Серый ангел

1. Солнечные лучи косо струились через окно на стол, где над книгой склонился юноша с тёмно-русыми, чуть вьющимися волосами. Он трогательно по-детски подпирал щёку кулаком и сосредоточенно и медленно перелистывал страницы со схемами и чертежами. Рядом шелестело радио, слышались тихие отрывистые реплики на английском. Вдруг голоса стали громче, словно кто-то прибавил звук, и на всю комнату раздался тревожный призывный голос: – …Мэй-дэй, Мэй-дэй, Аэрофлот 2346 «Москва – Гамбург», неисправность левого двигателя, запрашиваем экстренную посадку в ближайшем аэропорту… Юноша резко вскинул голову. Но посмотрел он не в сторону чёрной коробочки, ловившей авиапереговоры, а на место напротив себя: там по-прежнему светился экран раскрытого «ноутбука», но стул уже пустовал. Что-то бормотал в ответ диспетчер про низкую облачность, что-то отвечал ему пилот про количество топлива и пассажиров на борту, но юноша уже слышал со двора звук винтового мотора, и, выглянув в окно, успел увидеть лишь серый хвост идущего на взлёт самолёта. 2. Аэробус А-320 в серебристо-сине-красной раскраске «Аэрофлота» уже пересёк границу Германии, когда на приборной панели загорелось предупреждение об отказе левого двигателя. КВС Алексей Егоров подумал, что не зря он сегодня уходил из дома с каким-то мутным настроением. Вот оно – началось: сначала им по пути пришлось пройти через грозу, а теперь вот это. Второй пилот Мишка Лемешев, ещё молодой совсем, уже украдкой вытирал со лба испарину, и Алексею очень хотелось сказать ему и себе, что всё обойдётся. Только он отнюдь не был в этом уверен. Один двигатель – это ещё ничего, у Егорова был опыт, вот только где-то внутри непрошено и бесконтрольно ворочалось тревожное чувство: «Беда не приходит одна». Диспетчер предлагал два варианта: садиться сейчас в Шёнефельде, где была низкая облачность, дождь и довольно плохая видимость, или попытаться дотянуть до Бранденбурга, где погода была чуть получше. Пилоты замолчали на несколько секунд, вопросительно глядя друг на друга. Взгляд Михаила безмолвно спрашивал: «Посадишь?», а во взгляде Алексея плескалось сомнение: «Думаешь, я посажу?» «Я посажу», – в ответ на их мысли вдруг прозвучало в наушниках, тише, чем голос диспетчера, словно помехи, пробившиеся откуда-то извне. – «Садитесь в Шёнефельде, я направлю и помогу вам», – добавил всё тот же голос. – Аэрофлот 2346, ваше решение? – снова ожила рация голосом диспетчера, подтверждая тем самым, что прошлые реплики были не его. «Садитесь в Шёнефельде!» – опять тихо, но отчётливо вклинился странный голос. – Алексей Степанович… – севшим голосом вдруг позвал второй пилот, одной рукой зачем-то прикрывая микрофон, а другой указывая куда-то в сторону, за окно. Командир посмотрел туда и тоже обомлел: рядом с их Аэробусом, чуть впереди, летел другой самолёт – узкий, винтовой, в серой камуфляжной раскраске и какой-то весь… полупрозрачный, словно призрак. – Это же не… мессершмитт? – пробормотал Егоров. – Похож на… – Лемешев запнулся, когда идущий рядом истребитель приветственно покачал им крыльями, будто поняв, что его заметили. – Аэрофлот 2346, вы меня слышите? – снова проскрипел в наушниках взволнованный голос диспетчера. КВС ответил и попросил небольшую отсрочку для принятия решения. Таинственный спутник молчал, но продолжал сопровождать их, лишь отлетев немного дальше. Оба пилота были напуганы и не знали, что и думать: начали ли они сходить с ума, и их преследуют галлюцинации, или же всё это происходит на самом деле? Кажется, решение они приняли одновременное и одинаковое – не поддаваться. Егоров пододвинул микрофон и доложил: – Аэрофлот 2346, уходим на Бранденбург. Пробую перезапустить двигатель. – Принято, Аэрофлот 2346. Готовим Бранденбург… – ответил диспетчер, сообщая, с какой стороны им заходить и какой занять эшелон. Михаил в это время связался со стюардессами в салоне и отдал распоряжение морально и физически подготовить пассажиров к экстренной посадке, как можно деликатнее, чтобы не возникло паники. В ответ на заявление пилота молчавший до этого «эскорт» вдруг взорвался в наушниках немецким ругательством: «Scheiße! Diese dickköpfige Russen!» (Вот гадство! Эти упёртые русские!) – резко развернулся на девяносто градусов и нырнул куда-то под фюзеляж. Егоров нажал кнопку перезапуска, несколько секунд ничего не происходило, а потом взвыла сирена и замигал красный сигнал. – 2346, пожар левого двигателя! Запускаю тушение! – выкрикнул первый пилот. На лбу его выступили бисеринки пота. Огонь погас, но двигатель окончательно сдох. На связь вышла стюардесса, сообщив, что пассажиры успели заметить отсветы пламени и очень волнуются. Второй пилот попросил её не беспокоиться, переключил микрофон на салон и сам как можно более уверенным тоном сообщил, что ситуация под контролем. – Что будем делать? – спросил он у командира, отключив связь и глядя на старшего коллегу полными ужаса и отчаяния глазами, но не успел тот ответить, как в наушниках грянула резкая гремящая музыка и рычащий мужской голос запел: «From down below one enemy's spotted So hurry up, rearm and refuel But through the bomber's damaged air frame See wounded men scattered and burned…» – Боже! Что это?! – оба пилота вздрогнули, и Егоров чуть не сорвал с себя наушники. Но Лемешев вдруг как будто воспрял духом. – Это «Sabaton»! – воскликнул второй пилот. – Алексей Степанович, я знаю, кто это! Командир смотрел на него, как на сумасшедшего. Песни такой он не знал и вообще не был уверен, что такое можно отнести к категории музыки, но Михаил уже поправил наушники, пододвинул микрофон ко рту и позвал: – Эй… Эй, мессер, ты ещё здесь?.. Слова застряли у Егорова в горле, и всё, что он смог сделать, глядя на очумевшего напарника – это покрутить пальцем у виска. «Oh, Gott sei Dank!» (О, Хвала Господу!) – раздался уже знакомый голос в наушниках, и перед носом Аэробуса всплыла крылатая серая тень. – Неужели вы решили меня послушать? – добавил он насмешливо уже на английском и теперь спросил: «Так садимся в Шёнефельде?» – Я что, должен фашиста послушать?! – прошипел Егоров в ответ на умоляющий взгляд второго пилота как последний разумный аргумент в этом ворохе творящейся вокруг них чертовщины. В наушниках потрескивала статика. Но после этих слов командира эфир снова ожил, и голос их спутника с ноткой обиды произнёс: – Прошу прощения, но мне кажется, война закончилась несколько раньше, чем Гитлеру пришла в голову затея принимать в партию ещё и самолёты. – Алексей Степанович, – умоляющим голосом попросил Лемешев, нервно поглядывая на приборы. – У нас нет времени на споры! Пожалуйста, давайте его послушаем! Капитан на секунду прикрыл глаза, решаясь, и сказал в микрофон: – Диспетчер! Аэрофлот 2346, левый двигатель полностью вышел из строя. Не будем рисковать лететь до Бранденбурга. Просим посадку в аэропорту Шёнефельд! Призрачный спутник молчал, но пилотам показалось, что они услышали тихий облегчённый вздох. – Аэрофлот 2346, понял вас. Готовим Шёнефельд. «А теперь аккуратно разворачивайтесь и следуйте за мной. На подходе я подскажу вам…» – спокойным деловым тоном сказал мессершмитт и выровнялся перед