Bonetrousled

— Папирус! — писклявый голос Голубики заставил человека невольно открыть глаза. — Ты закончил отчёт за месяц? Юноша лениво зевнул и нехотя поднялся со стула. Бланк с жирным заголовком «Отчёт в Королевскую канцелярию Подземелья за первый квартал 202X года» по-прежнему лежал на столе нетронутый. Минувшим утром у горе-пограничника возникала мысль спрятать его в тумбочке до поры до времени, но затем быстро испарилась — прятать что-либо от сводного брата Папирус посчитал делом заведомо бесполезным, особенно если это касалось работы. Когда Голубика показался в дверях сторожки, оставалось только защищаться. — Чё как, бро? — игривый настрой, словно щит, приготовился принимать на себя стрелы ребяческой злости. Мальчишка упёр руки в боки, видимо, искренне веря, что смотрится устрашающе. На лице Папируса появилась едва заметная ухмылка. В этой позе, да ещё и в бело-голубой пластмассовой броне из магазина игрушек, его сводный брат смотрелся вдвойне комично. — Ты знаешь «чё как», — заголосил Голубика, — прошло уже две недели, а мы до сих пор не отправили отчёт королеве! Даже бланки не заполнили. Из-за тебя и твоей лени. Наивная вера, что Ториэль Дриимурр лично читает все эти отчёты, умиляла. Юноша в момент передумал обрушивать на младшего братца артиллерию из искромётных шуток вперемешку с неуместными отсылками — трёх вполне достаточно. Сигарета в зубах, огонь зажигалки, первое облако дыма и ехидная улыбка — теперь старший был полностью готов к ответному удару. — А куда нам торопиться? Сегодня же первый выходной за вечность. Ты лучше посмотри, какой чудесный на улице день: цветение цветов, птички поют. Самое прекрасное время для детишек, вроде тебя, чтобы погулять в саду. Беги, наслаждайся юностью, а я ещё посплю. Эх, старость — не радость. — Чтоб тебя, Папирус! Мы должны были отправить его ещё позавчера! Ты хоть понимаешь, что теперь с нами сделает Альфис?! — Дай угадаю. Пересчитает косточки? — усмехнулся он и сделал новый затяг. — Ещё как, и… Погоди-ка! Ты опять за своё?! — только не успев отчитать брата за каламбуры, Голубика принюхался и почувствовал едкий запах табака. — Кхе-кхе, и бросай курить наконец! Будь у меня твой нос, давно отсох бы! — Да ладно тебе! Ты просто не понимаешь всю философию процесса. Как говорится, если есть в кармане пачка сигарет… — Папирус, я серьёзно! Когда ты наконец возьмёшься за ум и поймёшь, что от нас с тобой зависит безопасность всей страны? — младшего переполнял гнев, пронзительный вопль переходил в писк. — Пока ты тут дурачком прикидываешься, люди на Поверхности строят коварные планы вторжения и засылают к нам шпионов! Наш долг — изловить и допросить каждого. — Откуда такая уверенность? Ты хоть одного видел? — Папирус едва сдерживался, чтобы не рассмеяться. — Ну кроме меня, конечно же. Голубика хотел было возразить, но едва открыл рот, призадумался: а ведь правду говорит. Сколько ночей напролёт ни дежурил, людей, помимо сводного оболтуса, не встречал. Если бы кто-то из узурпаторов проскользнул мимо, капитан Альфис сама вычислила и разрубила бы их надвое ещё на подходе к Хотленду, а вся стража в тот же день получила бы втык. Одного довода хватило, чтобы эмоции уступили здравому смыслу. Но настоящего пограничника не проведёшь. — Ты мне зубы не заговаривай! Так что там насчёт отчёта, м? Ты заполнишь его сам, или мне стражников позвать, чтобы они тебя заставили? И он действительно мог. Несмотря на юный возраст, Санс водил дружбу с собаками из сноудинского караула и даже как-то во время каникул целый месяц стажировался у Догго в будке. Не то чтобы Папирус боялся собачьего гнева, или даже гнева Альфис, но всё-таки уступил младшему, пока того с новым притоком злости не унесло на реактивной тяге на Поверхность. — Хорошо-хорошо, — человек демонстративно медленно поднял руки вверх, — не впадай в дикость. Сам заполню, сам отнесу. Как говорят там, наверху, можешь на меня положиться, партнёр. Говорят или не говорят — какая разница? Никто не поднимется, не проверит, поэтому можно нафантазировать сколько душе угодно. — Ньех! С этого и нужно было начинать, — возгордился Голубика, направляясь к выходу. — И давай живее! Я вернусь и проверю. Хлопок дверью — и старший пограничник остался наедине со своими мыслями. Растянувшись на стуле, он бросил окурок в ржавое железное ведро и, закинув руку за голову задумался: «Шутки шутками, но братан прав: чем дольше тянуть с бумажками, тем больнее потом прилетит по репе». Тяжело вздохнув, Папирус положил лист перед собой и засел на полчаса-час, сочинял подвиги. С тех пор как он сам, будучи ребёнком, упал в Подземелье, незваные гости из людского мира в Сноудине не объявлялись. Пришлось выдумывать, писать фальшивые анкеты и рисовать фотороботы по собственному образу и подобию — что угодно, лишь бы бюрократы поверили. Разумеется, рисунками дело не ограничивалось. Нужно было придумать, куда упавшие люди потом делись, поэтому кто-то скрылся в лесах и попался чудищам; кто-то использовал магию и сбежал обратно на Поверхность, а кого-то случайно дезинтегрировали Расщипителем Душ — несуществующим экспериментальным и, несомненно, самым передовым устройством прямиком из Королевской лаборатории. Само