Not the chosen one

Рабская роба не терпит оковы! А воля не терпит удары кнута! Пусть весь я в шрамах, но я здесь свободен, Хоть я и в рабскую робу одет. Вечер настал, а ты все не спишь. Песню услышал ли ты, человек? Да, я пою, но пою для себя. И для звезд, что так ярко ночью сияют. Ночью люблю я смотреть в небеса, Наблюдать, как живут мои светлые сестры, Что по небу все ходят да ходят кругом, Боль облегчив и силу придав. Эти оковы сковали мне шею, Шрамы глубоки и ранят мне сердце. Но мне всегда становится легче, Когда я на небо смотрю, в небосклон. Пусть я и раб, но я здесь свободен. Пусть я и болен, но сила со мной. Пусть меня бьют, хоть и жизни достоин, Но благодарен, что чувствую боль. Рабская роба не терпит оковы! Оковы не сломят душу мою! Я буду свободен, свободен от боли! Когда смерть укажет мне путь на тот свет.

Небо было безоблачным. На нем так ярко и четко вырисовывались звезды — ими можно было любоваться вечно. Те, кто хоть что-то понимал в астрономии, могли находить различные созвездия: вот здесь например четко вырисовывалось созвездие Бычьего кольца, а здесь Жженый пес. Особо удачливые встречали падающие звезды и загадывали только одно желание — свободу. Пока существо ничем не ущемлено, оно не может почувствовать эту боль, оно не ценит ни свободы, ни пищи, ни крова, ни двух ног, двух рук. Оно наслаждается, не обращая внимания на то, что его земные блага могут когда-нибудь исчезнуть. И что тогда? Куда ты пойдешь, человек? Что ты будешь делать, если у тебя отнимут кров? Сделаешь ли ты себе новый? Отберешь у кого-нибудь, поселишься с бродягами или вовсе просто ляжешь на землю, перестав крутиться и вертеться, перестав сражаться? Прислонившись спиной к ткани, служащий для рабов заместо постели, Микуёто смотрел в небеса. — Какая чудесная ночь! — как бы для себя, а как бы обращаясь к Микуёто, промолвил старик. — Но холодная. — Это да… В пустыне холодные ночи, — старик покачал головой, — Хочешь спою что-нибудь еще, Мик? Жженоземец опустил голову и посмотрел в лицо старого раба: — Завтра трудный день, дедушка Гёко, вам лучше поспать. — Все равно скоро я умру и стану свободным, я не боюсь усталости или боли. — Боли я тоже не боюсь, но лишний раз ее терпеть мне не хочется, — Микуёто спустил тканное покрывало ниже и улегся на нем, — Доброй ночи, дедушка Гокё. Старик промолчал и продолжить наблюдать за звездами, тихо напевая себе под нос. Мик слушал его пение, хоть и едва различал, какие слова он бубнил, стараясь не помешать остальным рабам. Дрёма окутывала Микуёто, его темные веки жженоземца становились тяжелыми, неподъемными, чтобы держать глаза открытыми и не впасть в сонное небытие. Однако как только он закрыл глаза, мгновенно почувствовал удар крепкой палкой по спине. С трудом жженоземец открыл глаза — ярко светило солнце, обжигая все, к чему прикасалось. — Вставай, костяной мешок, работа сама себя не сделает. Грубо. Микуёто перевернулся на спину и отхватил еще один удар палкой, на этот раз по больному от голода животу. Он прижал колени и стиснул зубы. Невыносимо. — Тебя долго еще бить? Вставай! Мик с трудом поднялся. Ни капли отдыха за секундную ночь жженоземец не почувствовал. — Надевай свою робу и вынеси и Агрой старика. Чтобы не вонял. Микуёто кивнул и взял с пола клетки оранжевую робу и быстро ее надел. Надсмотрщик указал на тело сидевшего в клетке напротив Гокё. Непонятно, от чего умер добрый дедушка. Он лишь лежал калачиком на полу клетки и будто улыбался, будто был рад концу его мучений. — Шолихда? Давай я за руки, ты за ноги. Шолихда — это настоящее имя Агры. Второе же имя ей было дано рабовладельцами для дисциплины и более удобного обращения. Так вторым именем Микуёто было Мик. Шолихда была жженоземкой с седыми жидкими волосами, которые были ей до подбородка. Ее глаза были почти полностью красными — так сказывалось частый плач девушки, нежелание принятие своей тяжелой и грустной судьбы. Шолихда была низкой, ужасно худой до ребер и достаточно красивой, из-за чего ее телом пользовались время от времени мерзкие рабовладельцы. Она всегда молчала, лишь стонала и плакала от