аэробусом так, чтобы его было хорошо видно, – «Можете не наматывать круги, в Шёнефельде полоса достаточно длинная – затормозитесь и на одном движке». «Без тебя бы не догадались», – сердито подумал Егоров, но вслух ничего не сказал. Раз уж принял решение, надо действовать слаженно и чётко, как автомат, а эмоции – потом, после мягкой посадки. На связь вышел диспетчер Шёнефельда и сообщил необходимую высоту, угол захода на посадку и номер полосы, но пилоты, снижаясь, пока видели только мутно-серую пелену под собой. Пора было выпускать шасси. Михаил нажал рычаг, и снова зазвучал пронзительный сигнал… – Диспетчер, 2346, правое шасси не выпускается! – скороговоркой прокричал капитан в микрофон. «На второй круг! Срочно уходите на второй круг!» – вклинился голос их серого провожатого. – 2346, уходим на второй круг! – Заход на второй круг разрешаю! – Попробуй выпустить ещё раз! – обратился Егоров к Лемешеву. – Не выходит! – Диспетчер-круг, 2346, что с шасси? – 2346, шасси нет! – Ваше решение? Пилоты снова переглянулись, лица у обоих были бледные, спины вспотели. – 2346, просим время для принятия решения. – 2346, хорошо. – Может, спустимся? Пусть посмотрят в бинокль, правда нет или это ошибка сигнализации? – предложил второй пилот стандартный ход в подобной ситуации. – Знаешь, у меня такое чувство, что этот… немец не спроста тут крутится, и если мы начнём кота за хвост тянуть, соблюдая все пункты, то и второго двигателя лишимся, по закону подлости, – выдал неожиданно пессимистичную тираду Егоров. – К тому же, куда ты собираешься спускаться? Там низкая облачность и дождь вовсю. Пробуй ещё раз… Лемешев снова взвёл рычаг выпуска шасси и отрицательно покачал головой. «Да нет у вас шасси, нет», – усталым голосом заметил мессершмитт, как только переговоры прекратились, и, помедлив, спросил: «Капитан, Вам очень нужен ваш второй пилот?» – Ч-что?.. – опешили в кабине. Но в ответ раздалось только неразборчивое ворчание на немецком, среди которого чётко прозвучало только слово «Entschuldigung» (Прошу прощения), и истребитель вдруг обрёл чёткие очертания, став совершенно материальным, затормозил и мгновенно приблизился к фюзеляжу, так, что на секунду показалось, что они сейчас столкнутся. Но произошло иное, такое, от чего у обоих пилотов едва волосы не встали дыбом: мессершмитт вдруг преобразовался в тёмную звездообразную массу, в коей можно было с натяжкой угадать очертания человеческого тела. «Руками» и «ногами»-кляксами он приклеился к носу самолёта, «голова» без черт лица, будто с взъерошенными, торчащими мелкими пиками волосами, поднялась и сверкнула на них огненно-красным глазом. «Выпускайте шасси, когда я скажу!» – снова прозвучало в наушниках, и чёрное нечто исчезло, нырнув вниз, под фюзеляж. – Т-ты видел… видел это?! – воскликнул капитан, судорожно вцепившись в штурвал. – Что это ещё за хрень?! – Эээ…то призрак, я полагаю, – слабым голосом пролепетал Михаил, может быть и более тренированный современным кинематографом, но всё же тоже не вполне готовый к подобной встрече в реальности. Но тут на связь вышла старшая стюардесса. Она доложила, что её напарница потеряла сознание и вот уже несколько минут не приходит в себя. Не успел второй пилот открыть рот, чтобы что-то сказать, как в наушниках раздалось: «Мне нужны были силы. И я извинился», – виновник происшествия признался сам и совершенно бесстрастным деловым тоном добавил: – «Не волнуйтесь, она поправится. А теперь сосредоточьтесь на посадке и выпускайте шасси, иначе нам всем скоро будет уже всё равно». Капитану и второму пилоту