Теремок

Лия оказалась не заражена, и через четыре дня Док и Серьга со всей торжественностью выпустили её из изолятора, где она ничего толком не ела, потому что стеснялась оправляться в ведро, язвила им, ко всему придиралась, капризничала и шипела, как злющая кошка. Очутившись же наконец «на воле», она первым делом потребовала «человеческий туалет», и Док показал ей санузел и, после некоторого колебания, спальню Ники и Теймураза: та всё ещё казалась обжитой и уютной, в отличие от разорённых гостевых, откуда они с Серьгой вытаскивали мебель для растопки. Лия с некоторой робостью туда вселилась, но быстро растеряла весь пиетет, поняв, что теперь она здесь — единственная хозяйка. Она немедля вынудила мужчин сделать в доме генеральную уборку и потом то и дело что-то скребла, мыла и чистила, ведь вода из кранов, пусть ржавая и холодная, всё-таки текла. Док с Серьгой, ворча, теперь брились и умывались каждое утро. Втайне Док всему происходящему был только рад, он чувствовал, что Ветка и мама не одобрили бы, узнав, как он за эти месяцы запустил их дом и опустился сам. А так… создавалось впечатление, что дом ещё жив. Что они ещё живы. Иллюзия. Всякий раз, когда они с Серьгой осматривали окрестности в бинокль с высоты мансарды, они замечали, что бесов в поле зрения становится всё меньше и меньше. Совсем редкими стали их тупые атаки на особняк, когда сразу несколько уродов застревали в бьющей их смертоносными разрядами спирали Бруно, а Серьга и Док стаскивали их, оглушённых, вниз и добивали топорами. Потом они смывали из шлангов и вёдер мерзкую зеленоватую жижу, стекавшую в сточные канавы. Лия же в это время отсиживалась в доме, обхватив за шею Арамиса, который стал её верным паладином. Все трое начинали уже всерьёз подумывать если не об отъезде, то хотя бы о глубокой разведке окрестностей, пока Лия ещё не родила и не оказалась прикована к этому дому очень надолго. Но они всё никак не могли на такое решиться, как не решается барсук уходить далеко от обжитой норы, которая стала обустроенной и привычной. Надёжной. Хотя то и дело рассуждали о том, почему уцелевших людей не собирают военные, МЧС, чёрт в ступе, кто угодно. Не могла же власть в стране окончательно и бесповоротно рухнуть. Неужели никому не нужны были живые люди? Но в небе над ними не раздавалось ни гула самолётов, ни стрёкота вертолётных винтов. Никогда, ни разу. И это, возможно, было самой большой странностью во всём происходящем. Чтобы отвлечься от бесконечных и бессмысленных, по сути, обсуждений, Серьга и Док научили Лию играть в покер. На свою голову, как каждый раз безнадёжно стонал Серьга. Потому что она, вся сияющая и чрезвычайно довольная, практически всегда сгребала себе весь виртуальный кон. Слава Богу, что только виртуальный, иначе бы они точно остались без штанов. В первый же вечер после своего освобождения Лия обнаружила, что Серьга и Док спят вместе, и так явно оторопела, что Док, не находивший прежде в таких совместных ночёвках ничего предосудительного, пришёл в замешательство. Серьга же, нахально лыбясь, вкрадчиво сообщил: здесь, мол, доселе не было никакой общественности, которую можно шокировать, и вообще, гражданка Будумамик, интересно, в какую сторону направлены ваши мозги. — Так же теплее, — растерянно пробормотал Док, обретя дар речи, а Лия, оскорблённо сопя, удалилась. Но на следующий вечер она заявилась к ним, таща под мышкой подушку и завернувшись в одеяло. Безапелляционно заявив: «Теплее так теплее», она устроилась между ними, и с тех пор они спали втроём. Так действительно было теплее. И совершенно по-семейному. Не мешало даже то, что Лия несколько раз за ночь вставала «по-маленькому», потихоньку плакала, когда думала, что они уже спят, тащила их ладони потрогать своего «телепузика», который вертелся внутри неё, и, прижимаясь к ним своими округлыми боками, то и дело — вольно или невольно — провоцировала кого-нибудь из них на то, чтобы уйти в туалет и подрочить. Но это всё были совершеннейшие мелочи по сравнению с тем, что они все выжили, собирались жить и дальше и даже, чёрт