собой, до такой фантастики доходило нечасто — быстро раскусят. В прошлом квартале историю про старика в белоснежном одеянии и с магическим посохом уже приняли с недоверием, а значит в этом предстояло как следует напрячь мозг, забыть о своём детстве среди монстров и начать думать как человек. Порывшись в тумбочке, пограничник нащупал меж исписанных ежедневников и кипы бумаг перо и запечатанную чернильницу — старомодно, но в отсутствие компьютера — царствие небесное его центральному процессору, — согласишься и на такое. Всё ещё лучше, чем писать собственной кровью. Оригинальная идея, как всегда, выходила с трудом: пришлось исписать, смять и выбросить четыре листа, прежде чем Папируса осенило. С ехидной улыбкой он уверенно зашаркал пером, представляя, как удивится его находчивости кто-то из дворцовых клерков. Юноша так увлёкся, что расписал небольшую задумку на трёх страницах, когда обычно хватало и одной с хвостиком. Как тут не похвалить себя-любимого: — Я гений! — смачно причмокнув, заключил он. Собрав бумаги в папку с грифом «Совершенно секретно» и закинув её в сумку на ремне, Папирус снял с крючка маленький медный ключик и вышел из сторожки, закрыв за собой дверь. Морозный воздух и бело-голубые лучики кристаллов, просачивающиеся через ветви и снежные шапки многовековых сосен — в такую погоду обитатели сноудинского леса никогда не оставались дома, семьями выходили на улицу. Как-никак редкий выходной, да и в этих краях выбор невелик: или благодать, или метель, в которой не видно дальше собственного носа, а лихой порыв ветра запросто может унести чьего-нибудь монстрёнка в скалистые горы Ватерфолла. По пути на почту Папирусу встретились бывший одноклассник Сноудрейк, парочка рыдающих вимсанов и чуть ли не все гвардейцы из Собачьей стражи, марширующие стройным рядом. Парень только и успевал приветствовать их: — Эй, Догамий, как дела? Как сам? Догго! И ты тут! Ох, Пёс-Поменьше, иди сюда, поглажу тебя, старик! Каждый что-то говорил или лаял, а Догамий даже остановился и попросил совета насчёт подарка для жены на на день рождения, но Папирусу было не до разговоров. Он бросался короткими фразами и, пританцовывая, шагал дальше, пока не уткнулся в деревянный указатель. Прикрытый заснеженными кустами спуск к Ледяной реке едва не ускользнул от глаз. «Экспресс-доставка. У вас посылки, у нас — носилки» — гласила рукописная каракуля перед лодкой. Всё на месте, да что-то не так: куда-то пропал Лодочник. Или Лодочница — никто в Подземелье не знал ни какого пола этот монстр, ни как он выглядит. Впрочем, почти никто и не интересовался — свою работу он выполнял прилежно и не беспокоил по пустякам. Даже к концерту посреди рейса пассажиры со временем привыкли, а звезда эстрады, оперный певец Аарон, и вовсе начал подпевать — они всегда были на одной волне. У Папируса иммунитет к плохой музыке начал вырабатываться с тех пор, как его девушка собрала в лаборатории развлекательного робота и тот провозгласил себя рэпером; по сравнению с его треками, и завывания не так уж плохи в конце концов. «Надо к ней заскочить по дороге, обещал всё-таки». Папирус хотел было припасть спиной к столбу, закурить ещё одну сигарету и подождать, но остановился на полпути — в карманах не оказалось зажигалки; видно, осталась на посту. Волей случая желание Санса исполнилось. — Один ноль в твою пользу, Голубика, — человек покачал головой; с новым порывом ветра съёжился, спрятал ладони в рукава толстовки. — Брр, до костей пробирает. Без источника тепла выдержки с трудом хватило на двадцать минут. Хотя Папирус отзывался о себе исключительно лестно и (по крайней мере на словах) претендовал на множество положительных качеств от целеустремлённости до безупречного чувства юмора, признавал, что терпение никогда не было одним из них. Лучше уж идти пешком, чем заледенеть в бездействии. Этого и на службе хватало. Делать нечего — Папирус упрятал пачку в карман, накинул капюшон и зашагал дальше через лес, к восточным пещерам. В груди таилась надежда, что ларёк Бургерпэнтса ещё не прикрыли, иначе не видать огня до самых лавовых рек. Там, где всегда сияют, словно звёзды на ночном небе, крошечные кристаллы, произрастают огромные эхо-цветы, а талая, лазурная вода светится в полумраке, каждый монстр получал возможность ненадолго забыть о тревогах повседневности, просто прилечь, где удобно, и расслабиться. В Ватерфолле селились по самым разным причинам: кто-то не выдерживал из-за жаркого и сухого климата Хотленда, у кого-то не выдерживали нервы жить в другой области Подземелья, некоторые попросту не переносили слишком яркий свет. Одна-единственная амфибия не могла отвлечься от работы в таком умиротворённом месте. Больше двух месяцев Андайн, учёная из королевских лабораторий, не покладая рук препарировала образцы неонового рогоза. У Светящегося озера она (не без помощи местных стражников) соорудила полевую лабораторию и в уединении практиковала единственную магию, неведомую большинству монстров, — научные эксперименты. Немытые колбы, разбросанные по всему столу записи результатов исследования вперемешку с томиками манги «Засохшие сады», изрезанные и так и сяк стебли рогоза — даже Напстатон «Марк II», её единственный друг и