пришлось выдохнуть и взять себя в руки. – Диспетчер-круг, Аэрофлот 2346, пробуем ещё раз выпустить шасси, – доложил Егоров в микрофон. – Понял вас, Аэрофлот 2346. Удачи! Это внезапное живое сопереживание с земли придало экипажу сил, пилоты чуть приободрились. «Давайте!» – велел знакомый голос. Михаил нажал на рычаг выпуска шасси. Они не знали, что происходит там, под крылом, не видели, как, напрягая все свои и похищенные силы, мессер в полу-человеческом обличье, упершись руками в металл, ногами пытается вытолкнуть застрявшее шасси из его гнезда… – Есть! – радостно выкрикнул Лемешев на всю кабину и в микрофон. – Есть шасси! Капитан недоверчиво посмотрел на приборную панель, но все значки горели теперь правильно. – 2346, повторите, – зазвучал голос диспетчера. – 2346, все шасси выпущены, просим посадку! – 2346, отлично! Южная полоса 25-Ромео… Из-под серебристого фюзеляжа Аэробуса плавно выплыла серая тень, снова крылатая и призрачная. «Порядок…» – прозвучало тихо и устало, – «давайте сядем уже, наконец…» – Ты как?.. – настороженно спросил капитан, ему показалось, что самолёт почти растаял в воздухе. – Ты всё ещё нам поможешь? Послышался сдавленный смешок. «Jawohl, мой капитан. Куда же я теперь денусь», – истребитель обрёл большую чёткость и уверенно повёл своих подопечных на посадку. Он больше ничего не говорил, потому что экипаж и так всё делал правильно и даже в долгое отсутствие видимости, по приборам чётко вышел на полосу. Но он по-прежнему летел впереди, словно прикрывая или страхуя их от чего-то. – 2346, это диспетчер! Видим вас, все шасси выпущены. Садитесь. Удачи! Хотя пилоты и так были в курсе, что у них всё в порядке, это контрольное замечание от живых людей, а не от техники и странного призрака внушило им ещё больше уверенности, и они спокойно повели самолёт на посадку. – Есть касание! – все ощутили мягкий толчок, и Аэробус покатился по гладкой мокрой полосе. В окнах мелькнули машины спасателей, которые на всякий случай всё же стояли наготове. Окна заливал мелкий дождь, похожий на серую пыль. Самолёт, тормозящий лишь одним двигателем, прокатился несколько больше положенного, но благополучно встал. Пилоты видели, как мессершмитт впереди приземлился тоже, но стоило им отвлечься, как он уже исчез. – 2346, приземлились благополучно? Требуется медицинская помощь? – эфир снова ожил голосом диспетчера. Капитан отрапортовал об успешной посадке, знаком показывая Лемешеву, чтобы связался с салоном. – Татьяна, – обратился второй пилот к старшей стюардессе по внутренней связи, – что с пассажирами? Как Наталья? – С пассажирами всё в порядке, пострадавших нет. Наталья пришла в себя, всё в норме, но у неё сильная слабость. – Хорошо, я вызову бригаду медиков… – Не надо, – запротестовала Татьяна, – я сама лучше отведу её в медпункт. – Хорошо. Отбой! Лемешев кивнул капитану, и тот доложил диспетчеру, что помощь не требуется. – Хорошо, – обрадованно отозвался диспетчер. – Мы отбуксируем вас к терминалу Дельта. – 2346, понял. Ожидаем. Егоров стянул наушники на шею, глубоко вздохнул и повернулся к своему напарнику. – Ну, теперь объясняй, что всё это было? – строго потребовал он. – Почему мы пошли на поводу у какой-то чертовщины? – Ну-у… – Мишка тоже стянул наушники и замялся. – Мы же сели… – Сели-то сели, только как бы нам теперь не сесть. Уж не знаю куда – в тюрьму или в психушку, – проворчал капитан, отвернувшись к окну. – Ты сказал, что знаешь, кто он, этот призрак. Так кто? Второй пилот чуть воспрял духом. – А Вы не знаете эту историю? Во время войны один немецкий лётчик-истребитель