь на одном и возводя их в абсолют.       Лопаток коснулась широкая и холодная ладонь Сенджу, которой тот провёл по коже сперва всею ей целиком, а затем самыми кончиками пальцев, вызывая табун мурашек. Он мягко огладил спину Минори, прижимая возлюбленную к себе за бёдра и опуская руку всё ниже, касаясь её ягодиц и живота. Мадара, всё ещё терзавший губы Минори в безумном, с привкусом крови, поцелуе, провёл пальцами свободной руки по соску девушки, а второй рукой огладил её шею, зарываясь в волосы и бережно хватая их у затылка. Минори всхлипнула в поцелуй, не зная, куда себя девать от всех этих чувств, и закинула голову на плечо Тобирамы, хрипло простонав.       — Вы сведёте меня с ума, — прошептала девушка, запуская обе руки в волосы мужчин и прижимая их к себе. — А я даже не против. Убью обоих, если остановитесь.       От низкого смеха Мадары и тихого смешка Тобирамы, раздавшегося прямо над её ухом, у Минори задрожали колени. Она прекрасно осознавала, что ничего не сможет сделать против них обоих, но это отчего-то заводило её чуть ли не сильнее, чем сами возлюбленные.       Но ещё сильнее Минори нравилось понимать, что её власть над мужчинами куда сильнее их обоих.       Она ловко развернулась в объятиях мужчин, теперь прижимаясь ягодицами к паху Мадары и с удовольствием ловя его томный стон. Руки Учихи сразу же нашли своё место на бёдрах девушки, прижимая обнажённую её ближе к своей широкой груди, а сама Минори закинула руки на шею Тобирамы, прижимаясь губами к его уху.       — Не будь как бедный родственник, — хмыкнула Минори, проводя ноготками по его шее, скрытой за высоким чёрным воротником. — Раздевайся. Я желаю видеть тебя полностью открытым.       Тобирама терялся в догадках, с трудом на грани создания пытаясь представить, возможно ли быть возбужденным ещё больше. Все без исключения его мысли сейчас были сосредоточены только на одном — прекрасном обнажённом теле его любимой, с одной стороны, так и теревшемся о грудь Учихи, а с другой прижимавшемся к нему самому. Прежде он никогда не видел Минори без одежды, ибо полагалось ему это только после свадьбы. Но сейчас все предрассудки, табу и даже сама мораль были позади. Перед ним, Тобирамой Сенджу, братом Первого Хокаге, была его женщина: любимая, желанная, возбуждённая. И тело его, а особенно та его часть, что на пять пальцев ниже живота, отзывалась соответствующе. Мадара, томно дышавший на ушко Минори и беззастенчиво упиравшийся своим вставшим приличного размера естеством, выпирающим через ткань одежды, вовсе не вызывал никакой неприязни. Тобирама сам удивился на мгновение своей внезапной переменой. Это шокировало даже его самого. Он украдкой, искоса поглядывал на мощные руки, мозолистые ладони Учихи, лапающие его любимую за бёдра и выше, сжимающие нежные половинки ягодиц, укрывающие лоно Минори своим невесомым прикосновением, и нервно сглатывал. Но не от возмущения, а от невыносимого возбуждения. Мысленно он даже подбадривал Учиху, с каким-то ужасно-сладким мазохизмом возбуждаясь от его действий ещё сильнее, как будто это вообще было возможно.       Не только сама суть происходящего уносила возлюбленных на вершины наслаждения, но и его запретность, неправильность.       Неправильные вещи, как известно, до одури возбуждали Мадару, который только рад был нарушать запреты. Он не чувствовал за собой никакой вины, не испытывал мук совести за то, что крадет невесту Сенджу чуть ли не из-под венца. Он получал наслаждение и от этого, и от того, что овладел своей заслуженной добычей во всех смыслах. Ведь Учихи привыкли не иначе как усилием добиваться своих целей, и их лидер не был исключением. Похоть. Первобытная, звериная, требующая немедленного удовлетворения похоть, смешанная в гремучий, невозможный коктейль с нежной, искренней любовью сводили обезумевшего Мадару с ума. Он сам был готов чуть ли не убивать, если ему вдруг не позволят взять его женщину прямо здесь и сейчас.       Тобирама прекрасно видел это, ибо ещё сохранил хоть какие-то крупицы трезвости и наблюдательности. И в голову его вдруг пришла очаровательная идея.       — Хорошо, милая, я разденусь, — бросив на девушку свой самый обольстительный взгляд полуприкрытых алых глаз, томно шепнул он.       Слегка улыбаясь уголками губ, он схватил края своей черной, облегающей водолазки уверенными, сильными руками, не подававшими и признака дрожи, и медленно, словно бы гипнотизируя Минори, потянул её вверх. Черная, как смола, ткань взметнулась по его телу вверх, из узкого воротника показалась взлохмаченная копна белых волос Сенджу, которой он показательно тряхнул, якобы оправляя их. Все это шоу имело только одного адресата – застонавшую от нахлынувшего возбуждения Минори. И только раздетый до пояса Тобирама приготовился отбросить снятый с себя предмет гардероба в сторону, как с кошачьей быстротой метнул его прямо в лицо Мадары.       — Какого ч… Сенджу! — раздался на всю гостиную взбешённый голос Учихи, пытающегося выпутаться от водолазки и вернуть себе прежний обзор.       К его большому сожалению, наэлектризованная одежда так и липла к огромной копне чёрных волос Мадары, и у Тобирамы было куда больше времени для кражи своей невесты, чем он рассчитывал. Удовлетворенно и тихо рассмеявшись, довольный Сенджу, не теряя ни мгновения, подхватил Минори на руки, удерживая её своими мощными руками под её полные бедра, и белой молнией устремился с девушкой в её спальню. Он не отказал себе в соблазне, оказавшись в её полутемной тесноте и поставив ошеломленную Минори вновь ногами на пол, прижать девушку всем своим мускулистым телом к лакированной стене, вжав её не только губами, приникшими к одному из твёрдых от прохлады и возбуждения соску, но и вставшим членом, уткнувшимся в её бедро прямо через тренировочные штаны.       Затуманенные красные глаза Тобирамы смотрели на девушку точно через пьяную пелену. Казалось, он совсем не понимает, что делает и где находится. Словно по привычке, как заправский любовник, он одним движением стройной ноги прикрыл за собой дверь (благо она была совсем рядом) и зашептал Минори, глядя ей прямо в глаза:       — Кажется, мы остались одни, Минори, — от захлестывающего возбуждения Тобирама облизнул хищно сухие губы. — Теперь ты только моя. Ты чувствуешь? Чувствуешь, милая? — он посильнее вжался в неё своим членом, так, что даже через одежду она почувствовала, насколько он горячий и твердый. — Чувствуешь моё желание? — Он едва держал свое дыхание в узде, пытаясь говорить твёрдо, насколько позволяла ему обуявшая его похоть. — Сейчас почувствуешь.       