боли. Девушка молча взяла старика за ноги и вместе с Микуёто они вынесли Гокё из клетки. — В мусорную яму его, — абсолютно холодно сказал надсмотрщик и проследовал за шатающимися рабами. Ноша была тяжелой. Приходилось останавливаться и терпеть несколько ударов. Однако Шолихда получала ударов куда меньше и не таких болезненных, как у Микуёто. Вот и вырытая в песке яма, наполненная всякими отходами, трупами некоторых животных и иногда людей. Пара положила Гокё на краю и открыли деревянный люк, после чего опустили внутрь труп. — Прощай, дедушка Гокё, — сказал Микуёто и с грустью закрыл люк. Агра взяла его за локоть и тихонько проливала слезы. Знать бы, почему он умер. Просто потому что, сказал, что скоро умрет? Или просто от изнеможения? Возможно есть и конкретная причина, о которой Микуёто размышлял, чувствуя приятные прикосновения Шолихды. «Зря я выкинул тело так рано, мог бы для начала разглядеть мертвое тело. Может нашел бы какие-нибудь догадки.» — За работу! Что встали? Мик, отправляйся в карьер. Агра, — злодей немного улыбнулся, — Иди за мной, тебе к женщинам. Девушка опустила голову и проследовала за надзирателем, иногда оборачиваясь на Микуёто, который присоединился к группе копателей карьера. Это была одна из самых тяжелых работ. Приходилось высоко поднимать тяжелую кирку и со всего размаху бить по камню, которые встречались редко в песчаных дюнах, если конечно не выкопать карьер. Некоторым везло больше и они перетаскивали песок или камень в другие места, где уже и возводились постройки. Однако вся эта работа всегда сильно утомляла из-за палящего солнца. — Есть хочешь? Неожиданный голос прервал размышления Микуёто о смерти Гокё. Такое приятное и лакомое предложение, особенно когда до еды еще пара часов. От такого вообще отказываются? Мик поднял голову вверх, в сторону голоса и лишь увидел силуэт мужчины, стоявшего перед солнцем. В руке у него был кусок хлеба с жирно размазанным на нем тушеным зеленофруктом. — Я такое не ем, а ты уже выглядишь как смерть, — сказал незнакомец. Микуёто обернулся и проверил, не смотрит ли на него кто-нибудь, однако из этого места в карьере за ним и наблюдать то бессмысленно — все равно прикован в цепи. — Хочу. Мужчина пресел и протянул Мику хлеб своей темной рукой. Это прекрасно. Давно он не чувствовал вкус зеленофрукта. Микуёто съел еще один кусок и поклонился перед незнакомцев, благодаря его. — Как тебя зовут? — незнакомец продолжил задавать жженоземцу вопросы. — Меня зовут Мик. Чудесный даритель еще не поднялся с корточек, что уже позволяло лучше разглядеть его всего, кроме лица. Он тоже был жженоземцем, однако точно не простым путником. Красивые и сшитые из хорошей ткани брюки карго выдавали в нем не бедного человека. Или вора. Сверху на нем была бежевая ткань с вырезом для головы, а под ней обычная, но новая рубаха. Правая рука, которой незнакомец протянул пищу, лежала на коленке в расслабленном состоянии. А левая… А левой видно не было — мужчина прятал ее под тканью. — Я про настоящее имя, а не про эти дурацкие прозвища. Он явно не простой человек. — Меня зовут Микуёто, а Мик это более короткое обращение ко мне. И прозвище тоже… — Меня зовут Ошо, будем знакомы, — Ошо протянул руку рабу и крепко ее пожал. — Почему вы покормили меня, раба? Ошо снова встал прямо, превратившись в темный силуэт. — Дело в том, что я сам был как ты. Мне тебя просто стало жалко. Не хотелось, чтобы ты зачах как и тот старик, которого ты сегодня скинул в выгребную яму. — Вокруг полно других. Почему именно меня? — Всех не покормишь. Тебе просто повезло, что ты работаешь в невидном для остальных рабов месте, — Ошо улыбнулся, — Хотя по правда говоря, ты мне просто нужен. Это прозвучало странно. Зачем ему Мик, простой раб, который уже как несколько лет оставил свою более-менее свободную жизнь? -- Еще увидимся, Микуёто. Новый знакомый повернулся в профиль. По силуэту можно было заметить длинную и древнюю бороду, не очень густую, спускающейся аш до начала груди Ошо, который не торопясь уходил от раба, тихонько напевая уже знакомую Микуёто песню: "Рабская роба не терпит оковы!"