возьми, ждали ребёнка. А Док часто думал, что им-то с Веткой Бог детей так и не послал. Ещё ему непривычно и странно было видеть на Лие мамины домашние платья. Но больше Лие никакой женский гардероб из имевшихся в доме не подходил по размеру. Её сильно разнесло, ноги отекали. Тем не менее, она отыскала косметички, оставленные Никой, мамой или Веткой (Док не уточнял, в какой комнате она их нашла, у всех его дам был большой запас косметики) и упоенно красилась, дождавшись, пока мужчины уйдут из спальни. А потом торжественно спускалась к ним «в образе». — Слушайте, народ, — сказал Док однажды, — весна же. если мы и правда остались одни на этой планете, может быть, будем сажать? Огород, — неуверенно пояснил он под недоумевающими взглядами народа. — Может, у кого-нибудь из соседей в погребе осталась картошка. Надо посадить. На всякий случай. Может, мы тут… ещё задержимся. — Людей не нашли, а картоху найдём, — саркастически проворчал Серьга. Док счёл, что его не прельщает перспектива задерживаться здесь, да ещё и занимаясь сельским хозяйством. Но и явного желания немедленно свалить тот не выказывал. Во время своих редких отлучек на джипе за горючкой и продуктами в ближайшие населённые пункты он не встретил ни одного живого человека. Бесов — тех да, встречал, давя их колёсами джипа в надежде, что кому-нибудь да переломит хребет и тем укокошит. О чём с удовольствием потом рассказывал, азартно блестя глазами и показывая, как он — вот так, вот эдак, и на таран, а бес — хрясь, и в кашу. Док невольно морщился, а Лия — та слушала с таким же удовольствием, с каким Серьга рассказывал. Несколько дней спустя, оставив Лию под охраной псов и показав, как надо включать и выключать систему защиты, а также вооружив её дробовиком, они отправились шариться по соседним домам. Мародёрствовать, как с кривой ухмылкой констатировал Серьга. — Никому тут уже ничего не нужно, — резонно возразил Док, когда они нырнули на соседний участок сквозь проделанную кем-то дыру в ограде. Похоже было, что тут выехал со двора автомобиль — в дикой панике. Док ничего такого не мог припомнить, возможно, потому, что как раз в это время беспробудно пил, а когда приходил в себя, не соседские заборы рассматривал, а брёл в подвал заправлять генератор. Соседей Док знал по совместному куражу на шашлыках: Милана, молодящаяся жеманная дама за сорок, была его потенциальной клиенткой, её улыбчивый лысоватый супруг, Иван Семёнович, вёл строительный бизнес средней руки. Дети их учились за границей, в Англии, но в доме постоянно находились экономка Светлана и охранник Олег. Док и Серьга обошли оба этажа, заглянули в подвал и в гараж, шаря по стенам лучом фонаря. В гараже посреди высохшей бурой лужи лежала куча тряпья и обглоданных костей — всё, что осталось от кого-то из домочадцев. От остальных не осталось даже этого. Док глубоко вздохнул и поспешно поднялся наверх, а Серьга, спеша за ним, пробормотал: — Хорошо, нашего Будумамика не взяли. Док был с ним полностью согласен. — Классная она девка, — продолжал Серьга, обгоняя его и чутко к чему-то прислушиваясь, словно пёс, — нам повезло, могла бы попасться какая-нибудь тупая пизда. Док опять согласно кивнул, но невольно покривился. Он, чёрт возьми, любил женщин. Искренне любил, они его умиляли именно своей несхожестью с мужчинами. Он знал, что, становясь их врачом, автоматически становится и объектом какого-то экзальтированного поклонения, кабинет в клинике всегда был завален ненужными подарками, будто в музее «Поля чудес». Ещё в своём уязвимом и зависимом положении все его пациентки будто бы превращались в маленьких девочек, взирая на него робко, как на строгого отца. И уж конечно, ни одну из них у него язык бы не повернулся даже мысленно обозвать тупой пиздой. Серьга это замешательство, конечно, заметил, но ничего не сказал. Они ещё немного постояли в холле, оглядывая следы произведённого тут кем-то, — наверняка бесами, кем же ещё — разгрома: перевёрнутая мебель, разодранные занавеси и шпалеры, изгаженный ковёр. Всё провоняло тухлятиной — в кухне испортились продукты, подумал