С этими словами Тобирама одним мощным, но бережным движением швырнул обнажённую Минори на застеленную кровать. Сам же он, взяв её уже одним своим распалённым взглядом, медленно надвигался на девушку, расшнуровывая штаны и стягивая их вместе с бельём, демонстрируя в итоге свой немалых размеров подрагивающий член, обрамленный тонкой каймой белых волос.       — Не так быстро! — взревел вдруг дикий голос за его спиной, а после за ней же взвилась чёрным вихрем копна волос Мадары. — Кто тебе сказал, что первым мужчиной у неё будешь ты?! Я ни за что это не позволю.       Учиха влетел в комнату Минори бесшумно и оказался позади Тобирамы совершенно нежданно. Он грозно сложил руки на своей огромной груди и с холодной ненавистью прожигал Сенджу взглядом. Тот не остался в долгу, отозвавшись невозмутимо:       — Её законным наречённым остаюсь я. Мне и брать её первой. Отойди в сторону, Мадара, или мне придется оттаскивать тебя от неё за волосы, — глаза Тобирамы угрожающе сверкнули огненной яростью.       Уже второй раз за последние несколько минут дом Минори чуть не стал местом битвы двух её возлюбленных мужчин. Уже второй раз они говорили вещи, от которых девушка чувствовала себя до противного неуютно. Но то, о чём они спорили сейчас, заставило Минори мысленно вернуться куда-то в совсем юный возраст, когда она, будучи маленькой девочкой, чуть ли не каждодневно выслушивала, кому её будет выгоднее всего отдать в замужество, чтобы получить сильное потомство, ничуть не уступающее остальному клану.       Она уже успела позабыть об этом неприятном чувстве, приносящем с собой нестерпимые головную боль и тошноту, после которых девушка каждый раз старалась хотя бы мысленно отделять свою личность от своего тела. Ведь для замужества и продолжения рода всем требовалось лишь второе.       И сейчас, находясь наедине с двумя самыми любимыми людьми, которым она отдала свои душу и сердце, Минори снова ощутила, как эти чувства и эмоции просыпаются в ней после их слов. В горле встал комок, а на глазах чуть не выступили слёзы обиды и злости. Но всё это она проглотила в себе, не желая накалять обстановку ещё больше. Вместо того, чтобы устроить неподобающую ей истерику, Минори, привстав на постели и обратив этим одним своим движением внимание мужчин на себя, перевела недовольный взгляд зелёных глаз с Тобирамы на Мадару, после чего заговорила пугающе спокойным голосом:       — Если вас беспокоит это настолько сильно, что вы готовы поубивать друг друга, лишь бы опередить один другого в овладении моим телом, — она поджала губы, игнорируя своё участившееся сердцебиение и сбившееся дыхание, — и вас совсем не заботит то, что я думаю по поводу всего этого... А судя по тому, что вы пропустили мои недавние слова мимо ушей, так и есть...       — Минори..       — Я не закончила, — дрогнувшим голосом ответила она Тобираме, что протянул ладонь к щеке возлюбленной в утешающем жесте. Ей хотелось прижаться к нему ближе, утянуть за собой и Мадару, но обида на мужчин сейчас была сильнее любой нежности. — Сколько раз мне нужно будет повторить, что я люблю и желаю вас обоих одинаково сильно? Настолько, что вы даже представить себе этого не можете? И чувства мои не изменятся от того, кто станет первым. Зато ваша драгоценная гордость, — взгляд Минори упал на раздражённого Мадару, от чьего упавшего настроения в комнате будто стало холоднее, — кажется, серьёзно пострадает. Ведь что может быть важнее неё, верно?       Если честно признаться, ни Мадара, ни Тобирама в данном споре и не думали каким-то диким, варварским образом делить права на их любимую. В конце концов, они были не дураки. Сам факт того, что они сейчас в одном доме ласкают Минори вместе, даря ей свою любовь, практически забывая о ревности, отметал саму возможность того, что они относятся к ней, как вещи, трофею, который можно заполучить. Но разгневанная возлюбленная напомнила им вдруг, как глупо и оскорбительно прозвучали их препирания. А они всего-то безобидно скалились друг на друга, решая в своей специфической манере вполне насущный вопрос: кто первый будет удостоен чести возлечь с Минори.       Мадара выглядел сейчас злее всех прочих, как будто у него изо рта вынули любимое лакомство. Хотя, впрочем, он ещё не простил Тобираму за его фарс с брошенной в лицо водолазкой, кою он специально притащил в спальню, чтобы, если не задушить Сенджу, то как минимум привязать его этим предметом одежды куда-нибудь в угол, чтобы тот мог только, скуля от обиды, смотреть, как сам Мадара будет заниматься с Минори любовью. Теперь же этот коварный план пошел прахом, учитывая, как на них обиделась девушка. Его это тоже задело, и он даже пристыдил себя мысленно за то, что ввязался в такую глупую перепалку. Он взглянул украдкой на поникшего, уставившего глаза в пол Сенджу и, прикрыв смиренно глаза, нахмурился, сложив руки на широкой груди. Его порадовало, как пристыженно выглядел Тобирама, но в то же время, ему было его немного жалко. Нельзя сказать, чтобы в Мадаре вдруг проснулась совесть и его взял стыд за то, что он вихрем пронесся по жизни клана Сенджу, перевернув его с ног на голову, разрушив святые узы грядущего брака Минори и Тобирамы и вклинившись с довольным, дьявольски ухмыляющимся лицом между ними. Нет, за это ему точно никогда не будет стыдно, ведь девушка, как ни посмотри, его любит. Но одно дело Минори. А другое – Тобирама, который в этой ситуации (и в провокации самого Мадары, которую он сам устроил только что) не был виноват совершенно. И всё же это ему приходится терпеть Учиху рядом с собой, ему приходится смиренно сидеть на кровати поодаль от своей любимой и не сметь поднимать на неё виноватых глаз.       Опять же, не то чтобы Мадаре было стыдно. Ему скорее… Хотелось, чтобы Сенджу не выглядел таким кислым.       Короче говоря, Мадара хотел хоть как-то порадовать Тобираму. Он заслужил это.       — Прости меня, — проронил спокойно сам Тобирама, всё так же глядя перед собой и не встречаясь с Минори потухшим взглядом. — Я виноват и забираю свои слова назад.       — Как и я, — сказал вдруг Мадара, подходя ближе и складывая водолазку Сенджу на кровать, — я виноват. Прости меня. — Он вдруг глубокомысленно взглянул на Тобираму, встретившись взглядом с его алыми просветлевшими глазами, глядящими на него по большому счету бесстрастно и немного заинтересованно. — Я не хочу грызться с тобой, Тобирама. И не хочу ничего делить. Мы любим тебя, Минори, а потому нет разницы, кто возлежит с тобой первым, верно? — С этими словами он положил ладонь с огрубевшими, твёрдыми пальцами ей на щёку, спускаясь ею легкими поглаживаниями на точёную шею. — Тобирама — твой законный наречённый. Ему и быть первым. Я считаю, что это справедливо, — закончил он полушёпотом, с трудом, явно выдавливая из себя непрошенные, но необходимые слова.       Тобирама, с огромным трудом, но всё же веря Учихе, взглянул сначала на Мадару, а после на Минори, словно ожидая от неё хоть какого-нибудь согласия. Его широкая ладонь легла на руку девушки, бережно поглаживая, а сам Сенджу, с лукавой ухмылкой послав Мадаре ужасный в своей обольстительности взгляд с хитрым прищуром, произнёс тихо и низко:       — Я полагаю, ты сам тоже в накладе не останешься, да? — он тихонько рассмеялся и, с удовольствием чувствуя, как ревность практически оставляет его, успокоено выдохнул. — Последнее слово за тобой, Минори.       Услышав последние слова Тобирамы, перед этим пропустив через себя небольшую речь Мадары и внимательно понаблюдав за жестами и выражением лица возлюбленного, Минори тихо выдохнула, опустив взгляд и желая скрыть его от мужчин. Странное чувство вины вновь наполнило её. Даже несмотря на твёрдое, как всегда, решение Учихи, от которого он теперь ни при каких условиях не отступится, девушка прекрасно видела, как бы ему хотелось поступить наоборот.       Но Мадара определённо умел удивлять. Переступил через себя там, где даже Минори этого не ожидала, заслуживая этим уважение Тобирамы и самой куноичи. Но даже если Учиха и дал своё «добро» на первенство Сенджу, Минори, да и сам Тобирама, не планировали, что мужчина останется в стороне на протяжении всего процесса. Девушке не хочется, чтобы любой из её возлюбленных чувствовал себя лишним.       Тем более, что никто из них никогда не будет для неё таковым.       — Мадара, — ласково обратилась к Учихе Минори и подползла к нему ближе, прижимаясь к горячему телу любимого в нежном объятии, одновременно с этим чувствуя, как от контакта с его кожей по её собственной пробегают мурашки, — я люблю тебя, — оставила мягкий поцелуй на лбу, зарылась руками в непослушные чёрные волосы, — и благодарна тебе. Пусть Тобираме и повезло обручиться со мной первым, а также стать первым и здесь, — тихий смешок Сенджу заставил и саму Минори улыбнуться, — пусть наши традиции не предусматривают выход замуж за обоих мужчин одновременно, ровно как и одновременную помолвку с ними же... Я завтра же буду разговаривать с Хаширамой, — после этих слов в спальне девушки напряжение словно возросло в несколько раз. — Я не собираюсь брать кого-то одного из вас в мужья, а второго оставлять где-то на задворках.       — Старейшины будут счастливы, — усмехнулся Тобирама, расслабляясь окончательно.       — Особенно старейшины из Сенджу, — хмыкнул Мадара, утыкаясь носом в ложбинку между шеей и ключицей девушки. Она бережно пригладила его волосы, оставляя очередной поцелуй у виска.       — Не переживайте, — широко и нежно улыбнулась Минори, обращая взгляд уже на Тобираму и проводя ладонью по его щеке. — Я вас защищу. А теперь... — она моргнула, и за секунду из её взгляда пропали все переживания, уступая место вернувшемуся на своё законное место желанию обоих мужчин. — Я хочу поцеловать вас обоих. Идите сюда, — прошептала девушка, отползая подальше на кровать и утягивая за собой мужчин, хищно ухмыляясь и замечая предвкушающие улыбки на лицах возлюбленных.       От этого зрелища, от того, как мужчины едва ли не накрыли её собой, Минори снова почувствовала, как её накрывает сладкое возбуждение напополам с любовью, а все тревоги отступают прочь, во тьму, где им самое место. В её небольшой спальне теперь осталась лишь сама девушка и люди, за которыми она бы последовала куда угодно — хоть прочь из деревни, хоть в самый ад, хоть в ту же тьму без возможности выйти обратно к свету. Минори и саму немного пугала эта любовь, что граничила в ней рядом с какой-то одержимостью, но за свою недолгую жизнь она уже потеряла слишком многих, чтобы очередь дошла до Тобирамы или Мадары. Или, что более ужасно, до них обоих.       Первым к её губам приник Тобирама, судорожно выдыхая в поцелуй, когда девушка провела ладонью по его шее и повела руку ниже, немного оцарапывая торс, поглаживая мужской пресс и с удовольствием отмечая, как тот подрагивает, а сам мужчина глухо постанывает и словно шепчет её имя, как в лихорадке. Минори ухмыльнулась, прижимая мужчину к себе ближе за шею и полностью растворяясь в его нежных поцелуях, которыми он покрывал всё её лицо и особенно пухлые губы; тихонько вскрикнула, почувствовав, как её сосок сжал в мозолистых пальцах Мадара, затем накрывая его губами. Оба мужчины прижались к ней до невозможности близко, и девушке подумалось, что такое вынести просто невозможно, не тронувшись рассудком.       — Не увлекайся, — прохрипел где-то рядом Мадара, от одного звука голоса которого у Минори задрожали ноги. — Ты ведь знаешь, что я не люблю ждать.       Свободная рука Учихи накрыла её бедро, сжала нежную кожу и провела вверх, до живота. Минори всхлипнула, чуть поддалась телом вверх, навстречу прикосновениям возлюбленного, откинула голову на подушки, давая затем и Тобираме доступ к своей шее. Ей хотелось всего и сразу, и она искренне не знала, куда ей податься.       Горячие губы Мадары накрыли её собственные, а влажные поцелуи Тобирамы прошлись дорожкой от шеи до груди. В какой-то момент Минори перестала понимать, где чьи руки, а ещё позже — где чьи губы, и почувствовала, как от безумного желания у неё начинает кружиться голова. Но она даже не могла ничего сказать или прошептать — сбившееся дыхание и поочередные поцелуи возлюбленных не позволяли ей этого.       «Что же будет, когда Тобирама... А затем и Мадара...» — пронеслось в мыслях Минори, и она густо покраснела, стоило ей только представить это. От нетерпения и любопытства девушку распирало чуть ли не сильнее, чем от возбуждения, но она не хотела торопить события.       Тем более, что мужчины так расслабились и полностью отдались обуявшей их страсти.       Она боялась снова почувствовать, как кому-то из них становится некомфортно, больше всего на свете.       