помощник, не понимал, как создательница может работать в таком бардаке. В особенно продуктивный день Андайн нашла время разложить всё по своим местам, но не прошло и недели, как манга снова перемешалась с записями и неудачными попытками нарисовать королеву Ториэль в боевой броне и с трезубцем наперевес. Однажды туда каким-то чудом затесались черновики нового сингла Напстатона; творения, требующего выдержки. — Ты уверен, что «горе» и «раздолье» рифмуются? — приподняв бровь, спросила Андайн и хотела было продолжить читать, но вытянутая, словно верёвка, стальная рука выхватила недописанный текст да так, что листок бумаги разошёлся надвое. — У тебя есть другие варианты? — обиженно бросил робот. — А то критиковать творца каждый может… — «Море», «споре», «воре», «Тори»… — «Тори»? Серьёзно? — из колонок невольно вырвался механический смешок. — Я пишу о непосильной ноше бытия, тонких гранях души монстра и нашем общем бремени, а не о твоих радужных фантазиях. Иди придумай что получше, невежда. Уклониться от прилетевшей в металлическую голову книги не позволила конструкция. Ойкнув, Напстатон с лязгом рухнул на землю. Камера души замерцала, заиграла радугой, пока не остановилась на ярко-красном; похожий оттенок приняли и глаза. Но не успел механический помощник выдать двоичным кодом трёхэтажный мат, как его сенсоры засекли стремительное приближение субъекта со знакомой сигнатурой; не монстра, но человека. Душа вмиг засветилась привычным голубым цветом, «ярость» как по щелчку сошла на нет. Гидравлика со скрипом подняла увесистое — спасибо встроенной аудиосистеме, — тело. В любой ситуации никто так не поднимал его настроение, как старший из братьев Гастер. — Наконец-то, человек, способный понять муки творчества, — Напстатон широко улыбнулся, поправил бейсболку и вытянул руку-провод на пару-тройку метров вперёд. — Как дела, Папирус? — Всё путём, — ответный брофист не заставил себя ждать. — Что, готовишь новый альбом? — А то! Ты зацени эту демку. День и ночь её ваял. В свободной руке Напстатона сверкнула свежая грампластинка и тут же легла под иголку встроенного чуть ниже груди выдвижного проигрывателя. После продолжительного свиста из плечей-динамиков заиграла гремучая смесь техно, синтипопа и экспериментального хип-хопа с крайне неразборчивым текстом — фильтры, наложенные друг на друга, и машинный голос превратили лирику в череду хаотичных звуков, идущих в такт не самому ужасному биту. С третьего раза Папирус более-менее уловил припев, но что Напстатон хотел этим сказать, так и не понял: то ли о том, какой он крутой, то ли о деградации жанра в целом. Андайн заткнула уши-плавники и зажмурилась, втихую матеря себя за то, что вообще собрала это ведро с гайками. Её трясло. Дошло бы до насильственного изъятия блока питания, окажись на пластинке больше одного трека. Какофония медленно затихала. Звон в перепонках, правда, ещё не скоро утихнет. — Вау, незамеченным точно не останешься, — Папирус покачал головой. Улыбка не сходила с его лица — искусственный интеллект по-прежнему не научился распознавать постмодернистскую иронию. — Видишь, людям нравится, — свернув аудиосистему, Напстатон нарочно медленно, чтобы смотреться круче, скрестил руки на груди и горделиво поднял подбородок. — Если так задуматься и посмотреть в будущее, однажды я стану первым автоматизированным ЭмСи там, на Поверхности. Мои грампластинки разойдутся миллиардными тиражами, моё прекрасное лицо заполнит всю эфирную сетку! — Уверен, что там нет других роботов? Уж не знаю, как ты, а я бы на твоём месте готовился к конкуренции. — Что ты хочешь этим сказать? — пиксели рта приняли форму овала. Лоб Напстатона несомненно намок бы, предусматривай конструкция потовые железы. — Что мне могут быть равные? Брось, брательник! С вероятностью девяносто девять целых и три десятых процента это невозможно. Остальное — статистическая погрешность. — Дело твоё. Как говорил мой старик-отчим, пока не покинул этот бренный мир: «Хочешь добиться уважения — будь готов костьми лечь за своё дело». — впрочем, говорил это В. Д. Гастер на самом деле или нет, Папирус запамятовал. Как всегда, никто же не проверит. — А теперь прошу меня простить… Человек похлопал горе-рэпера по стальной пластине плеча и тут же упал в объятия пришедшей в себя Андайн, уткнулся носом в белый воротник лабораторного халата и пробубнил что-то невнятное. Вместо сотен слов она запустила руки в его шевелюру и с облегчением выдохнула. Он обещал заглянуть. Он здесь. Пусть на западном фронте без перемен, но на востоке подземной страны работа кипела. С тех пор как королева Ториэль объявила о начале Перенастройки — перестановках, призванных ускорить строительство тоннеля на Поверхность в обход Барьера, — думать об отдыхе стало некогда. Ещё пару лет назад заведение «Паучий сидр» разрывалось от клиентов ближе к выходным: Маффет и компания с трудом ухищрялись обслужить всех и каждого. Теперь же лишь самым несгибаемым или отчаявшимся хватало сил добраться до барной стойки. Не раз Папирус осознавал, что сидит в пустом зале, допивая не то девятый, не то девятнадцатый стакан. Этот день для многих в Сноудине, Ватерфолле и Хотленде стал первым выходным за последние две-три