не стал сбивать израненный безоружный американский бомбардировщик, а прикрыл от зенитного огня и проводил до границы… Про это как раз та песня группы Sabaton. Как же его звали?.. – Лемешев задумался и щёлкнул пальцами, пытаясь припомнить. – Не могу вспомнить… – Франц Штиглер, – раздался в кабине уже знакомый по радиосвязи голос. – Мой любимый лётчик. Пилоты резко обернулись. За их спинами, облокотившись на одно из кресел, стоял высокий худой мужчина в сером лётном комбинезоне. На рукавах у него были чёрные кресты в белой окантовке, волосы короткие, чёрные, мелкими пиками торчащие вверх, в лице было что-то от хищной птицы, а из-под тёмных бровей насмешливо смотрели маленькие ярко-красные глаза. Его тело казалось полупрозрачным. – Так что вы правы, господа, но лишь отчасти. Мой дорогой Франц давно покоится с миром, там, где и положено быть людям после смерти. А я – его самолёт. Однажды меня разбудили, и теперь мне не спится, когда в моём небе беда, – он усмехнулся. Капитан и второй пилот не могли выдавить ни звука, а мессершмитт продолжал: – Впрочем, я зашёл не ради дифирамбов. Просто вам ведь, наверное, не нужны лишние проблемы, так что позвольте, я немного подчищу ваши записи, – он наклонился к приборной панели и под медленно проследившими за ним взглядами обалдевшего экипажа прижал к ней раскрытую ладонь, из под которой тут же заструился слабый голубоватый свет. – Ну, вот и всё, – сказал призрак через минуту, выпрямляясь. Очертания его стали ещё более прозрачными, будто процедура, которую он только что проделал, выпила часть его энергии. Словно в подтверждение этой догадки, разворачиваясь к выходу, он пошатнулся. – Эээ… Герр Мессершмитт, – первый пилот, наконец, обрёл дар речи, но не знал, как ещё обратиться. – Ммм? – самолёт сверкнул на него ярким глазом через плечо. – Danke (Спасибо), – как-то благодарно-примирительно сказал капитан. Мессершмитт улыбнулся. – Bitte (Пожалуйста), – он поднял на прощание руку. – Alles gute! (Всего хорошего!) – подошёл к двери и исчез сквозь неё. 3. Красный легковой автомобиль пылил по прямой грунтовой дороге вдоль поля, когда в небе раздался знакомый рокот винтового двигателя. Водитель тут же затормозил и прижался к травяной кромке, а серый узкий самолёт сделал крутой вираж и пошёл на посадку прямо к машине. В момент, когда казалось, что сейчас он в неё врежется, самолёт вдруг резко замедлился, пошёл волнами и приземлился в траву уже в облике высокого черноволосого мужчины в сером комбинезоне. Водитель вышел ему навстречу и улыбнулся. Это был юноша с тёмно-русыми чуть вьющимися волосами, он тоже был одет в лётный комбинезон, только пыльно-зелёный. – Ну, как всё прошло? – спросил он, когда они с мессершмиттом сошлись на расстояние метра. Хотя он видел и так, что всё обошлось, ведь если его другу не удавалось выцарапать самолёт из лап смерти, он возвращался весь потемневший, с чёрной траурной повязкой на рукаве. Вместо ответа тот повернулся полубоком, так, что взору его приятеля открылся профиль его бедра, где серая штанина была испещрена мелкими разноцветными значками. Юноша присмотрелся, заметил, что среди прочих появилась новая красная звёздочка, и улыбнулся – все государства его мессер обозначал их флажками, и только за русские самолёты он неизменно рисовал себе звёздочки. – Было нелегко, – ответил призрак, – кто-то очень хотел, чтобы этот самолёт рухнул. Но совместными усилиями – моими и экипажа – мы смогли не позволить этому сбыться. Пришлось, правда, позаимствовать силу у одной из стюардесс… – Руди! – Но с ней всё в порядке, я