Но мужчины действительно расслабились и полностью потеряли себя в охвативших их чувствах. Близость Минори вновь действовала на них, как гипноз, как алкоголь, как сильнейший из наркотиков. Она заставляла их забывать всё, что происходит вокруг, все препоны и ссоры и отдаваться только одной страсти.       Только Минори сейчас была для них значима. Ни старейшины, ни деревня, ни Хаширама. Только их любовница, любовь, высекающая между тремя людьми искры, и бешеная, нечеловеческая страсть.       Тобирама исследовал губами и языком точеную, длинную шею девушки медленно, скрупулезно, миллиметр за миллиметром. Каждую жилку, каждый изгиб, словно бы запоминая, где что находится в его новых владениях. Его сверху и немного сбоку теснил Мадара, страстно прижавшийся к Минори в диком поцелуе, стараясь прижаться так же и телом, и Сенджу охотно поддавался Учихе, соскальзывая влажной дорожкой с шеи на ключицы, а с неё на небольшого размера груди женщины. Он сжал их крепкими, мозолистыми руками, снова как будто с научным интересом: насколько они упругие, какие они наощупь, как Минори отреагирует на прикосновения к соску пальцами? А языком? Сам того не замечая, Тобирама сводил её с ума, заставляя метаться на мягком покрывале, параллельно отвечая языку Мадары в его бешеном танце, развернувшемся в её рту.       В своём изучении тела будущей жены (и вообще первого женского тела, попавшего под его столь пристальное внимание) Тобирама опустился по её плоскому, рельефному животу к самому заманчивому и для него запретному. Сенджу даже несколько зарделся, вспомнив вдруг, что именно сейчас будет делать он с тем местом, на которое он сейчас смотрел в замешательстве и вожделении. Он жаждал девушку. Жаждал до мокрой от пота спины, до дрожи, до пересохших губ.       — Минори, — только проронил он, приникая этими губами между её широко раздвинутых ног, впиваясь в неё так, как умел, как представлял: сумбурно, неловко, страстно. — Я люблю тебя. Люблю, — и снова опускался книзу, подхватив полные бёдра девушки.       Минори изогнулась дугой, застонав протяжно в поцелуй Мадары и, оторвавшись от него, опустила взгляд к снежной макушке, усердно работающей между её стройных ног. Она положила ладонь на волосы Тобирамы, растормошила их, то прижимая лицом крепче, ближе к своему возбуждению, то отстраняя, чтобы заглянуть в раскрасневшееся, красивое лицо мужчины, и стонала, делая это так громко и откровенно, что Учиха, бывший рядом и не отнимавший от любимой губы, невольно возбуждался ещё сильнее.       Не выдержав, Минори потянула Сенджу за волосы к себе и всю свою бешеную страсть выплеснула в поцелуй, с которым она вторглась в его припухший от усердной работы рот. От Тобирамы пахло каким-то невыразимым запахом возбуждения девушки и его собственным ароматом чего-то свежего и сильного, от которого Минори приходила в невыносимое исступление, чуть ли не кусая Сенджу, прямо не вынимая из него языка. Мадара, с восхищением во все глаза смотрящий за этим восхитительным действием, не побрезговал присоединиться к этому бушующему кипению чувств, протянув губы сначала к щеке Минори, уткнувшись также в щеку Тобирамы. Влажный, горячий, как похоть, язык женщины потянулся навстречу Учихи, утягивая за собой также и язык Сенджу, не желающего расставаться с обжигающим теплом, которое она давала ему. Так они и встретились втроём в едином поцелуе, затянувшем их всех троих в пучину чего-то до одури возбуждающего, ненормального и от этого ещё более желанного. Минори целовала то одного мужчину, то другого, и те с готовностью, прикрыв в истоме глаза, отвечали ей тем же, тяжело дыша и совершенно не соображая ни что они делают, ни с кем целуются, ни кого конкретно хотят. Желание накрыло их с головой, отключая рассудок каждого из них.       Первая от сумасшедшего танца отключилась Минори, взглянув затуманенным взором на своих любимых, и поначалу даже подумала, что ей чудится. Тобирама и Мадара прямо перед ней, прикрыв от удовольствия глаза, сладко целовались, поглаживая одной рукой саму девушку, а другой — друг друга.       Затем осознал, что чего-то не хватает самый рассудительный — Тобирама. Он отклонился от Учихи, вперив в него растерянный взгляд, а затем, встретив со стороны Мадары почти точно такой же, в ту же секунду прыснул со смеху. Мадара рассмеялся — как умел только он, от всей груди и с большим жаром.       — Теперь только попробуйте поссориться из-за меня, — засмеялась также Минори, с наслаждением переводя взгляд с одного мужчины на другого. — Иначе припомню, какую глубокую, нестерпимую ревность мне пришлось сейчас пережить.       Мадара ко всеобщему удивлению покраснел густыми пятнами, стараясь спрятать это за улыбкой:       — Эй, Тобирама. Ни слова Хашираме, понял?       Сенджу на это только ухмыльнулся, обнажив ряд белых зубов, и немного привстал, располагаясь поудобнее между раздвинутых ног Минори, окончательно сдвигая Мадару к подушкам.       — Тогда с тебя должок, — протянул он своим низким голосом. — Подержи её. Ты же не против, дорогая, чтобы он побыл рядом, м? — прошептал Тобирама, притягивая Минори ближе к лицу и нежно целуя её. Его возбуждение ничуть не приуменьшилось от поцелуя с Учихой, а напротив, только безвозвратно крепло и было совершенно готово, словно противоестественные касания мужчины, да ещё и не самого его любимого, завели помутненный рассудок Сенджу ещё больше.       Мадара, вполне смирившийся со своей участью, для вида цыкнул языком, но покорно расположился ягодицами на подушках, придвинув своими бёдрами бёдра Минори ближе к члену Тобирамы. Сам он вплотную прижался к её гладкой спине своей широкой, крепкой грудью и, схватив её под коленями, потянул их на себя, открывая другому мужчине полный обзор и простор для действий. Губами же он вновь покрывал шею Минори яростными укусами-поцелуями, оставляя мучительно ноющие следы на коже, и поглядывал полуприкрытыми от блаженства глазами на член Тобирамы. Ему не было ни противно, ни больно, не обидно, к его же удивлению. Единственными мыслями Мадары были: «Да, сделай это. Сейчас тебе будет хорошо, милая. Ты дрожишь, как осиновый лист, но я держу тебя, я рядом, всё хорошо. Он болван, но не сделает тебе плохо. Он любит тебя. И я. И я тебя люблю».       Минори, с глухим стоном чувствуя, как член Тобирамы медленно, с той самой учёной методичностью, миллиметр за миллиметром, входит в её пылающее и истекающее смазкой лоно, прекрасно слышала эти слова, потому что Мадара до такой степени забылся в бушующих в его голове чувствах, перепутавших в ней всё до последней мысли, что произнёс всё вслух. Но так было ещё лучше, ещё легче, потому она как бы с благодарностью потянулась к нему губами, и тот встретил их своими в отчаянном поцелуе.       