Док почти с надеждой на это. И правда, там потёк лишённый электричества морозильник. Но обычной картошки не нашлось нигде. Они вышли во двор, к пролому в ограде. — Бесы напали на них, но, может быть, кто-то уцелел и успел выбраться? — с надеждой предположил Док. Серьга почесал безжалостно обкорнанный Лией затылок, — та недавно самолично взяла в руки ножницы, чтобы привести своих «мальчиков» в порядок, — и с сожалением сообщил: — Если это тот лексус, который я на выезде видел улетевшим в кювет, то нет, они не выбрались. Док кивнул, принимая ответ, и предложил: — Давай не будем заходить в особняки. — Пошли туда, где жили крестьяне, — подхватил Серьга. — И правда. Но я думал, ты хочешь посмотреть, что стало с твоими соседями. Док устало пожал плечами: — Уже ясно, что с ними стало. Будем прицельно картошку искать. На окраине посёлка, в «крестьянских» домах они тоже не встретили никого: ни людей, ни бесов, ни даже домашних животных. Очевидно, бесы с не меньшим удовольствием, чем людей, жрали котов, собак, коз и кур. Но картошку Серьга с Доком действительно нашли — на чужих кухнях и в гаражных погребах. Набили ею полные рюкзаки. Серьга ещё скоммуниздил, как он выразился, двухлитровую банку огурцов, которую тащил, весело насвистывая. Доку же хотелось скрипеть зубами и материться от осознания несправедливости всего этого: пустых домов, иногда с окровавленными кучами костей на полу, иногда с подсохшими зеленоватыми-лужами там, где распались до молекул бесы. За что?! Кто сотворил всё это? Серьга, завидев, что Док помрачнел ещё больше, прибавил шагу и озабоченно проговорил: — Чёрт, я вот тоже думаю, всё-таки надо было девку с собою брать. На глазах целее была бы. Чего-то я очкую, Док. — Твою мать, — только и вымолвил Док, сообразив, что они шляются уже невесть сколько. — Возвращаемся! К своему дому они подбегали, задыхаясь. Док весь вспотел от липкого неотступного страха, представляя себе, что непонятно откуда взявшиеся бесы (а они всегда брались непонятно откуда) перебрались через ограду, несмотря на удары тока и выстрелы из дробовика. Прикончили собак, а потом разорвали Лию на куски, превратив в такую же кучу кровавых ошмётков, какие они только что видели в чужих домах и дворах. Остановившись у ворот, Док согнулся пополам, едва переводя дух. Серьга же вскинул вверх дуло своего ружья и пальнул в воздух, это и был условный сигнал. Система зажужжала, защёлкала, створка ворот откатилась в сторону, и Серьга с Доком ввалились внутрь периметра. Лия, плача и смеясь, неслась им навстречу, переваливаясь как утка, неслась взапуски с собаками. Она была жива и цела. Док едва не сел на землю — подкосились ноги от облегчения и усталости. —Я… — выталкивала из себя Лия, задыхаясь. — Никуда вас больше одних не отпущу! Вы куда подевались? Вы где торчали? Торчки не-несчастные! — она сердито высморкалась. — А… вы картошку нашли? — Картошку — да… а из людей никого, — прохрипел Док, а Серьга торжествующе потряс своим рюкзаком и булькающей банкой с огурцами, которую он, несмотря ни на что, не бросил. — Огурчики! Картошечка! Под водочку! — жизнерадостно провозгласил он. — Я вам дам водочку! — всполошилась Лия, мгновенно придя в себя. — С ума сошли?! — Я до конца жизни напился, — пробормотал Док, вспомнив своё сидение в подвале в первые недели после Заражения. — Ну нафиг. — Но ты, если хочешь, выпей, — смилостивилась Лия, поглядев на Серьгу, а тот не на шутку оскорбился: — Я не алкаш, чтобы в одно рыло сидеть-бухать! — он осёкся, покосившись на Дока. На том инцидент был исперчен, как писал пролетарский поэт. И их жизнь опять покатилась привычным чередом в ожидании копки огорода, лета, Лииных родин. Стремительно теплело, птицы орали как потерпевшие, купались в лужах, и Лия бросала им с крыльца взявшуюся червячками крупу. В таком вот неопределённо зыбком страусином положении они провели ещё три недели. То есть срок Лииной беременности перекочевал к концу тридцать пятой недели, когда в их барсучьей норе появились Вера и Ярик. Их возникновение было таким же внезапным, как и явление Лии.