недели — все комплектующие для огромного экскаватора изготавливали на магматических заводах и по лавовым рекам перевозили чуть ли не в Королевский дворец, прямо к месту раскопок. «Встречайте Гиперфолл 2.0! Наш общий путь к лучшему будущему» — вещали заголовки телерепортажей и бегущие строки новостных выпусков. «На что ты готов, чтобы увидеть Солнце?» — спрашивали расклеенные по камням, деревьям и стенам домов цветастые агитплакаты. Папирус никогда не видел этот хвалёный Гиперфолл. Ни первый, ни второй. Более того не мог представить, как вообще выглядят экскаваторы — ничего подобного раньше не конструировали. Само слово отдавало странным таким человеческим запашком: чужеродным, но в то же время резким и манящим. Поверхность не давала покоя красному сердцу души. На протяжении долгих лет Папирус втайне задавался вопросами своего происхождения: кто он, как попал сюда, кем были его настоящие родители, живы ли они, узнают ли его спустя столько лет? В конце концов кто-нибудь из людей может знать, как он вообще свалился в Руины — кому ударило в голову сбросить ребёнка в ущелье? Теперь, когда преодоление Барьера началось и монстры вот-вот обретут свободу, ответы — всего лишь дело времени. Но нужно ли это всё? О нет, В. Д. Гастер был замечательным отцом и, быть может, лучшим из монстров. Никогда от него не услышать слов об истинной природе приёмного сына, о научной важности его врождённой решительности, а любому, кто осмеливался поднять тему в его присутствии, он мог закрыть рот одним только взглядом, полном устрашающей пустоты. Позицию перед коллегами по лаборатории отстаивал до победного, будь то усомнившийся лаборант или Её Величество собственной персоной. Вместо холодных застенок тайного комплекса Папирус провёл детство в тёплом и уютном доме, пошёл в школу, как и другие монстрята, с переменным успехом отучился все пятнадцать классов и на распределении, как раз в день совершеннолетия, был направлен в пограничные войска Королевской стражи. Первый человек на государственной службе — шумиха в прессе и обществе не утихла бы до сих, если бы хоть кому-то в Подземелье, кроме колумнистов и печатников, было дело до газет. Телевизор предпочёл промолчать: день и ночь транслировал одни викторины да кулинарные шоу. Без сети Монстронет вряд ли бы о невиданном событии узнал хоть кто-то за пределами Сноудина. В конце концов, если бы не В. Д., Папирус не сошёлся бы с Андайн. Школьные годы она провела одиночкой поневоле: единственной ценительницей книжек по магической механике и старомодных аниме про гигантских роботов. Каждый второй перерыв проходил за чтением в наушниках, на остальные приходилась домашняя работа. В отсутствие долгих прогулок и посиделок с друзьями у Андайн оставалось время на действительно важные дела. Кто-то должен вымыть всю посуду, постирать бельё, приготовить ужин, пока мама не вернулась с работы, забрать младшего брата с тренировки… Должна, должна, должна! Но что если доверить повседневные задачи машине? Папирус впервые услышал о ней на четвёртом году, когда на ватерфолльской выставке кибернетиков с глупым названием «Дарования Светлых Вод» победа досталась прототипу многофункционального робота-помощника Напстатон «Марк I». Фотография счастливой девочки и её автоматона — ходячей приборной панели с антеннами во все стороны, приковывала взгляд к стенгазете. Не верилось, что неказистая заучка из младших классов в одиночку собрала это чудо. «Такой и мусор за тебя вынесет, и уроки сделает», — подумал про себя Папирус и ухмыльнулся. Получить в распоряжение это чудо и больше никогда ни о чём не заморачиваться. План созрел по щелчку пальцев. Пришло время для рыбалки. Отыскать одного монстра из параллельного класса. Что может быть проще? Правда?.. Учебники по продвинутому синтезу души и металла на дороге не валяются — после затянувшегося на целый урок осмотра школьной библиотеки пришлось пропустить ещё парочку, чтобы продолжить поиски в архиве Ядра. Успех недолговечен, если сидеть без дела. Не прошло и недели, как прояснилась природа постоянных перегревов корпуса, вынудив за короткое время найти более устойчивый сплав для искусственного контейнера с содержимым сердца. Спустить на тормозах, и до следующей выставки «Марк I» не доживёт, а грант снова получит Стэнли, выскочка из параллельного класса. В долгосрочной перспективе железо безнадёжно: под воздействием соков решительности оно медленно, но верно перегревается вплоть до плавления и утечек. Выйдут соки — уйдёт и жизнь. Спустя часы нужная книга нашлась среди довоенных источников, в глубинах архива. Там, где хранились знания прежних, видевших свет Поверхности монстров, Андайн выкопала один-единственный учебник в ветхом переплёте, тонкий и выцветший. Время было беспощадно к нему. — «Записки юного садовода: Златоцвет», — название напомнило об уроках истории. — Люди и монстры древности выращивали разумные цветы в специальных тарах, чтобы он не пустил корни и не обрёл самосознание. Это… это может сработать! — И каким это образом? — недоумевал «Марк I», катаясь туда-сюда по комнате. — В меня заложено слишком мало данных для построения логической цепочки. — Они не только герметичны, но и термостойки. Одна такая сможет