всё рассчитал! – он примирительно поднял ладони, когда человек нахмурился. Самолёт вздохнул. – Я хотел взять у всех пассажиров по капельке, заодно и они бы расслабились, но… Вилли, ты же знаешь, это для меня пока слишком сложно. Не было времени пытаться, – он виновато пожал плечами. Вилли улыбнулся и кивнул. – Когда-нибудь ты обязательно научишься! – Надеюсь… – он поднял взгляд и проводил плывущие по небу облака, – нелегко одному патрулировать небо, пусть и только над одной страной… А ты… в аэроклуб? – внезапно перескочил он на другую тему. – Да. У меня сегодня три ученика. – Ты не будешь против, если я сегодня не буду тебя сопровождать? Я очень устал. – Конечно! Я уже давно вырос и прекрасно сам справляюсь со своими «крыльями», – весело засмеялся Вилли. – Ну, всё-таки мне спокойнее, когда я рядом, – сонно заметил мессершмитт, опускаясь в траву и распластываясь прямо там, лицом к небу, закрыв глаза рукой. Вилли ещё задумчиво постоял над ним с пару секунд, заложив руки в карманы и вдруг спросил: – Скажи, Руди, вот сегодня ты вырвал пару сотен человек и самолёт из лап смерти, но что, если завтра или через неделю они всё равно все умрут, так или иначе? Какой в этом смысл? Истребитель приоткрыл один глаз и взглянул на друга, как сквозь прицел. – Во-первых, – сказал он медленно, – когда дело касается смерти, даже лишние полчаса могу иметь огромное значение. А во-вторых, смерть далеко не всегда такая уж неизбежная штука. Часто всё зависит от нас, от наших действий, от веры или неверия… Смерть – единственное, чего нельзя изменить, но пока мы живы, всё ещё возможно… – он снова закрыл глаза и махнул рукой, как на надоедливую муху. – Иди, иди уже! Тебя там заждались. Вилли хмыкнул, улыбнулся и пошёл обратно к машине. Там он сел за руль и достал из кармана маленькую деревянную коробочку с резной крышкой. Внутри на красном сафьяне лежал кусочек стекла с острым зазубренным краем, вымазанном в чём-то тёмном, заскорузлом, как засохшая кровь. – Ты и так всё время рядом… – ностальгически пробормотал Вилли себе под нос, вспоминая тот день, когда ранка на ноге ему, мальчишке, вдруг обернулась не воспалением и инфекцией, а новым другом… – Ты фашист! – испуганно воскликнул мальчик и отшатнулся, заметив чёрные свастики на его штанинах. Призрак задумчиво опустил взгляд на свои ноги, будто сам с удивлением обнаруживая на себе эти страшные знаки, но не стал ничего возражать, лишь спокойно и грустно сказал: – Может, не стоит так скоро судить… Теперь они исчезли, их место заняло пёстрое разноцветье маленьких флагов многих стран мира. 4. Михаил и Алексей Степанович с удручённым видом сидели в столовой за чашками кофе, когда к ним за столик подсел пилот в форме «Люфтганзы» и на довольно хорошем русском поприветствовал их. Настроение у него было прямо противоположное, он снял фуражку и широко улыбнулся рядом белых ровных зубов. – Привет, Курт, – почти хором поздоровались в ответ российские пилоты. – Вас можно поздравить? – спросил коллега, продолжая улыбаться. – С чудесным спасением? – он заговорщицки подмигнул. Лица пилотов непроизвольно вытянулись и побледнели. – Кхм… в каком это смысле? – откашлявшись, поинтересовался Егоров. – Ааа, значит, я угадал! – прищурив один глаз, Курт погрозил им пальцем. – Теперь и вы с ним знакомы! – Да с кем? – продолжали отпираться аэрофлотовцы. Немец откинулся на спинку стула и гордо приподнял подбородок. – С нашим Серым ангелом. Он охраняет небо Германии. Правда об этом… – он вдруг наклонился над столом и перешёл на весёлый шёпот, – начальству лучше не болтать!