Тобирама медленно брал её, прислушиваясь к своим ощущениям, прикрыв алые глаза, взглядывал на любовницу, читал по её лицу её реакцию, корректируя темп и силу, с которой он толкался в неё. Все должно было быть идеально. Он до жути боялся причинить Минори боль в её первый раз. И в то же время с мучительной досадой размышлял, ускоряя темп и медленно вводя свой ствол в неё на всю длину, чего ещё не делал: «А долго ли я сам, чёрт возьми, протяну?!».       «Безумие... Мы все безумны... Деревня, клан, старейшины, Хаширама... Но не всё ли равно теперь?» — без конца проносились тем временем мысли в голове Минори каждую секунду, что продолжался этот страстный танец трёх сердец, и с каждой секундой она отчётливее понимала, что пути назад уже не будет. И осознавала — теперь действительно всё равно. Время назад на вернёшь, но даже будь у девушки такая возможность, она со стыдливым смущением понимала, что позволила бы этому произойти вновь.       То, что происходит между ними, и чему ещё суждено будет произойти за этот вечер, никого не обесчестило — ни саму Минори, ни Мадару с Тобирамой. Что может быть оскорбительного в связи между возлюбленными душами, когда всё происходит по любви и что важнее — по безусловному согласию? Как может обесчестить её тело Тобирама, столь бережно двигающийся в ней и не причиняющий ни капли боли, словно за один болезненный вздох он будет готов покарать сам себя; или, может, на это вдруг станет способен Мадара, переступивший через себя по её прихоти?       Нет. И ничего бы не изменилось, сделай они это после свадьбы.       А потому мысли о том, что им всем предстоит вытерпеть в дальнейшем, начинали отступать на задний план с каждым новым движением Тобирамы, становящимся всё увереннее и приносящим всё меньше боли. Минори не могла сдерживать собственных стонов, так и рвущихся наружу, ровно как и не могла сдерживать бесконечное желание прижать обоих мужчин настолько близко, насколько это возможно, и целовать их, целовать, целовать... Целовать, пока она не перестанет чувствовать собственных губ, пока ей не станет плохо от нехватки воздуха.       — Люблю, — сбивчиво шептала Минори, то прижимаясь горячими губами к взмокшему виску Тобирамы, то ловя яростные, но вместе с тем нежные поцелуи Мадары на шее, плечах, щеках, губах. — Люблю, люблю... Обоих люблю, — простонала девушка, выгибаясь от очередного толчка и прижимая Сенджу ближе к себе бёдрами, оттягивая руками его влажные от пота волосы и оставляя на широкой спине едва заметные царапины. — Иди сюда, — пробормотала она уже Мадаре, вцепляясь второй рукой в длинные, ставшие ещё более запутанными чёрные волосы мужчины, и впилась в его тонкие, с застывшей ухмылкой на них губы пылким поцелуем.       Она терялась в чувствах, охвативших её тело с головы до пят, и приятных ощущениях, приносимых долгожданной близостью с двумя мужчинами сразу. Ей даже не представлялось, что это может быть настолько... Настолько опьяняющим, лишающим рассудка; таким, что всё твоё естество сосредотачивается лишь на двух вещах — на том, как получить больше удовольствия, и на том, как сделать столь же приятно своему возлюбленному. И матушка, и воспитательницы, и даже отец — все в один голос твердили, что как только она станет чьей-то женой (затем это размытое «чьей-то» превратилось в «женой Тобирамы»), это станет её прямой обязанностью, даже несмотря на самочувствие и настроение. Всё, что имеет значение — это довольство мужа и, как результат, рождение здоровых наследников. И Минори, впитывая все эти наказы, думала, что скорее налетит на меч врага, чем позволит себе стать игрушкой, что будет послушно греть чужую постель. Сама мысль о столь интимной связи с человеком, где не будет места любви, а лишь сухим обязательствам, возмущала Минори до глубины души.       Так было, пока она не сблизилась с Тобирамой. Так было, пока она не познакомилась с Мадарой. И так было, пока она, наконец, не получила их обоих, одинаково любимых и что важно — одинаково любящих её, не допускающих и крупицы мысли об этих «обязательствах».       Только любовь, взаимная и всепоглощающая, и желание доставлять друг другу удовольствие, вне зависимости от возложенных на их плечи обязанностей.       Минори прикусила нижнюю губу в смущении, чувствуя, как от пришедшей внезапно на ум мысли её щеки густо покраснели.       Пусть Мадара и... Пусть Мадара определённо не позволит одному лишь Тобираме взять её, сейчас он по большей части оставался в стороне. Девушка кожей чувствовала всё ещё сидящее в Учихе напряжение, пусть его и стало гораздо меньше, чем было изначально, и ей искренне хотелось, чтобы возлюбленный расслабился окончательно. Ведь тогда... Тогда и она, и Тобирама, и сам Мадара почувствуют узы, прочно связавшие их души и сердца в одно, и больше никогда тень сомнений не проскользнёт между ними.       И у неё была идея, как это сделать. Так, чтобы Тобираме не пришлось отвлекаться от неё — а этого Минори безумно не хотелось.       «Всё пройдёт хорошо, — успокаивала себя девушка, чуть приподнимаясь навстречу Сенджу и встречая его удивлённый и вместе затуманенный возбуждением взгляд алых глаз. — Здесь, с ними, мне нечего бояться, нечего смущаться. Я доверяю им, а они — мне. Только это и важно».       — Тобирама, — охрипшим от стонов голосом позвала возлюбленного Минори, и он остановился, словно сделал что-то не так. От досады, что удовольствие вдруг прекратилось, но вместе с тем от странного и приятного чувства наполненности — ведь занервничавший Сенджу так и не вышел из неё — девушка всхлипнула, невольно прижимаясь к нему ближе, словно умоляя, чтобы он не останавливался. — М-м... Во-первых, всё хорошо, — дрожа от возбуждения, продолжила Минори, и на губах её заиграла подбадривающая улыбка. — А во-вторых, пожалуйста, позволь мне перевернуться. Я хочу... Хочу кое-что сделать, — она посмотрела на Мадару, что тоже замер, несколько напряжённо глядя то на Тобираму, то на саму Минори. — Всё в порядке, — поспешила успокоить обоих мужчин она, не переставая улыбаться от развернувшейся перед ней картины. — Пожалуйста, просто расслабьтесь и позвольте и мне немного поучаствовать, — закончила Минори с заговорщической ухмылкой, украсившей её губы.       