удерживать твою душу энное количество лет. Если гипотеза верна, ты меня переживёшь. — «Переживёшь» — некорректный термин. Я не живой. — Не говори так, — Андайн спустилась по стремянке на покрывающий проводку стеклянный пол. — У тебя в груди настоящее сердце, а по токопроводящим жилам течёт чистая решительность. Разве это не похоже на жизнь? — Ответ отрицательный. Это существование. — «Марк I» вдруг остановился. — Функции нейронных сетей ограничены. Для решения сложных задач моих когнитивных способностей не достаточно. — Ох, Напстатон… — рука легла на корпус, на лице появилась рассеянная улыбка. — У нас с тобой ещё всё впереди. Раздвижные двери открылись сами по себе, и, пропустив вперёд сквозняк, в полумрак библиотеки шагнул загадочный силуэт. Капюшон закрывал верхнюю половину лица, тогда как нижняя не выражала ровным счётом ничего. Руки в карманах мешковатых джинс, в зубах — дымящаяся сигарета. Андайн чувствовала, как медленно леденеет от страха её душа-сердце по мере приближения незваного гостя. Губы предательски слиплись, не давая сказать и слова. Дрожащие пальцы легли на лазерную указку — и тонкий голубой луч в момент достиг торса, заставил замереть. — Ну и ну, — незнакомец ухмыльнулся. — Разве тебя не учили, как надо приветствовать новых друзей? Подойди и пожми мне руку. Патовая ситуация. Так бы они и замерли, не вмешайся в первый контакт человека и монстра искусственный интеллект: — Идёт анализ. Поиск в сети Монстронет запущен. Найдено одно совпадение: Гастер, Папирус. Средняя школа Ватерфолла. Класс номер четыре. Средний балл: 3,25. Личная характеристика… — Стой, погоди, дальше не надо, — горе-шутник махом, без помощи рук, чтобы ненароком не задеть лазер, скинул капюшон. Что-что, а унижение перед преждевременной дезинтеграцией в план на день не входило. — Давайте обойдёмся без насилия. Мир, дружба, жрачка? Испуг Андайн как по щелчку тумблера сменился восхищением — перед ней настоящий человек, живой, из плоти и крови. В отсутствие заинтересованности общественной жизнью она краем плавника слышала, что в одном из параллельных классов учится не-монстр, приёмный сын В. Д. Гастера, но и подумать не могла, кто именно. Древние, доподземные книги описывали человеческую душу как неисчерпаемый источник решительности — мощнейший генератор магической энергии, но вопреки логике среди королей и лордов Поверхности не было ни одного колдуна. И вот он, ответ на вопрос, колотится в груди, так и норовя выскочить прямо в руки. — Мать моя ихтиандр, — девочка сняла очки, протёрла их и надела обратно, чтобы убедиться — всё взаправду. Слова посыпались невпопад: — Привет, человек. Я… кхм, приятно познакомиться. Меня… мне… то есть… меня зовут Андайн. Вот. Папирус стиснул зубы. Голубой лазер по-прежнему целил ему в грудь. Тут не до иронии: — Слушай, это взаимно и все дела, но может быть для начала опустишь указку, окей? — А? Ой, д-да, конечно, — девочка не сразу нащупала нужную кнопку. — Прости за всё это. Здесь редко бывают посетители. Но всё в порядке, ты можешь остаться, если хочешь. Ну… в смысле само собой ты останешься. Иначе бы ты не приходил сюда и не… — Я искал тебя. — оборвал на полуслове Папирус. — М-меня? — Ага, гром-баба Альфис сказала, что ты зачастила бегать в архивы. До последнего не верил. Нас на пушечный выстрел к древней макулатуре не подпускают. Видит Тоби, тебе лучше не знать, как я сюда пробрался. Андайн лихорадочно ощупала лабораторный халат и на выдохе облегчения достала членский билет из внутреннего кармана — не потерялся. Вторую замену вряд ли одобрили бы. Парень сжал губы и понимающе кивнул. Раз без посторонней помощи собрала умный телевизор на колесе, то и раздобыть пропуск в закрытую секцию раз плюнуть. Тихоня не так проста, как казалось. — Надо же, решительности тебе не занимать. Не будь девочка холоднокровной амфибией, покраснела бы. Не каждый день тебя хвалят, тем более люди. До того бесцельно разъезжающий взад-вперёд по библиотеке «Марк I» подъехал к гостю и направил на его лицо единственную спектральную камеру — проще говоря, уставился. — Милый робот, — усмехнулся Папирус и запустил руки в карманы. — Сдашь в аренду на денёк-другой? Вопрос застал врасплох. Ни к одной из предыдущих разработок сверстники не проявляли интереса, да и Королевский комитет поглядывал с недоверием — какой резон выделять деньги из казны на проекты ничем не зарекомендовавшей себя школьницы из Ватерфолла. Если бы не «Дарования Светлых Вод», так продолжалось бы и дальше. Внимание мотивировало, чужие потребности доказывали: всё не зря. Если «Марк I» проявит себя в глазах общества, «Марк II», полноценный помощник, станет вопросом времени. И всё же отпускать экспериментальный прототип так просто не станет ни один, даже самый сумасшедший учёный. — Мне нужно время, чтобы его закончить, — пальцы легли на книгу, глаза в буквальном смысле смотрели прямиком в душу, — а потом… думаю, мы сможем договориться. Если ты поклянёшься ничего не говорить Стэнли. — Замётано. Она желала заполучить его сердце, а он — её робота. Чем не завязка для бульварного чтива? Но годы шли, жизнь менялась. Школьные годы ушли в прошлое, забрав с собой в анналы памяти сделки и хитроумные планы. Посиделки