***
Ещё задолго до получения глаза бога, молодой наследник клана Каэдехара, Казуха, открыл в себе удивительные способности, казавшиеся его окружению немного странными. Первая — невероятная в своём роде связь с природой. Мальчик утверждал, что может понимать язык ветров, идущих с моря; с поразительной точностью угадывал, когда нагрянет дождь или к какому моменту стоит подготовить одеяла потеплее. Однако если то, что Казухе даровано было понимать безмолвный, никому более не ведомый язык природы, после нескольких точных предсказаний погоды принять было не трудно, то во вторую его особенность поверил только один человек. Заключалась она в том, что… — Тебе известно об идее вечной души, Казуха? Дым от жарящейся на самодельном вертеле птицы поднимался ввысь, постепенно заволакивая своим запахом всё небольшое пространство, в котором решено было устроить ночлег, а в ушах эхом стояло потрескивание угольков; Казуха, почувствовав, как от дыма начинают немного слезиться глаза, прикрыл веки, сосредоточившись на голосе недавно приобретённого друга. Немного задумавшись над ответом, в итоге произнёс: — Я помню свою прошлую жизнь. И помню день своей смерти. Немудрено, что после подобных признаний Казуха встречал только недоверчивое фырканье, закатанные глаза или, в лучшем случае, добродушные смешки — в основном от взрослых, принявших его слова за детскую фантазию, шутку. Казуха не чувствовал по этому поводу грусти или злости, ему ни капли не обидно. Не имело значения, если ему скажут: «Не строй из себя дурака!», или отметят его разыгравшуюся фантазию, если воспоминания из прошлой жизни, так бережно хранимые им в закоулках памяти, никуда от этого не пропадут. Однако его приятель не собирался делать ничего подобного. Только переспросил, желая удостовериться: — Хм? В самом деле помнишь? Не врёшь? Однако подобно умению слышать голос ветра, для Казухи не составляет труда и распознать интонации в человеческой речи. Он мог уверенно заявить — ему впервые готовы были поверить. — Мне нет надобности лгать об этом, — просто ответил Казуха, пожав плечами. — Что ты помнишь оттуда? Из того времени. На мгновение Казуха почувствовал, как вопрос ввёл его в ступор. До этого ему не приходилось делиться деталями своих странных воспоминаний — именно воспоминаниями, не фантазией, настоящими фрагментами из прошлого, которые ему довелось увидеть своими глазами. Просто… другими своими глазами. Теми, которые были у него века назад. Открыв глаза, задумался — взялся пальцами за подбородок, сложил брови домиком, нахмурившись. — Я помню… женщину. И с этого начинается его рассказ.***
Казуха никак не мог вспомнить имени, дарованного ему в прошлой жизни; не мог распознать, какой тогда стоял год и даже очертания лиц — его прошлых товарищей, его возлюбленной, его собственное — представлялись ему расплывчатыми, не складывающимися в полноценную картину. И всё же было что-то, что он помнил так отчётливо, что не оставалось и сомнений в правдивости воспоминаний. Он помнил ощущения, чувства, отдельные разговоры, отдельные эпизоды. И главное — помнил имя женщины или, скорее, девушки, с которой, он верил, был связан судьбой. — Хокуто… — его голос звучит странно, не похоже на тот, которым он говорит в нынешнем перерождении. Ему отчётливо помнятся прикосновения девушки к его волосам; как она укладывала его голову себе на колени, пропускала через пальцы неаккуратно подстриженную чёлку — результат её стараний в виде почти часовой работы со старыми ножницами. Помнилось, как он прикрывал глаза, веря, что так прикосновения Хокуто будут ощущаться ещё приятнее, невольно прижимался к её ладони. — Если бы боги снизошли к тебе и даровали одно желание, что бы ты загадала? — Ты задаёшь интересные вопросы, листочек. Она посмеивается, Казуха хорошо помнит звучание её смеха, звучного и заразительного; помнит слишком отчётливо, чтобы это было лишь плодом его воображения. Он не помнил своего прошлого имени, и, возможно, причиной тому являлось то, что Хокуто звала его никак иначе, как «листочек». Казуха не знал, почему Хокуто выбрала именно такое обращение, но он никогда не возражал. Такое глупое, по-детски звучащее прозвище, и всё же ему нравилось. — Я бы попросила у Оробаши-но-микото собственный корабль. Не гниющую рыбацкую лодку, как у моего папаши, а настоящий корабль, как