В подтверждение своим словам девушка поцеловала сначала одного мужчину, а затем второго, и они действительно расслабились, позволяя ей делать всё, что та только пожелает. А Минори, чувствуя странно растекающееся по её телу возбуждение от того, как безоговорочно Тобирама и Мадара доверяют ей, как легко успокаиваются, стоит ей попросить, осторожно перевернулась на живот, оказываясь нависшей сверху над чуть сползшим вниз на подушках Учихой. Его волосы рассыпались по постели, словно второе покрывало, и Минори не удержалась от того, чтобы провести по ним ладонью, зарываясь пальцами и бережно оттягивая.       — А теперь расслабься, — с предвкушающей и несколько смущённой улыбкой произнесла девушка, мягко целуя Мадару в губы и с каждым новым поцелуем сползая по его телу всё ниже, пока не оказалась прямо над его внушительным и требующим внимания возбуждением, истекающим смазкой и чуть подрагивающим от горячего дыхания девушки, опалившего собой нежную кожу, — и помни, что я люблю тебя, — прошептала девушка, оставляя мимолётный поцелуй на бедре мужчины, что не отрывал от неё заинтересованного и удивлённого взгляда. — И, Тобирама, — обратилась уже к Сенджу Минори, ложась так, чтобы мужчине было удобнее продолжить, и случайно — а может, и не совсем — упираясь возлюбленному в пах ягодицами, — ты можешь продолжить, — с хищной улыбкой закончила она.       Позади раздался низкий стон Тобирамы, отозвавшийся в Минори пробежавшимися по загривку мурашками, а затем мужчина, огладив дрожащей ладонью спину девушки и найдя место в её длинных волосах, буквально вцепился в них, одновременно с этим войдя в возлюбленную. Минори тихо застонала, желая поберечь голос, что пригодится ей завтра на важном разговоре, и, прошептав «Да, вот так», снова обратила всё внимание своего ускользающего из реальности от приятных ощущений разума на Мадару.       Она сглотнула, облизнула внезапно пересохшие губы. Минори слышала и знала, как это делается, но всё сейчас происходящее было для девушки в новинку, а потому она искренне боялась, что сделает возлюбленному больно или неприятно. И всё же, собрав всю свою волю в кулак, сосредотачиваясь лишь на своей любви и желании доставить Учихе столь же много удовольствия, сколько и он ей, Минори, чуть сжав простынь одной рукой, второй коснулась члена мужчины, почти сразу отмечая, насколько он горячий и приятный на ощупь. Она несколько провела вверх и вниз по стволу, чувствуя каждую вену и нарастающее с каждой секундой желание повторить свой путь языком и губами. По реакции Мадары, что сдавленно стонал сквозь сжатые губы, чуть откинув голову на подушки, Минори поняла, что от этого возлюбленному действительно станет ещё приятнее — всё, как она слышала. Окончательно отметая любые сомнения и наполняясь уверенностью (а вместе с тем теряя голову всё сильнее от движений Тобирамы и его поцелуев-укусов, которыми он проходился от её шеи до спины), Минори осторожно приблизилась и провела языком по влажной от смазки головке и ниже, действительно повторяя ранний путь своей руки и почти сразу выбивая из Мадары новый стон — глубокий, больше походящий на рык и тем самым дарующий девушке больше стимула продолжать. Минори обхватила губами головку и сделала несколько движений языком по ней, после чего опустила голову ниже по стволу, обводя языком, как ей и хотелось, каждую венку и одновременно с этим невольно простонав от нового, особенно глубокого движения Тобирамы. Мадара, определённо почувствовав это, и сам застонал громче, и Минори почувствовала, как он двинул бёдрами навстречу её рту, так и прося, умоляя, чтобы девушка не останавливалась.       А Минори, распробовав — она усмехнулась этой игре слов — и самого Мадару, и процесс, останавливаться действительно не собиралась.       Какое-то совершенно удивительное, странное и безумное действие сейчас происходило на глазах у Мадары, и мужчина, хоть и ощущал на себе некую вину за то, что отбирает внимание Минори у Тобирамы, ни на секунду не задумался о том, чтобы остановить происходящее. Он упивался моментом сполна, откинув голову назад и позволив шикарной черной гриве рассыпаться по подушке, полностью расслабившись. Отдав девушке полный контроль над ситуацией и собой, Мадара, привстав на локтях, заглядывал в глаза Минори, зажмуренные от старания и той палитры ощущений, которую дарил ей Сенджу, и усмехался, ощерив ряд зубов. Пусть их первый раз был далеко не таким, какой хотел бы видеть Учиха, но всё же он был более чем счастлив. Вокруг не было ни врагов, ни соперников, и даже бросая скорые взгляды на вспотевшего и тяжело дышащего Тобираму, рельефное тело которого, переливаясь узорами мускулов, сверкало и блестело в такт его мощным, крепким толчкам, он не ощущал ни раздражения, ни даже зависти. Собственно говоря, он мог бы сейчас даже поспорить с Сенджу о том, кто в данный момент получает удовольствия больше — он, входя в Минори сзади, в самый эпицентр её возбуждения, или Мадара, которому девушка дарит всё своё внимание, исследуя твердый, как камень, ствол языком и губами.       И он понятия не имел, кто выиграл бы такой спор.       Это было похоже на пытку — на сладкую, тягучую, как горячая патока, растекающуюся по телу в томной, теплой, согревающей неге, но парализующую, лишающую свободы действий. Мадара знал, что не может (хотя и очень хочет) собрать длинные волосы Минори в хвост и, сжав его, банально трахнуть её в рот, удовлетворив всю бушующую в нем неудержимую похоть. Нет, с ней сейчас ему точно не хотелось быть эгоистичным животным, думающим только о собственном удовольствии. Да и к чему ему было портить столь прекрасный момент такими грубостями? Быть может, для них ещё придет время. Сейчас Мадаре не хватало только разве что довольно урчать, закатывая глаза, пока между его раздвинутых ног любимая девушка, подталкиваемая движениями бёдер Тобирамы, самостоятельно усиленно насаживалась на его мощное возбуждение ртом в пылких, неопытных попытках заглотить его как можно глубже. Мадара ещё шире растянул губы в усмешке: «Она словно бы слышит каждую мою мысль. Невероятная девушка! Я обязательно... Защищу её. От всего и ото всех. От Хаширамы, старейшин, любого из шиноби. Я никому и никогда не отдам её. Мы... мы не отдадим».       