в кабинете наук после занятий сменились долгими прогулками у светящихся озёр, а прогулки снова посиделками, но уже в просторной королевской лаборатории. Вместо приборов измерения решительности в крови — стопки комиксов, манги и пиратских DVD-дисков с одноголосым переводом. Клетчатый плед и парные чашки с чаем в одночасье стали главными атрибутами свиданий. Когда душа требовала встряски, они запирались в студии звукозаписи и устраивали любительские сессии с одной акустической гитарой на двоих, синтезатором и видавшей виды драм-машиной. Свой первый и последний сингл Папирус обозвал «И рыбку съесть», однако Монстронет его потуги в иронию так и не услышал — кассета затерялась среди сотни других в подвальных помещениях лаборатории. Музыкальная карьера не сложилась. Напстатону повезло больше. Он так и не стал идеальным роботом-помощником — ничем не ограниченное машинное обучение и перенос системных данных в новое тело привели к непредсказуемому исходу. Вместо дворецкого Андайн получила железного ЭмСи, за считанные недели подпольно записавшего дебютный альбом и собравшего целую армию несовершеннолетних поклонников. Слишком поздно откатывать к настройкам по умолчанию, когда на почту приходит письмо от Призрачного лейбла с предложением сотрудничества. При скудном финансировании от шестизначных чисел в чеке не отказываются. Хип-хоп так хип-хоп, лишь бы подальше от её слуховых плавников. Жизнь только-только наладилась… А потом умер В. Д. — очередной эксперимент закончился взрывом, уничтожившим весь полигон. Никто не выжил. Единственным опекуном маленького Санса остался старший сводный брат, единственными средствами к существованию — жалование пограничника да крошечное пособие. Щедрая плата за отцовские заслуги. Не прошло и пары дней с похорон, как в двери постучал социальный работник, пожилой мужчина по имени Герсон. Церемониться не стал: с порога дал понять, всего один просчёт, и мальчика ждёт Благородный сиротский приют Хотленда. Для верности назначил стражника, двухметрового зайца в латных доспехах, приглядывать за делами в семье, сообщать Альфис, если почует неладное. Разговорчивостью новый надсмотрщик не отличался, даже своего имени не назвал. Приходил раз в неделю, обычно в выходной день, расспрашивал Голубику о чём-то за закрытой дверью, делал записи в блокноте, фыркал всякий раз, как Папирус пытался поговорить, и удалялся восвояси. Всего раз он удостоил юношу внимания, окончательно убедив в очевидном: — Твоего папашки больше нет, человек. Некому за тебя впрячься, — слова рабским клеймом отпечатались в памяти. В родном городе он навсегда останется чужаком. Одной семьи больше нет, другой никогда и не было. Заберут Санса — не останется никого. Если бы не помощь Андайн, о службе можно было бы забыть. Когда всё Подземелье отвернулось от братьев, она одна увидела, что происходит, и поспешила в Ватерфолл. Разбитый и озлобленный, Папирус едва не накричал на неё с порога — принял за очередного длинноухого, но, как только в голову ударило осознание, впустил внутрь, мигом заварил чай и даже предложил остаться на ужин. Каждое его движение от нелепых улыбок до трясущихся рук выдавало нервозность, слабина в голосе — небрежно прикрытую мольбу о помощи. Оболочка прежнего человека больше не могла прятать от глаз скопившиеся внутри проблемы. После ужина, как только Санс лёг спать, Папирус опустил взгляд на торчащую из кармана лабораторного халата пачку сигарет и жестом попросил одну. — Ты же не куришь, — удивилась Андайн. — Ага, а ещё не обесцвечиваю волосы, — даже его колкости казались обиднее обычных. — Что, так сложно молча поделиться? — С-слушай, я понимаю, через что ты проходишь сейчас. По себе знаю, как это тяжело, но ведь вовсе не обязательно ударяться в крайности. Просто… позволь помочь тебе. — О, ты очень поможешь, если просто дашь чёртову сигарету, — привстав, он едва не сорвался на крик, но вспомнил о Голубике в соседней комнате, тут же утих, сел обратно, уткнулся лбом в кулаки. Ненадолго на кухне повисла тишина, прерываемая разве что журчанием воды и отрывистыми отголосками эхо-цветов за окном. Андайн не сразу собралась с мыслями. — Папирус, я пойму, если ты откажешься. Просто выслушай меня. — Кивок согласия. Она продолжила, медленно и плавно. — Я могу посидеть с Голубикой, пока ты на границе. Всё равно удалённо работаю, так что вряд ли начальство станет возражать. А на крайний случай мой младший брат сможет прийти и… Не успела Андайн договорить, как оказалась в объятиях парня. До этого вечера она и подумать не могла, что у людей тоже бывают слёзы, совсем как у вимсанов. Кандидатке на звание новой королевской учёной следовало бы записать наблюдения, уговорить испытуемого на дальнейшие опыты и доложить обо всём в департамент науки, но монстр внутри оказался сильней. Пусть лучше должность получит кто-то другой, чем наблюдать это изо дня в день. Новая работа сделала своё дело: через месяц новым королевским учёным стал Стэнли. Как-никак недоработанный «Марк II» с проектом разрушителя магических барьеров не шёл ни в какое сравнение. Выбор коллегии был предопределён. Ещё через два месяца по чертежам Стэнли началось строительство Гиперфолла 1.0, Подземелье накрыла