те, что стоят в порту. Нашла бы команду, и отправилась в путешествие. Хоть на день мне бы хотелось выйти в море, — Хокуто замолкает на мгновение, находит свободной рукой ладонь Казухи, и накрывает её своей. Маленький невинный жест, и всё же Казуха помнит волнение, дрожью расползавшееся по коже. — Но знаешь, листочек, мне не нужно благословение богов для исполнения мечты. Однажды я выйду в порт на своём корабле, и я добьюсь этого сама. Посещу каждый уголок Тейвата, найду целую кучу сокровищ. И тебя с собой заберу, конечно же! — заканчивает она с громким смешком, и что-то в тот момент перевернулось в груди Казухи, что-то, заставившее его расплыться в улыбке, которую никак не удавалось прогнать с лица, как ни старайся. — Я думаю, бог моря должен благоволить твоему желанию, Хокуто.***
Война между Оробаши-но-микото и Сёгун Райден была подобно молнии — резкая, внезапная, пугающая. Междоусобица богов привела к катастрофам на острове — жители Яшиори не могли себе позволить предать собственного бога, и сражались за него против войск Сёгун Райден. В учебниках истории позже запишут, что это была одна из самых масштабных гражданских войн за всю историю Инадзумы, а сам остров со временем опустеет. Однако оставшиеся в живых люди острова Яшиори запомнят одно — количество жертв и потерянных в войне близких. Едва ли можно было назвать хотя бы один дом, жители которого могли собраться полным составом за обеденным столом после этой войны. Хокуто и Казуха сражались на одной стороне. Казуха помнил, как сильно он восхищался её боевыми навыками. Хокуто была сильной, гораздо сильнее самого Казухи, полагающегося только на свою ловкость и знание определённых техник. Иногда он задумывался, насколько же Хокуто могла бы быть сильна, если бы боги подарили ей своё признание в виде глаза бога…***
— Так она погибла во время войны с Сёгун? — Об этом мне не известно, — качает головой Казуха. — Мы были по разные стороны острова, когда я почувствовал, что мне осталось жить считанные минуты. Но… я надеюсь, что ей удалось выжить в отличие от меня. Что она исполнила свою мечту, побывала в море. Увидела счастливую жизнь, о которой так мечтала. Он замолкает и поднимает взгляд на открытое небо. «Хокуто» можно прочесть как «Большая Медведица», а значит, где-то там на небе можно разглядеть созвездие, принадлежащее именно ей. — Может, она тоже помнит тебя в этой новой жизни, а дружище? Казуха прикрывает глаза, опустив голову, и по-доброму усмехается. — Возможно, так и есть. Я верю, что однажды мы обязательно встретимся вновь в каком-нибудь уголке мира. Не так-то просто разделить людей, связанных судьбой. — Ты прав. Не зря говорят, что самураю нужны лишь его меч, вино и женщина, — с нарочито серьёзным выражением лица произносит его друг. Он задумчиво чешет подбородок, пока не произносит: — Знаешь, а ведь звучит как тост. Пожалуй, стоит выпить. За разделённые души! — И за судьбу, их связывающую, — улыбаясь, дополняет Казуха.***
— Ты и в самом деле готова довериться мне, инадзумцу? Мой разум подобен ветру на волнах — может перемениться в любой миг. Усмешка. — Я вижу тебя насквозь, парень. — О? Тогда… это ты тоже предвидела? — Ты об этих желторотиках? Ха! Я их приберегла специально для тебя.***
Слияние двух стихий, битва спина к спине при первой же встрече, идеальное сочетание уникальных боевых стилей — подобные ощущения заставили Казуху почувствовать пробегающую по спине волнительную дрожь. Нельзя сказать, что закрадывающаяся мысль «А что, если…» проникла под корку его сознания в самый момент их встречи, однако подобные движения нельзя было спутать ни с какими другими. Казуха не имел даже шанса отказаться от предложения присоединиться к её команде. — Ты можешь покинуть мой корабль в любой момент, парень. Но знай: Южный Крест всегда рад таким храбрецам, как ты. Она улыбается ему, широко и лучезарно, держа его за плечо, и Казухе не остаётся ничего, кроме как мягко улыбнуться в ответ. К моменту, когда он впервые ступает на борт Алькора, Казуха уже знает — это она. Его Хокуто. Скорее всего, она не помнит ни его, ни свою прошлую жизнь. Однако снова быть с ней на одной стороне, видеть её, проживающую жизнь, о которой она так мечтала раньше… Казуха был счастлив наблюдать за этим. — Бороздить по волнам на одном корабле с Вами… Сочту за честь, капитан.