И словно вторя его мыслям, Тобирама невольно, нежно вталкиваясь членом в горячее, пульсирующее лоно Минори, на грани сознания думал о том же самом. Насколько можно было думать о чем-то конкретном, Сенджу размышлял о том, какой тяжелый выбор сделала возлюбленная, отказавшись от своей судьбы и предложив им обоим, наперекор всем и всему, иной путь, который до них не проходил ещё никто. Эта удивительная искренность и всесокрушающая, отважная любовь настолько трогали Тобираму (и Мадару, безусловно тоже; настолько, что тот согласился любить Минори вместе с «беловолосым болваном из Сенджу»), что тот едва себя от совсем уж глупых, нежных слов.       На которые та в любом случае не ответила бы из-за занятого довольно важным делом рта.       Все чувства до единого — и щемящая сердце нежность, и безумная радость, и сильнейшее возбуждение, переходящее в неутомимое желание, и, конечно, похоть, желание обладать, получать и давать наслаждение; всё это связалось внутри Тобирамы в пылающий ярким, обжигающим светом узел, сосредоточенный в нижней части живота. И он не собирался сдерживать его, даже мысли такой не было. Когда удовольствие и вместе с ним напряжение достигли пика, заставив его тело часто подрагивать, мужчина прижался к спине Минори всем своим телом, обняв шею девушки крепкой рукой, а после, забившись в судороге, изошёлся диким, рычащим стоном, огласившим, наверное, весь дом. Горячая, вмиг сделавшаяся холодной, обильная струя ударила Минори на ягодицы и спину, разливаясь будоражащим до мурашек холодком. Тобирама, отерев пот со лба, завалился на бок и, мелко дрожа и сжимая и разжимая судорожно кулаки, стал молча смотреть на уткнувшуюся в пах Мадаре Минори, наблюдая за её действиями из-под прикрытых век.       Никаких мыслей: ни разумных, ни подсознательных. Весь его рассудок был чист, как белый лист. Только грохот бьющегося в груди сердца и капельки пота, стекающие по спине на смятое постельное белье. Глухие стоны Мадары, толкающегося навстречу податливым губам Минори, и совершенно развратные, неприличные, пошлые чавкающие звуки, издаваемые этими губами, скользящими по крепкому стволу Учихи. Бедняга настолько вымотался, что ему оставалось только смотреть.       И смотреть было на что. Увидев, что Тобирама всё, Мадара нежно отстранил от своей плоти припухшие от поцелуев и минета губы Минори и, легко поцеловав их, прошептал:       — Кажется, теперь моя очередь. Я прав, Тобирама? — он с довольной улыбкой бросил мимолётный взгляд на взмокшего, тяжело дышащего и страшно довольного Сенджу, который даже ответить ему не смог, или просто не услышал его слова. — Думаю, наш друг нам сейчас не ответит. Какая досада. Ну что, ты не возражаешь, дорогая? — он нежно провел кончиками пальцев по её щеке, наслаждаясь тем, насколько её кожа нежная.       Минори, конечно, и не думала возражать, хоть и сама неслабо притомилась от бешеного родео между двумя сильными, с трудом сдерживающими свою необузданную страсть, мужчинами. Но отказывать такому предложению было бы неоправданной глупостью, да и силы у неё ещё остались. Как и у Мадары, а потому, получив утвердительный ответ в виде уверенного кивка, он, подхватив её мощными, явно не терпящими никакого сопротивления, ручищами за талию, потянул девушку на себя, усаживая её бедрами на свои бёдра. Головка его члена тотчас же, пройдясь всей своей крепкой длиной вдоль её лона, уперлась в самое возбуждение Минори, выжав из неё слабый, измученный стон. «Наконец-то! — с восторгом подумал Мадара, замычав от предвкушению. — Это — мой стон. Теперь я делаю ей хорошо. Клянусь богами, я выжму все её стоны, до последнего!».       И, прикусив собственную губу до крови, Учиха решительно двинул бёдрами, толкнувшись стволом в самую кипящую сердцевину. Он и представить себе не мог, что это будет настолько хорошо, настолько восхитительно. Даже в самых смелых мечтах он не думал, что это сорвет ему крышу до такой степени, что он, отбросив все, о чем помнил, пока Минори делала ему минет, забудется в собственных эмоциях и начнет брать девушку так, как само подсказывало его тело и тело девушки – то есть быстро, жестко, широко размахивая бедрами, не оставляя в покое её губ и терзая их нескончаемыми поцелуями.       А Тобирама, не произнося ни звука, лежа рядом на боку и подложив под голову руку, не скрывая улыбки смотрел на то, что делали любовники с явным удовлетворением. Его уже перестало удивлять то, что он совсем не ревнует. Напротив, ему это зрелище доставляло удовольствие, как и сладкие стоны, которые то и дело роняла Минори, закатывавшая глаза и бормотавшая то имя Учихи, то (видимо, окончательно забывшись) его собственное, Тобирамы, имя. Его даже несколько возбуждало это, и, прикрыв глаза в сладостной истоме, Сенджу даже задумался, стоит ли ему чуть позже, подкопив силы, вновь присоединиться к этому празднику плотских утех, оттеснив и заменив неутомимого Мадару, или всё же оставить заново растущее пониже живота напряжение до следующего раза.       Он смотрел на них, улыбался, чувствовал, что безумно счастлив, и никак не мог решить, что выбрать.       А Минори в самом деле окончательно потерялась в своих чувствах и особенно всепоглощающем удовольствии, что доставлял ей сжимающий возлюбленную в своих стальных, но при этом удивительно нежных объятиях Мадара, ни на секунду не перестававший двигаться в девушке и срывающий с неё всё новые и новые стоны, что превращались в хрипы, терзающие её пересохшее горло.       Мадара был безжалостным — и в бою, и в любви. Но Минори даже не собиралась жаловаться, ведь именно этому мужчине она отдала своё сердце в горячие годы своей юности, даже когда их разделяла не прекращавшаяся война. И будь у неё возможность вернуться в те времена и зарубить свои ещё не настолько сильные к нему чувства, она бы никогда этого не сделала. Ровно как и не отвернулась бы от помолвки с Тобирамой, пусть та и принесла Минори немало проблем. Но её чувства к обоим этим удивительным мужчинам никогда не доставляли девушке хлопот — в них она черпала силу, что делает до сих пор. И она знала — всё это, до самой последней капли, взаимно.       Не зная, куда себя деть от нахлынувшей щемящей нежности и любви, что горели в ней ярчайшим пламенем, Минори прижалась ближе к Мадаре, полностью накрывая своим стройным станом его широкое, мускулистое, поджарое тело, горячее и липкое от пота и возбуждения, что овладело разумом мужчины окончательно, и накрыла губы Учихи своими в мягком и тягучем, безумно контрастирующим с его толчками, выбивающими из девушки дух, поцелуем. Она почти сразу же улыбнулась, хмыкнув в губы Мадары, почувствовав, как тот вцепился в неё, будто от этого поцелуя могла зависеть его жизнь.       «Я понимаю, — думала Минори, проводя дрожащими руками по телу возлюбленного, оглаживая его крепкие плечи и руки, которыми он удивительно бережно держал её за бёдра и талию. — Я чувствую всё то же самое».       Весь её мир будто сузился до одного-единственного желания целовать припухшие и искусанные им самим губы Мадары, обнимать его так сильно, что на теле Учихи вполне могли бы остаться синяки, и бесконечно и беспорядочно шептать о своих бешеных, необъятных чувствах. И Минори не отказывала себе ни в первом, ни во втором, ни даже в третьем, пока поначалу неосознанно, а затем и в чистом разуме сама насаживалась на возлюбленного, не желая терять этого восхитительного чувства наполненности и двигаясь с ним в одном темпе — дико, быстро, ловя его низкие, грудные стоны, и теряя от этого последние капли самообладания.       С Мадарой нельзя было иначе.       И, к сожалению, дольше — тоже. Тело Минори, всё ещё неподготовленное и за раз принявшее в себя столько удовольствия сначала от Тобирамы, а затем и от Мадары, и её разум, менее чем за час испытавший столько чувств и эмоций, сплошь и рядом прекрасных (и даже нотка горечи не смогла этого испортить), а также само присутствие рядом сразу обоих возлюбленных, дарящее непередаваемое никакими словами успокоение и расслабление — всё это смешивалось в один большой и тугой клубок, чтобы затем, в момент, когда Мадара особенно глубоко и приятно толкнулся в неё, одновременно с этим сжав зубы на нежной коже шеи Минори, всё резко и обезоруживающе распуталось, вырывая из девушки один громкий стон за другим. Она даже не знала, что способна издавать такие звуки, и Минори, сжав бёдра, изогнулась в объятиях Учихи и закусила губу, глуша в себе новую порцию стонов. Ей показалось, что на какое-то мгновение всё пропало — звуки, ощущения тёплой кожи под руками, непрекращающиеся и уносящие её ещё выше в пике удовольствия движения Мадары внутри — всё это исчезло, оставляя лишь горячими волнами разносящееся по её телу вместо крови удовольствие, захлестнувшее разум девушки, расщепившее его до мельчайших крупиц, а затем собравшее заново. Она вжалась в возлюбленного всем телом, терлась об него и не переставала что-то отчаянно и глупо шептать, словно это была жизненная необходимость, и как будто даже не замечала, что и сам Мадара ходил по тонкой грани, которую в какой-то момент пересёк, с глухим рыком выйдя из девушки и прижав её к себе ещё ближе. Учиху трясло, как в лихорадке, а Минори поймала себя на мысли, что от этого зрелища всё одолевающие её чувства только обостряются.       «Хотела бы я видеть и Тобираму в этот момент,» — с сожалением подумала она.       А затем всё закончилось, и от бешеного удовольствия осталось лишь гулко бьющееся сердце — Минори даже не поняла, её это было или же Мадары — сбившееся дыхание и приятная расслабленность по всему телу, по которому невесомо гуляли пальцы Учихи, вырисовывая на взмокшей спине девушки одни только ему известные узоры и заставляя её вздрагивать, тихонько постанывая, а кожу покрываться мурашками.       Мадара отчаянно не хотел, чтобы все заканчивалось так, по его мнению, быстро, но таков был порядок вещей. Он тяжело, рвано, хрипло дышал и, соскользнув чуть вправо, упал плечом на плечо девушки, обняв её левой рукой и уткнувшись носом в шею. Учиха чувствовал, как она без разбору гладит все, что ей попадется под руку - взмокшую спину и шею Мадары, его растрепавшуюся черную гриву. Запускает в неё тонкие пальцы и накручивает волосы на них, наслаждаясь их мягкостью. Наконец, со счастливой улыбкой Мадара ощущает её губы на своем виске, тянется за её поцелуем и приникает к ней своими губами, увлекая в до гулко бьющегося в висках сердца нежный, счастливый поцелуй, едва не смеясь сквозь него.       Он ещё никогда не был так счастлив, как в этот день. Как и Тобирама. Он тихо улыбался, подперев голову левой рукой и наблюдая за тем, как Минори и Мадара милуются, забыв о всем вокруг. На сердце у него было тепло и спокойно. Все тревоги, опасения и, тем более, ревность давным-давно улетучились, испарились, как роса на солнце. Какая тут могла быть ревность, когда тяжело дышащая, ещё не до конца оправившаяся от сильного оргазма Минори, оторвавшись от такого же счастливого, как и она, Мадары и приникла губами уже к нему, Тобираме, словно говоря: «Думал, я забыла про тебя? Дурачок, я люблю вас обоих одинаково». И Сенджу верил ей, дарил ответные ласки, нежно, осторожно, будто боясь, что она вместе с мечтой, связавшей их троих, от любого движения может рассыпаться, гладил по щеке и тонкой, пылающей румянцем шее. Он глядел на Мадару и находил в его темных, как угли, глазах ту же щемящую радость и удовольствие, которые испытывал сам. Тобирама целовал Минори, прикрыв глаза и лаская рукой её стройный стан, то и дело находя на нем грубоватую, большую руку Учихи, думал вполне осознанно, что настолько счастлив и настолько любит их двоих, что не откажется поцеловать этого «черноволосого болвана» ещё раз, на сей раз сознательно и с большим наслаждением.       Он и сам не знал, зачем, но отчего-то ужасно этого хотел.       Конечно, он этого так и не сделал и, едва губы Минори оторвались от его губ, и его взгляд и взгляд Учихи встретились, Тобирама чуть стыдливо опустил глаза и проглотил это странное, внезапно возникшее в нем желание. «До следующего раза, — успокаивал он себя. — В конце концов, мы теперь все втроём любовники. Все втроём любим друг друга».       Эта мысль была абсолютно честной, но Сенджу с трудом ей верил. «Мы, все трое… Любим друг друга. Разве такое возможно?»       — Разве такое возможно? — вдруг заговорила Минори, откинувшись на влажные от пота подушки и обеими руками бродя беспорядочно по крепким, подтянутым телам своих мужчин: то по рельефному прессу Мадары, его широкой груди, то по мускулистым, мощным рукам Тобирамы, его шее, нежной с красной полосой щеке. — Возможно, чтобы человек был настолько счастлив, как я сейчас?       Не удержавшись, она засмеялась, и из её зеленых глаз полились чистые слёзы. Мадара широко и счастливо улыбался, целуя возлюбленную в висок, а Тобирама, замерев от того, насколько удивительно совпали их мысли, вдруг успокоено прикрыл глаза, усмехнувшись, и с облегченным вздохом проронил:       — Возможно, любимая, — он, улыбаясь, весомо взглянул на Мадару и, протянув к нему руку, взял в неё ладонь и почувствовал, как его сердце пропустило удар, едва он ощутил, как ладонь Учихи сжалась в ответ. — Возможно всё.