первая волна Перенастройки, а на смену тёплым хотлендским вечерам пришли морозные ночи в сторожке, сотни исписанных впустую листов и стройные ряды пустых бутылок с наклейкой «Паучье крепкое». Огонь зажигалки не грел покрасневшие ладони. Перед усталыми глазами то и дело мелькали причудливые силуэты, с елей падали снежные шапки, заставляя вздрагивать от неожиданности, дрожащей рукой хвататься за фонарик и светить в непроглядную тьму леса, молиться, что померещилось. Ни один «шпион с Поверхности» не решился бы сунуться в чащу, если б знал, что за твари там водятся. Слившиеся воедино, лишённые остатков разума и убитые горем на своей территории они не щадили никого. Самые живучие из местных охотников прозвали чудищ амальгамами и, всякий раз возвращаясь в Сноудин, без устали травили байки у барной стойки с ночи до утра. Народ в провинциях простой: расскажи страшилку, помаши перед носом баночкой с пылью раздробленной души, покажи шрамы, и никому не хватит смелости усомниться. В стихийном порыве облепляют рассказчика со всех сторон и слушают. А истории одна хлеще другой: — Я те зуб даю, Маффет, он был огромный, как гора, и белый, словно снег. И лицо… лица у него не было. Вообще. Чёрный круг вместо него. Поджидал меня среди стволов, а потом ка-а-ак выпрыгнет, как завоет! Никогда не забуду этот протяжный вопль… или рёв, не знаю. Ни одна собака из нашей стражи так не смогла бы. Видит Тоби, еле ноги унёс. — Успокойся, Крис, — одной парой рук Маффет придвинула корзинку с выпечкой, пока другая протирала стойку, — съешь ещё этих мягких паучьих булок да выпей чаю. Амальгамы или нет, но многие авантюристы в самом деле не возвращались из лесов. Такое не спишешь на случайность. Дошло до того, что Ториэль Дриимурр запретила подданным ходить туда без официальной надобности, но запрет породил только больше мифов и легенд. Самая популярная гласила, мол, амальгамами с помощью волшебного трезубца повелевает сам Король-В-Изгнании — тот, кто проиграл людям войну и не смог смириться с поражением; тот, кто коллекционировал их души; тот, кто привёл монстров в Подземелье и вскоре был свергнут собственной женой; тот, чьё имя вырезали из учебников по истории и благополучно забыли. Теперь он, движимый жаждой отмщения, живёт на руинах былого величия и расправляется со всеми, кто зайдёт на его территорию. Баснями о нём Папируса пугали с детства: больше незваных гостей Король-В-Изгнании ненавидит только обитателей Поверхности. От мыслей о неизвестном становилось не по себе: чем больше думаешь об этом, тем сильнее дрожь в поджилках. Так и до паники не далеко, а там как по списку: дезертирство, арест и бесконечность-другая в одиночной камере. Куда надёжнее утопить думы в хмеле, достать из шкафа лазерный пистолет (в народе именуемый бластер Гастера) вместе с коробочкой энергетических зарядов и сидеть с ним в обнимку, ждать новый день. Главное — не заснуть. Если лесные чудища не разорвут на части, Альфис подаст рапорт, вышвырнет из стражи и, вероятнее всего, убедит органы опеки забрать Голубику. Безальтернативный выбор с одним исходом. Но Папирус не давал и возможности в себе усомниться ни стражникам, ни Герсону: к проверке все бутылки чудесным образом исчезали из сторожки, остросюжетные рассказы о внезапных вторженцах отправлялись в канцелярию под видом отчётов, а Санс никогда не упускал возможности похвастаться длинноухому своими рисунками брата-пограничника, побеждающего лесных чудищ, или рассказать историю, как они втроём, вместе с Андайн, смотрели «Эпичные рэп-битвы с Напстатоном» по телевизору. Из раза в раз капитану и её цепным псам приходилось проглатывать обиду и уходить ни с чем. Годы шли, доверие к человеку росло. В дни второго Гиперфолла вместо социального работника юноша встретил у порога Пса-Побольше, сжимающего в огромной лапище крохотный конвертик — уведомление о смягчении надзора с печатью королевы. «Уважаемый Папирус Гастер, информируем вас, что с 23.07.202A ваша семья снята с учёта неблагополучных и «представляющих риск»…» — одной строчки оказалось достаточно, чтобы на радостях броситься великану на шею и начать гладить, несмотря на предупреждения Догами никогда этого не делать. Ни старикашка, ни его зайчик больше не появлялись рядом с домом братьев, а с вступлением Голубики в «Молодую гвардию» надзор и вовсе потерял смысл. Он всегда мог после уроков заглянуть к нему на пост, чем неоднократно пользовался. «Хочешь добиться уважения — будь готов костьми лечь за своё дело» — какая к чёрту разница, произносил В. Д. эти слова вслух или нет? Он показал их на своём примере. — Как дела на работе? — начала Андайн, как только парень отлип от её воротника. — Санс уже поймал своего первого человека? — Голубика? Ну, конечно. Поймал меня сегодня за бездельем и послал с новыми снежными сказками в канцелярию. — пограничник расстегнул сумку и вынул папку с отчётом. — Хочешь почитать? — Мать моя ихтиандр! — она отшатнулась, едва не уронив стенд с образцами. — Это же секретные документы! Я не имею права… — Я тебя умоляю! Будь они в самом деле секретными, их доверили бы кому угодно, кроме меня. — тонкие пальцы прошлись по уголкам страниц. — Уверена, что не хочешь? — П-пожалуй, всё же н-не стоит, — каждый раз, как Папирус затевал новое безумство, Андайн ощущала себя той напуганной одинокой девочкой с лазерной указкой, тряслась и запиналась. — Ладно-ладно, не суетись, — папка отправилась обратно в сумку, сумка — за спину. — Ей-богу, за моей спиной будто Альфис стоит. — В переносном смысле так и есть. — И она что она тебе сделает? Съест и оставит кожу да кости? — На всякий случай Папирус осмотрелся; осторожно, в надежде, что Андайн не заметит. — Поворчит да погрозит топориком. Тяжёлый вздох. Рука приподняла очки на лоб, чтобы ладонью упереться в лицо. Когда достаточно одного взгляда, чтобы распознать страх, полная каламбуров бравада ничего не стоит. Едкий запах табака только подтвердил догадку. — Ох, не притворяйся. Я же вижу, ты переживаешь. Снова, — констатировала она. — Снова просрочил отчёт, да? — Понятия не имею, о чём ты, — усмехнулся Папирус, почёсывая затылок. Глаза избегали линии соприкосновения с глазами девушки. Однако притворства надолго не хватило: убедившись, что Напстатон слишком занят рифмоплётством, он переменился в лице и кивнул в сторону деревянной скамейки поодаль от импровизированного лагеря, прямо у лазурной воды и зарослей неонового рогоза. Андайн кивнула в ответ и пошла следом. Привычка не давала о себе забыть: не проходило и пары минут, чтобы Папирус не пытался нащупать в кармане фантомную зажигалку — Бургерпэнтс вместе ларьком как сквозь землю провалился, а до лавовых рек шагать и шагать. — Дело не в бумажках, — начал Папирус, не успели они присесть, — говорю же, это сказки. Я за Голубику переживаю. Он сам не свой с тех пор, как надзор прекратился. Не знаю, чему учат в этой их гвардии, но я всё чаще слышу про уничтожение шпионов с Поверхности, «враги не спят» и вся эта ерунда. Знаешь, чья это риторика? Гром-бабы с топором и её дуболомов. Только вот она уже взрослый монстр, да и королева держит её на поводке, а Голубика… — протяжный выдох, — всё ещё ребёнок. Как бы он не натворил делов, когда Гиперфолл достроят. — Не говори глупостей, — Андайн положила руки ему на плечи, — Санс смышлёный малый. Уверена, как только он выйдет на Поверхность и встретится с твоими сородичами, думать забудет об охоте. Он с тобой вырос в конце концов и знает, что не все люди плохие. — Не-е, я для него не человек и не монстр. Я — это просто я, ленивый старший брат с тягой к плохим шуткам. Иногда подумываю плюнуть на всё: уйти из стражи, забрать его, открыть ларёк с хот-догами — жить обычной жизнью, понимаешь. Но потом приходит осознание: я однажды уже лишил тебя мечты, не хочу лишать и его. — Постой, погоди, меня?! — от неожиданности девушка аж подскочила, но тут же села обратно. — О чём ты? — И ты меня называешь притворщиком? — хмыкнул Папирус. — С твоими талантами, промежуточными успехами и желанием изучать человеческие души у тебя были все шансы стать новой Королевской учёной, ты заслуживала это, но тут на сцену выхожу я с багажом проблем, и всё летит в… сама знаешь, куда всё летит. Андайн нахмурилась и легонько ткнула парня кулаком в плечо. Большей ерунды она не слышала со времён дебютного альбома Напстатона. — Если это была очередная шутка, не смешно, — она скрестила руки на груди. — Я не жалею, что не стала Королевской учёной. У меня был выбор, и я его сделала. Сама. — Но как же проекты по магической робототехнике, исследования природы человеческой души? Ты отдавалась им с таким упорством и энтузиазмом, что даже крутые ребята завидовали. Как же твоё соперничество с этим Стэнли? — Ну же, ты ведь неглупый парень. Неужели ты так и не понял? Мне больше не нужна должность при дворе, чтобы заниматься наукой. Пусть Стэнли подавится своими амбициями. Благодаря вам с Напстатоном у меня есть всё, что нужно: и моральная поддержка, и деньги на научные проекты. Что же до природы человеческой души… — она улыбнулась и подсела ближе. — Я давно поняла. Не успел Папирус сообразить, как её губы робко коснулись щеки, заставив запоздало встрепенуться и посмотреть на неё, смущённую, но счастливую. Знакомое по долгим хотлендским вечерам чувство снова теплилось в душе, как будто не было этих промозглых, тёмных лет: смерти В. Д., угроз Герсона, презрения стражников, бессонных и страшных ночей в сторожке. И вот он, снова мальчишка с гитарой, наигрывающий на двух с половиной аккордах свой первый и единственный андеграундный трек. Мальчишка, не думающий уйти из Подземелья, когда путь в обход Барьера будет расчищен; не коривший себя по надуманному поводу. — Хорошо, наверное, когда настоящее приносит тебе счастье, — усмехнулся Папирус, сняв сумку. Папка с отчётом снова оказалась в руках. — Братан заслуживает лучшего, чем ночи напролёт мёрзнуть в каморке и трястись от малейшего шороха, уверенный, что вот-вот из леса выйдет Король-В-Изгнании со свитой амальгам. — он вздохнул; взгляд его с полминуты метался между документами и озером, прежде чем отчёт снова отправился в сумку. — Но ты права. Он уже большой мальчик. Папирус взял Андайн за руки и прижался к ней, прошептав на ухо тихое «спасибо». Она ничего не ответила, только положила голову ему на плечо. Свободной от объятий рукой парень осторожно достал пачку сигарет из заднего кармана и выкинул в близстоящую урну.